Текст книги "Солнечные рассказы"

– Стой! Ты кто? Куда идёшь?! – Воин вскочил с мешка, и тут же лицо его исказилось в болезненной гримасе. Он схватил себя за больную руку чуть пониже раны, а затем выхватил из ножен меч и направил его на Кацуми.

– Это граница. Дальше идти нельзя! Не знаешь что ли?

Кацуми испуганно отшатнулась, чуть не споткнувшись о камень, и произнесла дрожащим голосом:

– Я не могу остаться здесь. Пожалуйста, пропустите! Мне очень нужно попасть на другой конец острова. – Чуть не плача сказала Кацуми.

Самурай опять скривил губы, воткнул меч в землю и ухватился за раненое плечо.

– У вас очень опасный порез. – Произнесла женщина, подойдя ближе и осмотрев рану самурая.

У моего Акиры был такой, только на другой руке, так он чуть не потерял руку! Дайте я посмотрю.

После этих слов у Кацуми на глазах появились слезы, и она вытерла их подолом платья. Она осмотрела рану воина и отдала ему пучки целебной травы для компресса, что взяла с собой в путь для своей ноги.

– Нужна горячая вода. Умеешь делать компрессы? – Спросила Кацуми воина.

Он же стоял будто ошарашенный и смотрел широкими глазами на Кацуми.

– Ты сказала Акира? Твой муж – Акира?! Неужели? Он ведь спас меня когда-то в бою. Я в долгу перед ним. Только вот отдать этот долг не могу.

Самурай вновь сел на мешок и задумался.

– Он пропал в бою. Его тело так и не нашли.

– Я знаю. – Сказала Кацуми и повесила голову.

Совсем рядом с ними горел костёр, над которым висел медный котелок с кипящей водой.

– Проходи. Я не выдам тебя. – Сказал воин и обнял Кацуми за плечи.

– Спасибо! Как твоё имя? – Женщина воодушевилась и заплакала.

– Меня зовут Дейчи.

– Не забудь про компресс, Дейчи!

Воин пропустил Кацуми через границу и сказал, чтобы она возвращалась на следующий день, как раз в его смену.

Женщина продолжила свой путь, и только поймала на себе удивлённый взгляд Дейчи, который смотрел то на неё, то на красную нить, что тянулась вслед за ней. Впрочем, самураи были людьми, привыкшими не задавать лишних вопросов.

Близился вечер, а Кацуми все шла и шла. Её нога заболела сильнее, но женщина могла идти, когда меньше думала о ней.

Кацуми прошла через долину родников, через папоротниковые заросли, через пальмовую рощу и вышла на поляну, поросшую высокой травой. Женщину удивило то, что цвет травы был неодинаков на разных участках поляны, которая была будто выложена квадратами из разных оттенков зелёного. Кацуми пошла через поляну и вдруг почувствовала, как земля проваливается у неё под ногами. Трава прямо перед ней вдруг поднялась и встала вертикально в виде небольшого квадрата. Она провалилась вниз.

Кацуми недолго скатывалась по почти отвесному тоннелю вниз, пока не упала на аккуратно выложенные плоские камни. Она встала, проверила, что нить цела и огляделась. Выбраться наружу по тому же пути было невозможно, – слишком отвесный был тоннель. Кацуми поняла, что это ловушка. Она слышала про такие от Акиры. Противники специально маскировали провалы в тоннели тонким слоем соломы и травы. Они заманивали войска соперника на эти поляны и побеждали без боя.

Откуда-то сверху в подземелье проникал тусклый вечерний свет. Глаза Кацуми вскоре привыкли к темноте, и она пошла по выложенным на земле камням вдоль по неизвестному ей коридору. Совсем скоро она заметила вдали свет факелов и услышала мужские голоса. Подойдя ближе, женщина увидела, что факела были вставлены в отверстия в стенах, и рядом располагались большие бамбуковые клети, в которых находились мужчины в рваных одеждах, полуголые, грязные. Около решётки на земле лежали миски с едой и стояли кружки с водой.

Кацуми подошла ближе, и её рот приоткрылся, а руки затряслись.

– Акира! Акира! Ты жив?!

Она увидела своего мужа в одной из клетей и, подбежав к решётке, обняла его сквозь бамбуковые прутья.

Акира сильно изменился с тех пор, как попал в плен. Он похудел, мускулы больше не играли на его теле, а в волосах запуталась грязь. Осталась лишь его осанка и выражение глаз. То были глаза, которые любила Кацуми. Муж и жена обнялись и стояли так не в силах больше разлучиться.

– Кацуми, любимая, я так скучал по тебе! Как ты здесь оказалась?

И тогда Кацуми рассказала мужу про то, как Эйко ходила к Найоми, и как та дала ей красную нить. Она рассказала про то, как на границе она встретила Дейчи, и что он очень благодарен ему за своё спасение когда-то в бою. Акира слушал рассказы Кацуми и не мог оторвать взгляд от её лица. Он то и дело гладил её волосы пальцами и, казалось, будто не слышал слов.

– Нам не выбраться отсюда. – Сказал Акира, опустив глаза. – Это ловушка задумана так, что из неё нет выхода. Ах, моя милая Кацуми, зачем же ты послушала эту чудачку Найоми? Что теперь станет с Эйко?

Вдруг где-то в глубине тоннеля послышался звук металлического дверного замка и пронзительный скрип двери. Затем неспешные тяжёлые шаги эхом отразились от стен и свода помещения подземной тюрьмы.

– Это охранники! Спрячься в той стороне! Скорее, Кацуми! – Сдавленным голосом вымолвил Акира и сжал руками бамбуковые прутья решётки.

Кацуми ринулась в коридор, откуда пришла, ближе к провалу, и прижалась в темноте к холодной стене, из которой торчали корни деревьев и мелкие камни.

Охранников было двое. Они были одеты в красные самурайские доспехи с множеством завязок и мелких деталей, которые так хорошо знала Кацуми. Когда-то она каждый день одевала своего Акиру в такой доспех, помогая ему завязывать тесёмки и крепить латы, как и полагалось жене, провожая мужа каждое утро на службу, как в последний раз.

Самураи осмотрели пленных и поменяли им миски с едой и водой. Их визит не был долгим и, пару раз зевнув, охранники побрели в том направлении откуда пришли, в сторону скрипящей металлической двери, противоположной провалу.

В первый день отсутствия мамы маленькая Эйко веселилась вместе с другими детьми и, как прежде, ловила своим сачком бабочек. Но уже к вечеру ей стало тоскливо, и она просто сидела на берегу океана, наблюдая за китами.

Ночью девочка никак не могла уснуть, она смотрела на клубок красной нити на ткацком станке, который перестал разматываться, и напряжённо думала. Клубок остановился уже вечером, это означало, что её мама никуда дальше не идёт, а где-то стоит или остановилась у кого-то в гостях.

– Может быть, она у Найоми? – Подумалось Эйко, и она не рассуждая дальше, оделась и выскочила на улицу, устремившись вдоль стелящейся по земле красной ниточке прямо к дому колдуньи.

Девочка чувствовала волнение, она знала дорогу и, стараясь не упустить из виду красную ниточку, очень быстро прибежала к хижине Найоми. Однако красная нить уходила вглубь пальмовой рощи мимо дома колдуньи.

Подойдя к хижине, Эйко увидела, что, дверь, как и в прошлый раз, была открыта настежь, а неподалёку прыгал белый заяц, который в темноте уже наступившей ночи отчётливо выделялся своим цветом на фоне зелёной поляны.

Девочка вошла в дом и увидела тётушку Найоми одну, сидящую в своём соломенном кресле.

– Ты пришла за верёвкой и ножом? – Внезапно спросила Найоми, на что девочка только вздрогнула и уставилась на женщину.

– Здравствуйте, тётушка Найоми! К вам сегодня не заходила моя мама? – Дрожащим голосом спросила девочка.

Найоми упёрлась кулаками в подбородок и, наклонившись сидя, сделала задумчивое лицо, будто всерьёз размышляла над этим вопросом.

– Ты спрашиваешь, дитя, заходила ли Кацуми ко мне? Но я не знаю этого! – Ответила Найоми и сонно зевнула.

– Возьми верёвку и нож, что лежат вон на той тумбе. Я приготовила их для тебя.

Найоми показала рукой на предметы и опустила её на ручку кресла. Её глаза закрылись, и тут же раздался громкий храп.

– Тётушка Найоми, тётушка Найоми, проснитесь! Зачем же мне нож и верёвка? Не засыпайте, тётушка!

Чуть не плача кричала Эйко и трясла женщину за плечи, но та уже заснула своим крепким сном.

Девочка взяла нож в руки и поняла, что он складывается пополам, упираясь лезвием в рукоятку. Таких ножей Эйко никогда раньше не видела. Верёвка была толщиной с мизинец и такой длины, что ей можно было обвить дом колдуньи один раз. Её Эйко скрутила в кольцо и повесила себе на плечо. На удивление верёвка оказалась очень лёгкой. Нож она положила в карман платья. Найдя на земле красную нить, она направилась по ней дальше, вглубь пальмовой рощи.

Девочка сама не заметила, как перешла границу в долине родников. Наступила тёмная ночь, и сонный самурай просто не заметил маленькую Эйко, прошмыгнувшую, словно заяц, между брёвнами забора на другую сторону. Девочка никогда раньше не была в тех местах, и не знала, что то и была знаменитая запретная граница, к которой нельзя приближаться. Эйко смотрела на красную ниточку, освещённую ярким лунным светом.

Девочка бежала со всех ног, и она намного быстрее добралась до поляны с ловушками, чем её мама с больной ногой. Остановившись у поляны, она увидела, что нить уходит куда-то в подземный ход. Долго не думая, поправив верёвку на плече, Эйко села на край провала и, упираясь ногами, стала съезжать вниз. Земля была рыхлой, и девочка будто с горки покатилась кубарем по тоннелю прямо на каменистый пол, где ещё недавно точно так же оказалась её мать. Нащупав ниточку на полу, Эйко прошла по тоннелю и увидела в свете факелов свою маму, обнимающуюся с отцом. Эйко подпрыгнула от счастья и громко вскрикнула. Затем она подбежала к ним и обняла обоих. Девочка заплакала, увидев отца в таком виде, в каком он был в подземном плену, но Акира успокоил её, поцеловав в лобик и крепко прижав к себе сквозь прутья решётки.

– Эйко, доченька, зачем же ты ушла из дому?! Что же теперь с нами будет?! – Сокрушённо сказала Кацуми.

– Девочка улыбнулась во весь рот, посмотрела на отца, затем на мать.

– Я была у Найоми! Я думала ты у неё. Она дала мне верёвку и нож. Верёвка вон там!

Эйко бодро показала рукой в сторону провала и вынула нож из-за пазухи.

– Это же спасение! Эко, доченька, дай скорее мне нож, нужно успеть до прихода стражи! – Сказал Акира и взял нож у Эйко.

Затем он принялся разрезать тугие верёвки, сплетающие бамбуковые прутья решётки. Вскоре он освободил, таким образом, себя и всех других пленных. Спустя недолгое время вереница измученных подземельем людей уже выстроилась в тоннеле у отвесного провала, ведущего на поверхность. Было принято решение вставать друг другу на плечи ногами и передавать один конец верёвки наверх, чтобы тот, кто окажется на поляне первым, смог бы с помощью той же верёвки вытащить остальных.

Кожа на плечах пленных воинов была изранена и запачкана, мышц на их руках и ногах почти не было. Когда освобождённые стояли на плечах друг у друга, и ноги их и плечи заметно дрожали от напряжения. Но самураи оставались самураями.

Вскоре все оказались на поверхности земли, на той самой поляне, где когда-то они собирались сразиться в честном бою с соперником. Кацуми разрезала на своём поясе красную нить, и та упала на землю. Она ей больше была не нужна. Радости Эйко не было предела. Она визжала и прыгала на опушке, пока Кацуми не остановила её, сказав, что нужно скорее уходить, пока стража не обнаружила того, что произошло.

Прошло несколько дней. Акира быстро поправлялся, а нога Кацуми заживала.

А как-то раз в один из тихих ясных вечеров, Акира, Кацуми и Эйко сидели на большом белом стволе выброшенного океаном дерева и смотрели на горизонт. Вдруг из соседних кустов, что за песчаной полосой, выпрыгнул белый заяц. Он поскакал прямо к Эйко и уселся у её ног. Девочка радостно взвизгнула и взяла зайца на руки. Кацуми и Акира удивились, что заяц не вырывался из её рук, а нюхал лицо девочки. Кацуми обернулась и увидела за кустами, в тени пальм, силуэт женщины с черными волосами, спешно удаляющийся вглубь чащи.

Калифорнийская история

Далеко, у берега океана, где солнце и волны сливаются воедино на высоких гребнях и разноцветными радужными брызгами разлетаются в стороны, жил один юноша. Он знал волны с детства и различал их по временам года, в зависимости от погоды и ветра, называя даже по именам. Он давал имена волнам. Юноша очень любил океан и прибрежный лес, состоящий из огромных, упирающихся в небо секвой. Жёлтый песок был горячим с самого утра, и чуть прохладнее – в зарослях алоэ, что покрывали землю на полянах в сосновом лесу. Ветер носил по побережью запахи водорослей, цветов и хвойного многовекового леса.

Юношу звали Джек. Он был сыном рыбака и тоже осваивал ремесло отца. Правда, по правде говоря, ему больше нравилось кататься по волнам на овальной деревянной доске, которую отец выпилил ему из дерева в подарок.

Джек и его отец жили небогато в небольшой рыбацкой деревушке вдали от цивилизации. Раз в неделю к ним приезжали торговцы рыбой и за малую цену скупали рыбу и крабов, пойманных в тот же день.

С детства отец говорил Джеку, что он не сможет всю жизнь беспечно кататься на своей доске по волнам, и что нужно осваивать ремесло и учиться зарабатывать на жизнь. Юноша все это понимал, но каждый раз с восходом солнца мысли его были заняты океаном и волнами, с которыми он был давно уже на ты. И где-то в глубине своей души Джек верил, что это принесёт ему ещё большую удачу, ведь он любит то, что делает, а это главное. Хотя, что есть главное, а что нет, – для него пока определял его отец, который не очень-то одобрял любовь сына с простому катанию на волнах. Тем более что ему не раз приходилось видеть в прозрачной воде на глубине тёмные спины акул, рыщущих в поисках добычи.

Рядом с домом Джека стояла хижина, где жила его подруга Джолли. Они дружили с детства. И Джек давно пытался научить Джолли своему любимому занятию, но та боялась воды, и они ограничивались прогулками по сосновому лесу и побережью.

– Ты когда-нибудь залезал на Секвойю, Джек? Искоса поглядывая, спрашивала юношу Джолли.

Она знала, что он ответит – да, даже, если никогда и не подходил к этому дереву.

– Конечно! – Ответил с улыбкой Джек, и с нежностью посмотрел на Джолли.

– Полезли тогда? – сказала Джолли, предвкушая приключение.

– На какую полезем? – Джек осматривал окрестность. Колючие кусты алое прямо под широкими стволами огромных деревьев вызывали страх.

– Вон на ту! – Джолли показала рукой на самое большое дерево и даже хлопнула в ладоши.

А надо сказать, что Джек, с детства покорявший водную стихию, очень боялся высоты. Он даже не мог залезть на стремянку, когда отец просил его помочь с ремонтом дома. Но отказать Джолли юноша не мог.

Не прошло и минуты, как его подруга оказалась на широкой ветви секвойи, что отрастала от ствола на высоте роста человека. Слегка покачивая ногами, она смотрела на Джека с улыбкой и выражением явного преимущества.

Джек не стал раздумывать и, превозмогая себя, ринулся покорять широкий ствол секвойи, притворившись, что его это мероприятие ничуть не утруждает. Он пыхтел, смотрел вниз, и, как обычно бывает в таких случаях, сорвался с небольшой высоты и упал спиной прямо на корень дерева, торчащий из земли у ствола.

На мгновение Джек даже замер и не мог пошевелиться, затем от со стоном повернулся на бок и подогнул колени.

Джолли испуганно вскрикнула и проворно спрыгнула с дерева вниз.

– Джек! Ты что?! Я же пошутила! Зачем ты сразу полез-то?

Девушка присела рядом с другом и обняла его за плечо. Джек не мог вымолвить ни слова. Сильная боль пронзила его спину и ноги не слушались. Когда Джолли, почти уже заплакав, стала гладить и тормошить Джека, тот сел и оперся спиной о ствол секвойи.

– Все нормально. – Сказал он и улыбнулся, посмотрев на Джолли.

Юноша встал на ноги и повеселел.

– Не переживай. У меня так в детстве тоже было. Ничего страшного.

Джолии и Джек обнялись и пошли не спеша в сторону залива. Они гуляли по пляжу и разговаривали.

Дома Джека и Джолли были соседние, их разделала только небольшая поляна алое и невысокого кустарника, в котором на белом песке давно были протоптаны тропинки, соединяющие лес, залив и дома рыбаков.

На следующее утро Джек проснулся от резкого запаха гари, который отличался от запаха костра. Чем именно, Джек не знал, но этот запах заставил его вскочить с кровати, и осмотрев дом, выбежать во двор. Движения после вчерашнего падения давались ему с трудом и он то и дело потирал краем ладони свою поясницу и спину.

Напротив его дома был пожар. Горела хижина Джолли, и из чердака раздавались девичьи крики.

Взрослые в это время ещё не вернулись с утренней рыбалки и были далеко от берега на гребных деревянных лодках.

Джек не думал долго. Он схватил стоявшую у стены дома старую отцовскую стремянку и бросился через кусты прямо к горящему дому.

Пламя ещё не успело охватить всю хижину и колыхалось внутри. Из окон валил черно-серый дым. Войти внутрь через дверь или окно было нельзя. Джек знал, что такое пожар и как опасен такой дым. Он обошёл дом и посмотрел наверх с той стороны, где в чердаке было маленькое окошко с деревянными ставнями. Из него выглядывала испуганно Джолли. Она плакала, и её лицо было запачкано чёрной сажей. Джолли звала на помощь и, увидев Джека, будто даже попыталась выбраться из маленького отверстия окна, но высота дома не позволяла ей сделать этого. Она в отчаянии смотрела на Джека и в какое-то мгновение, закашлявшись, ослабла и перестала кричать. В небольшом отверстии чердачного окна больше не было видно её лица.

Тогда юноша поставил стремянку на землю, уперев таким образом, чтобы верх её приходился как раз чуть ниже окна в чердаке. Джек старался не смотреть вниз. Он часто дышал, сжимая пальцами деревянные перекладины стремянки. Шаг за шагом он забирался все выше и выше. Все его мускулы напрягались, а на лице выступил пот. Добравшись до окна, он влез на чердак и увидел там Джолли, лежащую на полу без сознания. Он не помнил, как он сделал это, и впоследствии даже не смог толком рассказать, но юноша вынес Джолли на плече, разломав окно таким образом, чтобы оно стало шире, и спустился вниз по стремянке вместе с ней, приходящей в себя во время приступов сильного кашля.

Дом девушки сгорел дотла. И вернувшиеся с утреннего промысла родители Джолли увидели на его месте только обуглившиеся доски и пепел. Джолии осталась жива и почти невредима. Только небольшой ожёг на её шее оставил печать о случившемся навсегда. Впрочем, Джек его впоследствии даже не замечал.

Узнав, что Джек спас жизнь их дочери, они пришли поблагодарить его и своих соседей, родителей Джека. Те же предложили им временно пожить у них, пока семья Джолли не построит новый дом.

Так шли дни. Джек и Джолли ещё больше сблизились. Но Джеку никак не удавалось привить подруге любовь к океану и к катанию по волнам на доске, к тому, без чего он не мыслил свою жизнь. Были дни, когда он заплывал на доске слишком далеко от берега, а Джолли смотрела на него, тревожась и будто немного расстраиваясь. Она не показывала Джеку вида, и была при нем всегда в хорошем настроении. Но она будто предчувствовала что-то, и это предчувствии не давало ей покоя, нарастая с каждым днём и оставляя в её неприятный осадок. Джек мог пропадать на волнах часами, а она сидела и смотрела на него, пропадающего из виду в волне и вновь появляющегося и машущего ей рукой. Джолли со временем забыла о своём ожоге на шее и все больше думала о том тревожном чувстве внутри себя, появляющемся каждый раз, когда Джек с улыбкой разбегался по песку с деревянной доской в руках и нырял в океан. Это было так тягостно для неё, что однажды утром случилось на взгляд Джека странное событие. Джолли не пришла на берег океана, чтобы смотреть на его очередной заплыв. Она осталась дома. И ей будто стало легче в то утро. Словно её изнутри что-то отпустило и перестало существовать. Ей было ни радостно и не грустно в тот день. Просто она не захотела пойти тем утром на берег океана.

Это обстоятельство смутило Джека, и он уже не бежал навстречу океану и большим волнам. В то самое утро он был задумчив, и встал на доску с тревожным чувством. В тот день калифорнийское солнце не было менее ярким, оно также как и всегда обжигало своими лучами и наполняло теплом океанический бриз.

Джек ещё раз посмотрел на берег. Джолли не было. И он лёг на доску и поплыл, как обычно, от берега. Юноша плыл долго, он все время думал и не заметил, как пересёк линию кораллового рифа, – ту запретную черту, о которой знают все пловцы, имеющие представление об опасностях, таящихся в глубине. Джек просто не увидел эту «черту», запретную линию в виде красочных разноцветных кораллов с роящимися вокруг них стайками небольших рыб. Волны за рифом были более пологими, и юноша без труда вскочил на доску.

Одна волна за одной, затем ещё одна, и Джек уже почти приблизился обратно к кораллам, как внезапно мощный удар из-под воды подбросил его вверх и деревянная доска больно ударила его по спине. На этот раз удар был такой силы, что у Джека потемнело в глазах и, упав в воду, он с трудом смог доплыть того, доски и встать на неё. Он заметил, что её край отломан по кривой линии, словно откушен. Джек все понял. Долго думать был некогда. Он лёг на доску и стал грести руками к берегу что было сил и звать на помощь. Юноша надеялся, что, переплыв через линию рифа, за которой волны становились выше и быстрее, он сможет встать на доску и уже вместе с волной добраться до берега. Но здесь, на глубине, быстрее было только грести. Совсем рядом показался чёрный плавник и нос акулы приподнялся из воды у самого края доски Джека. Удар, и юношу вновь откинуло в сторону, но уже ближе к берегу. И опять доплыв до обломка своей доски, он ухватился на неё и встал на ноги. Боли не было, но юноша заметил, что его правая нога обливается кровью от самого бедра. Рассматривать рану не было времени и, поймав невысокую волну, Джека перебрался через риф. Он видел теперь на берегу, совсем близко, Джолли, свою Джолли. Джек улыбался, он был рад её видеть. Девушка что-то кричала и бежала вдоль берега, размахивая руками. Она кого-то звала.

Джек, стоя на доске, пригнув колени, почти не чувствовал повреждённую ногу, но вдруг силы стали покидать его. В глазах потемнело, и последнее что он увидел в тот момент, это свои руки, они тоже были в крови.

Юноша очнулся на берегу, лёжа на спине. Джолли плакала и за что-то ругала его, но он не мог разобрать тогда её слов. Джек взял тогда её руку ладонь к ладони и сказал, что он рад её видеть. Джолли тогда вдруг успокоилась и на мгновение даже замерла. И юноша увидел в её глазах то, что не замечал раньше. Он крепче сжал ладонь Джолли, но темнота в глазах вновь накатила на него.

На Джека в тот день напала белая акула. Местные осмотрели обломки его доски, и сказали, что таких больших акул здесь раньше не видели. Юноша узнал потом, что это Джолли бросилась в воду на помощь к нему, и взгромоздила его тело на доску, и сама, держась неё, доплыла до берега.

Прошло время. Юноша поправился. Родители Джолли построили новый дом взамен сгоревшему и решили поселить в нем Джека и Джолли. Они сыграли свадьбу на всю деревню.

Раны на ноге и руках Джека зажили, и только шрамы напоминали ему о том дне, когда Джолли не вышла на берег, чтобы посмотреть на него, катающегося по волнам.

Впрочем, Джолли не замечала этих шрамов, с того дня они казались ей частью Джека.