Текст книги "Из Петербурга в Петербург. Неформальные воспоминания"

Что-что, а на сельскохозяйственные работы я наездился вдоволь! В институте мы в основном ездили на мелиорацию (был такой призыв) на Карельский перешеек. У финнов была система мелиорации, но все прорытые канавы давно заросли кустарником, и наша задача была – их вырубать. Считалось, что нам за эту работу платили, но все заработки зачислялись на еду.

Жили мы обычно в сельскохозяйственных помещениях. Один раз – в бывшем или недостроенном свинарнике. Как мы говорили, свиньям там было плохо, поэтому поселили нас. В этом громадном помещении были построены нары, на которых мы и спали. Помню, один раз нам не привезли еду, и мы целый день были голодными (свинарник стоял в стороне от деревни, и никакого магазина, конечно, не было). Но зато вечером нам привезли фильм «Память сердца» с Андреем Поповым в главной роли. Он играл советского летчика, которого подбили немцы, и он, раненый, полз по лесу, питаясь какими-то растениями. Мы ему завидовали. А зато конец фильма был встречен нашим восхищением! Летчик оказался в Англии на шикарном обеде в английской семье.

Уже после института я попал в эти места и увидел, что канавы опять заросли, так что наша работа была бессмысленной.

Однажды к нам приехала корреспондентка ленинградского радио. А я накануне повредил пилой руку и поэтому один или два дня не ходил на работу. В связи с этим составлял компанию корреспондентке. И вот после того, как мы закончили свои работы, я по радио случайно услышал репортаж этой корреспондентки. Передача была в бодром патриотическом комсомольском тоне о работе студентов на мелиорации. И вдруг я услышал примерно такую фразу: «Алексей Покровский поранил руку, но домой ехать отказался: „Останусь до конца смены. Чуть рука заживет – опять пойду на работу“. – сказал он». Ничего подобного я не говорил. Никто домой меня бы никто не отпустил, поскольку рана была пустяковая. Да и стояла хорошая погода, поэтому мне приятнее быть здесь со студентами, чем одному в душном городе.

После института я регулярно ездил на собственно сельскохозяйственные работы – прополку, сбор картошки и турнепса. Причем сбор овощей происходил часто в конце сентября – в октябре, под проливным дождем.

Были и забавные случаи. Обычно вновь принятых сотрудников в первую очередь направляли в колхоз. И вот из одного отдела отправили новенькую девушку в качестве повара. Поскольку нравы там были свободные, один из сотрудников, переспав с ней, заразился сифилисом. Девушку, конечно, с работы уволили, но она ведь некоторое время всех кормила! Ничего, обошлось.

В другой раз с нами поехал в качестве повара парень, только что вернувшийся из армии. Едем мы на автобусе по красивейшим местам Карелии – холмы, озёра, леса… Он смотрит вокруг и восхищается: «Как красиво!», а затем добавляет: «Сейчас бы из пушек выстрелить по этим местам!».

Ну а в городе мы регулярно ездили на овощебазы. Помню, на одном бараке Ждановской овощебазы висела табличка: «Начальник барака Берия». Частенько я ездил на овощебазу в ватнике и галстуке-бабочке.

«Товарищи ученые, доценты с кандидатами…»

Обед на овощебазе

Позже, когда я стал работать у Орловского и стал начальником, у меня были две очень неприятные обязанности.

Первое – направлять людей на сельскохозяйственные работы. И второе – посылать людей на демонстрации, на уборку мусора в строящихся домах, на мытьё тротуаров (перед приездом, например, первого секретаря обкома КПСС Романова на открытие универсама в Гавани), на «приветствие» с помощью флажков и шариков высоких иностранных гостей, приезжающих в Ленинград, и тому подобные очень важные дела, которые без инженеров не могли происходить.

Глава 11. ИНТЕРЕСНАЯ РАБОТА

И вот диссертация защищена, материалы посланы в ВАК. Что делать дальше? Работать в лаборатории К. было бессмысленно. К. это прекрасно понимал и дал мне полную свободу. За это он привлекал меня только к выступлениям на всяких семинарах, совещаниях, чтобы показать, что результаты работы лаборатории имеют выходы в инженерию. Я продолжал работать над проблемами управления роботами от компьютера. Но работать в одиночку без технической базы тоже было бессмысленно. Тогда мы с Игнатьевым стали искать мне работу. Параллельно я выступал на всяких конференциях. Особенно мне запомнилась моя первая конференция на теплоходе (потом их было много) по Ладожскому и Онежскому озерам с заходом в Кижи, где я после этого никогда не был.

Промышленные роботы стали занимать все бОльший интерес и шли разговоры о создании в Ленинграде института робототехники.

На теплоходе Игнатьев познакомил меня с Владимиром Александровичем Мясниковым, работавшим тогда в институте электромеханики (он был одним из инициаторов создания института робототехники) и Феликсом Михайловичем Кулаковым, работавшим в Политехническом институте. Поскольку в дальнейшем я был немного связан с Мясниковым, приведу воспоминания о нем профессора Ю. П. Петрова, короткое время работавшего в лаборатории К.

«…Большую поддержку оказал и назначенный одним из оппонентов по последней диссертации Владимир Александрович Мясников. Мы пересеклись с ним в Институте электромеханики в 1962 году, когда я был уже кандидатом наук, а он советовался со мной по работе над своей кандидатской диссертацией. После её защиты он участвовал в работе над знаменитым тогда Большим азимутальным телескопом, а затем – стремительный взлёт: уже в 1967 году он защитил докторскую диссертацию (помогло то, что он был членом КПСС и из рабочей семьи), а затем он был переведён в Москву на высокую должность начальника одного из отделов Государственного комитета по науке и технике, что примерно соответствовало рангу министра).

На этой должности он много и хорошо помогал нашей науке. …Он многим тогда помог. К сожалению, его благородная деятельность на благо русской науки оказалась недолгой: опытным интриганам удалось, как тогда говорили, «подвести под него мину» и добиться его увольнения из Государственного комитета по науке и технике. Своё увольнение он тяжело переживал, на этом фоне развился рак, и В. А. Мясников скончался, едва перейдя за 50 лет….»

После защиты диссертации Игнатьев предложил мне заняться написанием монографии о роботах, управляемых компьютерами. И вот три соавтора, Игнатьев, Кулаков и я написали предложение, с которым мы пришли в Ленинградское отделение издательства «Машиностроение». Наше предложение было одобрено, и я в результате связался с этим издательством на много лет. Я был автором и составителем 10 книг, монографий и сборников статей. Эта работа занимала у меня много времени, но была мне очень интересна. Редакторы были очень грамотные, интеллигентные женщины с филологическим образованием. Меня всегда удивляло их глубокое знание русского языка. Не понимая смысл научных текстов, они легко находили логические ошибки и неправильности в построении фраз, которые авторы просто не видели, поскольку авторы следили только за понятностью текста читателю-специалисту.

Что сейчас в книгах масса опечаток, понятно. Но и раньше сколько ни проверяли тексты авторы, редакторы и корректоры, ошибки все равно вкрадывались. В первой же нашей книге, например, вместо материала «тефлон» оказалось напечатано «телефон». Если в 50-е годы в конце книг вклеивали листок «список замеченных опечаток», то позже такие листики не вклеивались, поскольку эта ручная работа удорожала книгу.

Редакторы мне рассказывали всякие забавные случаи, правда многие я забыл. Кое-что осталось в памяти.

Во время войны во Вьетнаме в одной газете поместили рядом две фотографии – русский рабочий у станка и американский солдат, держащий в руке отрубленную голову вьетнамца. Но вот надписи под фотографиями по ошибке перепутали, и под фотографией американца поместили надпись «так поступают наши парни».

А вот другой случай, свидетелем которого я был. Это был год 70-летия Брежнева. Один профессор требовал у заведующего редакцией, чтобы его научная книга была посвящена Брежневу. Как заведующий ни объяснял профессору, что такие посвящения разрешаются только сверху, тот не понимал. Конца разговора я не слышал, но уверен, что посвящения не было.

В этом отношении я оказался предусмотрительным. Когда мы по заданию обкома КПСС издавали сборник «ГАП – гибкое автоматическое производство», один из редакторов сборника захотел в качестве эпиграфа привести цитату из Черненко. Я возражал, и мы в качестве эпиграфа взяли какую-то безликую цитату из постановлений партии и правительства. И я оказался прав. Когда книга вышла Черненко уже умер, и цитату не пришлось менять.

И последнее. В предисловии к одной из наших книг мы привели отрывок из стихотворения Эмиля Верхарна. Директор издательства настойчиво рекомендовал эту цитату убрать, поскольку, по его мнению, в серьезных технических изданиях не должно быть никаких стихов.

Возвращаюсь к первой книге – «Алгоритмы управления роботами-манипуляторами» (1972 г.). Это была первая отечественная книга, посвященная данному вопросу. Буквально через год она была переведена и издана в США, конечно, без всякого разрешения с нашей стороны. Мы узнали об этом случайно. Ведь не было никакой защиты авторских прав. Через два года мы переиздали эту книгу, внеся туда некоторые добавления. На первый гонорар, полученный от издания первой книги, я купил пианино, о котором давно мечтал. Хоть оно и жило у нас много времени, оно не принесло желаемого результата. И дочь Катя, и внук Максим начинали учиться на нем играть, но в конце концов бросили. Однако, иногда оно оживало, когда к нам приходили играющие знакомые.

Мои книги

Обычно на издание книги уходило два года. Когда была объявлена программа «Интенсификация-90», начальник оборонного отдела обкома КПСС С. Н. Халкиопов вызвал к себе директора издательства Г. Ф. Мощенко и спросил, сможет ли он издать книгу ГАП за год. Мощенко ответил, что если за это возьмется Покровский, то – да. Я согласился. Организовать авторов поручили замечательному человеку – Сергею Александровичу Майорову, профессору, зав. кафедрой вычислительной техники ЛИТМО.

Мы с ним очень сблизились, он звонил мне почти каждый день. Прежде чем писать книгу Майоров собрал предполагаемых авторов и предложил каждому написать несколько страничек, чтобы посмотреть, справятся ли они с этой работой. Так отобрали авторский коллектив. Но вот один автор все не приносил свой материал, ссылаясь на занятость в работе. Но тогда и все авторы были загружены на своей работе. Майоров позвал этого автора в ЛИТМО, запер в своем кабинете и сказал, чтобы тот написал страничку. Прошел час, но он ничего не написал. Так один автор отсеялся. Действительно, не редкость, что хорошие специалисты не могут писать. Это все же разные вещи.

Но я забежал далеко вперед. Вернемся назад. Итак, я искал новую работу. Дела с организацией института робототехники затягивались, Мясников собирался перебираться в Москву. Однажды Игнатьев предложил мне устроиться на работу старшим научным сотрудником в Военно-механический институт. В нем как раз сменился ректор.

Мясников пригласил к себе домой Игнатьева, нового ректора (не помню его фамилию) и меня. Мясников только что приобрел очень большую квартиру, объединенную из двух, в сталинском доме на Московском проспекте. Он очень жалел, что ему не придется там жить из-за переезда в Москву.

Новый ректор – не запомнившийся человек, бывший партийный функционер, видно, чувствовал себя не в своей тарелке. Я не знаю, кем он работал до этого времени, но то ли не справился с работой, то ли его место понадобилось для другого человека, и теперь его направили на работу в институт – какая разница, чем руководить (!!!). По разговору было видно, что он очень неуверенно чувствует себя в этой должности.

Мясников рекомендовал ему взять меня на работу. Тот не говорил ни да, ни нет.

В общем эта встреча ни к чему не привела. С этим ректором я больше не встречался. Мясников переехал в Москву работать в Комитете по науке и технике, а институт робототехники организовал позже Е. И. Юревич сперва на базе Политехнического института. Я же тогда уже устроился на работу к Г.В.Орловскому и не хотел никуда переходить.

Одна из частей моей диссертации была посвящена разработке алгоритма поиска в лабиринте пути робота из одной точки в другую. Этот же алгоритм можно было применить к трассировке печатных плат, где обычно использовались модифицированные алгоритмы Ли. На почве разработки алгоритма поиска пути, как я уже писал раньше, я и познакомился с начальником отдела Георгием Васильевичем Орловским, отдел которого к этому времени разработал и внедрял первую систему автоматизированного проектирования печатных плат «Автограф» на базе ЭВМ М-220.

Поскольку я полностью погрузился в программирование, в лаборатории К. мне делать было нечего, и я решил из нее уйти. Я переговорил с К. и Орловским, и они пришли к обоюдному согласию перевести меня на должность старшего научного сотрудника в сектор программного обеспечения отдела Орловского. Главный инженер ВНИИРА не возражал, и мой перевод совершился. В результате мой оклад увеличился со 175 руб. до 250 руб. Так с 1971 г по 1986 г я и проработал старшим научным сотрудником, выполняя по сути работу начальника сектора. Мне давно надо было бы сказать Орловскому, что меня пора перевести на должность начальника сектора с соответствующим увеличением зарплаты, что Орловский конечно сделал бы, но моя дурацкая щепетильность не позволяла мне сделать это. За себя я просить не мог, в то время как за других я просил неоднократно. Орловский был бессребреник, для него существовала только работа, о своей зарплате он тоже не заботился, что полагалось по штатному расписанию, то и хорошо.

В лаборатории Г. В. Орловского я проработал порядка 15 лет. Пожалуй, это было самое интересное время. Творческая работа, прекрасный коллектив, отсутствие склок, несмотря на то, что коллектив был в основном женским.

В секторе программного обеспечения работали только женщины, некоторых я узнал во время работы над диссертацией. В то время программистами работали, в основном, женщины бывшие учителя физики и математики, зарплата которых в НИИ была значительно выше зарплат школьных учителей. Профессиональные математики мужчины считали работу программиста не престижной.

В это время ВНИИРА приобрело прекрасную отечественную ЭВМ БЭСМ-6, и задача отдела Орловского состояла в разработке системы автоматизированного проектирования печатных плат на БЭСМ-6.

Я в то время был единственным мужчиной в секторе, а в составе программистов были очень квалифицированные специалисты женщины, работавшие до этого на М-220.

Орловский предложил мне заняться организацией работ по разработке новой системы и одной очень интересной работой.

Для вывода спроектированных печатных плат на фотопленку был приобретен фотопринтер фирмы Muirheаd, но ни драйвера для БЭСМ-6 и никакого программного обеспечения для этого, естественно не было. Разработать это и было моей задачей.

Языком создания программного обеспечения САПР «Автомат-2» был Фортран и в необходимых случаях ассемблер Мадлен. Ничего этого я тогда не знал, надо было начинать с нуля.

Попытаюсь кратко и понятно для неспециалиста обрисовать проблему.

По сравнению с современными компьютерами БЭСМ-6 обладала небольшой скоростью и памятью, но тогда она была очень хорошей, не уступающей зарубежным компьютерам.

Моя задача была непростой. Нужно было, чтобы работа программы вывода печатных плат уложилась в определенное время, это значит, что при ограниченных ресурсах, нужно было ее оптимизировать. Разработка в таких условиях была сродни искусству.

С работой я справился, и моя программа успешно работала много лет.

Постепенно состав сотрудников увеличился, появились молодые специалисты из ЛИТМО, с которыми я связал всю свою дальнейшую жизнь и с некоторыми из них работал до самой пенсии. В молодости я их поддерживал, а затем они поддерживали меня.

После увольнения начальника отделения вычислительной техники на его место назначили П, начальника другого отделения, не специалиста в области компьютеров. Судьба П, была печальной. У него была одна странность, когда он с кем-то разговаривал, никогда не смотрел в глаза. Через несколько лет он был назначен начальником отделения, занимающегося вычислительной техникой. Он оказался не на своем месте. И вот помню, как-то проходил научно-технический совет, на котором присутствовал и я. Не помню, чему он был посвящен. Проводил совет П. По окончании совета я пошел домой, а утром на следующий день, придя на работу, я узнал, что накануне вечером П бросился в пролет главной лестницы, пролетел мимо доски почета и разбился насмерть.

Во время работы в лаборатории Орловского у нас возник неформальный коллектив программистов, работавших в разных фирмах страны. Мы все разрабатывали некоторое программное обеспечение и бесплатно передавали его друг другу. Раз в год мы устраивали конференции в различных научных центрах – Сосновом бору, Дубне, Протвино, Пущино и др.

Не один раз мы встречались в Москве в Институте атомной энергии им. И. В. Курчатова.

При создании в Москве этого института Курчатову выделили 1 млн. рублей. Первым делом он построил на эти деньги забор, огородив большую территорию. И он был прав, т.к. потом все вокруг было застроено жилыми районами и предприятиями, и на территорию института атомной энергии никто не покушался.

Тогда же Курчатова спросили:

– Где Вы хотите жить?

– На работе, – ответил он.

И на территории института был построен небольшой двухэтажный особняк.

В 1981 г. директором и экскурсоводом особняка, превращенного в музей, был бывший охранник Курчатова. Чувствовалось, что он обожал Курчатова, а вот жена Курчатова по-видимому его терпеть не могла, т.к. охранник не отходил от Курчатова ни на шаг.

Существует притча о расположении института. В Гражданскую войну в Польше была окружена армия Тухачевского. Он пробился в Пруссию, сдался, вернее, разоружился и тем самым спас армию и вернул ее в Россию.

За это его невзлюбил Сталин. В 1937 г. после ареста Тухачевского и др. в одну ночь на окраину Москвы были переведены все военные учреждения. Институт атомной энергии стали строить поближе к военным.

При Хрущеве все улицы в этом районе стали называть именами военноначальников.

Именно в этом институте я впервые увидел фотографию А.Д.Сахарова.

Андрей Дмитриевич Сахаров. Это было время, когда Сахарова после травли сослали в Горький. О нем мы знали только из передач зарубежного радио, которое безбожно глушили. Как он выглядит мы тоже не знали, т.к. существовала только малюсенькая фотография в Большой Советской Энциклопедии. В институте атомной энергии сняли со стен все его фотографии. Но одну фотографию в каком-то корпусе не углядели. Там на общей фотографии было изображено, как Сахарову вручают какую-то награду.

В то время я часто ездил в институт атомной энергии. Естественно, я расспрашивал сотрудников этого института про Сахарова. Вот они мне и сказали, как можно увидеть фотографию Сахарова – пойти в некоторый корпус, войти в вестибюль, незаметно скосить глаза на правую стену и найти 3-ю слева фотографию (порядковый номер м.б. и другой, я точно не помню). Ни в коем случае не останавливаться и не рассматривать фотографию пристально. Так я увидел фотографию Сахарова.

Помню, как 11—17 сентября 1981 г. наш неформальный коллектив собрался на семинар в Киргизии (поселок Бозтери на Иссык-Куле)

Директор ОКБ института космических исследований Курмангалиев – очень приятный простой человек. Родом он из этих мест. «Подлинный киргиз, но не породистый», – как сказал он.

Киргизы в деревне очень вежливы: идешь по деревне, здороваются.

Из баек. На Сахалине в каком-то городе была столовая №9, ею руководил кореец и кормил всех корейскими блюдами. Все, кто знал об этом, специально приезжали попробовать корейскую кухню. Захотели поехать туда и космонавты. Но поскольку внешне столовая была очень захудаленькой, местные власти ее закрыли: меньше стыда и хлопот. Так космонавты и не попробовали корейскую кухню.

У участников совещания выработали условный рефлекс. Созыв на еду осуществлялся передачей по радио песни «Дай, дай, дай, дай…». Один раз включить забыли и почти никто не пришел на обед.

На товарищеском ужине кормили дунганским салатом. Дунгане – китайские мусульмане.

Здесь живут корейцы, выселенные сюда в конце 30-х годов с Дальнего Востока.

Разговор с русским инженером, выросшим здесь и здесь работающим. Сильно развит национализм. Все административные должности занимают киргизы. Их заместители – русские, евреи, украинцы. Они-то и ведут основные работы.

В один из дней мы уехали на пикник в горы. К нам на лошади подъехал старик-киргиз, чабан.

– Какая сегодня будет погода? – спросил один из нас.

– Хорошая.

– Откуда Вы знаете?

Мы думали, что он нам расскажет про народные приметы. Однако ответ его был обескураживающе прост.

– По радио сказали.

Здание института космических исследований очень похоже на универмаг «Москва» – коробка-параллелепипед. В начале рабочего дня перед узкой проходной выстраивается большая очередь сотрудников института, чтобы протиснуться в это узкое горлышко. Однажды какой-то киргиз вместе с толпой проник в этот секретный институт, поднялся до самого верхнего этажа и спросил кого-то: «А где же здесь продажа товаров?».

Теперь я расскажу про всякие бессмысленные «развлечения». Например, так называемая экономическая учеба. Суть её заключалась в том, что в каждое подразделение выдавался план мероприятия и список литературы. Сотрудники оставались после работы и должны были разглагольствовать на темы семинара. А поскольку сотрудники в основном были женщины, головы их были забиты другим – успеть взять ребёнка с продлённого дня, «достать» что-либо из еды, накормить семью и пр.

Поэтому я организовывал семинары так. В материалах к семинару отмечал отрывки, которые надо прочитать тому или другому сотруднику. Они их зачитывали вслух и занятие заканчивалось минут через 15. Формализм так формализм. Но были и начальники, которые подходили к этому делу серьезно и мучили своих сотрудников по часу и больше.

Ещё смешной почин – бригады коммунистического труда. Членам бригад выдавались красные книжечки (сколько денег на это уходило!!!). Поскольку это тоже была формальность, я постепенно принял в члены бригад коммунистического труда всех сотрудников, кроме себя. Но в конце концов пришлось принять и себя. Но скоро этот почин скончался.

И уж совсем забавным был почин с коэффициентами качества. Каждому подразделению выдавался на месяц отпечатанный типографским способом бланк. Он представлял из себя таблицу, в которой надо было в процентах отмечать у каждого сотрудника «коэффициент снижения качества», т. е. какую работу в этот день он сделал не совсем хорошо. Например, программист в этот день сделал пять ошибок (замечу, что при написании программ задача программиста и заключается в поиске своих ошибок). В результате сотруднику в этот день снижается качество работы, например, на 3%. Если за месяц набирается более 25%, то этому сотруднику снижается премия.

Я выбрал одну женщину и сделал её ответственной за заполнение этой таблицы. Перед ней я поставил такую задачу – смотреть на эту таблицу, как на ковер и, не глядя на фамилии сотрудников, в разные дни проставлять эти коэффициенты, но так, чтобы сумма их за месяц была меньше 25%, а сотрудникам сказал, чтобы они не смотрели в эту таблицу, так как к работе это не имело никакого отношения. В результате проверяющие не делали нам никаких замечаний. Но и этот почин в скором времени скончался.

Ну и ещё одно – личные творческие планы. Опять же туда надо было вписывать всякую ахинею. Я придумал такой пункт «выполнить конкретную работу на три дня раньше много раз переносимого срока». Правда, этот пункт был только устным и не вписывался в план. У всех был только один пункт для творческого плана – добросовестно выполнять свою работу. Чтобы не отвлекать сотрудников от своей работы, я писал за них творческие планы, придумывая всякие формальные пункты.

Случались и забавные случаи.