Текст книги "Великие герои Эллады. Геракл. Персей. Беллерофонт"

Эриманфский вепрь

Ночь в беспокойстве провёл властелин Арголиды,

Глядя в окно, ожидал с нетерпеньем зарю,

В свете дневном жаждал видеть он лань Артемиды,

«Ночью исчезла она!» – доложили царю.

Гневные «молнии Зевса» метал сын Сфенела,

Жертвенный пламень велел развести у дворца,

Руки вздымая, он Геру просил то и дело,

Чтоб научила его погубить храбреца.

«В северной части Аркадии, близ Киферона,

Возле горы Эриманф появился кабан.

Он для людей стал причиной большого урона,

Их убивает, как грозной волной океан.

Это чудовище – Геи-богини созданье,

Гидры страшней и крупнее Немейского льва.

Можешь Геракла отправить к нему в наказанье,

Сгинет в борьбе с этим зверем его голова!» —

Так подсказала великого Зевса супруга,

Грозным виденьем явившись под утро во сне:

«Пусть кабана он поймает без помощи друга,

Вепря живого к тебе принесёт на спине!»

После визита царицы Олимпа, смелея,

Снова диктует указ свой в Тиринф Эврисфей,

С ним отправляет властитель к Гераклу Копрея,

Тот доставляет посланье Эола быстрей…

Снова дорога вела через реки и скалы,

Без колесницы летящей и пары коней,

Вновь он пришёл в обозначенный город усталым,

Слава сначала вошла, а герой вслед за ней.

Встретил народ городской его криками «хайре!» —

Этим приёмом великий Геракл удивлён!

Наперебой рассказали ему о кошмаре —

Вепрь за страною кентавров жесток и силён:

«Трудно пройти чрез владенья кентавров безумных,

Знаем мы их как неистовых полуконей,

Неукротимых, безжалостных, яростных, шумных —

Нет никого в нашем царстве кентавров сильней!»

Не испугали Геракла все эти сказанья —

Путь он продолжит, рискуя своей головой,

Должен достойно пройти через все испытанья

И возвратиться в Микены с добычей живой!

Духом воспрявший, что знает кентавра Хирона,

Смело пошёл к Эриманфу отважный атлет,

С лёгкостью он миновал перевал Киферона,

Не опасаясь ему угрожающих бед.

Горной тропою прошёл мимо зарослей лавра,

В скалах отвесных заметил герой лёгкий дым

И у пещеры увидел гнедого кентавра, —

Был он высоким, но с виду совсем молодым.

Очень приветливо встретил кентавр человека,

Быстро раздул еле тлевший в пещере очаг,

Пифос с вином специально открыл Фол для грека,

Пир для Геракла устроил гнедой весельчак.

Ветер разнёс терпкий запах вина по долине,

Вскоре примчались кентавры к пещере своей,

Злого врага увидали они в исполине,

На человека обрушился град из камней.

С ловкостью ласки Геракл увернулся от града,

Спрятался быстро в пещере за выступ скалы,

Лук приготовил и, выждав конца камнепада,

Всем нападавшим он смерть посылал от стрелы.

Вход завалился телами кентавров убитых,

Выбрался воин наружу, продолжив стрельбу,

И на камнях, щедро кровью горячей залитых,

Остановился, услышав вдруг Фола мольбу:

«Братья кентавры! Зовите быстрее Хирона,

Только мудрец защитит от погибели род,

Грозный Геракл нанесёт ещё больше урона,

Нашими трупами скоро завалит весь грот!»

Засуетились кентавры, продолжив сраженье,

Вновь на бойца налетели, как стая ворон,

Но переломное вдруг наступило мгновенье —

В ногу был ранен смертельной стрелою Хирон.

Бой прекратился внезапно, как буря на море,

В ужасе вскрикнул отважный фиванский герой:

Промах невольный – Гераклу великое горе! —

Этот кентавр для Алкида – учитель второй!

Бросился воин к Хирону промыть его рану,

Гидры Лернейской пытался высасывать яд.

«Не сокрушайся, Геракл! Ты поддался обману —

Смерть не грозит мне, не страшен Танатоса взгляд!

Много страданий теперь принесёт мне раненье,

Знай же, герой, что в случившемся я виноват!

Воин, прошу, помоги совершить погребенье!

Души погибших кентавров исторгнет Танат».

Вместе с Хироном свершили обряд ритуальный,

Был похоронен стрелой уколовшийся Фол,

Снова продолжил герой путь, отныне печальный,

Шёл к Эриманфу он, будучи мрачен и зол.

Долго петляла дорога по скалам гранитным,

Ниже неё протекала в лощине река.

Снова спешил исполин помогать беззащитным,

Глядя на скромные хижины издалека.

Рёв громовой разорвал тишину над ущельем,

Словно рычала в горах сотня диких зверей.

Здесь не нужны ему стрелы с убийственным зельем —

Вепря живого велел принести Эврисфей!

Предусмотрительно сброшены наземь доспехи,

К схватке тяжёлой и долгой Геракл был готов,

Цепь приготовил охотник для ловчей потехи…

Выскочил вепрь на него из высоких кустов.

Взгляд обозлённый Геракла стал вепрю заслоном,

Словно божественный свет его глаз бил огнём.

Остановился кабан, вверх метнулся по склонам,

Гнал по горе его страх, появившийся в нём.

Бросился вслед за чудовищем воин с цепями,

Ими гремя, он бежал, как за ланью, легко,

Мчался сквозь лес, оцарапан до крови ветвями,

Но понимал: до финала ещё далеко…

Вепря охотник загнал на седую вершину,

Где велика была толща столетних снегов.

Цепью связал и взвалил на могучую спину,

Вновь показать Эврисфею добычу готов.

Зверь на спине – это подвига лишь половина,

А дотащить кабана будет явно трудней!

Вниз по снегам он скатился опасной лавиной

И пошагал, а идти ему несколько дней…

Перед воротами рухнул Геракл на колени,

С рёвом неслыханным грохнулся вепрь со спины,

Царь Эврисфей, испугавшийся собственной тени,

В пифос[1]1
  Пифос (др. – греч. πίθος, πίθοι) – большой древнегреческий кувшин (мог быть размером с человека и более), сосуд для хранения продуктов – зерна, вина, оливкового масла, соленой рыбы. Получил распространение по всей территории Средиземноморья.


[Закрыть] нырнул, убежав от Микенской стены!

Авгиевы конюшни

Раннее утро, подул ветерок из Элиды,

Запах тлетворный принёс вездесущий Эол.

Шум во дворце, вновь не спится царю Арголиды,

Зависть к Гераклу гнетёт, оттого он и зол.

«Чем это пахнет, скажите, зловонье откуда,

Царство Аида вдруг вышло наружу из недр?

Вонь здесь такая, как трупов гниющая груда,

Кто на такие ужасные запахи щедр?» —

«Авгия пахнут богатства!» – заверил придворный.

«Скупостью пахнет!» – поправил спокойно другой.

«Золото разве даёт аромат тошнотворный?

К этому Авгию я во дворец ни ногой!»

«Царь-аргонавт, управляющий славной Элидой,

Стадо коров и быков получил от отца.

И разведенье скота стало царской планидой,

Стойла коров он возвёл у порога дворца.

Каждое утро властитель любуется стадом,

Сам головам он ведёт ежедневно свой счёт,

Не замечает, что пахнет навозом и смрадом,

Не выражают за это соседи почёт!

Вырваться Авгий не может из этого плена,

Как Громовержец великий не может без гроз,

Жижа в конюшнях его поднялась до колена,

Смертью телятам грозит многолетний навоз.

Жадным был Авгий и скуп пастухам на подарки,

Плохо платил своим слугам за лучший уход,

Даже жалел отдавать от костра он огарки,

Вот и воняют конюшни тридцатый там год!»

Здесь осенило внезапно царя Эврисфея,

И рассмеялся трусливый правитель до слёз,

Злобная вдруг посетила микенца идея:

«Надо заставить Геракла убрать тот навоз!»

Быстро примчался к Гераклу глашатай с посланьем:

«Срочно явиться в златые Микены к дворцу!»

И поспешил туда воин за новым заданьем,

Чтоб потрудиться, как пчёлы, «сбирая пыльцу».

Издалека обнаружил прославленный воин —

Ждёт его царь на высокой Микенской стене:

«Трудного подвига, видимо, буду достоин —

Очень опасное даст поручение мне!»

С пафосом стал говорить властелин Арголиды:

«В царстве Элида потребен могучий колосс,

Это заданье возьмись исполнять без обиды…

Повелеваю убрать из конюшен навоз!

Ты отправляйся немедля в соседнее царство, —

Громко кричал со стены венценосный ему. —

Долгие ты испытаешь с очисткой мытарства,

Это тебе выполнять я велю одному!»

Расхохотался открыто властитель надменный:

«Подвигом этим прославишь себя на века,

Большего ты не достоин, потомок Алкмены!» —

Громко смеясь, прокричал Эврисфей свысока.

Даже не дрогнула бровь у героя Эллады,

Молча кивнул, повернувшись к Микенам спиной,

И зашагал он, лишив Эврисфея услады —

Злобствуя, царь изошёл ядовитой слюной.

Шёл Богоравный вослед «Золотой Колеснице»

Строго на запад, Аркадию всю миновав —

Будет постыдна работа героя деснице,

Видно, придётся смирить ему гордый свой нрав.

Ночью глубокой проследовав в город вонючий,

Он осмотрел все окрестности, глядя с холма.

Принял решение умное воин могучий —

Эту конюшню очистит природа сама!

Он с нетерпеньем дождался начала рассвета,

Долго с холма наблюдал на востоке зарю:

«Будет сегодня конюшня сиять, как монета,

Труд мой понравиться должен грязнуле-царю!»

Вскоре спустился Великий к дворцовым воротам

И приказал, чтоб его отвели в тронный зал…

«Время готов уделить Вашим грязным работам,

Я уберу из конюшен навоза завал!»

Царь поражён был отважным таким заявленьем:

«Долго ли будешь ты чистить конюшенный двор?»

Авгий на троне своём подскочил с изумленьем,

Слыша Геракла ответ, вызывающий спор:

«День лишь один я затрачу на эту работу,

И чистоте несказанной, царь, будешь ты рад.

Но получить я желаю достойную квоту,

Дашь мне за это одну десятину от стад!» —

«Я соглашаюсь, пришелец, с твоим предложеньем,

Эти придворные все подтвердят договор,

Можешь идти ты к конюшням моим в услуженье,

Вычисти к вечеру этот накопленный сор!» —

Быстро разобрана задняя стенка строенья,

Новые русла к конюшням прорыты от рек,

И потекли в них Пеней и Алфей с возмущеньем,

Таял навоз в этих водах, как выпавший снег.

К вечеру стойла сияли от высохшей влаги,

Стенка на месте – не видно разборки следа,

Реки вновь в руслах своих, и зарыты овраги,

Жертвы за труд получила речная вода.

«Можешь проверить, конюшни все чистые снова,

И отсчитай от скота мне десятую часть!»

Но не сдержал Авгий крепкого царского слова —

Похохотал над доверчивым воином всласть:

«Это не ты вычищал все конюшни лопатой,

Реки свершили тобою присвоенный труд,

Им десятину отдам, коль придут за оплатой,

Ну а тебе за обман причитается кнут!»

Спорить не стал Богоравный с правителем жадным,

Молча покинул дворец, окунаясь во тьму.

Несколько лет будет Авгия долг неоплатным —

С войском придёт за расплатой Великий к нему.

Критский бык

Новую весть принесли в Арголиду рапсоды:

В море есть остров прекрасный с названием Крит,

Славится чудом своим рукотворной природы —

Город построен из белых сверкающих плит.

Минос там правил, властитель жестокий и жадный,

В море держали господство его корабли,

В войнах с соседями нрав проявлял беспощадный,

Жаждая стать повелителем чуждой земли.

Был он рождённым Европой от Зевса вне брака,

Отчимом мальчика стал островной властелин,

С братьями позже была им затеяна драка —

Троном на острове должен владеть он один!

Как доказать претендентам законность владенья?

Стал Посейдону молиться, чтоб подал тот знак.

И появился, покинув морское волненье —

Бык, Посейдона подарок, вместилище благ.

Вышел из моря спокойно, сверкая рогами

И от копыт золотых оставляя следы;

Войло блестело, как пик на Олимпе снегами,

Было сухим, как пустыня, без капли воды.

Видели многие люди быка появленье,

Минос поспешно пришёл на восторги и стон,

Этот красавец с рогами златыми – знаменье!

Благословил на правленье сам бог Посейдон!

В жертву царь должен быка принести богу моря,

Не поднялась у него на такое рука.

Минос с обманом содеял обряд этот вскоре —

В жертву богам закололи другого быка.

Но Посейдон не простил властелину подлога

И на подарок наслал он безумство в тот час —

Выбил легко златорогий ворота чертога,

Цепь оборвал, чем его привязал волопас.

Выбежал бык разъярённый на улицы Кносса,

В жертву людей приносить стал великим богам.

В городе стало опасно, не высунуть носа,

И не решался никто приставать к берегам.

Жизнь замерла, захирела торговля на Крите,

Голод пришёл, и случился на острове мор.

Думать забыл Посейдон о своём «фаворите», —

Бегал по царству живой вероломству укор…

Долго решать – не в привычке царя Эврисфея,

Тут же отправлен в Тиринф был глашатай Копрей:

«Повелеваю убийце Лернейского Змея

К Миносу плыть за быком златорогим скорей!..»

Нанят корабль финикийцев, Геракл уже в море,

Снова со смертью игра у него в поддавки,

Только уверенность светит в воинственном взоре —

Не избежит этот бык его сильной руки!

Издалека виден остров большой, белоснежный,

Будто мираж он стоит – без людей на брегу.

Гибели кормчий себе не желал неизбежной:

«Ближе нельзя! Не кори, Богоравный, слугу!»

Спорить не стал с капитаном фиванец известный —

Не убедить, хоть убей финикийца, хоть славь!

«Я опасаюсь быка!» – был ответ его честный,

Бросился в воду Геракл и достиг Крита вплавь.

Вышел могучий на берег песчаный и белый,

Полный желанья скорей обезвредить быка:

Надо найти, где бесчинствует зверь очумелый,

И обойтись с кровожадным врагом без клинка.

Воин услышал вдруг грохот копыт за камнями,

Громко бренчала железная цепь на быке,

Выскочил зверь, чьи рога полыхали огнями,

След оставляя глубокий на крупном песке.

Встретил быка, приготовившись к длительной схватке —

Крепко в ладонях зажал золотые рога,

Сделав прыжок, как гимнаст, сел ему на лопатки,

Цепью обвил крепко шею красавца-врага.

Полузадушенный бык защищался упорно —

На бок ложился и резко мотал головой.

Цепь натянул воин сильно, и лёг зверь покорно,

Стало похоже мычанье на жалобный вой.

Бык подчинился, как раб слабодушный, безвольный,

В море спокойно вошёл он, неся седока,

С лёгкостью рыбы с ним плыл в Арголиду, в град стольный,

Путь свой держал, как велела Геракла рука.

Несколько дней продолжалось их плаванье в море,

Прежде чем им показалась земля вдалеке.

Скрытая гордость сияла в божественном взоре —

К стенам Микенским подъехал герой на быке!

Снова безмолвно встречал его царь Арголиды,

Лишь повелел передать волопасам быка.

Молча отдал воин цепь, чем рога им обвиты,

И подтолкнул зверя мощной рукою слегка.

Бык заревел, и к нему возвратилось безумье,

Начал он рваться с немыслимой силой своей

Струсив, не тратя минут на пустые раздумья,

Сразу велел отпустить его царь Эврисфей.

У Адмета

Много отбросил властитель задумок ненужных,

Но не решил, как погублен им будет герой…

В те времена очень много людей безоружных

В город Микены свободно входили порой.

Стража встречала рапсодов, купцов, даже нищих,

Всех иноземцев пускала в Микены без слов,

И не жалели для многих убогих здесь пищи,

Предоставляя пришедшим несчастным свой кров.

Так оказался в столице чужак без одежды,

В грязных лохмотьях, с обломком весла на руках,

Вёл он рассказ, как вдали погибал без надежды,

Как испытал он во Фракии ужас и страх.

Вскоре его пригласили к царю Эврисфею,

Царь повелел поднести ему чашу вина.

Он приказал, чтоб поведал чужак эпопею

И пояснил, чем ужасна бистонов страна.

«Шёл наш корабль из Афин торговать к македонцам

Море спокойное было, без всякой волны,

Дружно гребли под лучами палящего солнца,

К вечеру горы высокие стали видны.

Вдруг пролетел над водой Громовержец великий,

Молнии с неба на море пускал, как назло,

Чёрною мглою галеру накрыл ветер дикий,

Каждый из нас налегал на большое весло…

Судно наутро жестокий Борей бросил в скалы,

В щепки разбило корабль беспощадной волной.

Тучегонитель покинул свод неба устало,

Выплыло к берегу семеро вместе со мной.

Встретили воины нас, окружили толпою,

Видели в них мы своё избавленье от бед,

Копья направив, они повели нас с собою

В город, где ждал с нетерпением царь Диомед.

Сильно хвалили его они долгой дорогой,

Мол, не бывало прекрасней царей никогда,

А привели нас к воротам конюшни убогой,

Их распахнули и стали толкать нас туда.

Крикнул тут кто-то: «Скорей выпускай людоедов!»

Кони, как волки, хватали зубами людей.

Бросился я мимо стражи, клыков не изведав,

В ужасе диком бежал от таких лошадей».

«Царь Диомед, говоришь ты, фракийский властитель?

Стража! Вино и одежду несите скорей!

Кров предоставьте! Он – мой дорогой посетитель!» —

Дал повеленье придворным своим Эврисфей.

Утром примчался глашатай к героя порогу,

В дверь постучался придворный ни свет ни заря.

Снова пришлось отправляться Гераклу в дорогу —

Красть людоедов-коней Диомеда-царя.

«Что за работу даёт Эврисфей для атлета,

Разве для грязных делишек Алкид был рождён?

Просто желает властитель меня сжить со света,

Сим повеленьем царя я, Копрей, удивлён!»

«Зря ты ведёшь эти речи, фиванец, пустые,

Горе приносит четвёрка тех злых лошадей,

Кони царя Диомеда совсем не простые —

Лишь человечиной кормит чудовищ злодей!»

Более спорить не стали об этом мужчины —

Нужно пленить обязательно этих коней!

Нет для отказа тирану весомой причины,

В путь собираться стал воин с командой своей.

Нанят Гераклом корабль до Фракийской столицы,

Новый, большой и надёжный, как в море скала,

С парусом белым, летящий со скоростью птицы,

Корпус его покрывала, сверкая, смола.

Приняли волны галеру с любовью в объятья,

Воздухом парус наполнил коварный Борей —

Славу в борьбе обретут по оружию братья,

Будет гордиться победой их царь Эврисфей!..

Били по корпусу волны морские занудно,

Быстро галера прошла мимо гавани Фер,

Резко Геракл повернул прямо к берегу судно:

«Здесь меня ждите, а старшим пусть будет Абдер!

Я ненадолго отправлюсь в прекрасные Феры,

Городом правит старинный мой друг, царь Адмет».

В гавани спрыгнул на берег «прославленный Ге́рой»…

Твёрдой походкой пошёл по дороге атлет.

Радостью грудь наполнялась при мысли о встрече

С другом надёжным, кого он не видел давно.

Волосы он расчесал, лихо выправил плечи,

В дверь постучал и позвал друга громко он, но…

* * *

… Зевс за убийство циклопов велел Аполлону

В царстве Адмета служить целый год пастухом.

Пас Светозарный коров на сияющих склонах,

Часто лаская слух царский прекрасным стихом.

Дивной мелодией он улучшал урожаи,

В царстве Адмета росло поголовье скота,

Феб отгонял своей музыкой хищников стаи,

С помощью Бога свершилась Адмета мечта!

Выросла очень красивая дочь у соседа,

Звали Алкестой её в окруженье царя,

Дивной красой поразила царевна Адмета —

Щёки прекрасной сияли, румянцем горя…

Для женихов всех отец этой знатной девицы

Твёрдо сказал: «Лишь тому станет дева женой,

Кто в запряжённой медведем и львом колеснице

Сможет свободно предстать у дворца предо мной!»

Выполнил это условие Бог Лучезарный —

Впряг в колесницу Адмета медведя и льва,

Мужем Алкесты стал с радостью царь благодарный,

Долго о чуде ходила в Элладе молва.

Странный подарок достался Адмету от бога —

Нить царской жизни была сплетена коротка,

Но не прервётся Адмета земная дорога,

Если другого коснётся Таната рука…

Жили влюблённые дружно и в полном согласье.

Вскоре звучали детей голоса во дворце,

Мальчик и девочка – это родителей счастье…

… Но закричал громким басом Геракл на крыльце:

«Эй, аргонавт дорогой и мой друг венценосный!

Ты почему не встречаешь хорошим вином?

Не был я гостем придирчивым или несносным.

Друга скорее прими, я прошу об одном!»

Вышел Адмет на крыльцо: «Заходи, друг желанный!

Я прикажу, чтоб накрыли быстрее на стол!

Пой и пируй без меня!» – был ответ его странный,

Что-то скрывая, он вперил взгляд горестный в пол.

Медленно вышел из зала правитель печальный.

Молча возлёг за столом Богоравный один,

Выпил вина и запел он про город свой дальный,

Горько заплакал у выхода простолюдин.

«Но отчего ты рыдаешь, прислужник Адмета?

Выпей со мною, налью тебе килик вина!» —

«Ты веселишься, о странник, и песня пропета,

А у царя в этот час умирает жена!» —

«Но отчего умирает Адмета супруга?

Знаю, отец, что Алкеста совсем молода!» —

«Жизнь отдаёт за любимого мужа и друга,

Передавая ему молодые года!» —

«Разве никто не решился спуститься к Аиду,

Чтоб не лишать властелина прекрасной жены,

Разве у вас не любили её, Алкестиду?» —

«Руки Таната для каждого очень страшны!»

Вылетел быстрой стрелою Великий к гробнице,

Чтоб попытаться нарушить Алкесты судьбу,

Скрылся надёжно у ложа прекрасной царицы,

Чтобы вступить с неоправданной смертью в борьбу.

Вовремя воин отважный пришёл в помещенье —

Вскоре почувствовал он ледяной ветерок.

С ним появлялся Танатос в земном воплощенье…

Перед глазами был бог, неотвратный, как рок!

Смело вступил в поединок со смертью Великий,

Тело титана сжимая в могучих руках,

И, холодея, он слышал Танатоса крики —

Бог угрожал, нагоняя проклятьями страх!

Не устоял чернокрылый пред мощью героя,

Наземь повергнут Танатос и связан ремнём.

И произнёс победитель неравного боя:

«Жизнь возвратишь ты Алкесте сегодняшним днём!

Клятву богов до сих пор я не слышу, крылатый,

Водами Стикс поклянись, что Алкеста жива,

Что проживёт много лет без обычной расплаты,

Произнеси же заветные эти слова!»

Долго скрипел побеждённый Танатос зубами,

Но придавил посильней его крылья атлет:

«Ужас какой-то! Бог смерти лежит под ногами!

Клятву даю: будут жить и она, и Адмет!»

Краешком глаза увидел вдруг воин отважный —

Вздрогнуло слабо Алкесты прекрасной лицо.

«Можешь отсюда свободно лететь, бог продажный!»

Вышел Геракл с воскрешённой женой на крыльцо…

Плотно укрылась Алкеста своим покрывалом

И за Гераклом, волнуясь, шла в зал гостевой,

Видят Адмета со скорбью на лике усталом —

Бледный, как мрамор, сидит за столом чуть живой.

«Слушай, Адмет, царь Фессалии, друг мой старинный,

Взгляд подними ты на деву, что рядом со мной!» —

«Не говори ничего мне о девах невинных —

Я не хочу, чтобы эта мне стала женой!

И предложенье твоё, я считаю, не к месту,

Нет на земле никого, кто любимой родней,

Мне не заменит никто дорогую Алкесту,

Я не забуду её до скончания дней!» —

«Всё же взгляни, может быть, эта дева знакома?» —

«Кажется, ныне сойду я от счастья с ума!

В здравии добром, живая и снова ты дома?

Зевс всемогущий! Да это Алкеста сама!»

Руку воскресшей вложил воин мужу в ладони,

Тихо покинул дворец он Адмета-царя —

Ждали Геракла друзья на галере… И кони,

А над Фессалией ярко пылала заря.