Текст книги "Демон на Явони"

Некоторые стояли и крестились, кто-то пытался остановить, а когда баба Шура заявила, что и сама вполне может порчу навести, кто-то крикнул, что нужно вызвать милицию и батюшку, отца Иоанна, дабы прихлопнул кадилом и анафему объявил, но вышло все по-другому.

Смысловский решил вопрос затыкания рта разошедшейся сплетнице весьма своеобразным, но действенным образом – вынул тысячерублевую купюру и сунул ей в руку со словами благодарности. Ход, оцененный всеми, хотя и не принятый нормальным для морали здешних мест, возымел настолько сильное действие на нее, что она резко замолчала, но быстро спрятав денежку, запричитав, ускорилась в сторону своего лоточка. Оба мужчины воспользовались замешательством, исчезли в толпе и направились в сторону машины, которую демянец приготовил для путешествия.

Тем временем, Роман рассуждал сам в себе, будто разговаривая еще с двумя личностями, одна из которых могла показаться внутренним голосом, а вот третья, звучала настойчиво и с позиции силы. К ней он обращался «мама», с обидой вспоминая, чего его лишила ее болезнь.

– Мама! Мама! Ну что ты все ругаешь меня?! Я делаю, что могу…, знаешь, как трудно мне дается твое отсутствие… Как же мне не хватает тебя и наших…

– Ты сам виноват! И это я тебя могу обвинять… Теперь все зависит от тебя! Нужно сделать то, что я говорю, и все вернется. А ты девку загубил, а дитё её не достал! Ты неудачник! Я привела к тебе двух девочек, что ты с ними сделал? Убил их со страху! А надо было запереть и держать до нужного дня! Ты даже ребенка боишься!

– Но они такие чистые и безвинные…, я не могу этого выдержать, они пугают меня своими взглядами – они ни такие, что участвовали в наших оргиях!

– Такие и нужны! Какая польза мне от жертвы нечестивцев?! Только целомудренные, хорошо бы набожные, чтобы в церкви помогали, молитвы читали – я люблю таких!

– Да где же их взять? Ищи…, хорошо, еще раз подскажу: есть одна бабка с внучкой, очень они нуждаются, но скромны и смиренны. Я хочу и ту и другую!… – Роман не был в восторге от таких постоянных разговоров и, более всего, по причине нелюбви насилия над своей личностью, он не переносил, когда ему указывали, что и как делать, ненавидел делать ничего из того, что ему самому не нравилось, но не было ничего чтобы он желал больше, как свою мать!

Третий голос, его собственный внутренний, осторожно вставил пару фраз:

– Почему нельзя все упростить? Почему нельзя принести эти проклятые жертвы, скажем, в подвале дома? Зачем искать капище, тащить туда детей, и именно там убивать их?! Зачем так все усложнять?

Я вообще боюсь всего этого, можно попасться ничего не успев сделать, убитых детей ищут, а я даже из подвала их боюсь вытащить, вдруг кто-то увидит! Я не хочу лазать по этим лесам, болотам, я хочу любить свою мать, как прежде и совсем не верю, что после всего, она вернется во всей красе! Да я попадусь раньше! Да и после всех этих жертвоприношений меня будут искать еще сильнее. Я уже чувствую, как они приближаются… – я не хочу!

– А тебя никто и не спрашивает! Я мать! Я знаю, как и что нужно! Хочешь, чтобы я вернулась в прежней красе, хочешь, чтобы делала все, что тебе нравилось? Хочешь меня?

– Очень…

– Тогда заткнись, нет другой дороги – я тебя веду, и я никогда не ошибалась, и не делай так, чтобы я думала, что ошиблась только однажды – в тебе. Если бы ты не отказал мне в просьбе, все было бы до сих пор…

– Но я не хотел с этим бугаем, я хотел с тобой…

– Чем глубже и больше разврат, тем более расположен дух разврата и тем больше дает наслаждения… Ты отказал ему и он отнял нас друг от друга!… – Роман застонал, переживая разлуку с любимой, настолько громко, что услышавший Олег, укладывающий купленную провизию в багажник «Газели», испугался:

– Рома, что там с тобой?

– Да…, да ударился о ручку…

– Ничего себе ты ревешь! Давай поосторожнее, у меня нет желания тебя на себе таскать…

– Да я просто о маме…, все-таки несколько дней она будет одна…

– Ты ж сказал, что сестра приехала… – На самом деле никто не приезжал, да и сестры не было, но «мать» строго настрого приказала не беспокоиться о себе, сказав, что с ней всегда есть те, кто о ней заботятся, даже лучше, чем сын.

– Это да, но я же сын… Я очень люблю ее…

– Ну это и не удивительно… Ладно, давай запрыгивай, двинем уже, а то никуда до темноты не успеем.

Смысловский жил в Демянске уже скоро, как три месяца, на дворе стояла поздняя весна, но в лесу еще, кое-где снег еще оставался, хотя и почти весь стаял. По словам проводника – это было подходящее время: трава только тоненьким ковриком легла – все видно, ни мошки, почва подсохла, листвы большой пока нет, поэтому солнечным лучам не будут мешать кроны деревьев, только хвойных:

– Половодье уже спало, так что в самый раз.

– А баба Шура эта…, врет ведь… – Олег, застыл, собираясь, было, повернуть ключ в замке зажигания. Какое-то интуитивное чувство тошнотворно отваживало его от этой поездки, а такие фразы, тем более, как эта сказанная утвердительно, будто утверждающий это, знал доподлинно, что и как происходило на самом деле со всеми этими ведьмами, колдунами и прочим:

– А тебе от куда знать?… – Рома посмотрел совсем не присущим ему жестким, даже наполненным жестокостью и нелюдимостью, взглядом черных глаз, поэтому и по выразительной мимике лица, проводник ожидал, что-то наподобие: «Смерд, на колени!», но будучи рода не трусливого, не отводя своих, обрезал:

– Смотри зеньки не обломай!… – Гробовщик сглотнул моментом пробежавшую по горлу колючую слюну и закашлял…

– Я тебе поражаюсь – вроде бы мужик и мужик, а бывает…, ты не язычник случаем? Может шаман какой или ведун. Этих в наших краях, куда-то под землю затягивает, да так, что и дерьма не остается. Ты лучше сразу скажи… Гробовщик… какой нормальный человек пойдет на такую работу? У тебя жена то была когда? А дети?

– Нет… Ни жены не было, ни детей… Я социопат…

– Оно и видно… социопат… – что это?… Ну хорошо хоть не социалист…

– Мне среди людей… посторонних очень тяжело, потому я и нелюдим…

– А-ааа… Это с детства, что ли?

– Типа того… Травма духовная…

– Хм… Ну ты извини… Ты и правда того… – смотришь, слушаешь тебя и море подозрений сразу появляется…, ладно давай к делу… Вот, что… «Отшельникам» нашим…

– «Отшельникам»?

– Ну да…, есть у нас тут «палочки выручалочки» …, наверное, как и ты «социопаты»… Весточку я им послал, если что выручат. Полиция тоже, если что знает, где нас искать. Но это все вторично. Главное тебе себя в руках держать и от меня ни на шаг. Понял?! Увидел кого, испугало что, хоть черт из пупа лезет, не дрефь, ко мне сразу – разберемся…

– Как это?

– Ну…, места всякие…, гиблые…, газы, растения, аномалии, многое здесь – никак везде… тут даже деревья падают таким образом, что пни на что-то или на кого-то похожие остаются, а может быть и специально это… Не передумал еще?

– Едем…

– Да… Если что задумал сфотографировать… Ай! Забыл предупредить…, нужно было простой, с пленкой фотоаппарат брать, там электроника не везде работает… – Смысловский, кивнув, махнул рукой и, как-то резко углубился в себя, буквально серея на глазах…

Дорога, хоть и асфальтовая из Демянска в Полно-во была в ужасном состоянии. Вторая по значимости артерия района, в принципе, как и первая, давно не ремонтировались, за все от сельчан шишки сыпались на нового главу администрации района. Жители не хотели учитывать вины в этом предыдущего чиновника, двадцать лет ни разу, не задумавшегося об этом, хотя и деньги выделяли, а главное они были!

Скорость передвижения не больше сорока километров в час позволяла насладить окружающим пейзажем, правда такая езда сильно укачивала. Ехать не далеко, но полтора часа вынь да положь!

Первым пунктом была «Ильина гора» со старым храмом Ильи пророка. В общем-то ничего особенного, но:

– И что здесь?

– В деревьке только храм…, а чуть дальше, сейчас через лесок проскочим…, а! ну вот… вот те на древний жальник, еще при царе Горохе тут хоронили…

– До Крещения?

– Конечно после…, но от язычества не сразу и не все отказались, потому здесь жертвенник, но это ты сам копай…

– Ну хоть намекни, где…

– Ну мне батюшка благословение то дал тебя сопроводить, но не больше… Хотя пойдем – Литию мне велено читать на каждом захоронении. Я почитаю, а ты смотри – здесь здоровых валунов много, ищи знаки… – С этими словами Олег, выбрав один из холмиков, встал лицом на восток и начал чтение Литии, читаемую мирянином за упокой души. Прочитав начало, он что-то вспомнив, повернулся и отошел к машине. Взяв крытую лампадку, принес к выбранному месту, разжег и поставил в дупло высоченного пня, оставшегося от небольшого дерева, будто специально для этого выращенного.

Читать нужно было не много и после пяти минут, он поклонился до касания рукой земли и хотел было уже возвращаться, но вспомнив о Роме, попытался его найти, визуально обследуя местность с этого же места. Сразу не вышло и он заволновавшись, затушил лампадку, и отправился на поиски. Передвигался он тихо и скоро обнаружил ползающего на коленях вокруг очередного валуна мужчину:

– Ну как успехи?

– Это последний! Ничего не нашел…

– А что искал то?

– Ключ – камень…

– Чавой-то?… – Шутливо произнес проводник.

– Ну типа жертвенника…

– Ты серьезно…

– Конечно…

– А зачем? Только не говори, что собрался приносить жертву… Кстати, меня нельзя! Я страшный грешник, а приносят в жертву чистых и целомудренных…

– Я знаю…

– Чего ты знаешь? Послушай, друг сердечный, давай-ка не пугай… Чего ты знаешь?

– Да читал где-то, что приносят в жертву чистых животных…

– Тьфу ты… Ну насчет ключ-камня не знаю, а вот Игнач Крест – это вполне возможно… – При этом словосочетании Смысловский вскочил, будто ему в задницу неожиданно воткнули, шутки ради, толстенную булавку:

– Игнач – Крест?!

– Именно…

– Это жжж…

– Ну… Когда татары на нашу землю пришли…, честно говоря, немного им тут дали побезобразничать по сравнению с другими местами – ну а кому гибнуть хочется?! Конечно пару городищ повырезали, но до Новгорода Великого не дошли. Вот в аккурат до Игнач – Креста дошли и развернулись…, правда, это немного в другую сторону… предлагаю по порядку – и туда доберемся.

– Хорошо…

– Ну так здесь все?

– Мама говорит, что все… – Роман, как-то не думая говорил, совершенно занятый другим делом, причем явно не своим, и точно ему не интересным. Голос «матери», все более жестче и авторитарнее звучавший в нем, уже начал восприниматься им несколько другим, с опасением.

Надо заметить, что если еще день назад им попрежнему руководило желание вернуть прежнюю матушку и ушедшие вместе с ней времена с оргиями и развратом, то сегодня он больше уже действовал из-за страха быть наказанным тем, кому принадлежал этот голос. Страх этот зародил в нем мистическую преданность все более проявлявшемуся сюзерену. Он даже не заметил, что, вскочив с коленей, не отряхнулся, при всей своей аккуратности и прямо-таки болезненной любви к чистоте, зато вслушивался внутри себя, начиная чувствовать, какое-то наслаждение от такой подчиненности.

– Какая «мама», здесь только я и ты…

– Это присказка из детства… Не обращай внимание… – Смысловского раз от раза поражали подсказки этого голоса, отводившие любое подозрение. Сам он переставал думать совершенно, отдавая вожжи своего разума овладевающему им духу. Он устал от своей личности, так и е нашедшей что-то важное, боялся подчинить ее кому-то, страшно не любил, как я уже писал, насилия над ней, но следуя этому голосу, он чувствовал, будто роднится ему, постепенно становится им, как ему показалось набирает таким образом полноту свое личности, после чего захотелось стать этим неведомым существом.

– Ну мама так мама… Едем дальше…

Путь лежал мимо «Княжьей горы», которую они уже проезжали, но не акцентировали на этом внимание:

– О! Кстати – «Княжна гора»… Вот тебе почти языческий зикурат. Сто пудов здесь язычники чудили со своими идолами.

– А что это?

– Ну вот тут и был Демон на Явони..

– Так и назывался…

– Так и назывался… Крепостишка тут была мощная…

– Прямо уж и демон…

– Угу… Долго простоял, сильная крепость была, неприступная, язычники ее возвели, ну а христиане уже потом половину тысячелетия продолжали, пока Иван Третий не приказал разрушить.

Роман смотрел на высокую горку, то есть большой холм с совершенной ровной верхушкой площадью около трех квадратных гектаров.

– Аааа… чего там наверху?

– Да сейчас заедем… – Пока «Газелька» ползла вверх, Олег продолжал:

– Легенда у нас есть. Мол прибыл сюда князь с молодой женой, ну и расположился тут вот станом.

Уж не знаю, почему, но невзлюбили эти места его… И вот супруги спали, а вокруг всю ночь кружила птица – оборотень…

– Птица – оборотень?

– Ну да, их здесь пруд пруди… – шутка…, ну вот кружииила, кружииила, перышки роняла, пока одно из них не пало на грудь князю…, короче, не проснулся он больше… Ну вот княжна в печали то и насыпа вот эту вот горищу – по ходу делать ей больше нечего было…, хотя ученые и говорят, что это последствие прохождения ледника, мне вот… больше миф нравится. Есть в нем пару загадок и несколько подтверждений тому… Что то мне подсказывает, что князя этого в жертву принесли здесь, а вот тех, кто это сделал «птица эта» и «прибрала», прости Господи! что бы не повадно было всякой чертятиной заниматься – может болезнь, какая, вот их и засыпали по старой русской традиции: прячь дальше, закапывай глубже.

– Ну а где же жертвенник?

– Чудак-человек, говорю же, скорее всего закопанный, под спудом он. Князь, как и положено на жертвеннике, а остальные, как лучи вокруг него, головами к его телу положенные… – Олег явно загордился собой, сочинив на ходу, как ему казалось, замечательную легенду, которая не только впечатлила гостя, но заставила задуматься. Голос «матери» говорил: «Врет смерд! Жертвы здесь приносились, но глупцами. Не было здесь принесено ни детей, ни целомудренных – пленников убивали, но это разве жертва?! Хочу не просто девственницу, но ребенка! Заставь его говорить правду! Чую – где-то рядом место это. Ищи!». Человек, хоть и слаб душой, но тело еще слабее, нуждается в пище, отдыхе, болеет, а потому и может отвлекаться от страстей его охватывающих. Страх физической боли, собственной гибели, наказания, болезни – все это тормозит его подчиненность злому духу.

– Олег, но ведь это миф?

– Миф, миф, да и я кое-что придумал – но ведь красиво…

– Сам?

– Ну не столько сам. Князей, когда-то так и хоронили… Ну по-разному хоронили, конечно, я читал, что и так тоже. Ну что, не то?

– Нет, поехали дальше. Одна просьба.

– За ваши денежки, что угодно.

– Не ври мне больше!

– Чего именно… – Интонация, с которой Смысловский произнес это, была очень напрягающая, голос его раздался будто из преисподней, а глаза при этом настолько ненавидяще смотрели, что продолжайся это подольше, вполне могли и прожечь…

– Да успокойся ты, Роман Викторович, на земле нашей без шуток то никак…

– Земля землей…, но дух не плоть…

– Ну ладно…, только давай попроще, а то, как в театре тебя колбасит! Ну если тебе в Песково не нравится, поехали в сторону Мамаевшины, там во время Великой Отечественной дивизия СС «Мертвая голова» стояла – там посмотрим. Вообще вот здесь эти Пески… – деревушка, вон она как раз… сюда целый авиамост фашисты проложили, а потом им здесь попец подожгли… Ты смотри, Ром, я тебе все говорю, ты сам думай куда ехать, я твоих желаний не понимаю.

– А Мамаевщина, что там?

– Я же говорю, там дивизия СС стояла – 20000 человек, выжила всего сто семьдесят, они ж все окулисты были…

– Нет, это не то… Это были дураки – искали не то и не там!

– Ну не скажи, немчура воевать то умеет…

– Я не об этом…

– Может «Попово болото»?

– А это что?

– Концентрационный лагерь там, кто туда попадал, уже не выживал, спаслись единицы и то…

– Не то…

– Хорошо. У Велье есть древняя стоянка человека, еще каменный век…

– О! Давай туда…

– Тек-с, это к Осинушке…, кстати, там озерцо очень интересное Хвощно называется – то еще аномальненькое местечко.

– Вот и поехали… – Голова Смысловского была занята не столько выбором, сколько звучавшими в ней наставлениями. В каждом месте, где история человека выглядела зверской и жуткой, гробовщик словно растворялся, в какой-то чуждой живому организму материи. Переставая быть похожим на себя, он только внешней оболочкой напоминал человека, внутри же его души, разума, личности происходило полное перестроение по надобности духа злобы, что не могло не отразиться на внешности. Оставаясь безвольным, Смысловский проявлял теперь полностью волю овладевшего им.

Олег не мог сформулировать свои явные опасения, тревога не покидала его, он стремился к вечеру остаться ближе к людям. Но странное дело, чем больше проходило времени, тем меньше он думал, о каком-то безопасном для себя месте, все больше оправдывался перед собой, мол, раз пообещал, то должен закончить. А между тем время подходило к сумеркам…

В Мамаевщине они, все-таки, побывали. Их встретил дед Виталий, радующийся каждому в любое время года. Он оставался последним, после переезда бабы Шуры Романовой к внучке в Демянск, кто еще оставался жить в некогда богатейшую деревню, заставленной кирпичными большими домами, расположенными на пригорке, нависшем над маленькой речушкой и небольшим, уже заросшим озерцом. На Романа не произвел впечатления дом ведьмы, зайдя внутрь и ничего не испытав, он молча прошел в спальную, взял какую-то старую книгу, пролистал, положил к себе в рюкзачек и развернувшись вышел. Остановившись у угла другого дома, явно испытывая удовольствие, он произнес:

– Олег, а нет кусочка дерева, что раньше здесь росло?

– Какого дерева?

– Ну вот тут стояло, на нем еще дед повесился…

– А ты от куда знаешь…, и точно ведь здесь и повесился… Странный ты, дед Виталий, что ли рассказал?…

– Да нет, но место хорошее… Хооорошее, но не то… Поехали дальше…

– На Неверы не поедем?

– Нет…

– Ну смотри можно в Острешно – там «точка» была маточная стратегических ракет…, вообще здесь же.., как его…, это «Логово сатаны»…

– Как «сатаны»?

– Ну так назвали сгусток подземных шахт со стратегическими ракетами… шестьдесят метров в глубину… Правда, когда Горбач, все продал Западу, гнида меченная, все шахты кроме одной взорвали… Вот тут по небу сорокатонные крышки стальные летали… хе хе хе…

– Покажешь?

– Чего показать-то?

– Ну хоть одну шахту…

– Одна осталось, там сейчас экскурсия…

– Нееее – это не интересно…

– Тогда в Острешно… – Уже затемно проехали Истошинское озеро, затем Ползуны, и далее по бетонке до конца. Ничего особенного, уже почти пустырь, небольшой, наполовину засыпанный вход в бункер пункта управления, которым рьяно заинтересовался Смысловский, из себя не представлял некогда большой комплекс с ангарами, гаражами, казармами, другими хорошо охраняемыми объектами…

Роман, схватив предложенную лопату, исчез в проеме, но быстро появившись спросил нет ли фонарика. Получив искомое, нырнул обратно. В след ему провожатый крикнул:

– Роман Викторович, мы здесь на ночь обоснуемся или вернемся? А может быть…, тут в километре живописнейшее озерцо, в виде сапожка, рыбы там немерено… может быть туда?… – Про себя добавил: «Пока ты будешь копаться, я бы рыбки половил». Неожиданно он услышал в ответ:

– Полови, полови, я тут покопаюсь… – Олег напрягся, точно зная, что последние слова говорил про себя: «Мысли он, что ли читает? И что значит «полови», он что знает, где это?». Немного подумав, он подошел к отверстию и крикнул:

– Викторович, я поеду лагерек сделаю, сеточку поставлю, а потом за тобой вернусь, это часика через полтора – два будет. Пойдет?

– Давай… – Конечно, бесы не в состоянии ни войти в вас, не повредить вам без вашего на то разрешения, но как просто, им ухищренным искусителям, получить желаемое! Роман настолько подчинился и даже увлекся, считая себя уже и родственником злого духа и, может быть, даже братом, прости Господи, что сам начал проявлять инициативу, причем с точность, соблюдая стремления и желания демона, которому понравилась мысль сделать жертвенник именно там, где обосновывалась некоторое время смертоносная ракета.

Вход не был забетонирован, даже не завален, лишь часть коридора загромождали большие куски бетона от других взорванный зданий. Никогда в нем было таких сил и столько энергии. К моменту возвращения Олега, он не только очистил проход, но и обследовал внутреннюю часть. Конечно, шахта погибла безвозвратно, взорванная тремя с половиной тоннами тратила. Не понятно, как при этом сохранилось помещение пункта управления, совмещенный с комнатой правительственной связи, прямо-таки настоящее капище с достаточно большим залом – зло ликовало! Оставалось раздобыть древний жертвенник и притащить его сюда, правда, как – не понятно. Да и где взять его?

Олег по возвращению не дозвавшись, предположил, что случиться что-то страшное вряд ли могло, а вот погаснуть фонарик мог. Он ошибся, фонарь бил сильным лучом со лба новоявленного жреца Диониса. Проводник подошел к нему:

– Ни чего себе, ты как это все раскопал то – экскаватор, что ли где-то нашел? Пацаны наши пытались, но за пару дней ничего не сделали?

– Не туда силы прикладывали… Теперь видишь мощь?…

– Я, конечно, впечатлен, но видел и большие достижения… – Роман и правда чувствовал себя гораздо увереннее, он научился пользоваться силами тьмы, и те делись с ним всем необходимым, а он с охотой и готовностью следовал их интересам, я бы даже сказал, что здесь можно заметить некую пропорцию зависимости: чем более подчинен, тем более силен, правда, тем ближе к духовной гибели. Эта уверенность теперь выпирала не только через интонации, жестикуляцию, во взгляде, этот человек теперь являл собой монумент, в нем действительно ожила мощь, как бывает с гигантами, способным горы свернуть нисколько в этом не сомневаясь.

– А ты изменился, не дать, не взять ветхозаветный Голиаф…

– Ты должен мне помочь!

– Не больше нашего договора…

– Мне нужно найти жертвенник…

– Ну я не знаю. Давай так. Сейчас питаться, потом спать, с утра подумаем, что и как. Там уже все готово. У меня у озера заимочка, рыбка уже в сетке наверняка, через минут сорок пальчики облизывать будешь…

На большом бугре стоял каменный дом, служивший еще лет тридцать назад медицинским пунктом ракетчикам. Его уже выкупили, вместе с деревянным срубом и Олегу не хотелось с ним расставаться, но что поделаешь, если теперь появился хозяин. Ему нравилось это место. Гладь озера, ровным зеркалом расстилалась на километр с запада на восток и метров на триста с севера на юг. Рельеф местности, словно специально создавал амфитеатр для наблюдения за происходящим на водной глади. Конечно, рыба еще не гуляла и клевала то слабо, но сеточка дала плоды. Большая часть улова была с икрой, предавшей ушице особенный вкус и насыщенность.

Луна, отражаясь в зеркале озера, освещала окружавший его лес, расплескивая голубой свет дальше на верхушки елей и лиственных деревьев, покрывая их серебристым покровом. Олег, развалившись на бревне со спинкой, пил юшку55
  Жидкость в ухе.


[Закрыть], делая длинный глоток, горячего густого бульона. На тарелке, стоящей на скамье, парилась большая деревянная тарелка с вываленной на нее рыбой, рядом такие же с нарезанным хлебом, солеными огурцами, помидорами, квашенной капустой. Костер догорал, и в него кинули еще пару полешек, в углях закопанные несколько картофелин, уже почти допеченных, должны были стать особенным деликатесом, который попросил Роман:

– Не…, ну, где ты в ваших этих столицах такое увидишь?!… – Человек, отпущенный на время бесом, не сразу понял, где находится, что происходило с руками, болящими ужасно, откуда порезы и синяки. Он и на вопросы не мог ответить, по поводу какой-то шахты, пункта управления, что-то произнося невпопад и нехотя. Списав на очевидную усталость, Олег отстал, и обратился к его душе, обращая внимание на красоту:

– Ты посмотри, какая Луна! Штиль…, а какие звезды! Завтра проснешься, сразу обрати внимание: позади дубы, справа маленькая аллейка, а мы на большом кургане, наверняка захоронение древнее, здесь даже трава на самом верху растет, хоть и густо, но не высоко, будто стрижет кто-то. Есть южнее еще одно Острешно, но там уже «матка», в смысле все ракеты туда сначала доставлялись, очень ядовитое место, до сих пор лучит. Хотя красивое и тоже с озерцом.

– Нет. Тут в самый раз…

– А ты чего делать то собрался? Раскопался не на шутку. Там же не электроники, ни техники, ничего не осталось. Зал, конечно, прикольный… Но грязный, мокрый, неустроенный.

– Заимочка…

– С дуба, что ли рухнул! Там ни реки, ни озера, ни красоты, да поди еще и радиация лучит. Хотя мне-то, что… Картофанчик, кстати, готов… Подумай, куда завтра двинем…

– А где жертвенник?

– Да что ты все заладил? Да хрен его знает, он вообще-то существует? Да и вообще тебе жертвенник нужен или аномальные зоны…

– Да ты все об этих зонах говоришь, а мы и в одну еще не попали.

– Аномальную говоришь… Ты ночи дождись и в полночь к речке подойди. Там…, вооонна… мосточек видишь, старенький деревяненький? Вот по нему аккуратненько, чтобы не распугать никого, пройди, и застынь на минуту-другую. Как вода успокоится от кругов, смотри внимательно сквозь воду на камень… – там на дне лежит…, пока лицо не увидишь…

– И чего?…

– Ну дальше увидишь. Одно могу сказать, это будет твой идеал женской красоты… только не заговаривай с ней… – Роман сразу подумал о матери и моментально распалился в своем воображении видениями из прошлого. Не в состоянии ждать, он подскочил, забыв об усталости, побежал к озеру.

– Да рано еще – в полночь! Вот сумасшедший! Господи помилуй!… Картоплю есть не будет, наверное, и зачем я ее извел. Ладно, съем парочку. Ну как же здесь красиво! Как раз и холм точно по срез елей на противоположном берегу – прямо бесконечность. Надо молитовку почитать… – Молитовки были краткими, а сон навалился сразу, едва он успел разложить походную раскладушку и забраться в спальный мешок, решив спать под открытым небом…

Мой дорогой читатель, наверняка, удивляется, какой-то странной не прозорливости Олега. Конечно, зная, что за человек Смысловский (наверное, даже не верится в возможность существования такого), можно и нужно опасаться, но люди приземленные, обладающие опытом, умеющие уважать чужие странности, а странен в чем-то любой из живущих на земле, часто умеют смотреть на неординарные увлечения сквозь пальцы. Люди вообще со временем привыкают воспринимать и оценивать других, через призму ни столько опыта вообще, сколько опыта реакции своей личности на внешние обстоятельства и воздействия. Такое часто случается, когда человек имеет очень ограниченный круг общения и у него не хватает экспериментальной подборки, достаточной для каких-то выводов, которые мозг делает сам собой. Когда же перед человеком то и дело пробегают десятки характеров, сотни реакций, тысячи примеров, а еще, если все это проходит под пристальным вниманием сознания, что бывает в обостренной стрессовыми нагрузками жизни, мозг без устали анализирует, выбирая наиболее удачные пример для выживания в тяжелых условиях.

Это всегда спасительно, в особенности, если человек способен воспроизводить импровизируя, вынимая из памяти и складывая сразу несколько, ранее видимых характеров, их реакций, добавляя свое индивидуальное. Идеальным здесь примером могут быть арестанты, пробывшее долгое время в заключение. После десяти лет отсидки способные анализировать и подмечать, настолько хорошо ориентируются в любой ситуации, что для них безвыходных или трудных ситуаций, из которых они не могли бы найти выход или завести нужную личность в тупик, просто нет. Такие легко обосновывают свои поступки, неизбежность случившегося и даже доказывают пользу, при явном вреде, легко имеют явную выгоду там, где другой попал бы впросак.

Олег, несмотря на свою кажущуюся простоту и легкую веселость, достаточно внимательно наблюдал за своим подопечным, но ничего пока, кроме растерянности и не конкретности своего желания не видел. По характеру Роман был в принципе мягким человеком, его явная нерешительность была обоснована отстраненностью от людей, он действительно очень не любил находиться с кем-то, кроме матери. Его страсть сделала из него человека, предпочитающего ходить с коробкой своих ограниченных интересов на голове, при том, что бы ни он никого не видел, ни его внутренний мир был недосягаем даже для насекомых.

Он не интересовался нормами морали и нравственности других, возможно и не очень задумываясь о существовании других форм и правил бытия, его кастрированные и изуродованные с детских лет въелись, срослись с его сознанием, ставшим идеальным плацдармом для дислокации на нем одного из самых страшных бесов, научившихся с самых первых времен заставлять приносить себе в жертву одних людей другими. Гастрономические предпочтения этого врага рода человеческого, искушенного языческими жертвоприношениями на разных континентах избирали всегда более чистое и светлое в духовном плане. Большего успеха он достиг, нося имена Валаала, требовавшего приносить себе в жертву каждого первого ребенка, родившегося в семье, который и погибал в пылающем огнем зева металлического быка.

При этом он был не в состоянии повлиять на не подчинившихся, но с лихвой отыгрывался на поклонявшихся ему, меняя такую жертву на временное оставление такого человека в покое. Он создавала препятствия, приносил болезни, плел интриги, привносил скорби, искушал – представьте, как просто будучи причиной несчастья, ослабить его! Люди настолько забыли Бога, что, вместо того, чтобы искать защиты у Создателя, тем самым отобрав свою зависимость у сатаны, отдавали свою душу на вечную погибели, лишь бы здесь чем-то обладать или напротив, чего-то избежать.

А ведь в благоденствии народ может жить, находясь в соблюдении Завета с самим Предвечным!…

Итак, Олег ощущал интуитивную настороженность, но, не видя решительности и понимания самим Романом цели своих поисков, оставался спокойным. Смысловский же, как заметил читатель, действительно, поначалу, был не в состоянии охватить не замысел, ни цели овладевающим им дьявола. Но вся власть на земле, раздаваемая от зла, в руках воинствующего духа злобы, и одно его присутствие в человеке делает его сильным, превозносит над другими, делая совершенно необоснованно суперчеловеком. Соответственно и меняются качества индивида, причем происходит это в момент, осознания принадлежности власти. Мало кто из живущих способен остаться прежним, не поддавшись такому искушению, но поддавшиеся часто теряют разум, точнее их разум уступает место стремлениям демона, внезапно находя в его целях не только нечто великое, к чему несчастный может быть причастен, принимая это за небывалую честь, но и с восторгом своего эгоизма и гордыни, если здесь уместно это слово, считает себя ему равным и работает своими страстями и пороками, считая только такое свое существование неопровержимо верным.