Текст книги "Дом на горе"

Глава 24
Добрая память

В теплице, окруженной сугробами снега, зазеленело маленькое поле.

Первое время после появления всходов просо на опытной клетке мало чем отличалось от всходов на контрольной клетке.

Ребята заволновались, но, по молчаливому сговору, старались об этом не говорить и терпеливо ждали, что будет дальше.

И стебли проса, как бы войдя в силу, мало-помалу окрепли, начали расти быстрее и стали заметно опережать посевы на соседней клетке.

Опытное просо доставляло ребятам немало хлопот. Надо было умело топить печь, постоянно поддерживать в теплице ровную температуру, вовремя очищать стеклянную крышу от снежных заносов.

Между тем занятия в школьной бригаде шли своим чередом. Ребята изучали агротехнику высоких урожаев ржи, пшеницы, ячменя.

Марине доставалось крепко. То, что из года в год она делала в поле, теперь надо было толково и просто объяснить ребятам. Но слов и знаний не хватало. Бригадир обращалась за советами к директору школы, к Галине Никитичне, вечерами просиживала за книгами.

– И втравили же вы меня в это дело… ребятишек учить! – жаловалась она отцу. – Все время убиваю… ни погулять, ни песен попеть…

– Ничего, ничего! – успокаивал ее Яков Ефимович. – Это тебе только на пользу.

Сказать по правде, Марина и не унывала. Ей даже нравилось приходить по вечерам в школу, слышать ребячьи приветствия, вести беседу, отвечать на вопросы… К тому же Марина всегда находила себе помощников:

то она приводила к ребятам бригадира первой бригады и тот рассказывал, как сеять и ухаживать за рожью, то свою подругу – мастерицу по ячменю, то деда Новоселова.

Однажды Федор Семенович спросил Галину Никитичну и Марину, почему они изучают с ребятами только зерновые культуры и совсем забыли про картошку.

– Пригласите-ка вы Анну Денисовну Кораблеву, – посоветовал учитель. – Ведь она всю жизнь на земле трудится, в колхоз вошла одной из первых и до сих пор работает так, что молодые могут ей позавидовать. Третий год по урожаю картофеля первое место в колхозе держит.

– Это правильно, – согласилась Марина. – У тети Анны есть чему поучиться.

Членам школьной бригады совет директора школы понравился. Митя предложил организовать «картофельную конференцию».

– Какую еще конференцию? – не понял Паша.

– Позовем Анну Денисовну. Она с нами побеседует. Потом юннаты о своих опытах расскажут, потом Галина Никитична выступит…

– Это неплохо, – одобрил Федор Семенович. – Тогда уж не замыкайтесь, пригласите на конференцию все старшие классы.

А наедине он сказал Галине Никитичне:

– Надо, чтобы и Витя был на конференции.

– Не пойдет он, пожалуй…

– Непременно привести надо. Нам, учителям, частенько приходится открывать детям заново и людей и события. Твой брат, скажем, привык к тому, что мать у него ничем не примечательная: тихая, скромная, безответная. Вот пусть он и увидит ее в ином облике.

В этот же вечер Галина Никитична сказала матери, что ребята приглашают ее в школу на «картофельную конференцию».

– Меня? – удивилась Анна Денисовна. – Чего это им вздумалось?

– Интересуются школьники… Какой бы год ни былсухой или ненастный, – а ты всегда с урожаем. Почему так? Вот и побеседуй с ребятами.

– Не иначе и тебя в наставницы записали! – развеселился Никита Кузьмич, недавно вернувшийся с курсов. – Оскудели, видно, учителя наши. Нет, чтобы волшебные картинки показать или про заморские страны побеседовать, так они про картошку толкуют.

– Вот и правильно, что толкуют, – возразила Анна Денисовна. – На земле живем, земля всех нас кормитпоит, а мы еще земли чураться будем? Куда это годится!

– Так что же ребятам передать? – спросила дочь.

– Коль школьники интерес имеют, приду! Поделюсь, чем богата.

– На беседу-то как, по билетам пускать будут? Так ты и нам с Витей по знакомству парочку оставь. – И отец лукаво подморгнул сыну.

Но Витя шутку отца не поддержал и отвел глаза в сторону.

Всю неделю Анна Денисовна была занята хлопотами по хозяйству и совсем почти забыла о том, что ее приглашали в школу.

Но в воскресенье утром к Кораблевым нагрянули школьники.

Растерявшаяся Анна Денисовна засуетилась, забегала. Наконец она переоделась и, наказав Никите Кузьмичу присмотреть за печкой, направилась в сопровождении ребят к школе.

Витя с недоумением посмотрел на сестру:

– Зачем маму в школу приглашают?

– А вот пойдем послушаем, – сказала Галина Никитична. – Может, что и поймем.

В школе Анну Кораблеву ждал полный зал учащихся. На столе высилась горка розового картофеля; на стенах висели таблицы и диаграммы, повествующие об успехах Анны Денисовны.

Стиснув попавшийся под руку клубень, Костя Ручьев открыл «картофельную конференцию». Он объявил, что к ним в гости пришла первая картофелеводка в колхозе, Анна Денисовна Кораблева.

Зал поднялся и дружно захлопал в ладоши.

Анна Денисовна смущенно оглядела школьников, диаграммы на стенах, потом подошла к столу и потрогала клубни картофеля

– А ведь мои клубни-то, мои… Ишь, куда забрались! – шепнула она, и на глазах ее заблестели слезы.

– Тетенька Анна, что вы? – кинулись к ней девочки.

Анна Денисовна быстро смахнула уголком платка слезы.

– Так, вспомнилось всякое… – Она кивнула на таблицы и диаграммы: – Вы тут все расписали: сколько Анна Денисовна картошки вырастила, сколько трудодней заработала, а вот сколько горя она хлебнула, как ее жизнь кидала да метала – того и не знаете.

– А вы расскажите! – попросила Варя.

– Вот и расскажу.

Анна Денисовна отмахнулась от Кости, тянувшего ее за председательский стол, села рядом со школьниками, спросила, как им тут живется, молодым да веселым, потом как-то незаметно перешла на рассказ про былое:

– Смотрю на вас, молодые, и радуюсь. Про рожь-пшеничку речь ведете, про картошку, к земле, как к родной матушке, тянетесь… А я эту землицу в ваши-то годы за мачеху-злыдню почитала и кляла и бранила на чем свет стоит.

Отдали меня родители с малых лет к кулаку-толстосуму в батрачки за старые неоплатные долги. Утром еще петухи не поют, а меня уже будят: «Вставай, Нюшка, на полосу пора!» Ну, и жнешь чужой хлеб от зари до зари. Спина болит, жнивье босые ноги колет, пить охота, солнышко тебе в затылок словно гвозди вбивает… А то еще палец второпях серпом порежешь. И только последний сноп снят, а хозяин торопит молотьбу начинать: «Шевелись, поворачивайся, босая команда!» И возишь снопы день и ночь к риге, молотишь их. А потом зерно надо провеять, солому в стог сметать, мякину убрать, гумно подмести.

Только с рожью управишься, а там овсы поспели, потом картошку время копать. Так и маешься без сна, без продыха месяц за месяцем, пополняешь хозяйские закрома да амбары. Все жилочки стонут, все косточки болят. И что, думаешь, за прорва уродилась на этой земле, зачем столько добра одному человеку?.. А зимой опять радости мало: какие девчонки в школу ходят, а я чужих свиней откармливаю. Прибежишь домой на часок, поплачешь с горя вместе с матерью, да и опять на хозяйский двор… Вот так люди жили когда-то…

А сейчас, ребята! Разве кто из вас задумывается о куске хлеба? Земля отцам и матерям вашим на веки вечные дадена. Раскинулось среди полей привольное село Высоково, артельное наше хозяйство. Избы под железом, хлеб в закромах, на дворах коровы-удойницы, в поле машины-помощницы, свет новый в окнах. И все это для вашего счастья, ребята, чтобы вы жили, радовались да набирались ума-разума!..

Прижавшись к двери, Витя не сводил с матери глаз. В зале стояла тишина – Анну Денисовну никто не перебивал, словно она рассказывала редкостную сказку. Только по временам ребята поглядывали на окна. И хотя за окнами все было бело от снега и через поле мела поземка, но всем казалось, что земля выглядит по-весеннему красивой, молодой и радостной.

– Ах я, старая, наговорила с три короба! – вдруг спохватилась Кораблева. – Чего же вы не уймете меня?

– Зачем же, Анна Денисовна? – сказал Федор Семенович. – Очень вы хорошо говорите. Продолжайте…

– Нет уж, раз вы к картошке интерес имеете, так спрашивайте, – потребовала Анна Денисовна.

И началась деловая беседа.

Вите было удивительно, что о колхозной земле, по которой он привычно ходил каждый день, можно было рассказывать с такой нежностью и любовью. А еще более удивительным казалось то, что об этом говорила его мать, к которой он уже давно привык относиться чуть покровительственно и снисходительно.

Опустив голову, плотно сжав губы, Витя стоял у двери, и ему все мерещилось, что ребята осуждающе посматривают на него и вот-вот спросят: «А ты почему, Кораблев, скрывал, что у тебя мать такая?»

Но никто его ни о чем не спрашивал.

Анна Денисовна беседовала со школьниками до полудня. Потом ребята о чем-то пошептались между собой, и Митя Епифанцев исчез из зала.

Костя потребовал, чтобы все сели, и от имени школьников поблагодарил Анну Денисовну за интересную беседу. Затем дверь распахнулась, и Митя, держа на вытянутых руках, как хлеб-соль, огромный пятнистый арбуз – один из последних в юннатских запасах, – поднес его Витиной матери.

– Не возьму, не просите! Как вам не жалко такое чудо! – замахала она руками. – Да мне его и не донести.

– А мы его вам на дом доставим, – сказала Варя.

И большая компания учеников направилась провожать Анну Денисовну.

Витя поплелся позади всех.

Когда он вошел в дом, мать сидела у стола и держала арбуз на коленях. Глаза ее улыбались. Заметив сына, она смущенно поднялась и убрала арбуз в шкаф, за стеклянную дверь, где красовалась чайная посуда.

– Добрая память… Поберегу! – и обернулась к Вите: – Ну как, сынок, очень я ребятам наскучила?

– Да нет… тебя хорошо слушали. – Витя посмотрел на мать-лицо ее казалось помолодевшим. – Ты бы и мне рассказала…

– Сказку, что ли? Не охотник ведь ты до них.

– Нет… ты про жизнь, про себя, – тихо сказал Витя.

Глава 25
«Субин Фатов»

В субботу вечером Костя, по обыкновению, забежал в правление колхоза: а вдруг есть какие-нибудь новости?

Счетовод Великанов только что принял загадочную телефонограмму и вручил ее Сергею.

– «Прибыл Субин Фатов. Срочно отгружайте, шлите подводы», – прочел председатель и с недоумением посмотрел на бригадиров. – Кто такой Субин Фатов?

– Возможно, уполномоченный из района или от газеты кто? – высказал свое предположение счетовод.

– Так зачем же ему подводы? – удивился Сергей.

– Да это же суперфосфат прибыл, минеральные удобрения! – захохотала Марина, вглядевшись в телефонограмму.

Сергей сконфуженно покосился на счетовода:

– Что же ты, Антон? Иль уши заложило?

– Скажи на милость! – Счетовод развел руками. – Семь раз переспрашивал, по буквам принимал.

Сергей поручил бригадирам завтра же выехать за удобрением.

– А у меня почти вся бригада на лесозаготовках, – сказала Марина. – Кого и направить, не знаю.

Костя подошел к девушке:

– Школьная бригада может поехать… Завтра же воскресенье.

– А с уроками как?

– Управимся. Сегодня вечером приготовим.

– Тогда, пожалуй, помогите, – согласилась Марина. – Собери к утру ребят. Поедете на станцию вместе с Никитой Кузьмичом.

В этот же вечер Костин связной, Колька, получил от брата задание предупредить пятерых членов школьной бригады.

Первым делом Колька забежал к Варе:

– Принимай приказ. Срочное дело. Собираться утром у конюшни. Одеться юплее.

– Коленька, а какое задание? Куда-нибудь ехать? – ласково спросила Варя.

– Секрет пока… На месте узнаешь.

Девочка сделала вид, что обиделась:

– Это от меня-то секрет! Спасибо!..

Колька помял в руках шапку:

– Ладно, скажу… Вы на станцию едете… на подводах. За этим, как его… за суп… суп…

– А-а… знаю! – догадалась Варя. – А еще кому приказ?

Колька назвал Митю, Пашу, Васю и Алешу.

– А Вити Кораблева почему нет?

– Так он же не член бригады!

– Кто тебе сказал?

– А вы разве его зачислили? Когда?

– Да ты, Колька, чего-то не разобрал. Не пять, з шесть ребят предупредить надо. Шесть! Понял?

– Могу и шесть, мне нетрудно, – согласился мальчик.

Каково же было удивление Кости, когда наутро он заметил у конюшни, кроме членов школьной бригады, еще и Витю Кораблева. В рукавицах, в дубленом полушубке, тот препирался с отцом. Никита Кузьмич убеждал сына не ехать на станцию: дорога дальняя, мороз крепнет, может разыграться пурга.

– Нужно мне… Понимаешь, нужно! Задание у меня! – упрямо стоял на своем Витя.

Костя подошел к Варе:

– Что он выдумывает? Кто его звал?

– А кто у нас бригадир? Он и звал! – сказала Варя и прикрыла рукавичкой лицо.

– Я?!

– Не сам, конечно… Через связного.

– Через Кольку? – Костя шагнул к девочке, но увидев ее лукавые глаза, все понял. – Ну, знаешь, Варька… это уж чересчур! Да кто я, в самом деле? Бригадир или ноль без палочки?

– Ладно, ладно, потом посчитаемся… Ну как ты не понимаешь! Витя же сейчас как на выселках живет… на необитаемом острове. Домой к нему никто не заходит, в классе его все чураются…

– Мало мы для него сделали…

– Мало не мало, а до конца еще не вытянули… Доведись нам без товарищей остаться – с тоски бы взвыли.

– Это уж как есть… Я бы и дня не прожил, – согласился Костя и про себя отметил, что ему с каждым днем становится все труднее спорить с Варей.

Вскоре восемь широких саней-розвальней выехали за околицу. Впереди ехал Никита Кузьмин, за ним на Гордом – Витя, потом члены школьной бригады, а позади всех, замыкая обоз, погонял Командировочную Костя.

Чтобы сократить путь, Никита Кузьмич решил ехать не через мост, а напрямик, через замерзшую реку, по которой кто-то уже успел проторить полозьями санную дорогу.

Река была ровная, белая от снега, точно ее застелили чистой скатертью, и даже черные, неприглядные ольхи на берегу похорошели от серебряного инея. Кое-где среди снега проступали темные полыньи – незамерзшие озерца воды, и над ними курился парок. Но лед держал прочно и только слегка потрескивал, когда сани проезжали близко от полыньи.

Правда, в одном месте Никита Кузьмич неожиданно остановил свою подводу, вылез из саней и несколько раз прошелся впереди лошади, проверяя прочность льда. Но потом вновь тронул лошадь и только крикнул едущим сзади, чтобы они увеличили расстояние между подводами.

К полудню возчики были уже на станции.

Быстро нагрузили сани бумажными кулями с удобрением, увязали веревками, задали лошадям корму и направились в чайную отогреваться.

Здесь было тепло и шумно, на подмостках играл баянист.

Костина компания заняла столик в углу, заказала вскладчину яичницу-глазунью на десять яиц и чай с баранками. Чай попахивал березовым веником, яичница была испещрена угольками, но ребятам с мороза все казалось необыкновенно вкусным.

Варе очень хотелось, чтобы Витя попробовал с ними яичницы и чая, и она показала ему на место рядом с собой. Но Витя, сидевший с отцом за соседним столиком, только пожал плечами.

Никита Кузьмич встретил знакомого колхозника и заказал водки. Первые сто граммов они выпили за встречу, вторые – за давнюю дружбу, третьи – еще за что-то. Никита Кузьмич быстро захмелел и принялся жаловаться приятелю на-свои неудачи в колхозе.

Витя то и дело оглядывался на соседний столик, дергал отца за рукав, болезненно морщился:

– Ну, хватит тебе, уймись!

Костина компания притихла, забыла про чай.

– Ох, ребята, – сказал вполголоса Вася, – не хотел бы я такого батьку иметь!.. Так вот попадешь куда – со стыда сгоришь…

– А мне Витьку жалко, – вздохнула Варя. – Он-то при чем?

Никита Кузьмич между тем заказал еще сто граммов и принялся ругать Сергея, Марину, Федора Семеновича.

– Да что он, в самом деле!… – вскочил Костя. – Людей чернит. Так мы ему и позволим!..

– Погоди… Я сама скажу! – остановила его Варя и подошла к соседнему столику: – Никита Кузьмич, нам же ехать пора. Смотрите, пурга начинается.

– Да… Мы поехали! – поднялся Витя и первый выскочил из чайной.

– Ну-ну, трогайте… я сейчас…

Никита Кузьмич осоловелыми глазами проводил ребят и поплелся за ними следом. На улице он подошел к Вите:

– Ты, сынок, лишнюю каплю отцу в счет не ставь. Я, можно сказать, от расстройства жизни пригубил.

Витя молча подвязывал чересседельник.

– Я, пожалуй, в хвосте поеду… подремлю. А ты передом давай. Гордый, он дорогу найдет… Умник конь!.. Только через реку его не пускай. С грузом едем – как бы лед не сдал… На мост держи.

– Знаю!.. Не маленький! – буркнул Витя и первый вывел свою подводу на дорогу.

Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.

Глава 26
Ледяная купель

Мороз крепчал, поземка усиливалась. Снег, как песок, с шорохом перекатывался по полю. Около каждой сухой былинки быстро вырастали маленькие острогранные сугробики и так же быстро развевались ветром. Дорогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.

Холод забирался под полушубки, покусывал пальцы на ногах. Ребята, спрыгнув с возов, подолгу бежали вслед за санями, оглушительно хлопали рукавицами, приплясывали или начинали бороться.

Только Витя, нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его. Но после пьяной болтовни отца в чайной ему было трудно примкнуть сейчас к ребятам.

«Набрехал, наплел – ему и горя мало!» – с раздражением думал он об отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко отстал от обоза.

Начинало смеркаться. Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя то и дело покрикивал на Гордого, торопясь скорее добраться до дому. Его подвода далеко ушла вперед.

Умный конь хорошо помнил дорогу, и, когда она раздвоилась – вправо путь шел в объезд на мост, влево – прямо через реку, – он уверенно повернул влево.

Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и потянул за правую вожжу. Но за рекой приветливо светились окна в домах, оттуда потянуло дымом печей, донесся дружный лай собак, и мальчику поскорее захотелось к теплу, к свету.

«Ничего, проскочим», – вяло подумал он и опустил вожжу.

Разбежавшись с заснеженного берега, лошадь вынесла сани на лед. За день ветер сдул с замерзшей реки снег, перемел дорогу, и Гордый брел наугад, испуганно кося глазом на темные полыньи. Но сумерки сгущались, и трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лед.

Неожиданно под полозьями раздался подозрительный треск. Витя вскочил с сиденья и хлестнул лошадь вожжами. Она резко рванула в сторону, сани раскатились и оказались около полыньи. Кромка льда обломилась, заплескалась вода, и воз начал погружаться в реку.

Вите сразу стало жарко. Он выпрыгнул из саней и, дергая вожжи, заорал на Гордого.

Конь, весь устремившись вперед, делал отчаянные усилия, чтобы вытянуть воз из воды. Но копыта Гордого скользили, тяжелые сани тянули его назад, и задние ноги лошади сорвались в воду…

Витя выронил вожжи и кинулся к берегу. Навстречу ему спешили ребята.

– Тонет!.. Лошадь тонет! – хрипло бормотал он.

– Зачем ты через лед поехал? – сердито спросил Костя. – Мы же кричали тебе!

Ребята подбежали к лошади, ухватились за оглобли, пытаясь помочь ей выбраться на лед. Но тяжелые сани глубоко погрузились в воду, хомут сдавливал шею Гордого, и он начал хрипеть.

– Мешки надо сбросить! Лошади легче будет, – сказал Паша Кивачев.

– Не до мешков тут! – отмахнулся Костя. – Гужи надо рубить.

Но топора не было, и Костя принялся быстро развязывать супонь, потом чересседельник. Лошадь, освобожденная от оглоблей, с силой рванулась вперед. Лед под ее передними ногами обломился, и она очутилась по горло в воде. Вместе с ней полетел в ледяную купель и Костя.

Не помня себя Варя пронзительно закричала и бросилась к полынье. Но Паша с Митей успели вовремя схватить ее за полы шубейки и оттащили назад. Сами же они плашмя легли на лед и подползли к краю полыньи. Костя, хватаясь за кромку льда, барахтался в воде. Ребята протянули ему руки и помогли выбраться из полыньи.

Между тем лошадь, ломая лед, добралась до мелкого места, выскочила на берег и побежала к конюшне.

Костя стучал зубами и не мог вымолвить ни слова. Мокрый полушубок покрылся ледяной коркой, стал жестким, точно был сшит из луба.

Паша с Митей сняли с Кости валенки, вылили из них ледяную воду, насовали внутрь валенок сена и вновь обули приятеля. Варя сняла с него мокрую шапку и завязала ему голову своим платком.

– Замерз? Да? – растерянно спрашивал Витя.

С той самой минуты, когда сани провалились в полынью, он, казалось, потерял голову: то бросался бежать в колхоз, то звал на помощь отца. Сейчас Витя предложил собрать из всех саней сено, развести костер и отогреть Костю.

– Совсем рехнулся! – чуть не плача, прикрикнула на него Варя. – Есть время ждать! Человек и так окоченел… – И она распорядилась: – Ребята, гоните подводы через мост, а мы с Витькой Костю домой поведем.

Витя подхватил Костю под руку и потянул к колхозу.

Но тот вырвался и сам побежал на огоньки. Застывшие ноги слушались плохо, и мальчик то и дело спотыкался. Варя подталкивала его в спину и торопила:

– Да ну же, Костя! Быстрее! Не поддавайся морозу! Шевели ногами-руками…

Наконец добрались до околицы деревни.

– Далеко еще до Ручьевых. Замерзнет Костя! – сказала Варя.

Витя потянул Костю к своему дому, который уже был виден сквозь деревья:

– Давай к нам! У нас тепло… отогреешься!

У Кораблевых Галина Никитична с матерью переодели Костю во все сухое, растерли водкой и, уложив в Витину постель, напоили его липовым цветом.

Мальчик забылся беспокойным сном.

Вскоре явился Никита Кузьмич. Он был мрачен. хмель его прошел. Заметив спящего в Витиной постели Костю, встревоженных дочь и жену и прикорнувших у теплой печки сына и Варю, он помрачнел еще больше.

– Эх, отец, отец! – укорила его Анна Денисовна. – За ребятами не мог уследить!

Никита Кузьмич ничего не ответил и подошел к Косте:

– Липовым цветом напоили?

– А как же!.. И водкой растерли, – ответила жена.

– Надо бы еще малины сушеной достать! – Никита Кузьмич снял со стены тяжелую шубу и накрыл закутанного одеялами Костю. – Главное, чтоб пропотеть… Пот, он всю простуду выгонят.

В сенях затопали, зашаркали веником. Вскоре в избу вошли Сергей с Федором Семеновичем, а вслед за ними Паша и Митя.

Сергей наклонился над Костей. Учитель потрогал лоб мальчика и вполголоса сказал:

– Надо за врачом послать.

– Уже послали, – ответила Галина Никитична.

Никита Кузьмич пригласил Сергея и учителя присесть и немного растерянно признался:

– Вот ведь какая оказия!

– Как же вы, Никита Кузьмич, допустили такое? – покачал головой Сергей. – Парень ледяной воды хлебнул. да и воз с добром потопили… Не похоже это на вас!

– Так говорил же я… знай, школяры, свой шесток, не вяжись за мной. Не послушались!

Паша, думая, что Никита Кузьмич сейчас начнет бранить Костю, решил не давать его в обиду:

– Никита Кузьмич… так мы же кричали вашему сыну. Зачем он через лед поехал?

– Ну-ка, Паша, доложи все по порядку, – сказал Федор Семенович.

Переглянувшись с Митей, Паша начал рассказывать. С каждым его словом Витя все ниже опускал голову.

Анна Денисовна ахала, с жалостью посматривая на сына. Никита Кузьмич беспокойно мял бороду.

Сколько раз выручал он своего любимца, покрывал перед мальчишками, учителями и соседями все его проделки и шалости! Сколько раз рассудок подсказывал ему, что с сыном надо быть построже, посуровее, но всегда его мягкое сердце брало верх, и он кривил душой, говорил заведомую неправду, делал все, чтобы только Вите не переживать горьких минут! Неужели же сейчас он не прикроет сына своей широкой спиной, не спрячет его под крыло?..

Никита Кузьмич прошелся по избе, словно что-то обдумывая, и неожиданно перебил Пашу:

– Моя вина, граждане! Поблажку себе дал, выпил лишку. А Витю в дорогу передом пустил. И что с грузом через лед ехать опасно – не предупредил, запамятовал. А он еще дите, где же ему уразуметь, что беда подстерегает. Так что сына не судите… Все убытки на себя беру…

– Так ли это, Никита Кузьмич? – недоверчиво переспросил учитель и пристально посмотрел на Витю.

И тот, точно покоряясь этому взгляду, медленно оторвался от печки и шагнул к отцу:

– Не надо меня выгораживать!.. Не надо! Натворил беды – сам и отвечу.

– Да ты… ты чего сорвался? – опешил Никита Кузьмич. – Зачем наговариваешь на себя, зачем на рожон лезешь?

– Федор Семенович! Товарищ Ручьев! – не слушая отца, продолжал Витя. – Я знал, что через лед ехать нельзя, знал! Отец предупреждал меня. Только я думал, что проскочу… домой скорее захотелось… А вот и зарвался… И Костя из-за меня в воду попал… и воз утонул из-за меня… – Голос у мальчика задрожал, и он бросился в соседнюю комнату.

В избе долго все молчали. Наконец Никита Кузьмич тяжело опустился на лавку:

– Вот и пойми их, сыновей да дочек! Растишь, пестуешь, при случае и душой покривишь, чтобы им только хорошо было, а они вдруг свое: «Не желаю, не надо…»

– Еще вам урок, Никита Кузьмич! – тихо сказал учитель. – Все сына от жизни прячете, от товарищей, помягче стелете, стараетесь, чтоб не ушибся. А ведь от жизни не отгородишься. Дверь на запоре – так жизнь, она в окно ворвется. И одной любовью да жалостью из сына человека не вырастишь…

– Может, ваша-то правда и посильней моей, Федор Семенович, – наконец, невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.

Федор Семенович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:

– Час поздний… пора людям и покой дать!

Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула ее за плечо. Девочка умоляюще посмотрела на учительницу:

– Я здесь побуду… Может, Косте потребуется что…

– Иди домой, Варенька… Мы все сделаем.

Галина Никитична проводила ребят до крыльца. Когда она вернулась в избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно расставляла на столе тарелки, резала хлеб и с тревожным любопытством поглядывала на мужа.

– И чего ты, отец, закручинился? Сынок в года входит, не век же ему за твоей широкой спиной хорониться. По всему видно, парень на свои ноги встает. Садись-ка ты ужинать.

– Нет уж… без меня вечеруйте.

Никита Кузьмич постоял около спящего Кости, вздохнул и вышел в соседнюю комнату.