Текст книги "Цивилизационные стратегии современности: от геополитики к биополитике"

Однако, формирование цивилизационной общности благодаря эффекту так называемой «цивилизационной идентичности» и механизму «переноса цивилизации» не всегда приводит к образованию цивилизационного проекта. Стержневое государство в «цивилизационном альянсе» зачастую не способно конвертировать ценностное содержание макрокультурных общностей в политический потенциал, в том числе и интеграционный потенциал, который необходим для осуществления глобального влияния. Некоторые авторы связывают это с тем, что «в культуру контекстно-связанной цивилизации происходит массированная инфильтрация элементов культуры цивилизации – лидера… в большинстве случаев подобные заимствования носят характер защитного механизма». Более того, даже цивилизации, относящиеся к одному макрокультурному типу, достаточно часто вступают друг с другом в противостояние или открытый конфликт. В связи с этим позиционировать «цивилизационный тип» как интегрированный субъект проектирования тех или иных параметров политической реальности не представляется возможным. Эта особенность входит в противоречие с принципами классических работ в рамках цивилизационной теории.

Эта особенность входит в противоречие с принципами классических работ в рамках цивилизационной теории. Так, к примеру, С. Хантингтон утверждал, что цивилизационная общность способствует включению стран, входящих в нее в определенные политические блоки. Также, по мнению специалиста, цивилизационное единство одних, их макро культурные отличия от других являются причинами геополитического противостояния. Подобной точки зрения придерживался З. Бжезинский. Ученый в качестве аспектов глобального геополитического могущества определенных государственных блоков выделял их цивилизационные сходства, которые позволяют действовать консолидированно в тех случаях, когда другие государства разобщены. Как следствие, сохранение уникальной социокультурной идентичности является главным препятствием на пути реализации цивилизационных проектов. Уникальная культурная идентичность делает цивилизационный проект локальным, т. е. таким, что воспринять его могут только общества, имеющие схожие культурные ценности.

Универсальная культурная идентичность позволяет позиционировать цивилизационный проект в глобальном измерении (геополитические цивилизационные проекты С. Хантингтона, З. Бжезинского, Ф. Фукуямы, Л. Гумилева, К. Мияхара). Поэтому содержание уникальности/универсальности культурной идентичности становится одним из важных «ценностных кодов» распространения цивилизационных проектов.

В рассмотренном выше контексте устойчивая цивилизационная идентичность, обладающая умеренной уникальностью и достаточной универсальностью, может позиционироваться как основание цивилизационного проекта. Так, по мнению В. Л. Цымбурского, общества и государства со слабой цивилизационной идентичностью являются «лимитрофными образованиями». Их специфика заключается в том, что они не обладают однозначными и понятными остальным цивилизационными ценностями, в их составе достаточно часто встречаются «цивилизационные коды» разных макрокультур. В результате, такие «лимитрофные образования» становятся аффилированными иными цивилизационными проектами либо вынуждены существовать относительно изолированно. В последнем случае они сохраняют свой «цивилизационный код», под которым понимается сложившаяся ценностная система коммуникации и общения, обеспечивающая защиту цивилизационного пространства от вызовов из «внешней среды».

Носителями цивилизационных проектов могут выступать только те государства, которые обладают достаточными ресурсами, чтобы подпитывать ценностные идеи собственного цивилизационного типа, к которому они относятся. Также, они способны проецировать эти ценности на другие цивилизационные типы. Тем самым происходят распространение и реализация определенных цивилизационных проектов.

Такое понимание цивилизационного проекта в определенной степени сближает его с идеей «переноса цивилизации». Ее разработали еще во второй половине XX века И. Сюнтаро, К. Мияхара, И. Хо. Японские ученые сделали предположение, что цивилизация распространяется среди других цивилизаций с помощью международных языка и валюты. Тем самым «цивилизационный проект» становится более успешным и востребованным, если его «культурный код» транслируется на понятном для многих языке. В таком случае «европейский цивилизационный проект» и «американский цивилизационный проект» имеют конкурентные преимущества, т. к. международный английский – наиболее популярный язык коммуникации в современном мире.

Тема 2
Аксиология и прагматика буржуазной цивилизации

Буржуазная цивилизация: капитализм, колониализм, рабство

Принято считать, что современный капитализм, а с ним и буржуазная цивилизация (наряду с современными традициями демократического управления) появился эпоху Революций – промышленной революции, американской и французской революций, т. е. благодаря целому ряду глубоких изменений, которые произошли в конце XVIII века и окончательно завершились лишь после окончания наполеоновских войн. Здесь мы сталкиваемся с необычным парадоксом. Почти все элементы финансового аппарата, которые мы привыкли ассоциировать с капитализмом, – центральные банки, рынки облигаций, торговля ценными бумагами, брокерские конторы, спекулятивные пузыри, секьюритизация, аннуитеты – сложились не только до возникновения экономической науки (что, возможно, неудивительно), но и до появления фабрик и наемного труда. Для привычных схем это настоящий вызов. Мы привыкли думать, что фабрики и мастерские – это «реальная экономика», а все остальное – лишь надстройка, возведенная над ней. Но если это так, то как надстройка могла появиться раньше? Разве могут мечты о системе создать ее структуру? Все это ставит вопрос о том, что вообще такое «капитализм». Консенсуса здесь не наблюдается. Слово это изначально было изобретено социалистами, видевшими в капитализме систему, при помощи которой те, кто владеет капиталом, распоряжаются трудом тех, у кого его нет. Поборники капитализма, напротив, видят в нем свободу рынка, которая позволяет тем, у кого есть перспективные идеи, получить ресурсы для их осуществления.

Тем не менее почти все согласны с тем, что капитализм – это система, которая требует постоянного, бесконечного роста. Компании должны расти, для того чтобы оставаться на плаву. То же касается и народов. Подобно тому как на заре капитализма было решено, что 5 % годовых – это законная торговая ставка, т. е. то, насколько деньги, вложенные инвестором, должны расти в соответствии с принципом «interesse», так же сегодня считается, что ВВП любой страны должен расти на 5 % в год. То, что некогда было безличным механизмом, который подталкивал людей к тому, чтобы рассматривать все вокруг как возможный источник дохода, стало считаться единственным объективным показателем жизнеспособности человеческого общества.

Если взять за исходную точку 1700 год, то у истоков современного капитализма мы обнаружим гигантский финансовый аппарат кредита и долга, который выжимает все больше и больше труда из каждого, с кем вступает в контакт, и производит материальные товары в бесконечно увеличивающемся объеме. Он добивается этого не только за счет нравственного принуждения, но прежде всего используя нравственное принуждение для мобилизации голой физической силы. Своеобразное, хоть и привычное для Европы переплетение между войной и торговлей проявляется вновь и вновь, причем зачастую в совершенно новых формах. Начало первым фондовым рынкам в Голландии и Великобритании положила прежде всего торговля акциями Ост-и Вест-Индских компаний, которые были и военными, и торговыми организациями. На протяжении столетия одна из таких частных, стремившихся к получению прибыли корпораций управляла Индией. В основе национального долга Англии, Франции и других стран лежали деньги, которые заимствовались не для рытья каналов и возведения мостов, а для приобретения пороха, использовавшегося затем при бомбардировке городов, и для строительства лагерей, в которых содержались военнопленные и велась подготовка рекрутов.

Почти все пузыри XVIII века строились на какой-нибудь фантастической схеме, которая предполагала пустить доходы от колониальных предприятий для оплаты европейских войн. Бумажные деньги были долговыми деньгами, а долговые деньги были военными деньгами и остаются таковыми и по сей день. Те, кто финансировал бесконечные европейские военные конфликты, также использовали правительственные тюрьмы и полицию, чтобы заставить остальное население трудиться все более и более эффективно. Всем известно, что толчком к созданию мировой рыночной системы, начало которой положили испанская и португальская империи, стали поиски пряностей. Ее основой быстро стали три сферы, которые можно обозначить как торговлю оружием, рабами и наркотиками. Последнее, разумеется, относится в большей степени к торговле легкими наркотиками вроде кофе, чая, сахара и табака, однако именно на этом историческом этапе появились и крепкие спиртные напитки и, как все мы знаем, европейцев не мучили угрызения совести за то, что они вели агрессивную торговлю опиумом в Китае, для того чтобы положить конец необходимости экспортировать туда драгоценные металлы. Торговля тканями началась позже, после того как Ост-Индская компания применила военную силу для подавления (более эффективного) экспорта хлопковых изделий из Индии.

Часто замалчиваемой особенностью капитализма является то, что изначально он ни в коей мере не основывался на свободном труде. Завоевание Америки началось с массового порабощения, которое постепенно приобрело формы долговой кабалы, африканской работорговли и найма «законтрактованных работников», т. е. использования контрактного труда людей, которые заранее получали наличные деньги и были обязаны отрабатывать их на протяжении пяти, семи или десяти лет. Не стоит и говорить о том, что законтрактованные работники набирались в основном из людей, которые уже были должниками. В начале XVII века на плантациях нередко работало почти столько же белых должников, сколько африканских рабов; с юридической точки зрения их положение почти не различалось, поскольку поначалу плантационные хозяйства работали в рамках европейской правовой традиции, предполагавшей, что рабства не существует, а значит, даже африканцы в Южной и Северной Каролине расценивались как контрактные рабочие. Разумеется, это изменилось тогда, когда было введено понятие расы. Когда африканских рабов освободили, то на плантациях от Барбадоса до Маврикия их опять сменили контрактные рабочие, которые теперь рекрутировались в основном в Индии и Китае. Китайские контрактные рабочие построили североамериканскую систему железных дорог, а индийские кули вырыли южноафриканские шахты. Русские и польские крестьяне, которые были свободными земельными собственниками в Средние века, стали крепостными лишь на заре капитализма, когда их феодалы начали продавать на вновь созданном мировом рынке зерно, отправлявшееся в новые промышленные города Запада.

Колониальные режимы в Африке и Юго-Восточной Азии регулярно принуждали к труду покоренных ими подданных или же создавали налоговые системы, призванные втянуть население на местный рынок посредством долга.

Британские хозяева Индии – и Ост-Индская Компания, и правительство Ее Величества – превратили долговую кабалу в основное средство производства товаров для продажи за рубеж. Это вызывает возмущение не только потому, что система периодически выходит из строя, как это было в Путумайо, но и потому, что под ударом оказываются самые дорогие нам представления о том, чем на самом деле является капитализм, – в частности, представление о том, что капитализм по своей природе как-то связан со свободой. Для капиталистов он означает свободу рынка. Для большинства рабочих он означает свободу труда. Марксисты усомнились в том, насколько наемный труд вообще может быть свободным (поскольку того, кому нечего продавать, кроме собственного тела, нельзя считать по-настоящему свободным человеком), однако и они склоняются к утверждению о том, что свободный наемный труд – это основа капитализма. Для нас истоки капитализма по-прежнему находят отражение в образе английского рабочего, вкалывающего на фабриках эпохи промышленной революции, и этот образ можно прямо перенести в Силиконовую долину[5]5
  Данный раздел подготовлен на основе материала: Гребер Д. Долг: Первые 5000 лет истории. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. 528 c.


[Закрыть].

Тотальное отчуждение как ключевая черта буржуазной цивилизации

Условно выделяя три стадии становления современного типа мироустройства (голландский, британский, американский), можно сказать, что каждая из них характеризуется не просто особенной формой колониализма, но и особой формой отчуждения сущностных сторон бытия: отчуждение товара, отчуждение сырья, отчуждение рабочей силы, отчуждение человеческого в человеке. Разумеется, такое деление прежде всего выполняет методологическую функцию. В чистом виде таким образом выделенных колониальных стратегий никогда не было. Тем не менее голландские и британские колонии в начальный период были поставщиками на европейский рынок преимущественно экзотических товаров, производимых самими «туземцами»: чай, специи, фрукты, украшения, предметы быта. К концу XIX в. европейцы переориентировались на вывоз сырья для фабрик, действующих в метрополиях. Примерно в середине ХХ в. классический колониализм переродился в неоколониализм, формально предоставивший политическую независимость «бывшим» колониям. С этого времени изъятие благ в пользу метрополий стало производиться путем расширения эксплуатации рабочей силы, как привлекаемой на предприятия в странах Европы и Америки, так и нанимаемой на предприятия, построенные европейцами в экономически зависимых странах Азии, Африки и Латинской Америки. Примерно с семидесятых годов прошлого столетия мир вступил в завершающую стадию образования глобальной системы, регулируемой принципами капиталистического хозяйства.

Итальянец А. Негри и американец М. Хард назвали эту систему «империей». В отличие от классических империй, ее особенность заключается в том, что она не только управляет территориями и населением, но и создает тот мир, в котором живет. Первые европейские колониальные державы претендовали только на частичное господство на захваченных территориях. Нынешний тип господства не только управляет по своему усмотрению огромными территориями не только регулирует отношения между людьми, но также стремится к непосредственному овладению человеческой природой. По сути, речь идет о том, что капиталистическая экспансия распространялась не только экстенсивно, захватывая новые пространства и людские ресурсы. Она была не в меньшей степени и интенсивной, все изощреннее проникая в самые глубины природы, культуры, человека, с одной только целью: изыскать очередной источник, который позволил бы системе просуществовать еще какое-то время.

Хард и Негри констатируют, что объектом имперского контроля является «общественная жизнь в ее целостности», а стратегия контроля выражается понятием «биополитика». Суть новой стратегии сводится к тому, чтобы включить в цепочку производства прибавочной стоимости человеческий мир в его тотальности, т. е. не только окружающие людей предметы, но и все, что они удерживают, оберегают в себе самих. В постиндустриальном обществе доля производства в традиционных областях экономики (сельское хозяйство и промышленность) постепенно, но неуклонно снижается. Возрастает доля сферы услуг, функционирование которой обеспечивает удовлетворение не первичных (питание, жилье) потребностей людей и даже не вторичных (общение, успех, самоуважение). Сфера услуг по большому счету развивается благодаря генерированию искусственных потребностей людей.

Индустрия развлечений основывается на производстве желаний, удовольствий, аффектов. Но ее потенциал может быть актуализирован только после того, как актуализированы потенциалы сельского хозяйства и промышленности. В структуре глобальной империи отчетливо просматриваются три стратификационных уровня, каждый из которых имеет как хронологическую, так и топологическую определенность. Сырьевой уровень охватывает добычу полезных ископаемых и производство сельхозпродуктов. В традиционном обществе он безусловно преобладал. Промышленный уровень, сложившийся благодаря распространению машин, характеризуется основательной, интенсивной переработкой сырья и производством массовой продукции. Наиболее показательным здесь будет пример с производством бумаги, в миллионах листках которой трудно увидеть тысячи стволов вырубленного леса. Легко показать, что на первом уровне осуществляется прямое отчуждение произведенного продукта. На втором – наряду с этим отчуждением отчуждается архаическая, т. е. изначальная, сущность предмета. Третий же, информационный уровень приобретает определенность, когда систематически начинает отчуждаться природа самого человека; т. е., подвергаясь интенсивному внешнему воздействию (коммерческая, социальная, политическая реклама), она получает содержание, несовместимое с подержанием изначально-архаической жизни. По-видимому, каждый регион или область глобального мира содержит любой из трех стратификационных уровней. Доминирование какого-либо из них в том или ином регионе свидетельствует о принадлежности к развитой, развивающейся или слаборазвитой части мирового сообщества. Соответственно с этим в каждом регионе можно наблюдать господство одного, двух или трех видов отчуждения и эксплуатации. Так, в развитых странах имеет место преимущественно отчуждение внутренней природы человека, предполагающее эксплуатацию его интеллектуально-аффективного потенциала.

Сфера услуг, индустрия развлечений не только ориентированы на производство нематериального товара. Они предполагают «производство» «виртуальных» потребностей, тем самым превращая аффективную сторону человека в специфическое «сырье», которое отчуждается от него, так как включается в цикл производства и, следовательно, в область эксплуатации. В развивающихся странах отчуждение распространяется в первую очередь на телесную сторону человека и в меньшей степени на духовную сторону. Эксплуатация же здесь касается квалифицированной рабочей силы в сфере материального производства. Экономики Китая, Бразилии, Мексики, Индии, Индонезии и ряда других стран заняты перерабатывающим и сборочным производством, обеспечивающим всем необходимым почти весь мир. Правда, к распределению произведенного товара эти экономики имеют лишь опосредованное отношение. В слаборазвитых странах «экономически оправданно» могут отчуждаться только природные ресурсы, а эксплуатироваться – неквалифицированная рабочая сила. Поэтому Африканский континент – это, прежде всего, поставщик сырья, дешевизна которого поддерживается минимальной заработной платой рабочих, занятых на рудниках или на плантациях. Понятно, что первые два сегмента экономики здесь тоже представлены, но доля их ничтожна. Тем не менее доля эксплуатации (и в этом смысле отчуждения) аффективной составляющей человеческой природы в странах «третьего мира», вероятно, не меньше, чем в более развитых странах. На душу населения такая эксплуатация, конечно, несравнимо ниже, но в совокупном измерении ввиду большой численности населения она огромна.

Капиталистический мир тем более заинтересован в расширении воспроизводства удешевляющейся рабочей силы, что оно влечет за собой и увеличение аффективного ресурса. И если уже для Маркса была неоспорима зависимость успеха английского предпринимательства от пиратского отчуждения богатства необозримых колоний, то сегодня очевидно, что капитализм в принципе способен выжить только при условии сосуществования на его периферии огромного некапиталистического хозяйства. Причем «периферия» в данном случае – понятие не топографическое, а топологическое, так как характеризует не пространственное содержание природы, а структурные связи искусственного мира капиталистического производства. Колония, или капиталистическая периферия, характеризует все, что эксплуатируется или систематически испытывает отчуждение своих жизненных сил. Вместе с тем со второй половины того же XIX в. универсальность капитализма ставилась под вопрос. Русские анархисты и народники интуитивно предвосхищали, а несколько позже А. В. Чаянов теоретически показал несостоятельность рыночных принципов в условиях российского сельского хозяйства (впрочем, сомнительный «успех» столыпинской реформы и революция 1917 г. – лучшие тому доказательства). Одним из важнейших выводов А. В. Чаянова было утверждение о том, что капиталистическая модернизация в России стала возможна только благодаря фактически колониальной эксплуатации крестьян. Со второй половины прошлого века, в период всплеска антиколониального движения, появилось множество исследований, в которых доказывалось, что капиталистический уклад, проникая в сферы традиционного, докапиталистического хозяйства, не устраняет, а, скорее, способствует преумножению архаических форм хозяйствования. Советский экономист В. В. Крылов в 1976 г. писал о влиянии глобализации на страны Латинской Америки: «Такого удивительного переплетения процессов, когда экономический прогресс сопровождается не сокращением сферы традиционного труда, но ее разбуханием, история еще не знала… Этот традиционный сектор, видимо, имеет тенденцию становиться таким унифицированным сектором бедности и допромышленных форм труда, с которым мы встречаемся во многих странах Латинской Америки»[6]6
  Крылов В.В. Характерные черты социально-экономических процессов в обществах развивающихся стран. URL: http://www. situation.ru/app/j_art_1006.htm (дата обращения: 23.04.2022).


[Закрыть]. В развитие этой темы четверть века спустя М. Хардт и А. Негри так описывали структуру современности: «Третий мир не исчез совсем в ходе объединения мирового рынка, а стал частью Первого мира, стал гетто, городом трущоб, фавелой в самом его сердце, появляясь там вновь и вновь»[7]7
  Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. С. 239.


[Закрыть]. И далее риторически они вопрошают: «Можно ли представить себе сельское хозяйство и сферу услуг Соединенных Штатов без труда мексиканских мигрантов или арабскую нефть без палестинцев и пакистанцев? Более того, где был бы огромный передовой сектор аматериального производства от дизайна и моды до электроники и науки в Европе, США и Азии без “нелегального труда” огромного множества людей, стремящихся к сияющим горизонтам капиталистического богатства и свободы?»[8]8
  Там же, С. 366–367


[Закрыть]. «Первый мир, в свою очередь, перешел в Третий мир в форме бирж и банков, транснациональных корпораций и холодных небоскребов денег и управления… В результате весь мировой рынок все больше представляется единой взаимосвязанной сферой эффективного применения капиталистического управления и принуждения»[9]9
  Там же, С. 239


[Закрыть][10]10
  Данный раздел подготовлен на основе материала: Соколов А.М. Аксиологические ориентиры глобализации и пределы экспансии // Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 4. С. 62–68.


[Закрыть].

Задание № 1:

Ознакомиться с Презентацией 2 «Краткая история буржуазной цивилизации: долг и рождение капитализма».

Задание № 2:

Изучить главу из работы Ж. Бодрийяра «Символический обмен и смерть» параграф из I главы под названием под названием «Структурная революция ценности» (текст: http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676847) и зафиксировать, в чем состоит ключевая трансформация аксиоматики капитализма при переходе к экономике знака.

Литература

Гребер Д. Долг: Первые 5000 лет истории. М.: Ад Мар-гинем Пресс, 2015. 528 c.

Делёз, Ж., Гваттари, Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. 672 с.

Маркс К. Слиток. Завершенная денежная система. Первоначальный вариант «Капитала» (Экономические рукописи К. Маркса 1857–1859 годов). М.: Книга по Требованию, 2013. 464 c.

Наумова Е.И. Капитализм и культура. Философский взгляд. СПб: Фонд развития конфликтологии. 2015. 232 с.

Соколов А.М. Аксиологические ориентиры глобализации и пределы экспансии // Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 4. С. 62–68.

Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. 440 с.