Текст книги "Следуя своему выбору"

Сидим с начальником в кабинете и обсуждаем ситуацию, сложившуюся в отделе.

– К сожалению, Павлуха, тебе придётся взять на себя ещё и наследство Петровича, – со вздохом сообщает Миша.

– Это я уже понял, – киваю я и вздыхаю. – Только что мы будем делать с нашей внеклассной работой?

– Сейчас бы Ромкины мозги очень пригодились, – бормочет мой друг, – но чего нет, того нет.

Мысль ко мне приходит совсем неожиданно.

– А если попробовать пристегнуть кого-нибудь из отдела к нашим лестницам? Естественно, не бесплатно. Тут возможны варианты… Можно нагрузить этих людей нашей дополнительной работой, и тогда я смогу полностью сосредоточиться на производственных заказах – своём и Петровича. Либо я занимаюсь лестницами и по-прежнему решаю глобальные проблемы обеих наших конструкций по госзаказам, а всю мелкую работу выполняют привлечённые нами люди.

– Второй вариант мне нравится больше, – замечает начальник.

– Наверно, ты прав. Он позволит мне контролировать оба процесса.

– Хорошо, а кого мы привлечём? Почти все толковые разбежались, остались те, на кого трудно положиться, или возрастные… Правда, среди тех, кто работал под Петровичем, тоже ещё остались толковые и… тоже возрастные, – вздыхает Михаил.

О людях, работавших под началом покойного Василия Петровича, я знаю мало, но трое моих сотрудниц, которые, как мне кажется, ещё сохранили тягу к работе и даже некоторый энтузиазм, – женщины возрастом за пятьдесят.

– Может сто́ит поговорить с кем-нибудь? – начальник вопросительно смотрит на меня. – Только давай вместе, ведь тебе с ними дальше дело делать! Согласятся – хорошо, а нет – это уже будет их трудностями.

– Тогда давай говорить прямо сегодня и одновременно со всеми.

– Со всеми – это с кем? Вообще со всем оставшимся коллективом? – он уточняет с некоторым напряжением.

– Ну да…

– Думаю, это плохая идея. Мы сами должны выбрать себе партнёров для будущих работ, а уж потом можно будет что-то объяснять всем остальным.

Действительно, Михаил администратор гораздо лучше меня. Он во всём прав! Сначала надо сделать свой выбор нам, а уже потом ставить остальных перед фактом.

– Согласен!

* * *

Предварительно выбрав себе для дальнейшей работы пятерых нынешних сотрудниц со старой закалкой и заручившись на это их согласием, решили созвать общее собрание отдела, чтобы всё объяснить честно, без недомолвок. Народ собрался с явным напряжением, ведь после всех дурных новостей от администрации КБ ничего хорошего от начальника отдела никто уже не ждёт. Есть напряжение и у нас с Михаилом, поскольку мы примерно догадываемся, что будет после нашей информации.

– Товарищи, – встав, начальник отдела обводит взглядом всех собравшихся, – мы собрали вас, чтобы объявить о некоторых изменениях в нашей с вами жизни. Вы сами знаете, что зарплату нам сейчас не платят и в ближайшем будущем выплаты тоже не предвидятся. У предприятия огромные долги, а наши заказчики постоянно говорят об отсутствии у них денег для оплаты ими заказанного всем организациям, работающим по их заданиям, и платят они лишь тем, кто для них сегодня важнее. К слову, долги предприятия – это наша с вами зарплата, ну и оплата коммунальных услуг, то есть свет, вода, тепло, не говоря уже про оплату услуг смежников. Могу вам также сказать, что если бы заказчики с нами рассчитались, то этой суммы вполне могло бы хватить на оплату почти всего, что КБ задолжало.

Люди слушают сосредоточенно, кажется, даже никто не дышит.

– Уверен, что в ближайшее время ждать денег не сто́ит, но они могут появиться, если наше КБ сможет доказать заказчикам свою нужность для размещения у нас их работ в будущем. Считаю, что заставить заказчика развернуться к нам лицом мы можем только одним способом – выполнением поставленных им задач в срок. Поэтому сейчас каждый из нас должен сделать для себя выбор: хочет ли он спасти предприятие или ему всё равно, что с ним будет, лишь бы урвать своё, а там – хоть трава не расти.

Михаил делает паузу и снова обводит взглядом сидящих перед ним людей. Я, вглядываясь в их лица, тоже пытаюсь определить, какой отклик у них находят слова начальника отдела.

– Однако вынужден констатировать, что при таком положении нашего КБ, оставшиеся здесь сотрудники как бы разделились на две неравные части, – продолжает он. – Одна, малочисленная, продолжает старательно выполнять госзаказ, считая это своим долгом перед предприятием и страной, где все мы живём. Другая – большинство – заняла позицию: «Вы мне сначала заплатите, а потом уж и работу требуйте». Ведь так?

Среди Мишиных слушателей проходит негромкий ропот и слышен тихий возглас: «А как вы ещё хотели?»

– Повторяю, всем нам пора для себя сделать однозначный выбор, – говорит Михаил, предварительно бросив взгляд в тот угол, откуда донеслись эти слова, – будем ли мы стараться спасти наше КБ или пассивно ждать, когда какой-то дядя решит все наши проблемы. При этом под спасением КБ я понимаю обязательное завершение конструирования наших изделий, чтобы было что предъявить заказчикам.

Завершив своё выступление, начальник садится.

– А почему вы, Михаил Александрович, считаете, что мы тут все сразу должны броситься решать проблемы, которые создали не мы? – встаёт одна из наших сотрудниц, никогда не отличавшаяся служебным рвением, но зато весьма активная на разных собраниях. – Пусть их решают те, кто их создал! Верно я говорю, девочки? – раздаётся одобрительный гул. – Лично я, – продолжает выступающая, – работать бесплатно отказываюсь. Увольняться я тоже не собираюсь. Вот буду приходить на своё рабочее место и либо книжки читать, либо носки вязать. А потом ещё и в суд на эту контору подам, чтобы выплатили то, что обязаны. Вот так вам!

Последнее явно относится к нам с Михаилом, поскольку мы сидим перед всеми.

– Другие тоже так думают? – задаёт провокационный вопрос начальник отдела.

Раздаются возгласы, поддерживающие только что выступившую сотрудницу. Машинально сканирую аудиторию. Те, с кем мы накануне разговаривали, явно не с ней, поскольку молчат. Это радует.

– Ну что ж, тогда хочу сделать некоторое объявление, – начальник делает паузу и, снова встав, продолжает: – В связи со сложившимся в отделе положением и понимая необходимость выполнения госзаказа мы с Павлом Сергеевичем, – он кивает в мою сторону, – приняли решение создать группу сотрудников, которая справится с такой задачей. Эти люди будут поддерживаться материально, то есть получать за свою работу деньги. Где мы их будем брать – это наши с Павлом Сергеевичем проблемы, которые, надеюсь, будут решены. Список тех, кто будет так работать, я сейчас зачитаю.

Пять заранее подготовленных фамилий зачитываются просто в гробовой тишине.

– А остальные? – вопрос звучит неожиданно хрипло, и поэтому непонятно, кто его задал, но, кажется, это был Григорий Алексеевич Назаров, являющийся не только конструктором в нашем отделе, но и по совместительству заместителем председателя профкома предприятия. Судя по его отношению к работе, этот мужик, похоже, раз и навсегда решил, что ему платят деньги за его общественные дела.

– Остальные? – переспрашивает Михаил. – Остальным мне предложить нечего, кроме полной свободы от всех обязанностей. Можете приходить на работу или вообще не приходить сюда, но заданий вам никаких даваться не будет. Если хотите, берите отпуск за свой счёт или вообще увольняйтесь, поскольку в обозримом будущем никакой зарплаты не предвидится.

Последнее было сказано с излишней резкостью, поэтому начался ожидаемый скандал. В возгласах наших сотрудников о нас с Мишей прозвучало много нового, но это пришлось выслушать.

– Послушайте, вы, оба! – в конце концов, взрываясь, обращается к нам как к руководству отдела Григорий Алексеевич. – Запомните, здесь не может быть частной лавочки, которую вы хотите организовать. Все мы находимся на государственном предприятии и не позволим вам творить беззаконие! Я напишу жалобу в администрацию и в профком! Попляшете у меня!

Глядя в лицо выступающего и видя, как он чуть не брызгает слюнями, стараюсь не засмеяться. Уж очень забавно выглядит его откровенное бешенство. Даже не знаю, следует ли нам отвечать на этот спич.

– Вы и не только вы можете писать куда угодно и сколько угодно. На уже принятые решения это влияния не окажет, – сухо реагирует начальник и подводит итог: – Короче, всё, что мы хотели вам сказать, уже сказано. Собрание окончено.

* * *

За неделю, которая прошла с момента собрания, наши дела сильно двинулись вперёд. Получив от нас небольшой аванс, пятеро наших сотрудниц весьма активно взялись за работу. А через два дня после собрания мы с Мишей были вызваны к руководству. Мы сразу же поняли, что Назаров, этот самый профсоюзный деятель, на нас нажаловался. Заранее обсудили, кто и что будет говорить, и пришли к выводу, что открывать источник финансирования мы не станем и сами поставим перед директором вопрос: хочет ли он, чтобы разрабатываемые по государственным договорам изделия были завершены. Действительно, в главном кабинете предприятия перед нами была положена написанная от руки жалоба на произвол администрации подразделения, которая «превращает государственную структуру в частную лавочку». От нас потребовали объяснений. Отвечали мы так, как и договаривались перед походом, а когда задали свой жёсткий вопрос, нужно ли выполнять условия госзаказа даже в условиях отсутствия финансирования, директор откровенно заюлил и сказал, что это надо делать, не нарушая закона. Пришлось задать второй вопрос – в чём усматривается нарушение. Ответа не последовало, а вместо него он стал говорить, что не хочет портить отношения с профкомом. Тогда я спросил, что ему важнее – выполнение госпрограммы или отношения с каким-то профкомом. Заодно напомнил, что являюсь ведущим конструктором, то есть ответственным за исполнение, по крайней мере одного из двух изделий, конструируемых в отделе, и не хочу марать перед заказчиком, где меня хорошо знают, своё доброе имя. Возможно, последние мои слова по причине своей резкости стали решающими. Ответом был взмах руки, символизирующий, что мы можем идти. Вообще у меня сложилось странное впечатление о прошедшем разговоре. Похоже, директор не очень заинтересован в нашей работе.

Рано мы с Мишей выдохнули, вернувшись с победой от директора. Утром в пятницу ко мне быстрым шагом, блестя очками, подходит Анна Викторовна, одна из тех пятерых сотрудниц, кто теперь работает в особых условиях.

– Вот полюбуйтесь, Пал Сергеич, – и на мой стол ложатся несколько чертежей деталей изделий по госзаказу, разрисованных поверх цветными фломастерами. Ими же сделаны абсолютно похабные матерные надписи печатными буквами. – Это вообще как называется?

Немолодая женщина пышет праведным гневом, а мне и ответить ей нечего.

– Ну что я могу сказать? – наконец выдавливаю я. – Это реакция на нашу работу тех, кто не с нами, – и показываю ей на стул: – Да вы садитесь!

– Но с этим же надо что-то делать! – выпаливает она, но садится. – Я готова понять их обиду, но уничтожать чужую работу…

– Анна Викторовна, вы пока успокойтесь, – прошу я её. – Прямо сейчас тихонько передайте остальным нашим, что сегодня в конце рабочего дня мы всё готовое перенесём в кабинет к Михаилу Александровичу. А за выходные мы с ним постараемся что-нибудь придумать.

– С готовым мне понятно, а с тем, что не до конца готово? – не успокаивается она.

– Я прямо сейчас пойду к начальнику, мы подумаем и наверняка что-то решим. Будет выход из положения!

Михаил слушает новость со странным спокойствием. Я даже удивился.

– Что ж, всё идёт так, как я и предполагал, – усмехаясь, заявляет он.

– Это хорошо, что предполагал, а делать-то что?

– Переезжать будем! Я в администрации договорился о выделении нам комнатухи за последним, самым дальним залом. Там сейчас составлены старые столы, поэтому надо их просто вытащить в коридор, и площади на шесть-семь рабочих мест хватит. Сам же ты можешь переехать в мой кабинет. Пространства на двоих у меня достаточно.

Ай да Миша! Вот они, его административные способности!

Оставшись после работы и дождавшись, пока все «не наши» уйдут домой, мы с энтузиазмом начинаем переезд. Со столами мужская часть сформировавшегося мини-коллектива, состоящая всего из двух человек, справилась быстро, а потом женщины всё почистили и помыли. Дальше началось перемещение из залов кульманов и столов наших сотрудниц в подготовленную комнату, ну и моих стола и кульмана в кабинет начальника. Закончили уже после девяти вечера. Теперь, кажется, можно вздохнуть спокойно.

Утром в понедельник наблюдаем переполох в оставшейся части отдела, но пятеро женщин имеют возможность спокойно работать. Мы же с Михаилом теперь всё обсуждаем, не вставая со своих мест, да и иметь совсем рядом городской телефон при моих переговорах с производственными и «левыми» заказчиками гораздо удобнее. Но главное, при таком расположении – безо всяких переходов туда-сюда – оперативные вопросы решаются быстрее.

Во вторник с самого утра в теперь уже общий кабинет быстро входит Анна Викторовна и, поздоровавшись, сообщает, что они не могут попасть в свою комнату. Опять незадача! Иду смотреть. Да… Тот, кто забивал в замочную скважину английского замка спички, постарался на славу. Значит, наши оппоненты рук не опустили. В работе бы такое рвение раньше демонстрировали! Интересно, чьих же это рук дело?

Почти час, матерясь про себя и не только про себя, Миша выковыривал подсобными средствами эти проклятые спички! Когда я предложил помощь, то услышал, что моё время дорого для творчества. Наконец он обеспечил проход в комнату и отбыл за новым замком, который забить будет уже гораздо труднее.

Вечером решаем не спешить с уходом домой и постараться поймать того, кто объявил нам войну. В кабинете дверная створка открывается тихо и внутрь, поэтому, если регулярно её приоткрывать и проверять, можно увидеть вредительство в торце коридора. Вот сейчас сидим и занимаемся каждый своим делом, но постоянно прислушиваемся к шагам и, делая щёлку, туда заглядываем. Со стороны это, наверно, смотрится забавно, ведь два взрослых дядьки занимаются не пойми чем. Только если мы решили поймать преступника, то это надо делать.

А вот и он! Из нашего наблюдательного пункта неплохо видно, как Назаров зачем-то склонился у двери в комнату, где теперь кипит творческая мысль отдела. Переглядываемся с Мишей…

– Григорий Алексеевич! – окликает он.

Наш пока ещё сотрудник вздрагивает и выпрямляется.

– Пошли, – командует начальник отдела.

По коридору идём так, чтобы мимо нас невозможно было беспрепятственно пройти. Профсоюзный деятель с бегающими глазами делает нам навстречу несколько шагов, но миновать двух человек ему не удаётся.

– Дайте мне пройти! – вскрикивает он, пытаясь всё же проскочить, но я уже крепко держу его за руку. – Вы не имеете права меня задерживать!

– Имеем, – спокойно произносит начальник отдела. – Мы сейчас поймали вредителя или диверсанта.

– Я сотрудник этого предприятия!

– Это ничего не меняет, – с прежним спокойствием объясняет Миша. – В этой комнате люди работают над конструированием изделия по госзаказу, а вы своими сознательными действиями пытаетесь сорвать эту работу, а значит, нанести ущерб интересам государства. Вот, собственно, и всё! – сказав это, он неожиданно быстрым движением выхватывает из нагрудного кармана пойманного с поличным вредителя пропуск для входа на территорию предприятия и кладёт его в свой карман. – А теперь можете идти.

Согласно установленным внутри нашего режимного КБ правилам каждый сотрудник получает пропуск при входе и сдаёт его, когда выходит, поэтому без пропуска человек не может покинуть предприятие.

– Верните мне пропуск! Вы не имеете права у меня его изымать! – буквально начинает визжать провинившийся.

– Да не видел я вашего пропуска, – усмехается начальник отдела. – Ты ведь, Пал Сергеич, тоже ничего не видел?

– Он скорее всего его где-то потерял, – включаюсь я в игру.

– Конечно! – Михаил опять смотрит на профсоюзного деятеля. – Вы посмотрите там, где вы бывали, если выронили – найдёте. А если нет – ничего… расскажете об этом охране на выходе. Отпусти его, Пал Сергеич.

– Я охране скажу, что вы у меня изъяли пропуск, – заявляет Назаров, одёргивая пиджак. – Я этого так не оставлю!

– Ты понимаешь, о чём он? – Миша недоумённо смотрит на меня.

Пожимаю плечами. Мне уже всё ясно: если этот человек станет рассказывать про изъятие пропуска, то мы, в свою очередь, объясним, почему его изъяли. Можно даже подкрепить свои действия ещё и письменно. И вот что тогда он будет делать, как отвечать за свои действия, остаётся непонятным.

– Ладно, пошли домой, Пал Сергеич, – решает начальник. – Что-то припозднились мы сегодня. А если завтра что-то ещё случится, то я вам, Григорий Алексеевич, лично все рёбра пересчитаю, – и поясняет: – Это чтоб на лице синяков не оставлять.

* * *

На следующий день ближе к обеду нас вызвал директор. Как и предыдущий раз, обсудив, как себя вести, мы с Мишей решили, что лучшая защита – это нападение.

В кабинете нам снова демонстрируют жалобу на самоуправство администрации отдела и предлагают объясниться.

– Не понял, это что? – начальник отдела, отлично играя озадаченность, вертит в руках лист бумаги, а потом передаёт его мне.

– Это жалоба на вас, неужели вам непонятно? Вы переходите все границы! – пышет негодованием директор.

– Не понял, при чём здесь мы? – ледяным тоном реагирует Михаил. – Какой-то пропуск… Мы-то здесь каким боком?

Ясно, что если свидетелей вчерашнего инцидента не было, то мы можем говорить всё, что нам заблагорассудится, а об этом мы заранее и договорились.

– Ну здесь же всё написано! – кипятится босс. – Вы отобрали у вашего сотрудника пропуск, на что права не имели.

– Я вообще не понимаю, о чём речь, – идёт в отказ начальник отдела, а потом сам переходит в наступление: – Я также не понимаю, почему вы хотите нас с Павлом Сергеевичем подцепить к какой-то дешёвой провокации наших оппонентов в подразделении. Они там что-то придумали, чтобы нам насолить, а вы сразу же повелись на эту выдумку!

По лицу директора видно, что он не готов к такому повороту, а значит, его надо дожимать, и сейчас как раз пригодятся испорченные чертежи как демонстрация идущей войны.

– А вы знаете, что из-за вредительства этих людей нам приходится переделывать часть уже готовых чертежей? – спокойно просвещаю я его и прошу: – Разрешите, я от вас позвоню?

Набираю прямо из кабинета номер местного телефона Анны Викторовны и прошу принести испорченные листы. Ждём минут пять, и вот они – наши аргументы, которые положила передо мной вошедшая секретарь директора.

– Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, – предлагаю я, переправляя их на директорский стол.

Пока идёт изучение, в кабинете висит тяжёлое молчание.

– И после этого вы пытаетесь нам предъявить какую-то липовую бумажку? – с реальным негодованием спрашиваю я.

– Ну ладно, я всё понял, – наконец выдыхает директор. – Идите.

Выйдя из приёмной в коридор, мы перемигиваемся и пожимаем друг другу руки. Очередной раунд борьбы нами только что выигран.

– Как мы его? А? – посмеивается уже в кабинете Миша. – Только не стоит расслабляться. Уверен, не один Алексеич занимается такими пакостями.

– Пожалуй, ты прав… – вздыхаю я. – Только вот моральная сторона вопроса хромает. Мы ведь хоть и взяли его с поличным, но явно превысили свои полномочия. Он правильно написал.

– Послушай, – мой друг откровенно подыскивает слова, – а как ты расцениваешь их действия?

– Как подлость, но это не значит, что мы должны делать то же самое.

– То есть ты хочешь сказать, что мы, защищая своих людей и дело, которое вместе делаем, поступаем подло? – взгляд Михаила начинает меня сверлить.

– Я так не сказал, – мне приходится уходить в защиту. – Мы вообще обороняемся, а они на нас нападают. Но, согласись, всё-таки какой-то душок есть.

– А ты не нюхай! Долг платежом красен, ну или око за око. К сожалению, сейчас наступило такое время, что ни с кем миндальничать нельзя, если хочешь чего-то достичь. И ещё подумай… Если бы мы с тобой радели только за свой карман, а не за дело, то можно было бы в чём-то сомневаться. А тут – с одной стороны, нам государство в лице нашего предприятия ничего не платит, с другой стороны, мы, зарабатывая сами, ещё и тащим на себе госзаказы, преодолевая откровенный саботаж, да и вообще открытое противодействие и всякие козни, – Миша выдыхает, закуривает и смотрит на меня. – Честно говоря, я не ожидал, что ты после полной победы дашь заднюю.

– Да не дал я заднюю… – оправдываюсь я, подсознательно ища аргументы для своей позиции. – Просто получается, что мы с тобой мужика подставили.

– Он сам подставился, когда начал пакостить, – парирует мой друг и сейчас оппонент. – А то ведь их позиция проста: сами не будем и другим не дадим. Или, скажешь, я не прав?

– Прав, конечно!

– Вот и успокойся, – с облегчением заключает Михаил.

Никто из нас не интересовался, чем для Назарова закончилось его обращение к руководству, но пока наступило определённое спокойствие – возможно, ненадолго, ведь мы не знаем, на какие ещё мерзкие акции способны наши пока ещё сотрудники. Смешно, но они даже прекратили с нами здороваться. Что ж, тем лучше.

Тем не менее события, происшедшие в остатках нашего отдела, всё не дают мне покоя. Чёрт его знает, может, Миша прав и врага надо бить его же оружием?

Вот если взять нашу ситуацию и повертеть её туда-сюда… Мы и пятеро наших единомышленниц старательно трудимся, ищем любую возможность всё-таки завершить госзаказы, проваливающиеся из-за саботажа остальных. Люди, которые не приняли нашу точку зрения, а потому не получают тех, пусть даже и небольших денег, которые мы платим «своим», выбрали для себя путь разрушения того, что уже сделано нами, и устройства всяческих помех нашей работе. Таким образом, они фактически ушли во враждебный нам лагерь. Получается, что вредят они не только нам, но и интересам государства, а значит, с ними надо вести борьбу. А всегда ли с врагами борются джентльменскими способами? Конечно же, не всегда! Наоборот, часто используют весьма коварные варианты борьбы для достижения победы. Сидели бы они себе спокойно, ничего не делая и не мешая нам трудиться, – никто бы их не трогал. Так нет же, стали проявлять активность… Ну и за эту активность один из них уже получил неприятности. А если так, то на что при этом обижаться?

Если посмотреть на наше КБ и то положение, в котором оно оказалось, то труд таких, как мы, ещё оставляет ему надежду на сохранение своего существования. Это как в старой притче про двух лягушек, попавших в горшок со сметаной. Выжила та, которая всё время трепыхалась и в конце концов из сметаны взбила масло. Вот так и мы сейчас – своими трудами взбиваем это «масло», чтобы родное предприятие могло выйти из кризиса. Вопрос только, сколько продлится этот процесс. Я согласен с Михаилом в том, что нынешняя ситуация в стране обязательно когда-то закончится и такие КБ, как наше, станут опять востребованы. И снова вопрос – когда же наступят эти благостные перемены? Короче, логика подсказывает, что наши действия, обусловленные благородной целью, с точки зрения её достижения являются праведными, а если это так, к чему мои метания и муки совести?

* * *

Пусть нашу работу и нельзя назвать спокойной, но дело движется вперёд. Пятеро сотрудниц завершают вычерчивание узлов изделий по программе КБ, а мы с Михаилом, который тоже поставил себе рядом со столом кульман, заканчиваем проектирование лестницы для того юноши, в коттедже которого я был. С цехом уже есть договорённость на изготовление двух комплектов, а аванс мною, слава богу, получен. Чувствую, многому мне ещё придётся научиться в деле зарабатывания денег на стороне. Многих важных нюансов в деятельности таких фирм, как «Меткон», я пока ещё не знаю, поэтому пока все расчёты у нас будут проходить через наличность. Так просто удобнее. Ведь со всеми я рассчитываюсь именно наличкой.

В общем, теперь моё время полностью посвящено конструированию, только приходится менять объекты приложения своих сил. То таким объектом является какой-нибудь узел одного из наших изделий, то им становится лестница, которую мы сейчас завершаем. Иногда что-то делаю на будущее, ведь я уже съездил ещё в два строящихся коттеджа, куда мы тоже будем ставить наши лестницы. За сделанную нам рекламу, конечно, отдельное спасибо Сан Санычу.

Прихожу к выводу, что жизнь в новых условиях с теми требованиями, которые она мне предъявляет, заставляет меняться. Я сам чувствую, что становлюсь другим человеком. Откуда-то неожиданно появились упругость и даже жёсткость характера, вернулась давно потерянная жизнерадостность, свойственная мне в более молодые годы. Энергия бьёт просто ключом. Неужели прежняя жизнь в той семье, которую я потерял, лишила меня таких полезных качеств? Даже родители, которых я регулярно навещаю, чтобы чем-нибудь им помочь, сказали, что за прошедшие месяцы я будто посветлел. Прошло всего полгода после потрясших меня событий, а я себя ощущаю совсем другим человеком. К сожалению, при моей нынешней нагрузке не остаётся времени на чтение, но зато теперь мы с Михаилом на работе старательно осваиваем компьютер, на покупку которого выкроили средства из наших с ним гонораров за первую лестницу. Нам уже ясно, что за такой техникой будущее, ведь с её помощью наверняка можно вести и конструкторские работы, если где-то раздобыть соответствующие программы. Это не первое наше знакомство с техникой такого уровня, но пользоваться, как прежде, услугами двух вычислительных центров, которые были в нашем КБ, теперь невозможно – ЭВМ за прошедшие годы успели сдать в металлолом как не отвечающие современным требованиям.

Наше же предприятие потихоньку умирает. После памятного собрания в отделе сотрудники, которых мы не взяли с собой, начали потихоньку уходить – кто совсем, кто в отпуск за свой счёт. Мы это отслеживаем лишь потому, что они приходят к нам подписать свои заявления. Подписываем, почти не глядя. Эти люди для себя всё сделали своими собственными руками, так же как и мы, но только со знаком минус. Они не захотели понять, что в наступивших условиях никто им ничего не принесёт на блюдечке с голубой каёмочкой, а всё теперь зависит от самого человека, от его желания и предприимчивости. Конечно, предприимчивость может быть разная, ведь воровство и грабёж – это тоже формы предприимчивости. Здесь тоже всё зависит от самого человека, от его моральных устоев. Правда, когда я начинаю думать на эту тему, в голове образуется полный кавардак, поскольку получается, что известным выражением «у каждого своя правда» можно оправдать практически всё. Как когда-то мне сказал Сан Саныч – обмани ближнего, пока дальний не приблизился и не обманул тебя. Это ведь тоже вариант «своей» правды! Выходит, теперь каждый должен решать сам за себя и в зависимости от своих моральных качеств.

В любом случае, новые условия начали меня затягивать. Я об этом сужу по тому, что стал гораздо реже вспоминать свою прежнюю жизнь и даже Катю. Собственно, моя бывшая тёща во время нашей последней встречи у Катиной школы всё сказала совершенно недвусмысленно. Тут дело касается не только меня. Думаю, если дочь увидят рядом со мной, то и у неё могут случиться неприятности. А насчёт того, как я живу, можно сказать, что живу интересно, и меня такое положение вещей вполне устраивает.

* * *

– Ай, молодца… – наглый юноша для проверки прочности подпрыгивает на ступеньке лестницы, которую мы с Мишей только что закончили собирать в одной из башенок его уродливого коттеджа. – Молодца… – повторяет он и с оттенком барства заявляет: – А ты действительно знаешь своё дело!

Обращается заказчик только ко мне, видимо, считая моего напарника лишь ассистентом, а потому недостойным общения с ним. А наша лестница получилась действительно очень даже неплохой. За счёт скромных размеров по ширине её небольшие детали, появилась возможность подвергнуть гальваническому чернению, поэтому в целом изделие выглядит весьма достойно.

– Слушай, а как насчёт ворот и калитки? – вдруг следует вопрос, который слегка ставит меня в тупик.

– Не знаю… Надо посмотреть, – отвечаю я неопределённо. – Мы вообще-то до сих пор только лестницами занимались.

– Да сделаешь ты! Я в тебя верю! – это всё звучит с такими же барскими нотками, но достаточно забавно. – Идём, глянешь!

За спиной хозяина Михаил показывает мне большой палец. Понятно… Он тоже верит в меня.

– Ну пойдём посмотрим, – вздыхаю я и иду, куда ведут.

На месте будущих ворот снимаю размеры и записываю всё в блокнот. Там же пытаюсь сделать приблизительные эскизы будущей конструкции.

– Ну вот! – заглядывая мне через плечо, одобряет заносчивый юноша. – Отлично! Я же говорил, что у тебя получится!

Я давно понял, что передо мной типичный представитель «новых русских», неотягощенный изысканным вкусом, о которых говорят: «Из грязи – в князи».

– Ну тогда, когда в следующие выходные мы приедем собирать вторую лестницу, я привезу уже проработанные эскизы, – обещаю я, хотя пока просто не представляю, где мы будем потом заказывать такое большое изделие. Надо будет на обратном пути посоветоваться с Мишей. Может, у него есть какой-то канал изготовления подобных вещей.

Трясясь в электричке обратно в город, обсуждаем возможный новый заказ.

– А ведь дела-то начинают раскручиваться! – с удовольствием замечает мой друг.

– Похоже… – поддерживаю я. – Только не знаю, что буду делать с этими воротами. Вычертить их – дело нехитрое, а вот где потом заказывать?

– Я могу поездить по заводам с твоими эскизами, – звучит такое нужное сейчас предложение.

У меня действительно конструкторских дел выше крыши, и поэтому любая помощь сейчас очень кстати. Так и решаем.

На следующий день, сидя в нашем общем теперь кабинете, просматриваю то, что уже закончили делать наши сотрудницы. В глаза бросается непривычное старание, с которым выполнена проработка деталей. Раньше такой тщательности в их исполнении я не замечал. Всегда приходилось просить что-то исправить или вообще переделать. Неужели сыграло свою роль понимание этими женщинами, за что они теперь получают свои деньги? Пусть мы платим им не столько, сколько они получали раньше в виде оклада и всяких надбавок, но в эпоху умирания прежних привычных условий и тотальной нищеты среди инженеров таких предприятий, как наше, даже такие деньги дают им возможность… выживать. В самом деле, именно сейчас они видят, как их труд превращается в реальное вознаграждение, и это как раз то, чего они не видели при прежней жизни, которая во многом всех избаловала. Нынешняя жизнь демонстрирует на практике марксовское: «товар – деньги – товар», и это мы все чувствуем на своей шкуре. Сейчас нельзя отсиживать на работе положенные восемь часов, проводя их либо в курилке, либо за пустой болтовнёй или чтением художественной литературы, а потом бежать вместе со всеми к кассе, чтобы получить, по сути, незаработанные деньги. Происходит то, что называется «воспитание рублём». Всё это лишний раз доказывает, что избранный мной и Мишей путь «взбивания масла», как говорится в той старой притче, является единственно правильным.