Текст книги "Антихакер"

Слава четко помнил те рассуждения: «Так, в принципе, если я не отклонился сильно (а он прям сильно старался не отклоняться), то тачка должна быть где-то рядом». Он снова посмотрел по сторонам и оценил, сколько дороги просматривается до ее изгиба с каждой стороны. Слева поворот был ближе, метрах в пятидесяти. «Бегу туда, шансов, что машина там, больше. Все-таки не пополам, может, хотя бы шестьдесят на сорок».

Беглец бросился по дороге, каждую секунду надеясь увидеть заветный «Хендай». Но, пробежав метров триста, он так ничего и не встретил. Время шло. Каждая потерянная минута приближала срок его заключения. Может быть, трупы уже обнаружили, и сейчас завертится сложный механизм репрессивной машины государства. Слава решил: «Вот этот поворот последний, и бегу назад». Но за поворотом, щурясь трещиной на лобовом стекле, приткнулся к обочине его родной «Гетц».

«Ну я, блин, почти попал», – подумал Мирошниченко, забираясь в машину. С тех пор отход он репетировал всегда особенно скрупулезно. До убийства всегда есть право на ошибку, можно все отменить и перенести. Но после выстрела любой прокол стелет жесткую шконку на лучшую половину жизни.

Мотор взревел, и в ярком свете фар метнулась лесная зверушка, убегая подальше. Теперь он понесся к трассе, где, проехав пару километров, свернул на дорогу в садовое товарищество. Там он загнал автомобиль на заброшенный участок, который заприметил при объезде ближних дач, и отсиделся до утра. Пистолет к тому времени уже начал ржаветь в заброшенной, никем не обслуживаемой обочине. Пропитанная кровью одежда дождалась в багажнике вечера, когда он достал ее из полиэтиленового пакета и сжег в печной топке.

Пегий приехал передать деньги в пятницу. Славе казалось, что он уже отошел от событий ночи вторника, и, бравурно скаля зубы, он распихивал пачки с пятитысячными купюрами по карманам.

– Ты как Дориан Грей, – произнес Пегий.

– Что за Грей?

– Недавно кино выходило, посмотри. Интересное.

– Грей так Грей, – произнес он.

Больше сам Пегий ни разу не встречался с Мирошниченко, задачи и деньги всегда приносили его бегунки. А фильм Слава посмотрел, когда его пацаны вдруг стали звать его Греем вместо Славика. Понравился. Но Слава понимал, что он не заслуживает этого имени. После того как он навел пистолет в лицо человеку и нажал на курок, он перестал быть прежним. Это лицо с черной дырой в башке являлось почти каждую ночь, смотрело пустым взглядом. Славе перестали быть нужны друзья и их уважение, черт бы его побрал. Как-то не до смеха сразу стало. В одиночестве глушил односолодовый виски и думал, что дальше. И квартиры этой, на крови, не надо было. И никому теперь не открыться и носить в себе ту комнату с мертвыми телами всю жизнь.

И вот уже девять лет Славик Мирошниченко шагает по этой мрачной дороге, не в силах сойти и не в силах примириться с собой по-настоящему, а не только в алкогольных слезах. Так что никакой он не Дориан Грей. Хотя другие и видят его успешную картинку, черный внедорожник, тренированную в зале поджарую фигуру, его баб с накачанными губами и сиськами, но настоящий его портрет стоит не в кладовке, он перед ним в зеркале каждый день. Дьявол. Гореть ему в аду.

Грей не задался вопросом, зачем Пегому понадобился этот инвалид-затворник. Как, впрочем, и во всех остальных заказах. Чем меньше он знает жертв и мотивов их убийства, тем лучше. Имя Марк Озеров тоже ему ничего не говорило. Его проблема – это подобраться к клиенту и выпустить пулю ему в голову. И здесь заказчика уж пусть не волнует, как это произойдет. Так правильно работает капитализм. Деньги – товар. Каждый на своей половине уравнения.

В этом проекте Грей видел легкий куш. Ценник на его услуги всегда постоянный. Тысяча красных бумажек с видами Хабаровска плюс затраты. А риска в выполнении задания за два дня наблюдения он не смог найти. Территория поселка хоть и обнесена забором из профлиста, но это больше от собак. Калитка не закрывалась, а со стороны леса забор вообще был не достроен. Да и что ему стоит просто перебраться через двухметровое ограждение. Камер в поселке не было, стояла одна на въезде, видимо, фиксировать номера на случай жалоб на несанкционированный вывоз чужих вещей. Охранник из КПП выходил только в ларек, при этом оставляя шлагбаум открытым, чтобы не задерживать проезд случайно. Путь на участок к жертве тоже преграждал невысокий профлист, а пластиковые окна без решеток были почти как открытая дверь. Уж он-то умел с ними разбираться. Инвалид жил один, без животных, если Слава сделает все тихо, то может пройти несколько дней, пока на его труп кто-нибудь наткнется.

В два часа ночи в четверг Грей перемахнул через забор участка своей цели. За занавешенным окном гостиной работал телевизор, освещая августовскую ночь. Что ж, жертва не спала, с другой стороны, это не могло остановить убийцу. Ждать, пока тот уснет, это риск быть обнаруженным. Его преимущество – это скорость и незаметность. И что может противопоставить колясочник вооруженному опытному киллеру?

Грей обошел дом и, приставив небольшую стремянку, которую он купил вчера на строительном рынке поблизости за наличку, поднялся на уровень окна. Сноровистыми движениями убийца вскрыл окно и, распахнув его, забрался внутрь. Стол и куча компьютерных девайсов указывали, что это рабочий кабинет. Очень удачно. Не придется потом искать. Бесшумно он выскользнул из комнаты и прошел коротким коридорчиком на шум футбольного стадиона и монолог комментатора. Выглянув из-за проема двери, он приятно удивился: диван был так расположен, что зритель сидел спиной к проходу, и затылок приговоренного Марка Озерова был перед ним в трех метрах. Телевизор не был включен громко, но постоянный гам скрывал все мелкие чужие шумы.

Грей снял пистолет с предохранителя. На этот раз это был «ГШ-18» с глушителем. Современный и легкий образец тульской оружейной школы. С каждым пистолетом, конечно, нужна особая сноровка, но попасть в упор можно хоть из трофейного семидесятилетнего браунинга. Слава выбрал этот пистолет сейчас именно из-за самого тихого выстрела. Если повезет, то его не услышат за пределами дома вообще. Он резко вышел из дверного проема, поднимая пистолет в вытянутой руке, быстро приблизился и поднес дуло к затылку на расстоянии пяти сантиметров. Выстрел бахнул как самая огромная хлопушка в Новый год. Если бы кто-то еще был в доме, то он бы подскочил в своей кровати, но за пределами здания на него могли и не обратить внимания. На белой форме футболистов человеческая кровь выделялась особенно красно. Жертва свалилась на диван, перекрашивая светлую бежевую обшивку в грязно-коричневую с абстрактными подтеками.

Грей обошел диван, доставая фотоаппарат. Лобовая часть лица была разворочена вылетевшей пулей. На Славу смотрел изуродованный обломок человеческой головы. Наверное, так и будет выглядеть его ад. Когда все уничтоженные им люди встанут вокруг своими искореженными и полусгнившими телами и будут вечно пытать в стремлении найти отмщение.

Сделав фото, Грей пошел тем же путем, что и пришел – через кабинет. В кабинете он достал из кармана фляжку на двести миллилитров и облил стоящие компьютеры и стол бензином. Щелкнул зажигалкой и бросил на стол. Пламя тут же разбежалось по нему, с аппетитом пожирая все, что на нем лежало, сразу перекинулось на черные корпуса компьютеров. Слава поднялся на подоконник и спустился по подставленной лестнице. Он не заметил какого-то движения в соседних домах. Правильно, третий час ночи – надо спать, завтра на работу. Перемахнул через две ограды, взял припрятанный около забора электросамокат и бесшумно укатил в сторону трассы. Там в незаметном небольшом закутке стоял подержанный «Хендай» с поменянными на случай возможных камер номерами. Он поехал не в сторону Екатеринбурга, а от него, в Дегтярск, где загодя снял квартиру на месяц.

Через неделю Слава улетит в Дубай, чтобы попытаться раскаленным пустынным солнцем согреть холодную пустоту в области сердца.

Часть вторая
Ян

Глава 13

Жизнь юного скрипача в Кемерово начала двухтысячных была похожа на фильм про разведчика в тылу врага. Перед Яном несколько раз в неделю стояла задача перенести донесение в форме скрипичного футляра из штаба в окруженный гарнизон за линией фронта. Роль штаба играла двухкомнатная квартира его семьи, а гарнизон отважно держался в здании музыкальной школы. За территориями этих помещений мальчика могли спасти только продуманный расчет и мимикрия под резидентов этой земли, посыпанной черным углем, как праздничный торт шоколадом. Но, к несчастью, он отличался от местных всем. Копной светлых удлиненных волос, белой чистой рубашкой и отглаженными стрелками брюк, тонкими шеей и пальцами, даже нездешним, почти что вражеским именем.

Имя Ян придумала мама, сама дочка спецпереселенцев из Литвы с польской фамилией Шиманские. Она всеми силами пыталась сохранить свою европейскую эссенцию в самой глубине нищей варварской Азии, хотя родилась уже здесь в угольном крае и ни разу не выбиралась на родину предков. От фамилии отца Яна она снисходительно отказалась. Так что какое-то время Яну Рощину удавалось скрывать в школе родственные связи со странной училкой химии Лаймой Томасовной. Но сущность-то не скрыть.

Когда город сбычился в девяностые, мама отодвинула Рощина-старшего от воспитания ребенка. Бравому шахтеру оставалось только с сочувствием наблюдать, как вместо секции бокса ребенка записали в музыкальную школу, а на его кровную зарплату покупают не баскетбольные кроссовки, а классические туфли.

– Как он в них убегать от школьной шпаны-то будет? – негромко сетовал Боря Рощин на кухне. Но в открытое противостояние не переходил. Понимал превосходство жены в интеллекте и жизненной силе. Уж если та что-то решала, то добивалась. С ним только промашка вышла, незапланированный Ян связал их жизни, почти параллельные до него. Это ж надо залететь с первого секса!

– В школе я найду, как его защитить, а вот если он за тобой на всю жизнь в шахту полезет, как все его одноклассники, это будет намного хуже пары временных синяков, – парировала Лайма, и Боря затыкался. Он погрыз шахтерский уголек сполна – до сухого кашля, посидел на рельсах и вдоволь постучал каской по серым булыжникам Красной площади, требуя зарплату, за которую он и забил свои легкие этой черной пылью. В свои тридцать пять Рощин похоронил уже с десяток ровесников, которых вынесли из заваленных забоев. Нет, не хотел он такой жизни для своего отпрыска.

Вот Ян и ходил со скрипкой в руках, как с миной, готовой в любой момент взорваться вражеским гоготом, ударом или плевком. Хорошо хоть музыкалка была в стороне от средней школы, и ему не приходилось маячить с компрометирующим инструментом на виду одноклассников. Но те все равно видели, что он не подходит им, говорит как будто не по-русски, делает уроки и по-настоящему читает «Кавказского пленника» непонятного Толстого, ну, ладно хоть «Му-му», там хоть придурковатый Герасим. А у Толстого даже поржать не над чем. Да и самое главное, для чего это? Веселее просто щемиться от взгляда русички или пробормотать что-нибудь типа серьезное под смех класса и унести домой вымученную тройку.

Пацанва попробовала зажать Яна в туалете после урока, на котором он единственный получил пять.

– Ты че, лучше всех, чо ли? – пихали под ребра маленькие кулачки.

Но неожиданно в туалет ворвалась Лайма Томасовна и резко объяснила, что молодой человек действительно лучше их всех, вместе взятых, он надежда их заведения, и кто хоть раз попадется на физическом воздействии на Яна, вылетит из школы, как мешок объедков из мусоропровода.

Понятно, что такая защита сверху не привела к росту популярности своеобразного ученика. Она оградила от побоев, тычков, а также взаимной школьной привязанности и дружбы. А когда одноклассники проведали, что химичка еще и мать их белой вороны, вначале совсем превратили Яна в изгоя, но потом поостыли, так как осознали, откуда взялись его странности. В таком состоянии от скрытой агрессии до незаметного пренебрежения и сосуществовали будущие шахтеры и кассирши «Пятерочки» с подрастающим интеллигентом, у которого, в их понимании, будущего не просматривалось.

Ян сначала остро переживал свое одиночество. Даже как-то постригся под машинку, чтобы не выделяться. Но это вызвало только буйный хохот со стороны всего класса, который не воспринял его жертву как знак примирения. В конце концов все смирились с текущим положением вещей, Яна даже стала радовать его единоличная свобода, которая вместо дебильных игр в «Чуханку» позволяла ему читать все более серьезные книги и делать успехи в игре на скрипке.

Но настоящее событие произошло в день его четырнадцатилетия. Родители подарили ему личный компьютер. Они раскошелились. Возможно, мама снова решила, что это позволит сыну исполнить ее европейскую мечту и свалить из уездного города, а может, отец просто пришел в магазин один. Он никогда не считал денег и если мог себе позволить, то позволял самое лучшее. Это был четвертый пентиум с оперативкой в двести пятьдесят шесть мегабайт и жидкокристаллический семнадцатидюймовик «Самсунг». Ян даже спросил про себя: «Боже, чем я заслужил это?» Друзья после обретения такого цифрового счастья стали лишними тем более.

За полгода уничтожив легионы муравьиных львов и хэдкрабов в «Халф-Лайф-2», Ян настрелялся и перешел на сторону кодеров. Благо, интернет-модем, громко звеня, подключал его к блогам программистов и фанатов цифровой революции. Читая публикации Склярова и Сегаловича, Ян Рощин проникался пониманием, что сегодняшняя реальность перестанет существовать уже через несколько лет: компьютеры и программы заменят все и во всех сферах жизни и кодеры будут править этим миром. Скрипка была заброшена. В новой реальности музыку будет гениально исполнять механическая рука с искусственным интеллектом. От шести лет терзаний струн смычком остались мозоли на подушечках пальцев левой руки и ник «SibeliuZ» в сетевых форумах. Когда школа была закончена, пусть без золотой медали, но с «отлично» по всем точным наукам, у Яна не было сомнений, куда ехать и на кого учиться. Мама была счастлива.

Оказалось, в стране много талантливых детей, и школа в спальном районе Кемерово не может быть показателем гениальности. Но Рощин хоть и с трудом, но пролез в Бауманку на бюджет. В убитой общаге Бауманского университета на Измайловской все было по-другому, чем дома. Неудобная панцирная койка, отсутствие личного пространства, необходимость думать, что купить на ужин и на что. Денег, которые присылали родители, катастрофически не хватало на сытую жизнь, а стипендию можно было даже не принимать в расчет. Требовалось найти дополнительный источник заработка. Поэтому после первой сессии, чуть уверовав в себя, Ян стал искать работу.

Скилов, чтобы устроиться программистом на полставки, первокурснику еще не хватало, поэтому, скроля «Хедхантер», он зацепился взглядом за вакансию официанта на ночные смены в пятницу и субботу. Зарплата за смену как месячная стипендия. Возможно без опыта. Знание английского приветствуется. То, что это были смены в казино, его не испугало. Казино ведь не публичный дом.

Как ни странно, Рощин прижился в новом для себя месте, совсем не имеющем общих тем с его будущей профессией. Работа была несложная, игроки не хотели особо есть, предпочитая напитки: кто кофе, а кто водку. Вот он и разносил с девяти вечера до четырех утра жидкости разной крепости, борясь со сном. То время Ян запомнил как вечный недосып. Он мог заснуть в любой позе, в самом странном месте. Панцирная койка в общежитии стала пределом его мечтаний. Но денег хотя бы стало хватать и на еду, и даже на одежду.

Наблюдая за порядками в заведении, глубже знакомясь с другими официантами и дилерами, слушая их байки во время перекуров, Ян осознал, что выигрывает только тот, кто задает правила. Все эти тысячи игроков приходили в надежде срубить легких денег. Думали, что им может повезти. Но машина казино была настроена так, что не могла проиграть. И когда клиент попадал в зал, то принимал эти законы и никак не мог их обойти. Сотни камер и глаз инспекторов следили за посетителями: профессиональные шулера, задиры и другой неадекват – все те, кто мог помешать мягкому ходу игрового бизнеса, давно были занесены в базы и выводились охраной за несколько минут. Теория вероятности всегда была на стороне заведения, а зачастую одноруких бандитов еще дополнительно подкручивали, чтобы вероятность выигрыша была еще меньше. Это позволяло зарабатывать еще быстрее и наливать бесплатные шоты, чтобы клиент расслабился и не замечал, как его денежки блестящей рекой текут в карманы владельцев.

Конечно, случались и выигрыши. Однажды под самый конец смены игрок за рулеточным столом отхватил большой куш. Он был пьян и схватил Яна, который пытался унести пустые рюмки, за руку.

– Друг, помоги добраться до такси.

Ян посмотрел на крупье, тот невозмутимо отсчитывал фишки. На вид тысяч тридцать долларов. Людей в зале уже почти не было. Игрок встал на непослушные ноги и рассыпал фишки по полу. Ян оставил поднос с посудой и опустился на колени, чтобы помочь их собрать. Пит-босса в зале уже не было. После нагруженных часов пик управляющие старались уже отсидеться в своих кабинетах. Рощин собрал выигрыш и отнес в кассу, поддерживая клиента. Тот небрежно запихнул пятилетнюю зарплату шахтера в задний карман джинсов.

Ян сопроводил мужчину до гардероба и помог натянуть дубленку, не переставая смотреть на торчащие из кармана доллары.

– Доведу до такси, – сказал охраннику и почти что потащил удачливого клиента к караулившему у входа такси. – Вам куда? – почти закричал ему в ухо.

Втащив мужчину на заднее сиденье синей «десятки», он назвал водителю адрес и уже было хотел возвращаться, но увидел хищный взгляд таксиста на спящего пассажира, решился и уселся на переднее сиденье рядом.

– С ним поеду.

Ехали минут сорок. Когда добрались до места, Ян растолкал игрока.

– Давайте за такси рассчитаемся.

Тот вроде стал получше, подремав сзади. Адекватно нашел бумажник во внутреннем кармане пиджака и отдал Яну три сотни. Ян передал таксисту две купюры:

– Подожди меня, сейчас в Измайлово поеду.

Он помог мужчине выбраться и довел до двери подъезда. Холод проник в него, одетого в одну рубашку, зубы заклацали, и, весь уже трясясь, Ян спросил:

– Ваш подъезд?

– Мой, – ответил мужчина. – Спасибо, друг. Что-то меня клинануло в вашем «Карнавале». Подмешиваете чего-то, что ли?

Ян презрительно посмотрел на него. С фига ли он тут мерзнет, чтобы еще выслушивать какие-то намеки.

Вдруг клиент что-то вспомнил и быстро хлопнул себя по заду. Нащупал выпирающий карман и довольно вытащил долларовые купюры.

– Держи, – он схватил несколько купюр и протянул Рощину. – Заработал.

Рощин взял деньги и побежал к ожидающему такси.

В тот день Ян получил семьсот долларов. У мамы месячная зарплата в школе была примерно четыреста. А что он сделал? Просто честно проводил пьяного клиента до дома. Ладно, это просто повезло, может. Второй раз так не пропрет. Хотя клиенты и оставляли чаевые, особенно когда выигрывали, но они пилились на весь персонал, и для Рощина, работающего всего две смены в неделю, выходило не сильно заметно. Но семьсот долларов заставили задуматься.

Он видел разных игроков: и тех, кто проигрывал сто долларов и считал это концом света, и тех, кто, попивая виски и шутя, оставлял за игрой десятки тысяч. Кто эти люди? Почему он и его семья вынуждены выживать, а кто-то, не стесняясь и не сожалея, прожигает за вечер зарплату целого завода?

Мать всегда говорила Яну: «Учись, получи интересную и востребованную специальность, стремись, работай усердно, и тебя будут ценить, высоко оплачивать твой труд, и сможешь в итоге добиться всего». Но контингент казино вдрызг разбивал эти здравые в целом слова. Эти слова подкреплялись сотнями фильмов и песен, прославляющих честный труд, вдалбливались с разной степенью убедительности начиная с детского садика. Но в казино приходил известный депутат, закрывался в вип-кабинете и на блатном жаргоне шпынял обслугу заведения, не выказывая ни образования, ни интеллекта. Наоборот, все знали про него: на каком денежном потоке он сидит, кому заносит и какие вопросы разруливает. Что-то не было в его формуле успеха усердной учебы и стремления быть полезным обществу. Скорее, наоборот.

Математический, структурный ум Яна отчетливо схватывал это несовпадение. Но видеть и понимать – это разные сущности. Он долгое время объяснял себе эту несправедливость какими-то случайностями или неправильной выборкой личностей в таком месте, как казино. Но вот в какую-то из ночных смен, когда валишься от необходимости быть на ногах и омерзения от услужливости хамам, он яркой кометой осознал схему обмана. Она вдруг стала ясна ему, пусть и в крупных штрихах, без деталей.

Государство так настраивает жизнь людей, чтобы они тянули свою лямку за кусок хлеба и идею. Как здесь, в казино. Сколько бы он ни бегал между столами, разнося алкоголь и сигары, у него никогда не будет шанса сесть за первый игровой стол с топовыми ставками. Как и игрок, который приходит сюда не за эмоциями, а за деньгами, никогда не обыграет заведение. Система всегда работает против и работает безжалостно.

Есть только одна возможность изменить эту ситуацию. Перестать позволять системе управлять собой. Забыть все незыблемые правила: что можно, а что нет, закачанные с детства на жесткий диск любого гражданина. Только тогда он сможет прийти сюда и дать волю азарту, ставя по-крупному. А может, и купить это место или любое другое, где будут работать уже его законы.

Его ноги подкосились от раскрытия плана, который всегда лежал на самом видном месте. Он почти что бросил свой поднос с бокалом виски на пол, чтобы тут же развернуться и выйти из игры, проигранной еще с раздачи фишек. Но плана, на что купить еду на следующей неделе, не было. Поэтому Ян выпрямился и отнес напиток клиенту. И занимался этим еще до летней сессии, не видя возможности спрыгнуть с чужого бесконечного конвейера.

Но Рощин уже поставил себе задачу. Стать тем, кто придумывает правила, а не исполняет их. Расспросами и разговорами среди однокурсников и обитателей общежития он нашел человека, который, может, и не учится, а живет в их общаге, нигде вроде не работает, а на отсутствие денег не жалуется. Корпус Б, триста пятнадцатая комната.

Ян дошел до блока, рассматривая облупившуюся краску на стенах. Дверь в комнату триста пятнадцать была новая, металлическая, с блестящими хромом ручками. Единственная такая среди остальных деревянных побитых временем и ногами пьяных. Со страхом Ян постучал, для мотивации представляя образ того самого матерящегося нетрезвого депутата – он ведь борется, чтобы больше никогда не видеть его вживую.

– Кто там? – выкрикнули из глубины.

– Ян, – прямодушно ответил Рощин.

– Что надо? – снова издалека.

– Заказ.

Через несколько секунд дверь приоткрылась. На Яна смотрел человек непонятного возраста. Вроде молодой, но неопрятная борода с остатками какой-то пищи меняла это впечатление. Черная футболка, на ней улыбающийся желтый значок ЛСД, тоже как будто выглядывал в коридор в поисках приключений и фана.

Он осмотрел Рощина снизу вверх, оценивая, видимо, возможность заработка.

– Ящик у подружки сломать?

Ян для убедительности достал из заднего кармана джинсов стодолларовую купюру, сохраненную еще с семисотдолларовых чаевых клиента, и хлопнул ею о косяк двери.

– Можно и ящик, если сумеешь.

– Ну заходи, – улыбнулся хозяин комнаты широко, под стать смайлу на футболке. – Наличку мы любим.

Комната была того же размера, что и Яна, но заставлена огромным столом с компьютером и большим монитором, столиками с проводами, сетевыми и видеокартами, роутерами и другим, неизвестным Яну оборудованием, тумбами со старыми мониторами, пустыми стойками под цифровую технику, пока что пустыми. Видимо, хозяин хотел прибраться в этом бардаке, но не успел. Или его все устраивало. Окна были завешены плотными шторами. Как в казино, чтобы не наблюдать течение времени. Тусклый свет исходил лишь от монитора и полок, подсвеченных светодиодной лентой, на которых грудой лежали диски с играми.

Хозяин сгреб на пол с черного кожаного дивана пакеты от чипсов, обертки «Сникерсов» и пустые пластмассовые бутылки с этикетками «Кока-кола» и жестом предложил Рощину сесть. На сером линолеуме хлама было столько, что новая порция просто растворилась в нем. Но владелец комнаты, не замечая беспорядка, представился:

– Василий.

– Ян, – снова произнес Рощин.

– Кто тебя ко мне отправил?

– Просил не называть, – смутился Ян. На самом деле он подслушал о местном хакере в кухонном разговоре.

Василий прищурился, соображая, верить или нет. Но в итоге махнул рукой:

– Валяй, что надо?

– Хочу научиться взламывать.

Смайл на футболке как будто заржал вместе с ее владельцем – так затрясся живот Василия.

– Ну ты даешь. На фига мне это надо?

Рощин полез в карман и достал еще банкноту в сто баксов.

– Почитай лучше книжек.

– Таких курсов нет нигде, а я бы хотел поучиться у гуру.

– Гуру? – Василий снова захохотал, но уже довольно. – Кто так меня мог назвать? Ты местный?

– Нет, из Кемерово.

– Я не про это. Общажный?

– Да, из первого корпуса.

– Откуда у тебя баксы?

– Подрабатываю.

Хакер на минуту задумался и вяло произнес:

– Хорошо, тысяча, и готов показать тебе азы.

– Семьсот, – Ян пошел ва-банк. Он не растратил тот ночной куш по мелочам, а сохранил, дожидаясь возможности. Похоже, это она.

Василий, видимо, решивший убрать малолетку очевидно неподъемным запросом, внимательно посмотрел на настойчивого парня. И улыбнулся в бороду:

– Ладно, Кемерово, сибирякам скидка. Плюс наведешь порядок здесь. А то засрано все. Крысу положить некуда.