Текст книги "Тени войны"

18

Дома! Я дома! Снова дома!

Ну, положим, пока ближнее зарубежье. А все равно!

В Алма-Ате уже по российскому паспорту взял напрокат автомобиль. За четыре часа доехал до границы с Киргизией. Бросил машину неподалеку от пограничного КПП и сел в попутный трейлер до Бишкека.

Только в гостинице с видом на горную гряду я чуть расслабился и позволил себе заснуть. Я от дядюшки ушел, от племянничка ушел…

* * *

Утром, завтракая в ресторане, ловил подозрительные взгляды обслуги. Ну, еще бы! Приехал ночью, без вещей, один, пьяный. Не киргиз и не казах. Русский!

На «ресепшн» я попросил соединить меня с Москвой и продиктовал номер Сашки Колчина. По счастью, был выходной, и он оказался дома.

– Ты куда пропал?! – заорал друг Сашка. – Тут тебя вовсю ищут! Кто только не ищет!

Я примерно представлял, кто ищет. Не стал уточнять и очень осторожно, в общих чертах, эзоповым языком обрисовал Сашке ту задницу, в которой я оказался.

Ханумка на «ресепшн» стреляла в меня глазками и старательно делала вид, будто разговор ее не интересует.

– Чего-то этакого я от тебя и ожидал, – констатировал Колчин. – Ты можешь удрать?

– Я, собственно, вроде уже удрал. И меня, собственно, никто сейчас не держит.

– В общем, так, Леха! Я пойду к этим людям… Они такие ГРУбые, такие ГРУзные… Ты меня понял?

– Да понял, понял! ГРУстно просто…

– Ага. В общем, пойду и скажу им о тебе. Где тебя искать?

– Может, в Душанбе? – предложил я. – У меня там знакомый спецназовец Шархель. Помнишь, мы встречались с ним как-то?

– Да. Из одной задницы тебя сразу же тянет в другую. Забыл, что ли, как там было?!

– Было все чудно. Я буду у него. По крайней мере, постараюсь туда добраться.

Колчин вздохнул в трубку:

– Делай как знаешь. Я предупрежу. Они найдут Шархеля. А значит, найдут и тебя.

Я повесил трубку. Посмотрел на ханумку. Та демонстративно отвернулась. Я оставил на стойке десять баксов и вышел из гостиницы. Ну, типа прогуляться.

Надо решить, куда прятать этот долбаный тюбик с микропленками. Профессор и «скрипач» Вася рано или поздно меня обязательно найдут. Они уже наверняка идут по моему следу. И когда они меня схватят (в этом я даже почему-то не сомневался), тюбик должен быть так надежно упрятан, чтобы они никогда его не нашли.

С другой стороны, мне надо как можно быстрее оказаться в Душанбе и встретиться там с ребятами из ГРУ, которые меня ищут. Только передав им микропленки и все эти коды, я смогу доказать, что меня втянули в историю с убийством агентов. И тогда, возможно, они оставят меня в живых.

Так куда прятать тюбик? В швы одежды? Слишком просто. Проглотить? И как я потом этот тюбик стану выковыривать? Или из меня его будут выковыривать? Бр-р-р!

В общем, чего я только не передумал. И тут меня осенила одна очень простая идея. Надо так спрятать тюбик, чтобы он был при мне, даже когда я сплю, даже когда я купаюсь, даже когда меня обкрадут подчистую.

* * *

Неподалеку от гостиницы я отыскал зубоврачебную клинику. Вывеска сулила европейские качество и обслуживание. Очереди не было. В кабинете скучал человек в белом халате. Стоматолог, однако.

Я сказал:

– Надо срочно запломбировать зуб.

Он сказал:

– С удовольствием! – и присовокупил:

– С европейским качеством!

– Да? А по физиономии не скажешь…

Он усадил меня в кресло. Нацепил себе марлевую маску, натянул перчатки из тонкой резины и взялся за инструмент.

– Что и где пломбировать?

Я указал на коренной зуб. Там у меня давно здоровенная дырка. Я все никак не мог ее залечить. А тут такой удобный случай! С европейским качеством!

– Вижу-вижу.

Он вогнал мне в десну обезболивающее. Чуть походил по кабинету, перекладывая с места на место какие-то инструменты, металлические коробочки. Когда зуб окончательно занемел вместе с челюстью, сверлом обработал дырку. Потом приготовил раствор для пломбы.

И тут-то я подсунул ему капсулу, шарик из фольги.

– Уот! – сказал я сведенным ртом.

– Что это?

– Пвах маэй баушки, – промямлил я застылыми губами. – Она пвосила…

Стоматолог покачал головой, но возражать не стал. Клиент всегда прав. Он подхватил пинцетом капсулу и осторожно положил ее в дупло. Потом замазал сверху раствором. Все тщательно обработал. И снял с меня передник.

– Готово. С вас сто баксов.

– Сто? За что?

– За пломбу. Не знаю, что у вас там. Может быть, прах бабушки. А может быть, шпионские штучки.

Я извлек бумажку в сто долларов, положил перед ним на столик.

– Спасибо, – сказал он, не глядя мне в глаза. – Два часа ничего не ешьте. Пломба качественная.

Я вышел на улицу. Небо резко потемнело. Какой-то гигантский зверь заурчал утробно, катаясь в темных облаках. Молния распорола гигантский кусок материи, хлынул проливной дождь.

Я тут же промок. Заморозка медленно отступала, проснулся зуб. Я подставил щеку под холодные струи. Временное облегчение.

Пелену разрезали фары автомобиля. Я бешено замахал рукой.

– В аэропорт!

…В гостиницу я возвращаться не стал. Все мои вещи при мне. Кроме того, вдруг мои сто баксов не совсем отшибли стоматологу память и он сдаст меня куда не надо?

Тем же вечером я перелетел в Душанбе. Благополучно.

* * *

Серега Шархель жил в самом конце улицы Рудаки, центральной улицы Душанбе. Оказалось, Колчин ему уже перезвонил, и спецназовец меня ждал за накрытым столом.

Я выставил виски.

Под картошку с тушенкой рассказал ему о своих приключениях.

Серега слушал, ни разу не перебив и ничего не уточняя.

– Тебе что, не интересно, Серега?

– Все, что с тобой творится, Леша, мне всегда интересно. Я говорил тебе: ты мастак находить неприятности.

– Тогда в чем дело?

– В них, – кивнул Шархель куда-то мне за спину.

Я обернулся. Здрасссьте! На кухню зашли двое в камуфляже. Без погон и знаков различия. Уселись за стол и уставились на меня немигающими глазами.

На какую-то секунду я онемел. Посмотрел на Шархеля, потом снова на камуфлированных типов и спросил:

– Полагаю, вы из ГРУ?

Типы молчали. Пауза стала уже совсем нехорошей.

– Хватит, ребята, сверлить друг друга! – нарушил паузу Шархель. – Не волнуйся, Леша. Все нормально. Просто эти офицеры потеряли много своих людей, пока гонялись за вами. Вот и осерчали. Познакомься. Евгений и Михаил. Можно просто Женя и Миша. Парни из спецкоманды. Не стану вдаваться в подробности. В общем, это в чистом виде ГРУ.

– Очень приятно, – сказал я, хотя мне было очень неприятно.

– Не ври, – сказал тот, что Женя. – Ты понимаешь, куда влез?

– Если честно, то не совсем. Вы знаете об убийствах в Москве и Париже? Об агентах?

– Мы знаем еще много того, чего ты не знаешь, – сказал тот, что Миша. – Но ты нам все-таки расскажи, что ты знаешь. Чтобы мы сравнили это с тем, что ты не знаешь.

Оп-па! Ну, завернул, Миша! Надо отдать должное!

Должное отдал. Рассказал. Что знаю, рассказал…

А вот чего я не знаю, а? Может, того, что эти Женя и Миша – одного поля ягоды с дядечкой и племянничком? ГРУбые, понимаешь! ГРУзные, понимаешь!.. Очень все тогда ГРУстно…

Женя будто подслушал мысли:

– Эти люди на самом деле когда-то работали на ГРУ. Сейчас они пенсионеры. Ветераны. У нас под носом они создали свою тайную организацию, убили всех наших агентов и собрали все коды с микропленками. Сейчас же они шантажируют правительство и президента.

– Денег хотят?

– Не только. Требуют изменить политическое устройство государства.

– Получается, они и есть так называемые террористы?

– Именно так и получается. Когда-то они служили в разведке и принесли много пользы стране. Но теперь ветераны полагают, что государство их обделило и они заслуживают много большего, чем просто пенсия.

– Как же вы их упустили! – сказал я сокрушенно.

– Ты участвовал в убийствах агентов лично, тебе лучше знать, как все произошло. По нашим данным, на места старых агентов Вяземский уже расставил новых людей. В любой момент они могут начать демонстрационную атаку на политиков Европы.

– С атакой им придется повременить. – Я горделиво выложил на стол конверт. – Вот, гм, изъял у них из тайника.

Миша и Женя набросились на пакет. На стол посыпались медальоны, крестики, пластинки. Последним выпал сложенный вчетверо листок папиросной бумаги.

Женя осторожно развернул хрупкий листок, почесал подбородок:

– Тут какой-то план. Незнакомое место.

– Дайте гляну. – Шархель перехватил лист, всмотрелся. – М-м, кое-что навевает, – проговорил он и ушел в соседнюю комнату за картой.

– Кажется, ты добыл кое-что интересное, – похвалил Миша.

– Надеюсь, все обвинения с меня будут сняты? – спросил я.

– Трибунал разберется! – Миша хлопнул меня по плечу, словно вознамерился вбить в пол вместе с табуреткой. – Шучу, шучу.

И шуточки же у вас!

Вернулся Шархель, расстелил карту, положил сверху листок и стал сличать линии, водя пальцем по квадратам.

– Нашел! Вот смотрите! – Он положил план, начерченный на папиросной бумаге, рядом с квадратом горной гряды. – Все сходится?

Сходится!

– Это место зовется «Вдовий плач». Там раньше кишлак стоял. Теперь – ни одной души. Водопад есть. Очень крутые горы.

– Почему «Вдовий плач»? – поинтересовался я.

– А хрен ли там смеяться? Приедем – сам увидишь.

– А мне что, обязательно ехать? – В животе у меня образовался холодный комочек.

– Брателло! – ткнул меня Женя кулаком. – Ты один знаешь эту парочку в лицо!

– Тут у меня еще вот что… – решил я выложить свой последний козырь, чтобы отмазаться от поездки. – У меня в зубе запломбирована капсула. Такая прозрачная. А внутри квадратики темной пленки.

Женя с Мишей подскочили, словно я сказал им, что они сидят на фугасе.

– Какого хрена ты молчал?!

– Звонить! Срочно звонить в Центр!

Миша выхватил спутниковый телефон и убежал в комнату.

Мы ждали в молчании. Ждали недолго. Миша вернулся:

– Фу! Гора с плеч!.. Москва требует срочно доставить микропленки и эти железки в Центр. Они уже высылают самолет с охраной.

– Вот и ладненько! – обрадовался я. – Значит, я в Москву, а вы уж тут без меня…

Не тут-то было.

– Москва распорядилась: пленки изъять, а тебя, как ценного свидетеля, – вместе с нами на операцию. Шархель – тоже с нами, как проводник.

Мне совсем не понравился такой оборот. Все-таки я надеялся, что вернусь в Москву, там опытный дантист достанет капсулу, подлечит зуб, и меня отпустят на все четыре.

– Мужайся, – подбодрил Женя. – Сейчас отправимся к зубному технику.

– Где тут его найти?! Меня надо в Москву отправить!

– Еще раз повторяю, – еще раз повторил Миша, – ты единственный, кто знает ликвидаторов в лицо. Наших спецов перестреляли в Пекине. Они нашли тебя только потому, что ты сам засветился во всех предыдущих убийствах. Так что собирайся.

– Давай-давай! – еще подбодрил Женя. – Сейчас извлекаем твою пломбу, потом идем с бронегруппой на «Вдовий плач». Устраиваем там засаду и берем этих уродов с поличным.

– С каким поличным?! – все еще артачился я. – Побрякушки у нас, пленки у нас! С каким еще поличным?! Нет у них ничего… поличного…

– Нет, так будет! – с веселой запальчивостью сказал Миша. – Центр получил из Европы разведданные о том, что именно там, на «Вдовьем плаче», запрятана часть архива военной агентурной разведки всей Западной Европы! Неплохо, да?! Когда распался СССР и выводили Западную группу войск, большую часть архива растащили по укромным местам те самые долбаные ветераны. Ликвидаторы непременно захотят дотянуться до архива. Ты же сам оставил их без кодов и микропленок. Архив – последняя их возможность шантажировать высшее руководство страны.

Я смирился. При неизбежном остается лишь расслабиться и получать удовольствие. Пусть сомнительное удовольствие, но… что еще остается! Напоследок спросил:

– А что вы там сказали про бронегруппу? Все-таки, если и впрямь с нами будет некая бронегруппа, как-то спокойней.

– Дык! – увесисто хлопнул меня по плечу Женя. – Уже ждут! – И хохотнул: – Не бзди, герой!

* * *

В машине меня усадили на заднее сиденье. Женя и Миша плотно сели справа и слева от меня. Наверное, опасались, как бы я ненароком не вышел на другой остановке.

Миша посмотрел на часы:

– Расчетное время прибытия самолета – четыре часа. Значит, у нас в запасе три часа. И один час на все про все с доставкой на борт. Надо торопиться.

– А что с зубом-то? – вякнул я.

– Не бзди, герой! – снова хохотнул Женя. – Военная медицина – самая гуманная из медицин!

– П-почему военная?

– Ну а как? Сам подумай. Гражданский дантист не возьмется за такую работу, да его никто и не допустит до нее. В твоем зубе – секретная информация. Если гражданское лицо ее ненароком повредит, то не понесет никакой ответственности. Именно как гражданское лицо. Гражданское лицо вообще не должно знать, что у тебя там под пломбой, – как лицо, не имеющее допуска к военным тайнам.

– Между прочим, пломбу мне ставило как раз гражданское лицо. В Бишкеке.

– А ты этому лицу так и сказал? Мол, там, в капсуле, знаете ли, очень секретные материалы, так что, пожалуйста, поосторожней!

– Я сказал, там прах моей бабушки.

Миша и Женя загоготали.

– Молоток! – ощутимо ткнул меня кулаком в бок Миша. – Конспиратор!

– А где, говоришь, в Бишкеке тебе ставили пломбу? – ненароком поинтересовался Женя.

– Рядом с гостиницей. Там еще вывеска такая: «Европейские качество и обслуживание».

Миша с Женей переглянулись. Специфически переглянулись. Ну вот. Кто меня за язык тянул?! Как в анекдоте: «И с партизанами нехорошо получилось…» Надо думать, будущее бишкекского стоматолога, хапнувшего мой стольник баксов, туманно и незавидно.

Впрочем, мое ближайшее будущее столь же туманно и незавидно. Военная медицина? Медицина на войне в основном бинтует и сшивает, а еще чаще отрезает и выбрасывает. На войне как на войне. Весомо, грубо, зримо. И оперативно. Не до церемоний, не до изысканной стоматологии. Каков же ты, военный дантист? Бр-р!

* * *

Мои худшие предчувствия подтвердились.

Мы прибыли в госпиталь 201-й дивизии. Дантист оказался пьян до синевы под глазами. Жара и спирт с газировкой. Понятно…

Меня усадили в кресло. Сопротивляться бессмысленно. Родина ждет! Москва дала приказ!

Дантист, едва не промахнувшись мимо моего рта, вогнал укол обезболивающего в десну. А если б в глаз?!

Миша и Женя придерживали меня в кресле – аккуратно, но сильно. Не шелохнуться!

Дантист, глядя отупело, позвякал железяками на подносике, выбирая нужный инструмент. О! Вот он, нужный!

– Э, нет! – взбрыкнул было я, но при Мише и Жене особенно не взбрыкнешь. – Не то! Не так!

Дантист, глядя отупело, водил перед моим носом жуткими клещами.

Я плотно сжал зубы. Ни за что не открою рот!.. Сквозь зубы процедил:

– Клещи зачем? Не надо! Надо только высверлить пломбу!

Дантист икнул волной перегара мне в лицо и постучал клещами мне по губам. Дескать, тук-тук, открывай!

– Доктор лучше знает, – вкрадчиво сказал Миша. – Больной, не занимайтесь самолечением.

– Понимаешь, брателло, – вкрадчиво сказал Женя, – если начать ковырять пломбу, то можно повредить капсулу. Сам посмотри, в каком доктор состоянии.

– Вот именно! – процедил я, намертво склеив губы.

– Люди жизнь за Родину отдают, а тебе зубика жалко! – укорил Миша.

– Он мне всю морду раскурочит!

– Еще не факт, – вкрадчиво сказал Женя. – А вот если будешь и дальше упрямиться, мы с Мишей тебе точно раскурочим. И не только морду.

– Грубый ты, Женя, – укорил Миша, – и ни хрена не женственный… – Он отстегнул флягу с пояса и поднес к моим губам: – Хлебни для храбрости, герой! Спирт, спирт.

Я помотал головой – в смысле, нет.

Дантист перехватил Мишину руку с фляжкой. Махнул оттуда глоток, содрогнулся, промычал нечленораздельно. Потом склонился надо мной – почти вплотную, лицом к лицу. Типа будем лечиться или глазки строить?

Не будем! ТАК лечиться не будем! Я состроил глазки, выпучив их.

Дантист левой рукой вдруг схватил меня за ухо и пребольно щипнул.

Я заорал благим матом. Естественно, раскрыв рот. Со сноровкой, которая бывает лишь у вдребезги пьяных, дантист влез клещами в мой раззявленный в крике рот. Уха моего, кстати, не выпустил, продолжал терзать. Так что я продолжал орать.

Во рту у меня гадко хрустнуло. Дикая боль вонзилась шилом в мозг. Я выметнулся из кресла. Дюжина спецназовцев не удержала бы, а тут всего двое, Миша и Женя!

Я бросился к двери. Изо рта хлестала кровь. Дантист, оказавшийся на моем пути, был сбит с нетвердых ног, брякнулся на пол. Клещи с моим выдернутым зубом вылетели у него из рук и угодили в стеклянный шкаф.

Звон и дребезги!

Миша и Женя, хрустя ботинками по осколкам, бросились искать среди этого крошева то, ради чего, собственно…

Я бессмысленно колотился в дверь, как бабочка в окно. Дверь была заперта. Как же, как же. Особо секретное мероприятие!

– Нашел! – Миша вертел в руках зуб.

– Уф! – выдохнул Женя облегченно. Сделал два вкрадчивых шага ко мне и ткнул пальцем куда-то под ухо.

Я потерял сознание.

…Когда пришел в себя, обнаружил, что снова сижу в том самом зубоврачебном кресле.

– Очнулся? – ласково спросил Миша. – Чудненько! Открой-ка ротик, пожалуйста.

– Жашшшеммм? – прошамкал.

– Не зачем, а почему, – вкрадчиво поправил Женя. И сам же ответил: – Потому что. Надо убедиться, тот ли это зуб.

А если вдруг не тот? Что, все снова и опять?! Еще одну попытку, еще одну попытку! Волна холодного пота окатила меня с ног до головы. Но волей-неволей рот пришлось открыть. Иначе бы захлебнулся от собственной крови.

Я отрыл рот. И закрыл глаза.

– Твое счастье, герой! – обрадовал Женя. – Зубик вырвали тот, что надо.

Я густо сплюнул накопившееся в плевательницу. Кровавые брызги попали на камуфляж Жени. Он и глазом не моргнул. Ну, еще бы! Привычен к крови.

– Хочешь все-таки спиртику? – подобрел Миша.

Я хлебнул против души. Обожгло!

Миша плеснул из той же фляжки на платок и этим платком тщательно вытер мой вырванный зуб, спрятал в нагрудный карман:

– От имени командования! Выражаю тебе благодарность!

Мне захотелось ударить его. Но я инстинктивно поостерегся. Инстинкт самосохранения.

19

В отряд спецназа 201-й дивизии меня привезли с кровоточащей десной и шальными от боли и спирта глазами. В уазик я лезть отказался. Лучше на броне БТРа, с ветерком. Поездка с ветерком принесла некоторое облегчение.

Прибыли.

Из-под навеса курилки мне навстречу выскочил… Сашка Колчин!

– Сашка! Ты откуда здесь?!

– От верблюда! – Колчин протянул мне ксиву, пачку денег и бумажку с печатью: – Вот твое новое удостоверение. Я устроил тебя на работу в газету «Вечерний курьер». Вот твои командировочные. А вот само командировочное предписание. По приезде в Москву напишешь для них несколько репортажей о Таджикистане. Все уже согласовано.

Я выдавил из себя банальное «спасибо», хота Сашка заслуживал, конечно, более эмоциональной благодарности. Впрочем, настоящим друзьям не требуется бурных доказательств дружбы.

– Пожалуйста, – усмехнулся Колчин и оглядел меня с той мужской нежностью, на которую способен лишь настоящий друг. – Ну, как ты?

– Нормально, – сказал я. – В Париже вот побывал. Еще в Пекине. Масса впечатлений.

– Завидую!

– Ох, не завидуй!

Мы поняли друг друга. Его наверняка ввели в курс дела – по минимуму, но растолковали, что к чему. Иначе б его здесь и не было. Ну, а подробности – это я ему потом, когда и если вся нынешняя круговерть закончится, и закончится более-менее благополучно.

К нам подскочил Шархель, гаркнул командным тоном:

– Ну-ка, в строй, бойцы! Для вас что, нужен отдельный приказ ставки Верховного главнокомандующего?!

– Какой строй? Мы свое отслужили! Мы мирные люди, и наш бронепоезд…

– Вас внесли в боевой приказ. Дело серьезное, так что нечего паясничать. Слушать командира! Марш!

…На плацу перед штабом отряда спецназначения 201-й мотострелковой дивизии уже выстроились по ранжиру Миша с Женей, бойцы бронегруппы, водители. Нас поставили в конец шеренги.

– Слушай приказ командира части о выполнении боевого задания!.. Выдвинуться бронегруппе в составе… – перечень фамилий, среди которых и наши с Колчиным, – для пресечения преступной и антигосударственной деятельности… По выполнении боевого задания вернуться в расположение части… Начальник штаба Двести первой мотострелковой дивизии, полковник Крюков. – И уже нормальным, неуставным тоном: – Удачи вам, ребята… По машинам!

* * *

– А почему нас внесли в приказ? – спросил я Шархеля уже на броне мчащегося БТРа.

– Потому что не взять тебя не могли. Сам слышал, ты им нужен для опознания. А чтобы не болтал лишнего, приказом сделали тебя на время военнослужащим.

– Ни фига не понял.

– Ты присягу давал?

– Ну.

– Баранки гну. Присяга дается один раз в жизни и действует, пока не околеешь. Что там написано? «Клянусь хранить военную и государственную тайны». Вот и будешь хранить. Даже когда все это закончится, и ты снова станешь гражданским – болтать об этой операции не имеешь права. Вот когда околеешь, тогда трепись сколько влезет.

На скорости в девяносто километров в час два БТРа пробивались сквозь плотную жару, карабкались по горным дорогам. Люки моторных отсеков откинуты, чтобы двигатели не перегревались и хоть как-то «охлаждались» ветерком. Встречный теплый ветер не освежал, а, наоборот, усыплял.

– Все наблюдать друг за другом! – рявкнул Шархель. – Особенно вас касается, журналюги!

– Почему это нас – особенно? – захорохорился Сашка Колчин.

– Потому что у вас опыта нет наживного. Хоть и внесены в приказ. Уснешь на ходу, свалишься с БТРа, сломаешь себе шею. Понятно? Короче! Не спать, следить за товарищем! И как только твой корефан поползет головой навстречу дороге, хватай его за шкирку!

Справа и слева проплывали горы. Из-под колес БТРа то и дело вылетал гравий, норовя поразить бойцов, сидящих на броне замыкающей машины. БТРы разъехались на большую дистанцию, чтобы ненароком не покалечить личный состав.

Дорога мерно наматывалась на колеса. В сон стало клонить неимоверно. Колчин вовремя прихватил меня, когда я начал сползать с брони. Потом аналогичным манером поступил и я с ним, когда он стал сползать.

К вечеру прибыли на заставу Пянджского по-гранотряда. Нам отвели место на спортплощадке, на задворках базы. Задворки, да. Но зато здесь, на задворках, бассейн! Не декоративный, а функциональный, спортивный. Двадцать пять метров, все как у больших! Мы сразу же попробовали воду – холодная, словно только что разморозили.

Пока наша группа обосновывалась, мы с Сашкой решили сходить за покупками. Ну, там, сигареты, пивко баночное, что-нибудь на сладкое.

По дороге к центральному КПП нам то и дело попадались вооруженные патрули. Весь периметр забора плотно окутывала колючая проволока. Торчали на углах пулеметные вышки. Тут же под охраной автоматчиков прогуливались мамаши с детскими колясками. Дети играли в песочнице. Гремела где-то дискотека для подрастающего поколения.

На КПП нас стопанули. «Человек с ружьем». И разумеется, Миша с Женей. Тут как тут!

– Куда собрались?

– Да вот, прикупить по мелочи. Сигареты, пивко баночное, что-нибудь на сладкое.

Миша и Женя переглянулись, как врачи над койкой с безнадежным больным.

– Мы свободные люди! – вякнул я.

– Вы внесены в приказ, – вкрадчиво сказал Женя. – Ваша свобода распространяется до границ базы.

– А я пива хочу! – заблажил я. – После вашего спирта сушняк!

– И я! – поддержал Сашка. Миша и Женя снова переглянулись.

– Значит, так, орлы, – сказал Миша. – Возвращайтесь на место. А сигарет, пива и что-нибудь на сладкое – я сам сейчас схожу, принесу. Устраивает?

Будто у нас есть право выбора! Добрый Миша, добрый. А мог бы и полоснуть…

Бурча под нос что-то про Конституцию, права человека, свободу человека, мы с Сашкой вернулись к бассейну.

Миша пришел туда же через час. С баночным пивом, с блоком «Мальборо», с пахучими дынями.

– Спасибо, – сухо сказал я. – Сколько мы вам должны?

– Пошел в жопу, – ласково сказал Миша. – Ты нам всем столько должен по жизни, что вовек не расплатишься. А это все – халява, сэр!

Мы с Сашкой побросали пиво в бассейн. Пусть охлаждается. Между БТРами горел костер, и что-то очень вкусное варилось в котле. Мы поделились пивком с бойцами. Съели по дыньке и полезли купаться.

Завечерело. Жара чуть спала. Воздух – как в бане, где ненадолго выключили топку. Настоящими буржуями мы с Колчиным плавали среди охлажденного пива. Ловили банки руками, подплывали к бортику, вскрывали их и пили прохладу. «Санта-Барбара», блин! От дискотеки для подрастающего поколения до нас донесся надрыв «Чайфа»: «Не спешите нас хоронить, у нас есть еще дома дела!» Тут мы совсем уже забалдели.

– Идите жрать, господа! – крикнули нам от костра спецназовцы.

Нам разлили по кружкам спирт. В железные миски опрокинули из половника густой, наваристый суп. Теперь я понимаю, почему собаки так любят военных. Они едят из одной и той же посуды. С глухим звяканьем кружки ударили друг дружку, кто-то пробормотал стандартный тост: «Господи, прими за лекарство». Выпили.

Из штаба вернулись Шархель с Мишей и Женей:

– Завтра выдвигаемся в район.

– И сколько мы там пробудем? – спросил я.

– А пока этих уродов не поймаем.

– А вдруг они вообще не придут?

– Куда они денутся! Большая игра пошла. Они сделали заявку. Теперь им надо чем-то подкреплять свои угрозы. Так что другого пути у них нет.

– Можно я скажу? – поднял я руку, как в школе.

– Валяй!

– Поскольку я в некотором роде специалист по этим уродам, то скажу. Они никогда не повторяются. Они очень хитры. Вяземский Григорий Алексеевич – специалист по поведенческой психологии людей. Долгое время обучал наших нелегалов…

Женя с Мишей одарили меня ироничным взглядом. Типа: «Открыл нам Америку!»

– Нет, погодите! Я о чем? Я вот о чем… Они просчитывают на много ходов вперед. Они потеряли все коды и микропленки. Они знают, что карта тайника с архивом у нас. Зачем им лезть в петлю? Сами посудите. Ведь ясно, как день, что на «Вдовьем плаче» их ждет засада.

– Да, – ласково сказал Миша. – Они профи высшего класса. Ты прав, умник. Во всем. Но, видишь ли… Знаешь поговорку? Дилетанты портят все. Еще папаша Мюллер говаривал: «Невозможно работать с непрофессионалами». Мудрый дядечка, хоть и фашист. Нет, правда! Профессионал задумал гениальный план, безупречную операцию. Все идет как по маслу, одно-другое. И тут – бряк! Появляется хрен в пальто вроде тебя. И все у профессионала рушится. И он, профессионал, начинает-таки совершать дилетантские глупости, торопиться, суетиться, лезть в пекло поперек батьки.

– Батька – кто? – уточняюще спросил Сашка.

– Батька – мы, – вкрадчиво подал голос Женя. – Весь вопрос теперь в том, кто из нас быстрее доберется до архива. Они или мы. По всем раскладкам, мы там окажемся быстрее.

– А как насчет пока поспать? – предложил Шархель, непритворно зевнув. – Утро вечера мудреней.

– Тоже верно!

* * *

Сверху таращилось звездное небо, мигая серебряными глазками.

Я спал. Спирт с пивом выходил из меня струйками вонючего пота. Кожа становилась все суше и как будто тоньше. Я просыпался на секунду, проводил по лицу ладонью, смахивая пот, и снова погружался в дрему. В мозгу назойливо маячили какие-то смутные, тревожные образы. Очередной раз проснувшись на секунду, я вздрогнул. Именно так. Сначала проснулся и только после этого вздрогнул. Обычно бывает наоборот. А вздрогнул я из-за того, что, попытавшись смахнуть пот, осознал – нет больше никакого пота. Ни на лице, ни на груди, ни на животе. Страх ударил горячей волной. Я перестал потеть! Весь день, весь вечер ходишь и потеешь, а тут вдруг перестал! Народная примета: мертвые не потеют! Я ощупал свое бренное тело, и оно показалось мне иссохшими под палящим зноем останками. Кожа вот-вот порвется, как папиросная бумага.

Я на четвереньках прополз к бассейну, бултыхнулся. И плескался, и плескался. Глотая и глотая воду. Проблемы возможной дизентерии занимали меня в тот момент в самую последнюю очередь.

Выбрался из бассейна. Меня знобило. Что-то хреново я себя чувствую. Мелкая дрожь по всему телу, холодный пот. Что-что? Холодный пот?! Уф, да! Есть пот! Ура! Я жив!

Небо уже горело зарей.

* * *

Утром мы снова потянулись в горы. Изнуряющие часы езды на БТРах сквозь жару.

К нам на броню командование пограничников подсадило своего офицера. Тот забил гуманитарной помощью обе машины. По пути мы должны были остановиться в одном из кишлаков. Раздать коробки с едой и одеждой, а заодно поинтересоваться насчет чужаков из-за кордона.

Дорога, когда мы проходили мимо кишлаков, была буквально переложена снопами пшеницы. БТРы скакали по ним, как по лежачим полицейским. Шархель, уже повидавший здесь всякого, объяснил нам: таким нехитрым способом местные жители молотят зерно. Когда по снопам проедут с десяток тракторов и БТРов, селяне убирают солому и сметают пшеницу с асфальта в мешки.

В полях у предгорий я видел в основном только работающих женщин. Белые платки маячили в море полевой зелени, время от времени взлетала над головой мотыга.

Все мужики в полном здравии обнаружились в кишлаке. Они сидели на корточках в тенечке деревьев у арыка, лузгали семечки.

БТРы остановились возле селян.

– Салям алейкум, уважаемые! – сказал Шархель.

– Алейкум салям! – отозвались уважаемые.

– Старосту позовите, а?

Мужики посмотрели друг на друга и заговорили одновременно типа: «Уля, во беля, уляля, курхим байда». Потом снова уперлись немигающими глазами в БТРы. В общем, позабыли русский язык и ни хрена не понимают.

Вокруг машин собралась детвора. В грязных кацавейках, с голым пузом, в соплях и разводах ила, они толкали друг дружку в спины, щупали пальчиками колеса, броню. Но стоило к ним повернуться, как кидались врассыпную.

Наконец, пограничник не выдержал и объявил на местном наречии, что военные привезли гуманитарную помощь.

Тут же несколько самых младших из этого «мужского клуба» бросились в разные стороны кишлака на поиски старосты. Но их помощь не потребовалась. Староста объявился мгновенно, сам.

Десантники попрыгали с брони и, ненавязчиво держа автоматы на изготовку, разошлись вдоль дороги. БТРы развернули стволы в разные стороны.

– Мы привезли гуманитарную помощь, – сказал на русском пограничник. – Где ее можно раздать и поделить между селянами?

– Давно вас ждем, – ответил на чистом русском староста. – Весь груз можно сложить у меня в доме.

– Нет. Мы хотим раздать, чтобы всем досталось. Это понятно?

– Понятно-понятно, – закивал староста и указал рукой в проулок кишлака. – Там мой дом. Самый большой. Туда.

Мы двинулась в глубь кишлака. Под тенистыми деревьями у арыка никого не осталось. Мужики пошли вслед за БТРами, мальчишки бросились в поля звать матерей.

Мы остановились у каменного заборчика, за которым был весьма добротный дом старосты.

Бойцы закинули автоматы за спину и начали таскать коробки с гуманитарной помощью во двор. Мы с Колчиным тоже впряглись.

Когда коробки были уложены, вокруг дома уже собралось около ста человек. Мужчины пристроились в тенечке. Женщины в пестрых национальных платьях – на солнцепеке. Вокруг суетились неугомонные дети.