Текст книги "Солнечные рассказы"

Выйдя из здания штаба, Геннадий остановился и посмотрел на горный хребет, видневшийся за городом. Майор Перенеев напряжённо обдумывал события последнего часа, но остановившись, он вдохнул воздух полной грудью, и тот показался ему каким-то другим, не таким, как прежде, каким-то насыщенным, свежим и ароматным, – воздухом Афганистана, каким он его ещё не знал, но полюбил в тот момент.

Следующую ночь Геннадий провёл в небольшой комнате общежития, какого-то старинного здания перед тем, как выехать в сопровождении бронемашин на военную базу, где ему предстояло пройти короткую подготовку пилотирования боевого вертолёта МИ-24 по прозвищу «крокодил». Так называли его афганские моджахеды за прочную броню, которую невозможно было пробить любым стрелковым оружием до того, как в их руках не оказался новый, таинственный и мощный «стингер». И при всем этом «крокодил», как многие предыдущие годы, внушал афганским повстанцам почти священный ужас в бою, появляясь неожиданно, ниоткуда и так же молниеносно исчезая.

Геннадий заснул с открытым окном, и, накрывшись одной простыней, замёрз ночью. Холод заставил его встать с кровати и взять из шкафа плед, предусмотрительно оставленный там на такой случай. Сон Геннадия был неспокойным, к тому же ночью к нему в комнату залетел откуда-то взявшийся чёрный дрозд. Он посидел на широком подоконнике, и не найдя поживы, улетел прочь в синюю ночную мглу. Майор проснулся разбитым, но свежесть утреннего воздуха и отменный кофе, которым его угостили во время завтрака, придали ему сил и бодрости. Душ был из расчёта тридцать пять литров воды на человека. И, как сказали Геннадию афганские друзья, они рады предоставить советскому войну-освободителю возможность использовать их недельный ресурс.

Наутро майор Перенеев отправился в путь в составе колонны из пяти бронемашин к тому самому горному хребту с белыми вершинами, который он видел ещё при посадке своего самолёта. Раннее утро было самым благоприятным временем для такого мероприятия, это Геннадий понял уже очень скоро, когда машины стали «жариться» на солнцепёке. Тогда командир принял решение остановиться в тени гранатовой рощи и переждать зной, заодно и пополнить запас воды из местного источника. Солдаты и офицеры не первого месяца службы в Афганистане сразу сориентировались в обстановке и, воспользовавшись ситуацией, поймали где-то несколько полевых грызунов, похожих на тушканчиков, только крупнее, и поджарили их на костре, чтобы полакомиться свежим мясом, оставив консервы и сухари на «чёрный день».

Дело близилось к вечеру. Геннадий сидел у костра и наблюдал поросшую ирисом и можжевельником пустыню. Где-то вдали, у самого подножия горного хребта, были видны огни костров. Как объяснили бывалые военнослужащие, то были костры пастухов, что пасли коз и овец на местных полях.

Над горными вершинами стали загораться первые звезды. И когда у собравшихся, откуда ни возьмись, появилась фляга с горячительным, передаваемая от одного к другому, по глотку, в небе стали заметны странные огни.

Гул и прерывистый шум винтов вертолётов пронёсся над гранатовой рощей и над колонной бронемашин. Ветви деревьев колыхнулись, заставив всех пригнуться и закрыть голову руками. Спустя мгновение, где-то вдали, у пастушьих костров, раздались взрывы, множество взрывов, пламя и, будто крики людей. В груди у Геннадия что-то сжалось, и он, встав на ноги, наблюдал странную и страшную картину у подножия гор.

– Моджахеды там были. – Спокойно произнёс командир колонны, и опрокинул глоток из фляги.

Геннадий тоже выпил из общей фляги и, расставив дозорных, военнослужащие обосновались на ночлег.

Колонна прибыла на базу следующим утром, когда солнце ещё только выходило из-за перевала, а роса оседала на траве и кустарниках. Геннадий увидел на базе вереницу боевых МИ-24 в пятнистой защитной окраске, которые стояли на открытой площадке. Большой брезентовый шалаш располагался неподалёку, а в его близи были раскинуты ещё несколько палаток, окружённых окопом, за которым была наблюдательная вышка. Пропускной пункт на базу представлял собой стену из мешков с песков, положенных друг на друга. Остановив колонну и проверив документы, дежурный пропустил машины и доложил по рации о прибытии.

Вертолётная база располагалась в горах, где воздух был так свеж, что Геннадию вполне хватало пяти-шести часов, чтобы выспаться и ещё заняться своими делами перед учёбой и тренировкой пилотирования вертолёта.

Среди лётчиков базы Геннадию довелось встретить того самого своего однокашника по военному училищу, который являлся племянником полковника Сулейманова, и чьё имя было Анатолий. Они стали друзьями ещё в училище, а после выпуска разъехались служить по разным краям необъятной Родины. И вот ведь случай! Встретились как раз там, куда обоих призвал интернациональный долг. Геннадий и Анатолий подолгу общались, вспоминали юность и прошлогоднюю поездку в Крым, где они встретились случайно. Геннадий был тогда с женой, Татьяной, а Анатолий один.

– Как у Тани дела? – Спросил как-то раз Анатолий друга.

Геннадий вопросительно посмотрел на него и ответил, что все в порядке. Неловкая пауза молчания заставила Геннадия взять слово.

– А ты как?

– Все нормально у меня. Пока один. – Ответил Анатолий, не смотря другу в глаза.

Геннадий понял, о чем ему хотел сказать Анатолий и о чем он промолчал.

Дни на базе были насыщенны, и скучать никому не приходилось, однако какое-то смутное чувство тоски то и дело приходило и ложилось на сердце Геннадия, словно грузом, не давая ему сосредоточиться. Он обзавёлся новыми друзьями, лётчиками из разных республик. И вечерами они делились, беседуя, чем-то своим, шутили и пили по глотку из алюминиевой фляги. А надо сказать, пили боевые лётчики много.

В один из дней, ранним утром, были учебные стрельбы из вертолётов по неподвижным целям, которыми служили деревянные фигуры людей и машин, а также мешки с песком, расставленные на горном плато и внизу, вдоль ущелья. Каждому пилоту дали своё задание: отстреляться по определённым мишеням и вернуться на базу.

Погода в тот день стояла солнечная и безветренная.

Всем офицерам были присвоены позывные. Так Геннадий стал «Ирбисом», а Анатолий – «Вараном». Лётчики на бегу запрыгивали в кабины своих вертолётов, мгновенно экипировались и взлетали, чуть только винты боевых машин переставали быть видны, а свист винтов и гул механизмов заполняли все в округе. Вертолёты поднимались в воздух один за другим и разлетались по позициям. Территория учений была достаточно большой для того, чтобы можно было потерять друг друга из виду. Наблюдателей по маршруту не было, так как небольшой контингент базы и близость моджахедов не позволяли так рисковать людьми.

По рации все лётчики должны были сообщать командиру о своём расположении и о выполнении задания. Некоторые особенно опытные пилоты на учениях позволяли себе отклоняться от маршрута и «хулиганить», докладывая ложные координаты. Анатолий был одним из них. Он давно управлял вертолётом, и его ценили в войсках, особенно теперь, когда каждый пилот был на вес золота. «Варан» чувствовал себя в небе, как дома, впрочем, так же, как и Геннадий за штурвалом АН-12. При этом «Ирбис» уже успел освоиться в кабине МИ-24 и научился таким приёмам, как боевой разворот, зависание над целью и внезапное выныривание из-за препятствия. Анатолий, зная о том, что моджахеды со «стингерами» могу поджидать в любом месте, старался летать как можно ниже, маневрируя в скалах, словно настоящий варан.

Закрыв кабину вертолёта, Геннадий услышал по связи в наушниках голос командира:

– «Ирбис», я «Памир», как связь.

– Слышу Вас, «Памир». – Отозвался Геннадий и взял штурвал на себя, поднимаясь все выше, уходя в сторону по своему маршруту.

Сухой треск в наушниках, и сквозь свист механизмов Геннадий вновь услышал голос командира:

– «Держи высоту „Ирбис“, не на параде.»

И Геннадий нырнул вниз, в ущелье. Пролетая над верхушками деревьев, он вскоре добрался до развилки, где крутой каменный склон громоздился прямо над перевалом, заслоняя собой утреннее солнце.

Внезапно из-за этого склона вынырнул другой вертолёт и оказался на его пути, «зависнув» в воздухе. Геннадий еле увернулся тогда от столкновения, сманеврировал и облетел утёс вокруг. После чего, на том же месте он увидел тот же МИ-24, который успел развернуться к Геннадию на сто восемьдесят градусов. Вертолёт висел в воздухе прямо перед ним и покачивал ракетницами, как коромыслом. Приглядевшись, Геннадий увидел в кабине встречного МИ-24 своего друга, Анатолия, чья рука лежала гашетке ракетного пуска. Геннадий тоже положил руку на гашетку, а большой палец на красную кнопку на её верхушке. Два товарища смотрели друг на друга напряжёнными взглядами через стекла боевых вертолётов. В свисте винтов воздух вокруг стал наполняться обрывками травы, веток и песком с пылью.

– «Ирбис», я «Памир». «Ирбис», я «Памир». Почему не атакуете цели? Раздался голос командира в наушниках Геннадия.

– «Да вы что там, на прогулке что ли!?» – Вновь выкрикнул командир.

В этот момент Геннадий увидел, как вертолёт Анатолия резко взял в сторону и ушёл вверх по ущелью.

В тот день и «Ирбис», и «Варан» отстрелялись на «отлично». А уже вечером, как ни в чем не бывало они шутили у костра и отпивали из одной фляги.

– Я тебе дельные приёмы показываю! Запоминай! – Говорил с улыбкой, словно отшучиваясь от утреннего инцидента, Анатолий Геннадию.

Но, по правде говоря, с того дня что-то пошло не так в их дружбе. Словно давние приятели перестали друг другу полностью доверять. Они старались не смотреть подолгу в глаза при разговоре и жали руки уже не так сердечно, как это делали другие пилоты на базе.

А как-то раз Геннадий нашёл на камнях письмо, которое должно было быть отправлено в Ташкент, в его родной дом, в его квартиру. В графе «кому», значилось «Танечке». Письмо было от Анатолия, и, видимо, просто выпало из кармана его кителя накануне.

– Откуда он знает мой адрес? – Промелькнуло в голове у Геннадия.

Почтовый «УАЗик» уже успел отбыть в Кабул, поднимая за собой клубы жёлто-коричневой пыли, а следующий ожидался теперь только через неделю.

Геннадий взял письмо в руки и открыл его.

– «Моя милая Татьяна… Отбиваю атаки врагов… Вспоминаю нашу встречу в Крыму… Чуть не сгорел, катапультировался… Коварный враг играет не по правилам… Целую, жду встречи…»

Читая строки письма, Геннадий присел на камень. Скулы его заиграли, а лицо налилось кровью. Он помнил прошлогоднюю поездку в Крым с семьёй, где он встретил своего товарища после того, как они не виделись вот уже несколько лет. Геннадий женился на Татьяне на последнем курсе военного училища и уехал с ней в Ташкент по распределению.

А в прошлом году он встретил друга в Алуште, на пляже, где тот, потягивая пиво, мило беседовал с какой-то дамой. Увидев Геннадия и Татьяну, Анатолий тут же встал с шезлонга и восторженно вскрикнул, приветствуя друга.

Они провели тот вечер вместе, поужинали в ресторане, и Геннадий уже тогда заметил чересчур внимательный взгляд Анатолия на свою жену. Он не придал тогда этому особенного значения, и друзья все вместе весело общались и шутили. За разговором под красное сухое Анатолий рассказал, что служит в Афганистане уже второй год, а мог бы уйти после первого. Лётчики служили в Афганистане по году. И что его дядя, полковник Сулейманов Улугбек Асалбекович, стал начальником штаба войск в Кабуле.

Анатолий набрался в тот вечер «до чёртиков», и когда Геннадий с Татьяной почти несли его в гостиницу, он выкрикивал что-то наподобие: «Духи! Они повсюду. Сожгу к чёртовой матери. Всех!»

На следующий же день, вновь встретившись на пляже, приятели лежали на гальке и увидели в небе самолёт. То был винтовой военный транспорт АН-12. Приглядевшись, Анатолий с некоторым презрением в голосе сказал тогда:

– Вон, «похоронник» полетел, «чёрный тюльпан»! Наших обратно везёт, только лёжа.

После чего он встал, отряхнулся от песка и пошёл за пивом.

– Очень жаль, что так приходится. – Ответил Геннадий, встав с шезлонга и посмотрев в сторону направившегося к ларьку Анатолия.

Геннадий к тому времени уже давно пилотировал АН-12 и любил этот самолёт. Он знал о нем все и о его втором, скорбном, названии тоже, но внутренне не принимал этого. АН-12, четырёх винтовой резвый транспортник, был в его руках ласточкой, «небесным Азаматом», в кабине которого Геннадий чувствовал каждую деталь и весь самолёт, всю его мощь и красоту. Майор Перенеев участвовал в учениях на АН-12, как на десантном транспорте и даже, как на бомбардировщике, но ни разу ему не доводилось отправлять из-за границы погибших ребят, его самолёт никогда ещё, приземляясь, не собирал на аэродроме сотни скорбных взглядов с вопросом: «Зачем ты прилетел к нам, чёрный тюльпан?»

Подняв ещё раз в небо головы, друзья увидели, как самолёт лёг на крыло и стал снижаться в повороте, отражая дюралевым бортом яркие блики полуденного солнца.

– Давай я поговорю с дядей, он попросит кого надо, будешь на нормальных машинах летать? – Не унимался Анатолий и отхлебнул из большой стеклянной кружки.

– Меня все устраивает. Машина нормальная. – Сухо ответил Геннадий, стоя напротив и глядя Анатолию в глаза.

В тот день ссоры между друзьями не случилось, а на следующее утро всем пора было уезжать домой.

В первый же день прибытия на базу и встречи с другом, Геннадий поинтересовался у него тем совпадением, что по решению Сулейманова он оказался с ним в одной части. На что Анатолий, покосив взгляд в сторону, сказал, что ни о чем не просил своего дядю, да и сам его давно уже не видел. И что у того дела, и начальство требует от него невозможного.

Геннадий смял письмо в кулаке и направился к блиндажу, чтобы найти Анатолия. Но ни в блиндаже, ни где-либо ещё на базе его не оказалось. Как объяснил дежурный, Анатолия вызвал в Кабул полковник Сулейманов, и тот срочно убыл ещё утром.

– Что-то назревает. – Утвердительно кивнул головой дежурный и почесал затылок.

А уже днём пришёл приказ о подготовке к боевом вылету следующим утром. Готовилась операция в Панджшерском ущелье, уже не первая за всю войну. Военная помощь извне и громкие обещания подбадривали и укрепляли боевой дух моджахедов. Советские лётчики гибли десятками.

– Там мясорубка будет. – Говорили бывалые пилоты в тот же вечер у костра.

Геннадий смотрел на огонь. Затем он достал из-за пазухи смятое письмо Анатолия и кинул его в костёр. Как только жёлтый жар поглотил бумагу, Геннадию стало как-то весело и легко. Он здесь, на передовой. Страх, тревоги, сомнения, переживания – все сгорело в тот миг вместе с несколькими листами письма. За разговором кто-то из лётчиков упомянул, что Анатолия перевели в другой полк.

Тем вечером в ход пошли оставленные на особый случай запасы тушёнки и консервированная рисовая каша с мясом, – деликатесы, доступные здесь не каждый день. Когда припасы разогрели на костре и досыта поели, пустив по кругу флягу с горячительным, один грузин принялся танцевать лезгинку, и делал это с таким вкусом и азартом, с неподдельным весельем, что все остальные тоже подхватили его идею и стали плясать. Особо же уставшие просто аплодировали, не вставая с мешков. При этом они искренне радовались и подражали ему жестами. Геннадий тоже веселился, забыв обо всем, что его тяготило. В тот вечер он танцевал и радовался каждой минуте жизни вместе со своими новыми друзьями на вертолётной базе.

А утром пришёл приказ. По тревоге лётчики занимали свои кабины и, прислушиваясь к радиосвязи, заводили двигатели вертолётов. Спустя несколько минут небо над перевалом в утренней дымке вспыхнуло красным заревом, и колонна МИ-24 отправилась на задание.

Верхушки деревьев пролетали почти под самым дном бортов. Туман стелился по лощинам и таял там, куда уже успело добраться солнце. Все словно притихло, и молчаливые горы с их жёлтыми каменными россыпями наблюдали полет.

Колонная шла ровно, и видимость была отличной. По мере приближения к ущелью, вертолёты стали один за другим отклонятся от общего маршрута.

Треск в наушниках, и Геннадий услышал приказ командира

– «Ирбис», я «Памир». «Ирбис», я «Памир». Как связь? Приём.

– Вас слышу, «Памир». – Ответил Геннадий.

– Сейчас уходишь за перевал и следуешь координатам… – Дальше командир отчеканил координаты маршрута и продолжил:

– Там наши «коробочки» в колонне движутся к тоннелю, возьмёшь под охрану до Саланга, а там жди указаний. Позывной у них «Тюльпан». Свяжешься с ними, когда будешь наблюдать и доложишь старшему, позывной «Соломон». Как понял?

– «Памир, я «Ирбис». Вас понял, ухожу на маршрут.

Геннадий отклонился от колонны других МИ-24 и направился в сторону горного склона. Он старался держаться как можно ниже, чтобы быть незаметным издалека. Вглядываясь в каждый камень, Геннадий напрягал внимание и держал палец на оружейной красной кнопке.

Вдруг откуда-то слева и снизу показался белый дымный след. Словно молния, след разрезал воздух у самой кабины вертолёта Геннадия и в тот же миг справа раздался взрыв. Вертолёт вздрогнул и качнулся в сторону. Майор Перенеев посмотрел направо и увидел разлетающиеся от утёса искры и облако дыма.

– «Стингеры». – Подумал он и резко взял штурвал вверх и влево, выполняя боевой разворот. В этот момент время будто замедлилось, и Геннадий увидел, разлетающиеся осколки и край утёса, что спас его от ракеты.

– Лететь низко, прятаться за всем, чем можно. – Вспомнились Геннадию слова инструктора на базе.

Небо промелькнуло в лобовом стекле кабины МИ-24 «Ирбиса» и, развернувшись в полный оборот, он увидел в том месте, откуда появился дымный след, у небольшого валуна, человека в белом балахоне и коричневой шапочке, с длинной металлической трубкой на плече. Увидев зависший перед ним вертолёт, человек успел прыгнуть в какой-то узкий тоннель прямо под своими ногами и исчез за мгновение до того, как ракеты МИ-24 обрушились на валун. Несколько вспышек подняли в воздух осколки камня и глиняную пыль.

Затем, повернув машину в сторону, Геннадий стал набирать высоту и уходить вверх по указанному в задании маршруту. Он летел к горному хребту, что разделял ущелье и равнину за перевалом. Поднимаясь все выше к заснеженным вершинам, он чувствовал, как в кабине становилось заметно прохладнее. Когда каменистая долина внизу сменилась белоснежной, стекла кабины, у самых стыков, покрылись инеем, не смотря на яркое солнце.

Преодолев перевал, Геннадию открылся вид огромного пространства за ним. Серо-коричневая пустыня с островками зелени, каменные одноэтажные дома, небольшой водоём. Спускаясь вниз по перевалу, «Ирбис» увидел прямую узкую дорогу с колонной бронемашин.

Взяв рацию в руку и поправив наушники на голове, Геннадий произнёс:

– «Тюльпан», я «Ирбис». Как связь?

– «Ирбис», я «Тюльпан», – Раздался сквозь треск в наушниках голос в ответ. – Вас слышу.

– «Тюльпан», как обстановка?

– Спокойно пока. Ждали Вас, самим нельзя двигаться, а так бы давно уже у Саланга были. Нам сначала «Варана» обещали прислать, да так его и не дождались. Ну и позывные у вас. Начинаем движение.

Геннадий повернул свой МИ-24 вдоль по курсу бронемашин, в сторону горного перевала Саланг, и в тот момент он осознал страшный смысл простых слов командира колонны «не дождались».

– «Соломон», я «Ирбис». «Соломон», я «Ирбис». Колонну наблюдаю. – Доложил Геннадий.

– «Ирбис», я «Соломон». – Раздался в наушниках голос в ответ, который показался майору Перенееву удивительно знакомым. Он узнал полковника Сулейманова и удивился, что тот говорил как-то подавленно и тихо.

– Берегите колонну, «Ирбис», там наши ребята. – Продолжил полковник и замолчал. Сквозь пробивающийся в наушниках свист винтов МИ-24 Геннадий услышал вздох, и связь прервалась.

– Вас понял, «Сломон», выполняю. – Ответил Геннадий и набрал высоту, чтобы оглядеться.

В памяти майора Перенеева всплыли тополя, шум ветвей, радостные возгласы близких и он, вместе с Анатолием, в парадной форме синего цвета в день выпуска из военного училища.

Геннадий вглядывался в каменную пустыню по сторонам и впереди от колонны. Пролетев дальше вдоль дороги, почти до самого тоннеля, он увидел на горном серпантине пустой блокпост и, облетев его, заметил на склоне дымящийся, искорёженный МИ-24, а неподалёку – человека в лётном шлеме, собирающего стропила парашюта и машущего ему руками.

Геннадий понимал, что не имеет права оставить колонну, но и бросить потерпевшего крушение лётчика он тоже не мог.

Майор Перенеев взял в руку рацию и включил передатчик:

– «Соломон», я «Ирбис». Наблюдаю упавший борт. Пилот жив, на земле. Как принял?

В ответ Геннадий услышал совсем другой голос полковника Сулейманова, уже полный надежды и сил.

– «Ирбис», я «Соломон». Вас слышу. – Дальше снова вздох и пауза, после которой полковник продолжил. – Делай, что должен, «Ирбис», Родина тебя не забудет.

Майор Перенеев и полковник Сулейманов ясно понимали тогда, что идут не протоколу боевой операции, последствия чего могут стать очень серьёзными для них обоих. «Делай, что должен» – крутилось в голове Геннадия, и он, оставив колонну, пошёл на снижение возле упавшего вертолёта с тем, чтобы забрать лётчика, а затем вновь вернуться к своему заданию. Как только силуэт пилота на земле стал более различим, Геннадий заметил, что он вовсе не приветственно машет ему, а показывает знаки опасности, делая взмахи обеими руками перед собой. И в этот момент что-то ударило в борт «Ирбиса» с такой силой, что Геннадий слетел с сиденья и приложился всем телом о боковое стекло кабины. МИ-24 накренился и, едва успев выровняться, жёстко сел на горный склон, дробя винтами грунт и поднимая в воздух облако глиняной пыли с песком.

– Мама, мама, нам письмо! – Радостно крикнула звонким голоском маленькая девочка Полина, протягивая маме конверт. Полина была высокой, и уже могла сама дотягиваться до почтового ящика в подъезде. Татьяна берет письмо из рук дочери, открывает его и, бледнея, садится на пол у самого входа в квартиру.

– Мама, что с тобой? – Полина пугается, хватает маму за руку и пытаясь поднять её на ноги. Татьяна глубоко дышит и силится встать, но у неё не получается, а слезы начинают застилать глаза. Татьяна прячет их от дочери, она не хочет травмировать её сейчас.

– От кого письмо, мама? C папой все в порядке? – Спрашивает испуганно девочка.

И мать смотрит на неё потерянным взглядом, а затем крепко приживает к себе, чтобы та не видела её слез, которые она уже не может остановить. Она гладит дочь по спине и плечам, не зная, с чего начать и как сказать ей.

Все это, как страшный сон, пронеслось за одно мгновение в сознании Геннадия, и он очнулся, лёжа в дымящейся кабине, где сквозь языки пламени и треск раскалённого стекла, было видно синее небо, безоблачное и такое яркое.

– Нет уж. Не бывать этому! – Геннадий ударил ногой в стекло, разбил его и, закашлявшись, выбрался наружу. Он сорвал с головы горячий, оплавившийся местами шлем и увидел всего в нескольких шагах от себя того самого пилота, которого заметил при подлёте к тоннелю. Пилот стоял неподвижно и был уже без шлема. Геннадий узнал Анатолия. Тот не бежал навстречу другу, а просто стоял и смотрел в его сторону. Спустя мгновение Анатолий вскинул из-за спины автомат, где прятал его до того, и выстрелил в сторону Геннадия. После чего крикнул «ложись» и сделал знак руками, чтобы Геннадий лёг на землю. Пригнувшись, Геннадий услышал позади себя выстрелы и крики и тоже вскинул автомат, развернувшись в сторону выстрелов. Увидев нескольких людей в белых балахонах с винтовками, прячущихся за камнями совсем рядом, Геннадий прильнул к земле и открыл ответный огонь. Люди в белых одеждах стреляли почти наугад, стараясь не высовываться из-за валунов. У некоторых из них Геннадий заметил гранатомёты и стингеры.

Пока шла перестрелка, к Геннадию ползком подобрался Анатолий.

– Спасибо, что не бросил. – Сказал Анатолий, посмотрев в глаза Геннадию каким-то отчаянным и виноватым взглядом. И тут же рядом с их головами пробежала, поднимая в воздух мелкие камни и пыль, пулемётная очередь. Друзья открыли огонь одновременно, и на какое-то время все стихло. Геннадий отстегнул рожок своего автомата и стал присоединять новый. В минутном затишье он услышал какое-то хлюпанье, словно плачь.

– Толя, ты чего? Из-за Тани что ли? – Спросил Геннадий и посмотрел на друга.

Тот лежал навзничь, из его носа и рта текла кровь, глаза были приоткрыты, а бессознательное хлюпанье раздавалось в такт с дыханием.

– Ты чего, Толя, друг! Ты что же это?! – Геннадий схватил Анатолия за плечо. Несколько вспышек, и вновь пулемётная очередь ударила совсем рядом с пилотами. Геннадий взял автомат Анатолия в одну руку, а свой – в другую и, закричав, встал на ноги и открыл огонь. Затем он взял с земли небольшой камень и бросил его в сторону валуна, за которым прятались люди в белых одеждах.

– Граната! – Крикнул он и увидел, как камень попал точно на верхушку валуна и, покатившись, упал за ним.

Люди в белом с криками разбежались в стороны от камня. Геннадий вновь прильнул к земле.

Он знал, что есть шанс вызвать подкрепление по рации, если та осталась цела после падения вертолёта. Геннадий взял Анатолия под мышками и потащил к своему вертолёту. Он старался пробираться не напрямую, а прячась за камнями. Анатолий хрипел и кашлял, пуская из носа кровавые пузыри.

– Дружище, все будет хорошо, только держись! Надо держаться. И чем же ты так разозлил своего дядю, что он сослал тебя сюда? – Геннадий дотащил друга до места, где ещё дымился его МИ-24. Он достал из кабины уцелевшую аптечку и обезболивающее. Перевязав голову товарища, он положил его в тени валуна и ползком забрался в кабину. Огня в ней уже не было, но жар стоял такой, что лицо и лоб пекло, как в бане. Пахло гарью. Через разбитое и оплавленное стекло Геннадий увидел, как люди в белом, осмелев, шли в его сторону в полный рост с автоматами и гранатомётами наперевес. Они общались между собой и показывали руками в сторону вертолёта.

– Ладно. Так, значит, так. – Сказал, откашлявшись, Геннадий, затем нащупал гашетку пулемёта МИ-24 и попробовал повращать ей. Почти сгоревший вертолёт лежал на боку, но пулемёт отозвался на вращение гашетки короткими неплавными движениями. Сквозь дым на рукояти гашетки Геннадий увидел мелкую надпись: «сделано в СССР».

– Знайте же, мёртвый «крокодил» – тоже «крокодил.» – Произнёс он и открыл огонь. В следующее мгновение почти пушечная очередь, как гром, взорвала тишину жаркого полдня. Пулемёт стрелял не прицельно и в основном вверх, механизмы были повреждены, но этого хватило для того, чтобы люди в белых балахонах, побросав все, что было у них в руках и мешало быстрому бегу, бросились наутёк в горы, не оглядываясь.

– Геннадий вытер пот со лба и взял в руку радиопередатчик.

– «Соломон», я «Ирбис». «Соломон», я «Ирбис». Как слышно? Коробочкам сюда нельзя. «Тюльпану» стоп. Мои координаты…

Дальше Геннадий обозначил по рации свои координаты и продолжил.

– У меня раненый, нужна помощь. Как связь? Приём.

Лёгкий треск, и в наушниках раздался голос в ответ:

– «Ирбис», я «Соломон». Мы все знаем, выслали к Вам подкрепление. Ждите помощь, она скоро будет. Держитесь!

Геннадий вздохнул и, положив радиопередатчик, выбрался из кабины.

Был месяц апрель. Вечером того же дня, Анатолия перевезли в госпиталь в Кабуле, где ему сделали операцию и убрали осколок. Геннадий получил новое задание, согласно которому он вновь должен был пилотировать АН-12, но с грузом раненых, среди которых был и его друг Анатолий.

Их откровенный разговор так и не состоялся, да он и не мог состояться в тех обстоятельствах. Единственное, что сказал Анатолий другу, лёжа на носилках, с перевязанной головой, когда его загружали на борт «чёрного тюльпана», это слово «прости».

И АН-12 набрав высоту лёг по курсу, оставив позади горы с их заснеженными вершинами, каменными пустошами и зелёными лугами с глиняными пастушьими домиками на них.

По прилёту в Ташкент Анатолия доставили в военный госпиталь, а Геннадию дали время, чтобы повидаться с семьёй до следующего рейса. Его командировка получилась дольше, чем ожидалось, и он хотел как можно скорее увидеть родных. Сняв с себя китель и расстегнув верхнюю пуговицу рубахи, Геннадий направлялся домой. Он купил дочери плюшевого медведя, а жене афганский парфюм из Кабула, и обоим цветов. Татьяна увидела мужа ещё с балкона, и они с дочерью радостно встретили его, обнявшись.

Татьяна была очень рада, и она много рассказывала, как Полина прикармливала дрозда на балконе, и как тот почти прижился у неё. На что девочка отвечала, что все было совсем не так, и дрозд сам прилетал и просил еды. Геннадий не стал рассказывать всего, что с ним приключилось, он обнимал жену и дочь, шутил с ними и сказал, что через два дня ему нужно будет ещё раз слетать ненадолго в Афганистан. На вопрос Татьяны о том, надолго ли, Геннадий просто посмотрел на неё и сказал, чтобы она не переживала, и что там все скоро закончится. И действительно, слухи о предстоящем выводе войск и о финальных операциях уже ходили тогда по Ташкенту.

Глаза Татьяны периодически были на мокром месте. Геннадий ловил на себе её взгляд и выражение лица, которые переубедили его спрашивать насчёт возможных писем Анатолия. И уже без дочери он сказал жене, что встретил его в Афганистане, и что его ранило в бою, но он остался жив и сейчас поправляется. Тогда Татьяна достала откуда-то из шкафа стопку писем Анатолия и сама показала их мужу. Она извинилась за то, что не сказала ему сразу. Татьяна объяснила это тем, что не хотела ссорить его другом, да и на письма Анатолия она не отвечала.

Геннадий догадывался, но тогда понял ясно, за что у него попросил прощения Анатолий, лёжа на носилках перед погрузкой в самолёт на аэродроме Кабула. Держа в руке письма товарища, Геннадий, нахмурившись, вспоминал учения на вертолётной базе и зависший перед ним МИ-24 Анатолия, а затем снова тополя, день их выпуска из училища и слова командира колонны «не дождались», а затем вспышки, пулемётные очереди, режущие лицо и глаза песком и осколками камней.

Их разговор состоялся на следующий день. Анатолий, ненадолго самовольно покинул госпиталь и пришёл в гости к Геннадию не с пустыми руками. Он объяснил это тем, что должен кое-что рассказать ему, так как не может жить с этим грузом. Геннадий простил его, и тогда Анатолий достал из-за пазухи помятую алюминиевую флягу и, улыбнувшись, вопросительно посмотрел на товарища.

А днём раньше, Татьяна и Геннадий, обнявшись, стояли у окна, не в силах разлучиться. Татьяна сказала, что тот пахнет костром, и что ему нужно сменить одежду. Сняв рубаху, Геннадий открыл бутылку красного и разлил по бокалам. Увидев на груди и животе Геннадия ссадины с синяками, Татьяна ахнула и хотела было пойти за аптечкой, но Геннадий не пустил её, а лишь крепко прижал к себе и поцеловал. Когда в комнату вошла маленькая Полина, Геннадий позвал её, и они обнялись все втроём. В тот момент в комнату с балкона влетел откуда-то взявшийся чёрный дрозд и уселся на плече Полины, потряхивая хохолком на голове.