Текст книги "Жатва"

День третий

Глава седьмая

– Мэ-эл! А, Мэл… Куда ты опять запропастился?..

В уши будто вбили тугие пробки, и голос матери доносился словно издалека. Мэл сидел за сараем на корточках, задрав голову к солнцу. Нечего было и думать, чтобы показаться ей сейчас на глаза. Бармаглот перестарался. Велено же было дурню наносить удары слева и сплеча. И только! А он что?! Нет, похоже, старый роботяга окончательно свихнулся. Пора ему на свалку. На самом деле Мэл гордился собой – не каждый может выдержать удар, нанесенный роботом по голове! Мэл выдержал, но из носу вдруг хлынула кровь, изгваздав недавно выстиранную безрукавку. Теперь от матери точно перепадет. Еще, чего доброго, потребует, чтобы отчим разобрал старого робота…

Хотя какая теперь разница? Игры кончились. Будущему технику-смотрителю роботизированных сельхозкомплексов ни к чему тренироваться в фехтовании. Вчера пришел ответ из колледжа. Красивым шрифтом, черным по белому было отпечатано, что гражданин Земной Федерации, Мэл Линн, семнадцати лет, с отличием окончивший среднюю школу, принят без вступительных испытаний на первый курс агроколледжа в городе Пеории. Другой бы на его месте кипятком брызгал от счастья. Еще бы! Ведь Пеория какой-никакой, а город. Тихий, чистенький, зеленый. Три тысячи населения. Ремзавод. Мясокомбинат. Узловая станция магистрального пищепровода. Стереотеатр. Луна-парк. Павильон грез…

Учебные заведения, и среди них – агроколледж, где готовят специалистов для сельского хозяйства всей Федерации. Учиться в нем, по меркам здешнего захолустья, было престижно. Да только «семнадцатилетнему гражданину Линну» плевать было на этот престиж с высокой водокачки. Ну не улыбалось ему становиться ни ремонтником харвестеров, как отчим, ни сменным оператором пищепровода, как родной брат Витт, ни даже наладчиком робопастухов, как отец. Правда, родичам Мэл в этом не признавался. Они его не только не поняли бы, но и отправили бы к мозгоправу.

Единственным человеком в семье, с кем он поделился своими мечтами по большому секрету, была жена брата. Мари выслушала его вполне сочувственно и, вздохнув, призналась, что в детстве мечтала о полетах в космос, а в итоге стала женой сменного оператора пищепровода, парня работящего, доброго, но… В общем, вряд ли выходцу из агрохоза стоит рассчитывать на участие в «Жатве». Туда так просто не попадают…

Мэл не стал с ней спорить. Он и сам знал, что для таких, как он, агроколледж – предел мечтаний. Смешно, но попасть в космос у него куда больше шансов, чем у невестки, хотя он о нем и не мечтает… В последние годы только и слышно, что о массовой колонизации новых миров. Если так дело пойдет, глядишь, со временем техники-смотрители сельхозроботов потребуются не только на третьей от Солнца планете. Пусть так, но не прельщала Мала судьба земледельца, даже в три-девяти парсеках от Земли…

Он хотел быть только жнецом – управлять не сельхозроботом, а суррогатом-андроидом, прорубающим путь через кровавые поля «Жатвы». Ему казалось, что стоит как следует захотеть – и все устроится само собой. Нет, он не уповал лишь на удачу и последние два года тщательно готовился. Качал до изнеможения мышцы. Изучал все самые экзотические техники боя. Даже старого сельхозробота, давно списанного из парка агрохоза, перепрограммировал в спарринг-партнера… За что и получил сегодня по башке…

– Сыно-ок, отзовись!

Голос матери раздался совсем рядом. Уши отложило. Пора было сдаваться. Мэл шумно втянул ноздрями воздух, осторожно потрогал подсохшую корку на верхней губе. Кажется, перестала. Поднялся, подошел к бочке с дождевой водой, как сумел, застирал безрукавку и умылся сам. Степлившаяся сутра водичка немедленно порозовела. Старательно расплескав верхний слой, чтобы скрыть улики, вытеревшись носовым платком, он выбрался из укрытия. И вовремя.

Мать, похоже, намеревалась учинить допрос с пристрастием этой старой жестянке – Бармаглоту. Глупый старый робот совершенно не умел держать речевой контур на замке, и сколько Мэл себя помнил, выбалтывал родителям все его секреты. Давно следовало бы перепрошить металлическому болвану его тупые позитронные мозги, но за вскрытие правительственной пломбы на черепушке робота можно схлопотать не материнский подзатыльник, а пару лет в спецшколе. К тому же у Мэла и без ковыряния в проржавевших мозгах хватало забот.

– Ма, прости,  – покаянно протянул он, появляясь в поле ее зрения.  – Я в сарае убирался…

– Вижу, как ты убирался…  – пробурчала та.  – Горе мое… Тебе ехать скоро, а ты все со своим роботягой дурацким на палках махаешься… Опять кровь носом шла?.. Безрукавку изгадил…

– Я постираю, Ма!

– Некогда тебе со стиркой возюкаться… Беги в мыльню, да будем за стол садиться. Отец скоро обедать придет…

Отец… Как-то ночью робопастухи внесли в дом своего наладчика – Оскара Линна. На улице грохотал гром, ливень лупил по метапластовой крыше, а отец лежал на кушетке, неподвижный и мертвенно-бледный. Старый хуторской робофельдшер с облупившимся красным крестом на помятом корпусе беспомощно скрипел сочленениями, бормоча что-то о параличе сердечной мышцы. Глидер скорой помощи с трудом пробился сквозь разразившуюся бурю, но прибыл слишком поздно. Когда врач-человек подтвердил диагноз своего механо-органического коллеги, мать закричала так, что шестилетний карапуз Мэл испугался за нее больше, чем за отца…

Три года они втроем, с мамой и Виттом, прожили как в тумане, а потом Ма вышла замуж за дядю Джорджа – сменного наладчика с ремзавода. Дядя Джордж оказался крепким хозяином. Он не только подновил старую развалюху, сложенную из ракушечника, если верить семейному преданию, еще в конце XXIII века, но и сменил в ней всю мебель. Да и в холодильнике теперь водились не одни лишь полуфабрикаты с консервами. Отец братьев Линн был фантазером, грезил о лучшей жизни и не очень любил создавать ее собственными руками. Мэл в этом пошел в него, хотя руки у него росли откуда надо.

– Пойдем, милый, покормлю тебя на дорожку,  – дрогнувшим голосом проговорила Ма, обняв его за голые плечи.

Рука у нее была теплая и шершавая. Мэл почувствовал, что к горлу подкатывает комок. И удивился. Да что он, к Альфе-Центавра отправляется, что ли?! До Пеории всего-то тридцать километров – пятнадцать минут езды на гироцикле. Конечно, там ему придется куковать в общаге, наведываясь в родную деревню разве что по большим праздникам, но это все равно не повод распускать нюни. И все-таки… С внезапной тоской Мэл оглядел двор, укрытый тенью старой ивы, где все было привычным и до боли знакомым. И лохматый волкодав на цепи, высунувший кудлатую голову из будки, преданно поглядывающий на него слезящимися глазами. И крытый шифером гараж, где сейчас стоял только старенький гироцикл. И забор из металлопрофиля, за которым тянулись в небо серебристые силуэты кипарисов. Время словно застыло в этом дворе, и кроме спутниковой тарелки на крыше, не видно было никаких признаков, что за его пределами простирается громадный мир, обитатели которого давно летают в космос.

Мать не отпускала сына, покуда они не поднялись на крылечко, ведущее в дом. Здесь у Мэла была своя комната. Книги по единоборствам на самодельных полках. Собственноручно нарисованные стойки каратэ. Бумажные макеты локаций «Жатвы», склеенные по инструкции, найденной в ОИС. Вылепленные из пластилина фигурки жнецов. Здесь же лежал рюкзак, собранный еще со вчерашнего вечера. В нем не было ничего лишнего: шмотки, самодельные нунчаки и разная мелочь. Ну и заветная тетрадь с математическими вычислениями. Ведь Мэл готовился к «Жатве» не только физически.

С двенадцати лет, шалея от высшей математики, он самостоятельно вычислил оптимальное количество движений жнеца, необходимое для боя, учитывая массу андроида-суррогата, скорость реакции реалигента, помноженную на эластичность синтетических мышц управляемого им андроида, и сложность рельефа той или иной локации. Точность расчетов он проверял по толстенной книге с математическими таблицами. Книга эта не имела отношения к «Жатве», но позволяла проверить изобретенную Мэлом методику вычислений. И наедине с собой он с гордостью признавал, что до сих пор она его не подводила.

Нырнуть в комнату Мэлу мать не позволила, отправила умываться. Он поплелся в мыльню, а она вернулась на кухню, где под ее присмотром не слишком расторопная робоприслуга готовила обед. Мэл знал, что в глубине души Ма гордится им. Еще бы – школу окончил на одни пятерки. Всегда помогал по хозяйству. На каникулах подрабатывал на свиноферме. Если бы не его увлечение… Наверное, Ма казалось, что из-за этого бзика ему ни в жизнь не найти хорошей жены. Вот поедет он в город, и окрутит его там какая-нибудь вертихвостка. Смешно. Ведь о девчонках Мэл еще и не думал…

Утром он не позавтракал – перед спаррингом нельзя набивать брюхо – и потому, вернувшись на кухню, сразу подсел к столу. Мать налила ему томатного супа, пододвинула корзинку с домашней выпечкой. Рядом на блюдечке, только руку протяни, сверкали изморозью кусочки бекона с мясными прожилками. По запотевшему кувшину с клубничным морсом стекали капли. На плите шкворчали котлеты. В топленом молоке томилась вареная картошка, а в духовке дозревал пирог с капустой. Мэл с удовольствием поболтал ложкой в бордовом вареве супа. Он показался ему сгустком крови, но аппетит будущего жнеца от этого только усилился.

Радостно залаял цепной пес. Хлопнула входная дверь. Заскрипели половицы, и в кухню ввалился отчим. Он был высок и широкоплеч. Рыжая борода и серые глаза делали его похожим на викинга, но моря дядя Джордж и не нюхал. Он вырос в пеорийском приюте. Никогда не имел собственного угла. И в доме семьи Линн нашел то, о чем мечтал с малолетства – сытный стол, мягкую постель и хозяйство, где было к чему приложить руки. Конечно, у «невесты» оказалось двое ребятишек, но Витт был почти взрослым, а Мэл уже ходил в школу.

– Налей-ка и мне, мать,  – распорядился отчим, усаживаясь за стол.

– Руки бы вымыл, лихоимец,  – с притворной сердитостью отозвалась та.

– Что бы ты понимала,  – пробурчал «лихоимец», разглядывая темные от въевшейся графитовой смазки пальцы.  – Технические масла чище твоего мыла…

Мэл привычно фыркнул в тарелку и привычно схлопотал от матери. Затрещина была символически легкой, хотя руку рыхловатая с виду Ма имела тяжелую. Местные пацаны это знали и потому никогда не лазили в огород Линнов. Однако сейчас Мэл с удовольствием перенес бы любую взбучку, лишь бы все оставалось по-прежнему – короткие беззлобные перепалки родни, его свинячье фырканье и вразумляющий материнский подзатыльник. В носу у Мэла вдруг засвербело. Тоже мне – жнец!  – рассердился он на себя. Еще от дома не отъехал, а уж рассиропился…

– Отбываешь?  – как бы между прочим осведомился отчим.

– Да, вот поем сейчас…

– Подбросить тебя до остановки?

– Не, я гироцикл возьму.

– Правильно, на своих колесах сподручнее…

– Проезд на флаере итов стоит…

– Об этом не думай, парень,  – сказал дядя Джордж.  – Ты, главное, учись… А итов подбросим.

– Спасибо, дядя Джордж,  – пробормотал Мэл.

– Мог бы уже и папой называть,  – пробурчала мать.  – Сколько лет одной семьей живем, а ты все «дядя Джордж», «дядя Джордж»…

– Будет тебе, Лиззи…  – не слишком искренне возразил отчим.  – Мэл уже взрослый парень, папа ему не нужен…

Это было не так, но Мэл промолчал, углядев в глазах Ма навернувшиеся слезы. Она украдкой смахнула их, отобрала у мужчин опустевшие тарелки, наполнила доверху картошкой и водрузила посреди стола сковородку с котлетами. Пасынок с отчимом налегли на второе, делая вид, что просто обедают, как это было уже сотни раз. Правда, обычно за большим столом сидело втрое больше народу, но племяши Мэла были сейчас в садике, а Витт с женой – на работе.

И все-таки это был не совсем обычный обед. Мэл это чувствовал и потому, дожевав котлету и запив морсом, торопливо поднялся. Пора было ехать. Да и тяжело сидеть за столом с людьми, которым не умеешь сказать, как ты их на самом деле любишь. Ма заметалась по кухне, укладывая в переносной холодильный бокс котлеты вперемешку с кусками еще не остывшего пирога.

Отчим тоже встал, вышел из кухни и вскоре принес плоскую серебристую коробочку. Мэл вытянул шею, разглядывая ее. Кальстан ему приходилось видеть редко. Если Мэлу требовались иты, Ма выдавала ему горстку этих треугольных жетончиков, которыми можно было оплатить мороженое, газировку, билет в стереотеатре, ну, или понравившуюся игру. Поэтому о кальстане он знал только то, что рассказывали в школе.

Польза, принесенная гражданами Земной Федерации обществу, оценивалась в итах – измерителях труда. Сто итов составляли один кальст – калькуляционный стандарт. Тысяча кальстов – один соллар. Суммировались иты особыми приборчиками, в обиходе именуемыми кальстанами, которые выдавались всем совершеннолетним трудящимся гражданам. Мэлу персональный кальстан полагался лишь со следующего года. Судя по числу в специальном окошечке, на счету этой денежной машинки было три кальста триста итов – сумма месячной зарплаты отчима.

– Был я на той неделе в банке,  – сообщил дядя Джордж.  – Там кальстан настроили на отпечаток твоего большого пальца на правой руке. Смотри, не потеряй его. Ну, и не транжирь попусту…

– Спасибо… папа,  – пересилив себя, выдавил Мэл, чувствуя, что еще чуть-чуть и разрыдается, как малолеток.

Вот теперь все было готово к отъезду. Мэл сходил за рюкзаком, взглядом попрощавшись со своей комнатой. Во дворе он потрепал волкодава по облепленному репьями загривку. Поцеловал Ма. Пожал руку дяде Джорджу. Уложил рюкзак в багажник и завел гироцикл. Отчим отворил ворота. Единственное колесо гироцикла с визгом провернулось, единым махом вынеся своего наездника за ворота. Краем глаза Мэл успел заметить в зеркале заднего вида заплаканное лицо матери и руку отчима, застывшую в прощальном жесте.

Едва вписавшись в поворот, гироцикл помчался, поднимая пыль, вдоль единственной поселковой улочки, которая упиралась в покрытый растрескавшейся стекловидной массой проселок. Старые амбары, метапластовые крыши, спутниковые тарелки и энергосборники солнечных лучей – все осталось позади. Справа и слева потянулись пастбища, с громовым хрустом объедаемые тучными стадами мясо-молочных гигантов. Между ними, словно исполинские муравьи-сигнальщики, мелькали долговязые фигуры робопастухов. Они в едином ритме взмахивали электрическими бичами-разрядниками. И в воздухе пахло, как перед грозой.

Мэл поддал газу, чтобы сходу проскочить перекресток с шоссе. Однако под виадуком магистрального пищепровода пришлось притормозить. Над идеально ровной поверхностью трассы в четыре ряда скользили всевозможные транспортные средства – от персональных глидеров до тяжелых роботизированных грузовиков и пассажирских флаеров. Власти округа не позаботились о том, чтобы установить здесь светофор, и теперь можно было ждать хоть до поздней ночи, покуда в этом плотном потоке образуется просвет.

Несколько минут Мэл разглядывал проносящиеся мимо машины. Они шли ровно и мощно, как вдруг одна из них, в левом крайнем ряду, опасно клюнула округлым носом. Мэл машинально сдал назад. И вовремя. Резко сбросив скорость, пассажирский флаер вильнул обширной кормой, едва не задев гироцикл бело-голубой тушей. Между днищем пассажирского гиганта и дорожным полотном почти не осталось зазора.

Не доехав полсотни метров до остановки, флаер лег на грунт. В блестящем борту его образовались проемы, и под раскаленное полуденное солнце вывалила толпа испуганных пассажиров. Уже понимая, что случилось нечто неординарное, Мэл слез с гироцикла и подошел поближе. Галдящие на всех языках пассажиры обступили парня в бело-голубом форменном кителе и заломленной на затылок фуражке.

– Эй!  – окликнул его Мэл.  – Что стряслось?

Водитель окинул его презрительным взглядом, но, пересилив себя, пробурчал:

– Черт его знает… Клиренс ниже отметки. Думал, врежусь в полосу. Еле дотянул до остановки… Я уже вызвал техничку, но когда они сюда доберутся…

Он мотнул головой в сторону забитого транспортом шоссе, едва не уронив фуражку с крылатой эмблемой компании пасса-жироперевозок. Как будущий оператор робокомплексов, Мэл понял, что хотел сказать водила. Любой современный наземный транспорт, кроме того, что по старинке катится на колесах, движется за счет силы отталкивания, которая пропорциональна скорости и расстоянию до поверхности в третьей степени. Чем выше скорость, тем устойчивее скользящий всего в нескольких дюймах от земли механизм. Чем сильнее прижимается тот же флаер к шоссе, тем сильнее он от него отталкивается. Однако, в нарушение незыблемых физических законов, данный конкретный флаер едва не соприкоснулся с абсолютно гладким дорожным покрытием на огромной скорости, что неизбежно привело бы к катастрофе со многими жертвами.

Неудивительно, что паренек в фуражке был обескуражен. Ведь он обыкновенный водитель, а не светило физики. Мэлу до светила тоже было далековато, но он сообразил, в чем дело. Законы природы небыли нарушены. Скорее всего, какой-то головотяп на зарядной станции не проследил, чтобы аккумуляторы флаера затарились энергией по самую макушку, а может, по какой-то другой причине случилось резкое падение мощности.

К счастью, не настолько резкое, чтобы этот летучий кит превратился в груду искореженного металла вперемешку с окровавленными кусками человеческих тел. Если причина в аккумуляторах, помочь водителю Мэл не мог. Придется ему и толпе разодетых туристов, что уже начинали глухо роптать, дожидаться машины техпомощи, которая и впрямь неизвестно еще, когда сюда доберется. Все это Мэл популярно изложил водиле и вернулся было к своему гироциклу, как его окликнули:

– Слушай, друг!

Мэл оглянулся и в первое мгновение подумал, что это еще один водила – китель, фуражка с крылатой эмблемой, белобрысые вихры, завивающиеся наполированный козырек,  – но, всмотревшись пристальнее, понял, что ошибся. Форменка на незнакомце было серо-голубая, с оранжевым кантом по воротнику и обшлагам рукавов. Лампасы того же цвета на брюках, узкие, едва заметные – что и говорить, парню до адмирала еще не одна сотня парсек,  – зато уж на груди его живого места не было от значков.

Раньше Мэл видел курсантов Академии Звездного Флота разве что по стерео, но ни капли не сомневался, что этот белобрысый успел отличиться и на тренажере, и в сурдокамере с барокамерой, не говоря уже о термоизоляторе, о чем и свидетельствовали эти значки. Мэла утешало лишь то, что курсантик вряд ли выдержал бы удар по голове, нанесенный сельхозроботом. А он, деревенщина, выдержал! Конечно, кроме Бармаглота этого никто подтвердить не может… А и кому придет в голову расспрашивать дряхлого сельхозробота?..

– Ну, чего тебе?  – буркнул Мэл.

– Не подбросишь до «Жатвы?» – спросил белобрысый и добавил: – Я заплачу.

– А кителек запылить не боишься?

– Ничего, вычищу.

– Вообще-то, мне в другую сторону…

– А куда?

– В Пеорию.

– Не знаю такой… Глидер там напрокат можно взять?

– Вряд ли… Там только местные флаеры ходят…

– Понятно. Деревня…

– Сам-то ты из какого города?

– Не твоего ума дело… Сейчас мне позарез нужно на «Жатву».

– Ладно,  – пробурчал Мэл, задетый за живое.  – Сколько дашь?

– Десятку за километр.

– Щедро… Но ты учти, до «Жатвы» сто пятьдесят кэмэ…

– Тогда пятерку.

Мэл ахнул – семь с половиной кальстов! Да он за двести итов все лето вкалывал. Дураком надо быть, чтоб отказаться от такого барыша.

– Поехали!

Курсант поморщился, словно Мэл изрыгнул невесть какое богохульство, но кивнул.

– Я только чемодан захвачу…  – сказал он.

Метнувшись к флаеру, бесцеремонно растолкав кудахчущих пассажирок, белобрысый вскоре появился с ладным чемоданчиком, какие опытные космонавты берут особой в рейс. Мэл отобрал у него чемоданчик и, пристроив его в багажнике гироцикла рядом с собственным рюкзаком, уселся за руль. Парень из академии уселся позади, ухватившись за специальные выдвижные поручни. Мэл газанул, гироцикл сорвался с места и помчался вдоль обочины по отведенной для колесного транспорта полосе.

…День потихоньку клонился к закату, а Мэл с курсантом все еще тряслись на жесткой подвеске гироцикла. Идущие на обгон тяжелые грузовики обдували их потоками горячего турбулентного воздуха. По сравнению с этими хищниками скоростных трасс самопальный гироцикл Мэла еле плелся. Шоссе потихоньку забирало к югу – туда, где в пышной зелени утопал никогда неспящий, многолюдный и шумный туркомплекс «Жатвы». На подъезде к нему поток машин раздваивался.

Грузовики мчались дальше, а глидеры, флаеры и редкие колесные экипажи сворачивали туда, где вспыхивала в медленно темнеющем небе исполинская надпись: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА КРОВАВЫЕ ПОЛЯ «ЖАТВЫ!» Дорога сузилась, втягиваясь в жерло тоннеля, пробитого в толще горного хребта. И хотя под землей оказалось светлее, чем на открытом воздухе, Мэлу пришлось снизить скорость и удвоить внимание. К концу дня он изрядно вымотался, руль то и дело норовил вырваться из рук. Не хотелось и думать о том, что еще придется возвращаться.

«Прикорну где-нибудь в придорожных кустах,  – подумал Мэл,  – а поутрянке потарахчу обратно… Перекусить есть чем, запить – тоже. Ма успела сунуть в багажник бутыль с морсом… Как устроюсь в общаге, сразу позвоню своим, а то психовать будут…»

– Эй, парень!  – крикнул курсант.  – Не спи!

Мэл вздрогнул. К счастью, стабилизатор не позволил опрокинуться гироциклу, но по тоннелю прокатился шквал возмущенных гудков. И правильно! Если бы он врезался в скоростную машину, была бы кровавая каша… Встряска взвинтила Мэлу нервы. Сонливость как рукой сняло. Дай проклятый тоннель наконец кончился. Его жерло расширилось, плавно переходя в широкую городскую улицу. Немедля свернув к обочине, Мэл затормозил.

– Ну, спасибо тебе, парень!  – сказал курсант, слезая с гироцикла.

– Спасибо на хлеб не намажешь,  – пробурчал Мэл.

– Да-а,  – протянул курсант.  – Кажется, я обещал тебе семьсот пятьдесят итов, но… Извини, парень, я на нуле…

– Ну ты и сволочь!  – разозлился Мэл.  – Думаешь, если ты курсант, я тебе по шее не накостыляю?..

– Погоди! Не кипятись! Я тебе дам лотерейный билет «Жатвы», а он стоит три соллара. Загонишь его здесь кому-нибудь…