Текст книги "Следуя своему выбору"

Миша приехал почти через полтора часа. Его приятелю пришлось добираться до своего гаража, чтобы обеспечить нам транспорт.

– Ну что, готов? – с порога строго спрашивает он. – Машина уже у парадной.

– Да вот, что-то собрал… – хмуро показываю ему на сумки.

– Ты всё-таки не спеши, – спокойно предлагает он, видно, хорошо понимая моё состояние. – Если хочешь, давай вместе ещё посмотрим. Твоя дома?

– Дома… Сегодня набралась до непотребного состояния, поэтому, наверно, сейчас уже спит. Потом тебе всё опишу в деталях.

Вместе осматриваем шкафы и полки. Многое из того, что я, не рассчитывая на возможности арендованного транспорта, собрался оставлять, собрано и связано в узлы.

– Своё книжное собрание ей оставляешь? – звучит болезненный для меня вопрос. – Ты ведь много стоящего накупил в конце восьмидесятых.

– А что я могу сделать, если шкаф в комнате, где она спит, – вздыхаю я. – Здесь у меня было только самое необходимое. Эти книги я вон связал в стопки.

– Всё равно жаль…

– Жаль, конечно. Хорошо, хоть отец при переезде свои книги увёз… А то всё бы пропало.

– Ладно, думаю, со временем ты сможешь восстановить свою библиотеку. Сейчас тоже много хорошего издаётся. Короче, давай я пока начну таскать, а ты будь здесь: вдруг твоя бывшая на закуску ещё что-нибудь решит устроить.

После перемещения всего подготовленного к вывозу скарба в машину окидываю взглядом опустевшую комнату. Даже этой старой мебели мне жалко! Она будто пропитана родительским теплом, с ней связано моё детство. Внутри возникает такое чувство, будто судьба в этот недобрый вечер подрубила мои корни. Я не сторонник вещизма, но то, что мне было дорого, сейчас останется здесь и потом будет безжалостно выкинуто на помойку, где бомжи соорудят из всего этого костёр. Тяжело…

«Жигули» у Мишиного приятеля оказались на удивление объёмными. Все мои пожитки нормально поместились. У родительской парадной под непрерывно сыплющимся с неба снегом мы уже в четыре руки всё разгрузили и подняли в квартиру на лифте. Мать с отцом, конечно, поохали, посокрушались из-за очевидных потерь, но согласились, что при таком раскладе проблемы могли бы быть и серьёзнее.

Прощаясь в прихожей со своим другом и однокашником, так своевременно подставившим мне своё надёжное плечо, спрашиваю, сколько я должен его приятелю.

– Забудь, – усмехается он. – Я уже всё решил. Ты ничего не должен ни ему, ни мне. Устраивайся и думай, что будешь делать дальше. По поводу юриста я пока ничего хорошего тебе сказать не могу. Уж очень тяжёлое нынче время. Собственно, об этом мы с тобой неоднократно говорили.

Михаил уехал. Вешая свою куртку в прихожей на вешалку, вынимаю из кармана ключ от новой двери в старую квартиру. Верчу его в руках… Зачем он мне теперь? Хотя он может остаться просто памятью о том, что было и чего в один момент не стало. Ай да Люся…

* * *

Распихав свои узлы и сумки по углам родительской квартиры, накормленный и обласканный, устраиваюсь для сна на застеленном мамой диване в гостиной. Увольнительную от начальника я получил до обеда следующего дня. Михаил сказал, что целый день не даст, чтобы у его сотрудника не возникло желания ещё раз съездить по прежнему адресу. Наверно, он прав, предохраняя меня от необдуманных поступков. Действительно, трудно предположить, что будет там ожидать изгнанного бывшего мужа крутой бизнес-леди. Но всё-таки не могу я вот так просто забыть о месте, которое честно служило мне домом все мои тридцать семь лет. Видно, я из тех людей, которые прикипают к жилью.

Спать после всех событий, конечно, не могу. Одолевают разные мысли. Увы, в нынешней жизни за всё надо платить, в том числе и за ошибки, сделанные в прошлом. И не просто платить за эти ошибки, но и извлекать из них науку на будущее. Сегодняшний вечер меня окончательно отрезвил. Прав Миша! Во всём прав! Последние же несколько лет приучили просто подстраиваться под возникающие обстоятельства, лишь бы ничего кардинально не менять. Это всё действительно сильно напоминает плавание по воле волн, а сейчас такой подход грозит реальной катастрофой. Новые условия такого мне не простят, а значит, хватит быть хлюпиком-интеллигентом. Однако понять свой недостаток – это одно, а сломать пагубную привычку – совсем другое. Можно сколько угодно раз выносить приговор своей жизненной позиции, да только это ничего не изменит, пока, как барон Мюнхгаузен, не возьмёшь себя за шиворот и не вытащишь из болота пассивности. Я в свои почти сорок лет просто обязан научиться не следовать за обстоятельствами, а выстраивать их под свои требования. Иначе не выжить. Такова сейчас жизнь, поэтому мне надо кардинально меняться.

Легко сказать – меняться… А что это значит? Почему-то опять вспоминаю, как смотрел на своё отражение в мамином зеркале. Что и говорить – жалкое зрелище. Сам это теперь понимаю. Я уж не говорю про хилое тело, с чем старательно уже несколько недель борюсь в спортзале. А выражение моего лица? В нём сплошная озабоченность! Конечно, сейчас трудно быть не озабоченным, когда вся страна озабочена тем, как выжить в новых условиях, но вряд ли стоит это состояние выставлять окружающим на показ. А как я одеваюсь? Тут, пожалуй, Люся права – сплошной совок. Да… А ведь, будучи теперь свободным мужчиной, я должен стать… охотником! Только в этом случае я смогу в будущем обрести новую семью и жить в ней долго и счастливо. Увы, мне сегодняшнему вряд ли под силу решить такую задачу.

Вспоминаю, каким я был, когда учился в институте. Есть что вспомнить… Тогда я был совсем другим – весёлым, уверенным в себе парнем. Михаил тоже прав, говоря, что в студенческие времена на меня девчонки вешались. Причины, безусловно, были. И это не только солидное положение моего отца, которое он занимал в то время. Просто я тогда был другим и внешне, и внутренне. Естественно, мой внешний вид во многом был обусловлен хорошим финансовым положением нашей семьи. Впрочем, это было не только следствием высокой зарплаты папы. Наша дружная троица ещё с третьего курса начала усиленно, как тогда называлось, «халтурить», то есть брать разные работы, и мы неплохо зарабатывали, трудясь вечерами и по выходным. Тогда при всём негативе, с которым сейчас оценивают жизнь в стране при социализме, инициатива у нас реально фонтанировала. Именно такой стиль жизни сделал и меня, и Мишу впоследствии успешными инженерами. Уже тогда, пусть порой в других областях деятельности, мы учились находить новые подходы к возникающим проблемам. Кстати, об инженерной успешности… Опять же Михаил прав, говоря, что, умея посмотреть на конструкцию с неожиданной для других точки, я часто предлагаю нетрадиционные и красивые решения. Так почему же я до сих пор не смог взглянуть на свою жизнь с другой точки и придумать некое неожиданное, в первую очередь для самого себя, решение навалившихся проблем? Ответ прост. Всё по той же причине – по привычке ждать, что кто-то эти проблемы разрулит без моего участия. Вот и дождался…

* * *

Полубессонная ночь плавно перешла в хмурое утро. За завтраком осторожно спросил родителей, могу ли я пожить у них, пока что-то не прояснится с квартирой. Отец неожиданно резко ответил, что они с мамой никогда не забывали о своём сыне, поэтому мой вопрос неуместен. Похоже, я его обидел. А мама, вздохнув, только спросила, удобно ли мне будет и дальше спать на диване. Естественно, я сказал, что всем доволен, и поблагодарил за крышу над головой.

Поборов внутренние сомнения, всё же решил в родной двор не ездить. Пользуясь разрешением своего начальника задержаться, на работу собирался неспешно, но на предприятие приехал существенно раньше обеденного времени.

Захожу в кабинет к Михаилу, чтобы ещё раз поблагодарить его за вчерашнюю помощь.

– Ну как ты? – спрашивает он, пожимая мою руку.

– Привыкаю….

– Понятно… – бормочет начальник.

– Ты меня извини, – взяв сигарету из предложенной пачки и закурив, прошу я. – Неудобно мне. Столько хлопот из-за моих проблем и тебе, и твоему знакомому.

– Успокойся! Всё нормально. Как ты с родителями? Они тебя у себя оставляют?

– Оставляют… Только всё же я намерен как-то решать с разменом той квартиры.

– Как только мне что-то будет известно, сразу всё узнаешь. Теперь вот что… Не обижайся, но я хочу провести с тобой ещё одну воспитательную беседу. Ты должен внушить себе, что счастлив. Согласись, избавиться от такой жены – уже счастье. Поэтому твой внешний вид должен демонстрировать всем полный успех.

– Сегодня ночью я уже об этом думал. Ты прав, я должен полностью измениться. Буду снова учиться улыбаться, сменю одежду на что-то более соответствующее времени.

– Именно об этом я тебе и хотел сказать. Сейчас таких рынков, как тот, где торгует твоя Люся, много, и цены там вполне доступные. Жена мне шмотки только там и покупает. Считаю, что сразу после зарплаты ты должен куда-то съездить и прибарахлиться. Только тебя одного на такие закупки пускать нельзя. Твои представления о моде остались в прошлом и не соответствуют нынешнему времени. Если хочешь, мы с Ниной можем составить тебе компанию, – Миша смотрит на меня с ожиданием согласия во взгляде.

– Наверно, это будет хорошо… – соглашаюсь неопределённо, рассеянно оглядывая свои старые брюки и видавшие виды ботинки. Странно, почему я раньше, до всех семейных потрясений, не обращал внимания на свой внешний вид?

– Будем считать, что договорились, – подводит итог начальник. – А сейчас иди, работай и выкинь из головы всё мешающее.

На своём рабочем месте разглядываю черновые чертежи одного из узлов нашего изделия. Ловлю себя на том, что мне всё не нравится. Как-то нерационально сконструировано. Этой частью занимался Рома Скворцов со своей группой. Снимаю трубку местного телефона.

– Роман, подойди, пожалуйста.

Сидим и вместе рассматриваем результаты трудов и его, и конструкторов, работающих с ним. Одновременно я рисую эскизы, как, по моему представлению, всё должно быть. Скворцов сидит с почти отсутствующим видом.

– Что, не нравится? – спрашиваю я, чтобы понять его реакцию.

– Не знаю… – бормочет он, отводя взгляд. И вдруг следует вопрос: – Пал Сергеич, а зачем всё это?

– Что «всё»?

– Всё то, чем мы здесь занимаемся. Это ведь сейчас уже никому не нужно!

Наконец понимаю его настроение. Естественно! При той зарплате, которую нам сейчас платят, вряд ли настроение может быть другим. Ромке двадцать шесть лет, он наверняка собирается устраивать свою жизнь, а на наши нынешние доходы будущего не построишь.

– Вот я вечерами на «халтуру» хожу… – продолжает он. – Так там мне платят, если пересчитать на полный день, по сравнению с нашими деньгами гораздо больше. Сегодняшний рынок зарплатой определяет востребованность того, что ты делаешь. Получается, то, чем я занимаюсь вечерами, нужнее наших здешних конструкций. Разве не так?

Конечно, против логики не попрёшь, но ведь не всё в нашей жизни определяется такой логикой. Тем более она сильно напоминает рыночную философию моей бывшей жены.

– А чем ты зарабатываешь вечерами? – интересуюсь я в основном «для общего развития», хотя и понимаю, что информация может быть полезной.

– Строительные работы. Приспосабливаем подвалы под магазины и кафе. Выучка ещё со студенческих времён сохранилась. Да и компания у нас прежняя. Жаль только, что я могу зарабатывать только вечерами, – Роман вздыхает и подводит итог: – Я, наверно, буду увольняться, Пал Сергеич…

Вспоминаю, что мне говорил Миша.

– А ты учитываешь, что вся эта сегодняшняя неразбериха когда-то закончится?

– Ну и что?

– А то, что потом ты уже в профессию не сможешь вернуться.

– В любом случае, жить надо здесь и сейчас, – он берёт в руки чертежи. – Короче, всё переделывать?

– Да. По моим эскизам. Своим скажи, что это моё решение.

Скворцов уходит, а я поворачиваюсь к окну и смотрю на улицу. Там медленно падает декабрьский снег. Судя по устоявшейся относительно тёплой погоде, завтра на улицах будет царство жижи, а у меня ботинки протекают. Действительно, надо идти на закупки. Потом мысли возвращаются к только что закончившемуся разговору. Похоже, Ромка нас покинет. Жаль, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Каждый свою жизнь строит сам.

* * *

В спортзале я стараюсь не афишировать своё сближение с Сан Санычем после памятных душевных посиделок в кафе. Вечером, как всегда, тренируемся на пару с Витько́м.

– Чего такой хмурый? – интересуется он, бросив на меня взгляд. – Опять что-то с твоей?

Рассказываю ему про свои ночные приключения из-за переезда к родителям.

– Ох, ни… – и следует громкий каскад ненорматива.

– Чего там у вас? – спрашивают другие мужики.

– Пашку его бывшая совсем выставила из дома, – объясняет напарник и добавляет знакомое: – Вот сучара!

– Погоди… А где же ты сейчас обитаешься? – слышу я вопрос откуда-то из-за спины и оказываюсь в кругу остальных занимающихся.

– Пока у родителей… Я предлагал размен: ей две части, а мне одну, ведь эту квартиру ещё мой отец получал в пятидесятых, но она хочет забрать всё.

– Дела-а… – тянет кто-то за моей спиной.

Честно говоря, меня несколько удивляет такое сочувствие моих партнёров по тренировкам. Вроде простые грубые мужики…

– Что там у тебя? – раздвигая остальных, ко мне подходит Сан Саныч, не слышавший моего рассказа.

Вкратце пересказываю ему то, что уже доложил остальным сочувствующим.

– Понятно… – бормочет он, глядя в сторону, но потом уже смотрит на меня. – Что ты намерен теперь делать?

В ответ пожимаю плечами, поскольку пока никакого плана действий у меня нет.

– А что я могу? – в смущении спрашиваю непонятно кого. – У неё есть какие-то мальчики на рынке, где она торгует. Уже мне грозила… Если она такую помощь позовёт, как я против них?..

– Да уж… Куда тебе с твоей силушкой, – вздыхает Витёк.

– Ну и жизнь теперь пошла сволочная, – вставляет один из моих партнёров по тренировкам.

– Нормальные мужики должны уметь такую жизнь исправлять, – назидательно произносит наш Бригадир. – Друганов бы своих позвал на помощь.

Вспоминаю однажды сказанное Люсей «если ты вдруг считаешь себя нормальным мужиком…» Похоже за свою «нормальность» придётся воевать. Машинально начинаю перебирать в голове тех, кто мог бы мне помочь, и понимаю, что таких у меня нет. Да и не стал бы я жертвовать их здоровьем для достижения своих целей.

– Некого мне звать на помощь, – признаюсь смущённо, – а квартиры, конечно, жалко.

– Ты, Пашка, действительно какой-то малахольный, – сурово констатирует Сан Саныч. – Со своей бывшей тебе надо было как-то покруче. Я имею в виду не сейчас, а раньше, в самом начале её торговли. А нынче уже всё ясно. Баба решила: если у неё есть какая-то крыша и всё прокатывает без сопротивления, то ей всё можно. Вот и распоясалась.

– Когда она начинала, я думал, что всё это делается для семьи, а оказалось… – оправдываюсь, как нашкодивший мальчишка. – Спасибо родителям, что не дали пропасть.

– Родители! – жёстко бросает Бригадир. – Я вот никогда не бегал и не побегу к своей мамане за помощью и не позволю, чтобы она в чём-то нуждалась. Тебе сколько лет?

– Тридцать семь…

– Здоровый лоб! Не по силе, конечно, а по возрасту. Сам уже всё решать и делать должен, а не бегать к папе и маме! Интеллигент… Откуда ты такой взялся? – во взгляде Сан Саныча появляется ирония пополам с сочувствием.

Не знаю, что ему ответить, хотя намёк на мою неприспособленность к реалиям сегодняшней жизни прекрасно понимаю.

– Ладно, – решает он. – Пацаны, надо подумать, что делать и помочь этому… рохле.

– Надо, конечно! – слышу опять из-за спины.

– Не боись, Пашка, – Витёк хлопает меня по плечу, – поможем разрулить твою беду.

Снова принимаемся за тренировки, и в зале опять возникает звяканье железа, сопровождаемое натужным сопением.

После завершения занятий в раздевалке ко мне подходит Сан Саныч.

– Завтра в семь вечера я буду тебя ждать у выхода с эскалатора в метро «Петроградская». Не опаздывай! Познакомлю тебя кое с кем… Этот мужик, надеюсь, тебе поможет.

* * *

Поскольку я терпеть не могу опаздывать, то на назначенную встречу на всякий случай приехал за десять минут. Быть точным меня с детства приучил отец, который, будучи сам очень пунктуальным, требовал того же от всех, кто с ним был связан хоть по работе, хоть по жизни. Сан Саныч приехал тоже точно в назначенное время. Увидев его на эскалаторе, я сделал несколько шагов навстречу, чтобы он меня не искал среди таких же ожидающих.

– Здорово! – приветствует меня Бригадир, протягивая руку, и сразу командует: – Пошли! Всё срослось, и нас уже ждут.

Не имея никакого понятия, кто и где нас ждёт, я на всякий случай киваю и послушно иду за ним к выходу со станции метро на всегда заполненный людьми Кировский проспект, который теперь называется Каменноостровским. Чавкая ногами по плохо убранному из-за оттепели снегу, проходим мимо изобретателя радио Попова, стоящего по воле скульптора с протянутой рукой, пересекаем речку Карповку и вскоре входим в старую петербургскую парадную… Пока поднимаемся по лестнице на второй этаж, Сан Саныч проводит инструктаж:

– Максимыч, как старый питерский интеллигент, терпеть не может быдло, которое в наше мутное время попёрло наверх и нагло заявляет всем о своих якобы правах. Ты должен произвести впечатление. Своих он чувствует за версту. Твоё дело побольше молчать и отвечать на вопросы, если они будут заданы. Всё основное я скажу ему сам.

– А кто такой этот Максимыч? – хочу выяснить я.

– Это тебе не важно. Просто он сейчас в твоём вопросе очень влиятельный человек. Короче, всё понял?

– Понял, – и вздыхаю, ведь по сути дела ничего не понял.

Бригадир нажимает кнопку звонка у массивной металлической двери, сделанной явно по спецзаказу. Через какое-то время она открывается, и на пороге появляется опрятная немолодая женщина.

– Здравствуйте, Ксения Викторовна! – приветствует её Сан Саныч и докладывает: – Мы по договорённости к Иннокентию Максимовичу.

– Здравствуйте, Александр Александрович, – с оттенком сухости отвечает она. – Проходите, пожалуйста. Он вас ждёт.

Про себя отмечаю несколько необычную для меня церемонию встречи. Будто к какому-то высокородному господину пришли.

После уверенно вошедшего Бригадира осторожно вступаю в прихожую. Буквально с первых шагов мне видно, что в этой старой петербургской квартире произведён просто фантастический ремонт явно с реконструкцией всех помещений. Что-то мне подсказывает, что это всё делала бригада Сан Саныча.

Наконец входим в комнату, которая скорее всего служит хозяину кабинетом. Нам навстречу из шикарного кожаного кресла с некоторым трудом поднимается сильно пожилой человек с седым венчиком вокруг большой плеши, в которую переходит его высокий лоб.

– Здравствуйте, Александр! – приветствует он Бригадира, а потом протягивает руку и мне: – Здравствуйте, молодой человек.

Обращаю внимание на обращение к Сан Санычу с использованием полного имени, но без отчества. Явно хозяин квартиры не считает его себе ровней. Действительно, получается, будто мы пришли к большому чиновнику на приём. Более того, кажется, ранее было сделано предупреждение о моём приходе. Ответно пожимаю его руку.

– Вас как зовут?

– Павел.

– Располагайтесь! – и делается жест, приглашающий нас сесть на такой же шикарный, как и кресло, кожаный диван. Садимся.

– Иннокентий Максимович, я привёл к вам своего товарища, о котором говорил, когда договаривался о встрече, и мы вместе просим вас оказать ему помощь, – едва сев, начинает Сан Саныч. Про себя отмечаю необычную изысканность его речи.

– Что же у вас случилось? – с неожиданным интересом спрашивает хозяин, бросив на меня внимательный взгляд.

Понимаю, что предварительный план, намеченный Бригадиром перед посещением, не срабатывает и рассказывать о своих бедах придётся самому. Потихоньку начинаю изложение с самого начала, то есть со времени накопления женой первичного капитала. Честно говоря, я совсем не уверен, что в нынешнее время в моей ситуации кто-то мне захочет помочь и поэтому, не заботясь о результате, чувствую себя вполне свободно.

– То есть у вас прежде была настолько высокая зарплата, что она могла спокойно делать накопления… – задумчиво бормочет слушатель. – Однако повезло ей с мужем!

Последние слова звучат с иронией.

– Понимаете, я всегда считал, что моей женой всё делается во благо семьи, – грустно вздыхаю я.

– Понимаю… – с очевидным сочувствием усмехается он. – А теперь получается, как в сказке: выгнала хитрая лиса зайчика из его собственного дома.

Уныло киваю. Ведь в самом деле я создал проблему много лет назад своими собственными руками.

– Выгнала… Только где тот петушок, который восстановит справедливость?

– А что, за прожитые вместе годы вас в ней ничего не настораживало? – задаёт очень уместный вопрос Иннокентий Максимович, глядя на меня со странным выражением на лице.

– Возможно, я как-то не обращал внимания на какие-то её проявления, – смущённо констатирую я. – Всегда очень много был занят в своём конструкторском бюро, где и работаю до сих пор.

– А чем вы там занимаетесь?

– Оборонкой. Я – конструктор, – коротко и сухо сообщаю я, показывая, что этим всё сказано и подробностей не будет.

– Но ведь вы могли в наше время заняться чем-то другим. Каким-то прибыльным делом!

– Я хороший конструктор и не буду менять свою специальность, – возможно, с ненужной жёсткостью рублю я.

– Да, Александр… – теперь хозяин квартиры смотрит уже на Бригадира. – Интересный экземпляр человека вы привели ко мне, – на его лице снова усмешка. – Оказывается, в наше подлое время остались ещё люди, умеющие и хранить государственную тайну, и честно работать за копейки. Это очень приятно…

– Так, Иннокентий Максимович, вы поможете Павлу с разменом его квартиры? – заданный вопрос звучит с явным напряжением.

– А что я могу сделать? Разве только скомандовать найти хороший вариант, – ответ звучит со вздохом. – Я отлично понимаю, что такие люди, как ваш товарищ, сами ни на что не способны, кроме работы для блага Отечества. Только сегодня этого, к сожалению, мало, – он снова поворачивается ко мне: – Квартира приватизирована?

– Да. На двоих…

– Документы на неё у вас или у жены?

– Я их спрятал у себя на работе в сейфе.

– Хоть здесь не слопушили, – с некоторой ворчливостью замечает возможный благодетель.

Потом он какое-то время молчит, видимо обдумывая дальнейшие действия.

– Как я понимаю, денег для оплаты услуг у вас тоже нет. Так?

– Какие-то есть, но вряд ли этого хватит. Да и не знаю я, сколько всё это может стоить… – и вздыхаю, уже понимая, что скорее всего хозяин квартиры является агентом по недвижимости.

– Иннокентий Максимович, мы пришли за помощью именно к вам, поскольку надеемся, что вы дадите команду своим людям сделать всё так, чтобы при размене и ваш интерес был учтён, – осторожно кашлянув, объясняет Бригадир.

– Хорошо, допустим, я дам такую команду, а как быть с не в меру шустрой мадам, которая не хочет меняться?

– Это я возьму на себя. Она не сможет не согласиться! – следует очень жёсткое замечание.

Ого! Какой неожиданный поворот! От неожиданности поворачиваюсь к нему.

– Тебя пока это не касается, – усмехается Сан Саныч. – Ты всё узнаешь в нужное время, когда потребуется твоё участие.

– Ну что ж… – Иннокентий Михайлович протягивает мне лист бумаги. – Сейчас вы напишете здесь свои координаты, то есть фамилию, имя и отчество, домашний и служебный телефоны, а кроме того адрес вашей квартиры. Завтра снимете копии с ваших документов о собственности и принесёте эти копии мне вечером. Понятно?

– Конечно, понятно, – торопливо отвечаю я, понимая, что мной занялись всерьёз. – Завтра все нужные бумаги будут у вас.

Уже на улице интересуюсь, кто такой этот Иннокентий Максимович.

– Очень состоятельный человек. Владелец нескольких агентств недвижимости. Занимается не только жильём, но и разными офисами, производственными помещениями и всем подобным. В общем, серьёзный дядька. Его фирма, которая занимается жильём, работает с нынешними нуворишами, которые стремятся устроиться жить в центре и для этого хотят расселить какую-нибудь приглянувшуюся коммуналку. Закончив с расселением Максимыч, как правило, зовёт нас и представляет заказчику, чтобы мы сделали там ремонт с реконструкцией. Думаю, твою квартиру он просто купит сам, чтобы предложить клиенту. Хорошие сталинские трёшки, насколько я знаю, сегодня ценятся.

– А как с моей бывшей? Она ведь откажется продавать!

– Пока это не твоя забота. Повторяю: она не сможет не согласиться. От тебя сейчас требуется выполнять то, что говорят. Вот завтра делай копии с документов и вези к Максимычу. Я буду занят и составить тебе компанию не смогу.

* * *

Утром сразу иду в кабинет к начальнику. Хочу рассказать про вчерашние события. Кроме того, у него там стоит недавно появившийся в отделе копировальный аппарат «Ксерокс».

После приветствий излагаю Михаилу свою просьбу, а когда он начинает не спеша и весьма скрупулёзно снимать копии, подробно рассказываю ему о своём вчерашнем визите и последующем разговоре с Бригадиром.

– Вроде бы неплохо, – оценивает событие однокашник, но осторожно добавляет: – Если, конечно, такая затея не окажется, как сейчас говорят, кидаловом. Честно говоря, я не очень верю в ватрушки, сыплющиеся с неба. Ты в этом своём Сан Саныче уверен?

– Мне кажется, он надёжный мужик. Да и, согласись, кидают тогда, когда в этом есть выгода, а какая им выгода от меня сегодняшнего, когда я остался на бобах?

– В общем это так… В твоём положении дела обстоят хуже некуда, – усмехается Миша, заправляя очередной лист на копирование. – Действительно, в смысле жилья большего, чем ты уже потерял, просто не потерять. Поэтому, наверно, всё же следует попробовать. Вдруг что-то получится?

Выйдя из кабинета начальника, пытаюсь понять: не забросил ли он в меня семя сомнения, но, поразмыслив, решаю, что всё же надо хвататься за протянутую руку помощи.

Вечером, поднявшись на второй этаж дома на Петроградской стороне, звоню в уже знакомую квартиру, про себя повторяя вчерашние наставления Сан Саныча. Ясно, что задавать лишних вопросов не стоит, а следует только выполнять то, что мне скажут.

Далее всё, как и вчера. Строгая и опрятная женщина на пороге…

– Добрый вечер, Ксения Викторовна, – почтительно здороваюсь я. – Мне Иннокентий Максимович назначил прийти сегодня…

– Я в курсе, – с тем же оттенком сухости роняет она и только после этого звучит: – Здравствуйте, Павел. Проходите! Он уже спрашивал о вас.

Вхожу в кабинет. Из кресла, снова явно преодолевая какую-то боль, поднимается его хозяин.

– Добрый вечер, Павел, – рука крепко сжимает мою. – Располагайтесь! – и следует кивок в сторону дивана. – Принесли то, о чём я вам вчера сказал?

– Да, вот все документы, – и уже сидя протягиваю ему папку.

Тоже сев, Иннокентий Максимович начинает исследование её содержимого, разложив его на журнальном столике.

В это время на массивном, явно антикварном письменном столе, на который я обратил внимание ещё накануне, звонит телефон. Несмотря на это, процесс изучения привезённых мной копий документов продолжается ровно до тех пор, пока, приоткрыв дверь, Ксения Викторовна не сообщает:

– Звонит Дмитрий Ильич…

– Спасибо, – но перед тем как взять трубку, хозяин смотрит на меня: – Вы чай пьёте? Конечно, если хотите, вам могут сварить кофе.

– Спасибо, я выпью чая, – с некоторой поспешностью соглашаюсь я, чтобы не стать причиной лишних хлопот.

– Ксения, заварите, пожалуйста, нам с Павлом чай.

– Сейчас, – и дверь закрывается.

Только тогда, опять с усилием встав, подойдя к столу и сняв трубку телефона, Иннокентий Максимович произносит: «Я слушаю!» Начинается разговор, в содержание которого я стараюсь не только не вникать, но даже и не слушать, но против моей воли резко бросаемые слова типа «это моё распоряжение», «это надо исполнить немедленно» и «доложите по завершении исполнения» заставляют меня оценить суровость и властность этого человека. Наконец трубка кладётся, и с гримасой боли он снова садится в кресло.

– Проклятый радикулит… Так разыгрался! – слышу я поясняющее бормотание. Потом следует новое рассмотрение документов, и наконец Иннокентий Максимович смотрит на меня. – Всё правильно. Весь комплект в сборе. Завтра мы начнём работать по вашей квартире.

Дверь открывается, и Ксения Викторовна входит с подносом, на котором стоят пузатый фарфоровый расписной чайник, две чашки на блюдцах и небольшая тарелка с редко видимым мной прежде кусковым сахаром. Там же я вижу двое щипчиков для колки крупных кусков. Честно говоря, я не представлял, что чай мы будем пить именно так. Очевидно, заметив моё недоумение, хозяин усмехается:

– Поскольку чай у меня очень и очень хороший, его надо потреблять только так, чтобы полностью ощутить его вкус. Вы, наверно, ещё ни разу не пили чай вприкуску, – звучит не то констатация, не то вопрос.

– Никогда, – подтверждаю я.

– Сейчас я вас научу.

Иннокентий Максимович сам наливает мне из чайника и сразу по комнате разносится дивный аромат действительно настоящего чая. Кратко проинструктировав меня и показав, как это делается, на своём примере, он делает приглашающий жест.

– Давайте! Уверен, вы убедитесь, что при таком способе пития чай предстаёт совсем другим напитком.

Действительно, возможно, я впервые ощутил весь букет чайного вкуса.

– Ну как? – хитро прищурившись, хозяин смотрит на меня. – Есть отличие от того, что мы пьём впопыхах по утрам и вечерам?

– Есть, конечно! Может быть, этим и объясняется существование чайной церемонии.

– Вот именно! Вы это у меня буквально с языка сняли, – констатирует он, довольный эффектом.

Интуиция мне подсказывает его желание продолжить нашу неожиданную беседу. Ведь не случайно же мы сейчас вот так сидим! Не похож Иннокентий Максимович на человека, который что-то делает спонтанно.

– Вам, наверно, интересно, зачем я вас у себя задержал. Так?

Несколько раз утвердительно киваю.

– Видите ли, я вчера почувствовал, что удивил вас своим согласием заняться вашей квартирой. Скорее всего, вы даже несколько обеспокоились этим и заподозрили меня в потенциальном обмане. Я не ошибся?

– Увы… – признаюсь с нескрываемым смущением.

– Вот, собственно, поэтому я хочу объясниться, чтобы развеять ваши вполне обоснованные сомнения, – хозяин делает паузу, задумывается и продолжает: – Понимаете, рассказанная вами вчера история оказалась очень похожа на ту, которая произошла со мной больше восьми лет назад. У меня тоже была семья – жена и сын. Кстати, он ваш ровесник. В восемьдесят седьмом моя жена начала усиленно продвигать идею переезда из Ленинграда на её, как сейчас говорят, историческую родину, то есть в Израиль. Я был категорически против. Возможность такого переселения вызывала принципиальное отторжение у меня как у человека, который не только пережил блокаду, но и в сорок третьем мальчишкой, прибавив себе сразу два года, пошёл в армию, чтобы защищать свой город. В конце войны у меня было уже целых три медали – «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги» и даже «За отвагу»! Так что слова «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта» – это почти про меня. К слову, родители Маши, фронтовики-врачи, тоже были против её отъезда. В общем, жена и сын тогда всё равно уехали. Последними словами, которые нашлись для меня у моей жены, были: «Можешь дальше прозябать в своей ублюдочной совдепии!» Надо сказать, они резко нарисовали большой жирный крест на всех тридцати двух годах, которые мы с ней прожили вроде вместе, но, как оказалось, порознь. Помню, именно эти слова тогда послужили мне жёсткой встряской и заставили пересмотреть многое не только в моём прошлом, но и в планах на будущее. Я ведь кандидат экономических наук и до восемьдесят девятого, будучи доцентом в одном из ленинградских вузов, учил экономистов, но потом решил в корне поменять свою жизнь и занялся тем, что могло не только прокормить, но и принести солидный доход, – недвижимостью. Сначала организовывал размещение различных малых производств для только что народившихся фирм, потом, после разрешения приватизировать квартиры, стал заниматься и жильём тоже. Вот поэтому рассказанное вами вчера заставило меня откликнуться на вашу просьбу. Так что можете успокоиться и забыть свои сомнения. Если Александр сумеет исполнить обещанное, то, уверен, всё у вас будет хорошо. И знаете что я хочу ещё вам посоветовать по поводу вашей дальнейшей жизни?