Текст книги "Солнечные рассказы"

Печать Соломона

Нарисую гексаграмму я углём, а пентаграмму – огнём!

И пройду, непоколебим, меж высоких колонн, Храм держащих.

И упадёт страха легион…

Бескрайние просторы Иудейской пустыни были особенно красивы после дождя, когда по растрескавшемуся глинистому известняку отовсюду текли тёплые ручейки, и земля жадно впитывала их, насыщаясь живительной влагой. Растения просыпались после долгой засухи, и везде, насколько хватало взора маленького Шеломо, появлялась зелень и небольшие красные цветки на ней. Где-то неподалёку шёл караван, и верблюды, не слушаясь своих погонщиков, то и дело опускали голову к земле, чтобы напиться, отчего его движение почти полностью останавливалось. Караван вёз золото и ковры из Персии для дворца великого царя Давида, отца Шеломо, чьё полное имя было Соломон. Но за юностью лет никто не называл его полным именем. Никто, кроме отца.

Шеломо – что значило миролюбивый – был младшим и любимым сыном Давида и Вирсавии, которые назвали его так потому, что земля Израиля в то время устала от войн и кровопролития. И Давил просил Бога о наследнике, который приведёт его Родину к миру и процветанию.

Большую часть времени Шеломо проводил во дворце, но те часы, когда ему удавалось погулять по пустыне, он ценил настолько, что готов был во всем слушать своих родителей и даже почти не ссориться с братьями. Когда его отпускали в сопровождении воинов за пределы царских покоев, мальчуган, как и другие дети в его возрасте, бегал и играл со сверстниками и был неуловим, чем доставлял большое беспокойство приставленным к нему взрослым.

Шеломо стоял и смотрел, словно заворожённый, на караван верблюдов в пустыне после дождя. Пейзаж был размыт в струях пара и потоках горячего воздуха дневного зноя, но от того был не менее интересен. Братья юного Соломона, Адония и Амнон, уже успели потеряться из виду, бегая от охранников и друг от друга, прячась в кустах олеандра и ириса. Шеломо пошёл в сторону каравана. Он очень хотел подойти к нему поближе, чтобы посмотреть на необычных, одногорбых, верблюдов из дальних стран и поговорить с путниками. Шеломо был очень общителен и дружелюбен с детства. Оглядевшись по сторонам, Шеломо не нашёл своих братьев и никого из знакомых ему взрослых, чему мальчик очень обрадовался и пустился бежать со всех ног по пустыне, шлёпая босыми ногами по мокрому глинозёму и лужам.

Добраться до каравана оказалось делом таким уж простым, как предполагал маленький Шеломо. Не смотря на быстрый бег очертания верблюдов не становились больше, а стены родного Иерусалима при этом стали почти не различимы вдали. Мальчик остановился, ему вдруг стало немного страшно. Это чувство он раньше почти никогда не испытывал, и оно показалось Шеломо чем-то неестественным, ненужным и мешающим. Он продолжал бежать, но уже не так быстро и спустя немного времени вовсе перешёл на шаг. Было жарко, и хотелось пить. Вокруг вилась разная мошкара. Между тем караван оставался таким же далёким и почти неподвижным, как и раньше.

Вдруг все вокруг стихло, и пустыня будто на мгновение замерла. Откуда-то неожиданно подул холодный ветер. Он был внезапен и силен настолько, что сбил Шелому с ног. В воздухе закрутились холодные капли, образуя вихрь, поднимающийся темно-синим столбом к самому небу. Вихрь надвигался со стороны пустыни и ревел, как тысячи львов, что часто дарили отцу мальчика, царю Давиду, и тот показывал их сыну через прутья загона. Вихрь отрывал от земли ветки кустарника, траву и куски глины и швырял их по сторонам и высоко вверх. Шеломо попытался бежать, но сильный ветер подхватил его и подбросил невысоко над землёй. Мальчик вскрикнул, упав и больно ударившись. В этот момент мимо его головы пролетел камень размером с кулак взрослого человека. Шеломо не мог встать. Он прильнул к земле всем телом и, дрожа и прищурив глаза, вцепился пальцами в пучки травы.

В этот момент ветер и гул внезапно стихли. И только по сторонам раздавались звуки падающих камней и кусков глины. Воздух вновь наполнился зноем и тёплым паром вперемешку с ароматом трав и влаги после дождя. Караван, как ни в чем не бывало, шёл и в тоже время будто стоял на месте где-то вдали, в той же стороне, где его увидел маленький Шеломо у стен Иерусалима. Мальчик не был трусом. Так и не поняв, что произошло, он встал на ноги, отряхнулся, и оглядываясь по сторонам, вздрогнул и замер. Он увидел позади себя фигуру человека высокого роста в тёмном длинном платье, с белым головным убором в виде толстого тряпичного кольца. В руках незнакомца был деревянный посох с каким-то прозрачным камнем, врезанным в рукоять. Лицо странника было морщинистым и заострённым, на правом глазу виднелось бельмо, что придавало ему несколько пугающий вид. Странник улыбался и постукивал своими тонкими пальцами по рукояти посоха.

Шеломо стоял не в силах пошевелиться.

– А я вовремя подоспел, юный царь! С тебя причитается по крайней несколько шекелей из казны твоего отца. Хе-хе. Только не вздумай ему рассказать!

Странник подошёл ближе к мальчику и положил руку ему на плечо.

– А ты не прост. В тебе есть Сила. Я это вижу. Но какова цена была бы этой Силе, ели бы я не остановил его?

Незнакомец улыбнулся и пристально посмотрел в глаза Шеломо.

– Кого не остановили? – вполголоса спросил мальчик.

Незнакомец перестал улыбаться и отвёл глаза в сторону. Его лицо приняло напряжённый вид.

– Это сейчас уже не имеет значения.

Я вижу, что на тебе есть бремя, сын царя. Я сам не из этих мест, но знаю, что земля твоя страдает. И ты положишь конец этим страданиям.

– Я не понимаю вас. Кто вы?

Шеломо изо всех сил старался не показать своего страха перед незнакомцем.

– Я – Альмадель, мой мальчик, странствующий маг, повелитель стихий и духов пустыни!

Юный Соломон слышал о магах от своего отца и матери, но ему никогда ещё не доводилось общаться с кем-либо их них так близко.

– И я, к сожалению, бессилен. – продолжал незнакомец. – Да, сын царя, я бессилен сделать то, о чем мечтаю. Но я вижу, что это будет под силу тебе! Если ты, конечно, захочешь учиться.

Странник посмотрел на мальчика своим немигающим пристальным взором и вновь улыбнулся.

Шеломо нахмурился и пустился бежать со всех ног в сторону города. Обернувшись, он увидел высокую худощавую фигуру Альмаделя, поднявшего руки к небу и хохочущего во весь голос.

– Я буду ждать тебя после новой луны у стен города! – крикнул ему вслед Альмадель. – Об охранниках не беспокойся, они нас не увидят. И не забудь про шекели, сын царя!

Сказав это, маг развернулся и побрёл быстрым шагом в сторону каравана.

В тот день приставленные с Шеломо охранники ещё не успели сообщить Давиду о пропаже сына, они искали его, пока не нашли, бегущего им навстречу. Поругать они его не могли, как и не могли сказать Давиду о случившемся. Так юный Соломон избежал наказания за свою провинность, но с того времени охрана пуще прежнего следила за ним и почти не сводила глаз с мальчика.

Юный Соломон после той встречи долгое время был задумчив. Как-то раз прогуливаясь по городу он увидел колонну воинов, возвращавшихся их похода. Такие колонны мальчик видел часто, они очень отличались от тех, что уходили в поход, и представляли собой довольно страшное зрелище. Израненные, с повисшими головами, доспехи их были похожи на изорванную одежду, пропитанную кровью. Этот запах, – крови и давно не мывшихся человеческих тел, был слышен издалека и сопровождался кряхтением и сдавленными стонами. Колонну встречали родные и близкие воинов, они вглядывались в строй, который впрочем, и сроем-то назвать было сложно, вздыхали и стонали. Кто-то кричал, не находя среди воинов своего. Шеломо принимал это как данность, как неизбежную суть, тёмную сторону жизни, но, вспоминая слова того пустынного мага о «его мечте», на осуществление которой у него самого нет сил, мальчик все чаще стал задумываться и тоже мечтать.

– Как избавить людей от зла? И если зло неизбежно существует, то, как оградить людей от него? Оградить навсегда.

Крутилось в голове у Шеломо.

В одно солнечное и жаркое утро мальчик вышел за стены Иерусалима на прогулку вместе с братьями и в сопровождении охраны. Было ветрено, и это придавало воздуху свежести и прохлады. Пройдя недалеко в сторону ирисовых зарослей, он увидел фигуру уже знакомого его человека в тёмном балахоне и белом головном уборе. Шеломо уже не боялся странника, он подошёл к нему вплотную, посмотрел наверх, в его глаза и спросил:

– Это ты, Альмадель?

– Да, я ждал тебя, юный Соломон! Ты готов учиться?

Вдруг позади них послышался грубый голос охранника:

– Именем царя, стой на месте! Кто ты, незнакомец?

Маг улыбнулся, поднял руку с посохом и произнёс:

– Я тот, кого ты видишь, воин. Если ты, конечно, уверен в том, что видишь!

Затем Альмадель обвёл посохом полукруг возле себя и Шеломо и исчез, словно растворился в воздухе вместе с мальчиком.

– Мы скоро вернёмся. – Будто из воздуха раздался голос мага.

Охранник протёр глаза, потряс головой и огляделся в недоумении.

Альмадель с Шеломо оказался на склоне большой горы, откуда видна была пустыня и вдали – стены Иерусалима. Облака казались очень низкими и летели с такой скоростью, что нельзя было рассмотреть их очертания. Они будто меняли свою форму и казались живыми.

– Альмадель, а облака живые?

Спросил Шеломо.

– А что ты имеешь в виду, когда говоришь о жизни, Соломон?

Маг улыбался и смотрел на мальчика.

– Жизнь, – это как ты и я, мы дышим и двигаемся.

– Нет, Шеломо. Прервал его, Альмадель. Это не совсем не так. Жизнь везде, повсюду. Есть силы, которые влияют на нашу жизнь, и мы можем не видеть их, считая неживыми.

– Это добрые силы? – спросил мальчик.

– Они могущественные, Соломон. Главное, научиться управлять ими. У меня пока не получается.

Видишь, вон тот камень? – Альмадель показал наверх, где на фоне синего неба, на самом краю утёса, нависал булыжник, величиной с человеческий рост.

– Да, вижу. Ответил мальчик.

– Через минуту он упадёт на нас, если мы не отойдём. За тобой охотятся, сын царя, берегись!

– Кто охотится?

Альмадель напряжённо посмотрел вниз, а затем на Шеломо.

– Нет просто падающего по случайности камня или внезапно возникшего вихря в пустыне. Запомни, нет ничего случайного! Есть силы, мой мальчик, тёмные и светлые. Когда-то ты будешь способен противостоять целым полчищам злых духов. Я вижу это. И, конечно, они тоже видят. Ты меня понимаешь, юный царь? Берегись! И будь осторожен, особенно, когда радость или печаль будут затмевать твой разум. Держи свой разум всегда холодным, – вот тебе мой совет.

Шеломо мало что понимал из того, что говорил маг, но ему хотелось слушать его. За разговором о силах и духах, они отошли на некоторое расстояние от того места, где находились, после чего тот самый камень с громким трестом сорвался с утёса и упал вниз, подняв в воздух целое облако белой пыли.

– Или вот, например! Посмотри вперёд, юный царь.

Альмадель показал посохом на серый камень со свернувшейся на нем клубком большой чёрной змеёй. Змея зашипела и стала подрагивать кончиком хвоста, увидев путников.

– Подойди к ней и возьми её в руку. Не бойся!

Маг ехидно ухмыльнулся и потёр ладони.

– Но это же ядовитая кобра, Альмадель! Как я могу взять её голыми руками?!

– Это не просто кобра, хотя, да, ты в какой-то степени прав. Это кобра, но она здесь неспроста. Подойди же к ней! Она и те, кто её послал, не настолько умны, чтобы знать о том, что я заговорил тебя от их укусов, мой мальчик. Они не смогут тебе навредить.

– Но я все равно боюсь.

Сказал Шеломо, но любопытство и слова Альмаделя взяли верх над его страхом. Как только мальчик подошёл к камню со змеёй, она тут же уползла, скрывшись из виду.

Альмадель засмеялся.

– Это ещё один урок тебе, сын царя! Теперь ты знаешь, что если не испытывать страх и смело идти навстречу проблеме, то проблема исчезает сама собой! Она, если хочешь, не привыкла к такому поведению и тоже пугается. И я пошутил, никого заговора не было. Хе-хе. Но сегодня я его все-таки сделаю. Сегодня я заговорю тебя от змей. Тебя начинают бояться духи пустыни! Хе-хе.

Альмадель качнул головой и, довольный, покрутил посох в руке, смотря в землю.

– А как же Бог? Отец говорит, что Он сильнее всех злых духов. – Спросил Шеломо.

– Это так, Соломон! Это правда. И Бог дал тебе кое-что, против чего им не устоять, я это вижу. Но ты ещё очень мал. Пока ещё очень мал и недостаточно силен.

Соломон и Альмадель шли по горному плато и беседовали. Маг показывал ему деревянную квадратную дощечку с изображёнными на ней тайными знаками и рассказывал про каждый из них.

Альмадель вернул Шеломо в Иерусалим, и охранники, приставленные к мальчику, вновь не осмелились сказать Давиду о временной пропаже его сына. Со временем такие прогулки стали обыденными, но сохранялись втайне от царского двора. Соломон становился более мудрым и задумчивым. Он находил ответы на многие вопросы и стал даже разрешать споры сверстников таким образом, что те всегда оставались довольны. Так проходили годы, и Шеломо взрослел. Все его окружение удивлялось мудрости юноши, что была ему не по годам. Но однажды в жизни юного Соломона произошло событие, которое оказало на него столь сильное влияние, перед которым оказалась бессильна даже его мудрость и знания. И ответ на свой вопрос о том, что же с ним произошло, Шеломо так и не смог впоследствии найти.

Одним тёплым и тихим вечером, прогуливаясь по городскому саду, он увидел девушку. На ней было синее платье, а черные волосы покрывали нежные загорелые плечи. Сандалии из тонкой кожи, словно лианы, обвивали её изящные ноги. Она была легка, словно бабочка, как главное украшение сада. Она казалась самим торжеством творения Создателя.

Шеломо подошёл к девушке и спросил её имя.

– Я – Авигаиль. – Ответила девушка, немного смутившись и опустив взор. В её руках была медная лампа. Она шла на рынок, чтобы купить масла.

– Какое красивое имя! – Воскликнул Шеломо и взял её за руку.

– Погуляем по пустыне? – вырвалось у юноши, и он сам удивился себе. Ведь в его планах на тот день не было прогулки за пределами города. А следующая встреча с Альмаделем должна была состояться только через несколько дней.

Авигаиль смотрела на Соломона своими большими глазами, в которых было целое море. Выражения её глаз было достаточно для того, чтобы не произносить слов.

– Кто ты, Шеломо? Произнесла звонким голосом Авигаиль.

Соломон сделал еле заметный знак охранникам, шедшим позади, и сказал:

– Я… просто ухаживаю за этим садом.

Девушка улыбнулась и пристально посмотрела на Соломона.

– Я так и подумала. Ведь этот сад благоухает! Если ты так ухаживаешь за садом, то как же ты ухаживаешь за своей женой?

– У меня пока нет жены. – Ответил Соломон.

Выйдя за пределы города, Авигаиль и Соломон направились в сторону оазиса, что был неподалёку. Погода была тихой и эта тишина в какой-то момент даже насторожила их. Но в сердце юного Соломона в тот день не было места сомнениям и страхам, как осторожности, о которой постоянно говорил ему Альмадель.

Подойдя к оазису они сели с тени пальмы и стали разговаривать на разные темы. Так легко и хорошо было им, что время, казалось, утратило своё значение. Для Авигаиль и Соломона оно было просто течением реки, или полётом облака над пальмой, когда можно было в спокойствии наслаждаться каждым моментом, не торопя его.

– Скажи, а ты и за этим оазисом ухаживаешь? – прозвенела Авигаиль и внезапно осунулась. Лицо её побледнело.

– Что с тобой, Авигаиль! Что случилось?!

Авигаиль посмотрела на Соломона каким-то чужим в этот момент взглядом и отвернулась. На круглом девичьем плече проскользнул черно-коричневый хвост змеи и скрылся в корнях дерева. Авигаиль прижимала ладонью ранку, а сильная боль не давала ей встать на ноги. Соломон прильнул губами к плечу девушки, в том месте, где на коже зияли две кровоточащие ранки. Он принялся высасывать яд и сплёвывать, как учили его ещё в детстве, и делал это до тех пор, пока солнце не стало заходить за горизонт, а плечо девушки не похолодело. Из разжавшихся тонких пальцев выпала медная лампа, звонко ударившись о небольшой камень.

Авигаиль! Авигаиль! Очнись! Кричал Соломон. Он не знал, почему так произошло, и всей своей мудростью не мог найти ответа. Вдруг вокруг оазиса стали появляться бурые вихри. Они закручивались настолько мощно, что верхушка пальмы над головой Соломона стала колыхаться от ветра. Вихри приближались, закрывая собой кромку заката. Небо горело алым цветом.

Тогда Соломон, будущий царь иудейский, встал на ноги, закрыл глаза, поднёс ладони к животу и стал произносить заклинание, которому научил его Альмадель. И даже то было не его заклинание, а уже самого Соломона. То было его желание и мечта. Вдруг огненные вихри вспыхнули прямо у его ног и разошлись по сторонам. Они становились все больше и ярче, направляясь навстречу бурым. Затем Соломон поднял руки вверх, и вихри, огненные и бурые, стали ускоряясь вращаться вокруг него, поднимая в воздух коричневые тучи пыли и вереницы огромных камней. Небо заволокло. Яркие жёлто-рыжие блики со страшным грохотом мерцали во тьме то тут, то там. Соломон опустил руки, продолжая произносить заклинание, и посмотрел на медную лампу, выпавшую из рук Авигаили. Внезапно лампа задрожала и взмыла вверх, выше пальмы. Черно-бурые и огненные вихри, слившиеся в одну кружащуюся вокруг оазиса стену, стали превращаться в тонкую полосу и затягиваться внутрь лампы. Очень скоро небо очистилось, и лампа упала на землю у ног Соломона.

– Запечатываю тебя печатью своей на веки веков! – Произнёс Соломон и закрыл лампу крышкой.

Много времени прошло с тех пор. Медная лампа затерялась в песках пустыни. Соломон надёжно спрятал её и никому и не открыл места.

– Столетия пусть хранит пустыня тайну мою! И убоится каждый смертный открыть сей сосуд и выпустить духов, служащих мне.

Сказал Соломон, осыпая лампу песком из ладоней, сложенных вместе. Он делал это долго, вспоминая Авигаиль и её нежные руки, что когда-то касались сосуда. Солнечные рыжие блики заката отражались на той части лампы, что оставалась ещё на поверхности. Первые звезды показались в темно-синем южном небе.

И было потом у царя Соломона семьсот жён и триста наложниц, но никого из них он так и не полюбил.

Странствующий маг Альмадель успел поздравить юного правителя с восхождением на трон, отдал ему свою деревянную дощечку с надписями и рисунками и после пропал в пустыне навсегда.

Соломон стал повелевать заключёнными в медную лампу духами, и они исполняли все его желания. Царь не делал зла, он почти осуществил свою мечту о мире и счастье для всех людей. И выстроил Храм и украсил его самыми дорогими камнями и деревом, коврами и золотом из разных краёв мира. На долгие годы правления Соломона в Израиле не было несправедливости и бедности. Царь судил и разрешал самые сложные споры легко и мудро. И приходили за советом к нему мудрецы и волхвы из других стран.

Израиль стал процветать, и прекратились все войны на земле его.

«Все проходит» – читал Соломон на своём перстне, но так не смог найти ответ на один вопрос, который задавал себе каждый день, просыпаясь с молитвой и благодарностью всемогущему Богу.

Чёрный тюльпан

Был месяц апрель. Жара и необычный для этого времени года зной в Ташкенте не давали спать и гулять по улицам в полдень. Двери в квартирах оставались приоткрытыми даже ночью, чтобы сквозной ветерок освежал и давал возможность уснуть. Геннадий пребывал в спокойном расположении духа и планировал свой отпуск в Сочи с семьёй. Наступал вечер, и по раскалённым улицам Ташкента проносился тёплый воздух и запахи тополя, акации и тюльпанов. Невысокие дома утопали в зелени и ветвях деревьев.

Геннадий вышел на балкон своей квартиры, чтобы расслабиться после службы и выпить бокал красного сухого, чего он не позволял себе уже несколько последних недель. Дом, в котором жил Геннадий был двухэтажным, и со своего балкона он мог видеть часть улицы и большую клумбу тюльпанов прямо под окном. Темнеющее небо заслоняли собой ветви раскидистого тополя, ветви которого простирались почти к самому балкону его квартиры. В небе уже была видна Луна и несколько неярких точек – звёзд, когда в квартире Геннадия раздался телефонный звонок. И откуда-то взявшись, на балконные перила прилетел и уселся чёрный дрозд, помахивая раздвоенным хохолком на голове.

– Папа-папа, телефон звонит! – выбежала из комнаты дочка Геннадия и, улыбаясь, стала дёргать папу за рукав рубашки.

Геннадий поднял дочь на руки, просиял улыбкой и прижал её к себе.

– Да, доча, я слышал, перезвонят. Это из Собеса, наверное, по поводу путёвки.

Но в тот момент Геннадий что-то почувствовал необычное, что-то было тревожное в том простом телефонном звонке, что не так редко раздавался в квартире военного лётчика, офицера Военно-Воздушных Сил, Перенеева Геннадия Васильевича.

Вместе с дочерью на руках он зашёл в квартиру, подошёл к телефону, и резкий звонок раздался вновь, будто ещё громче и настойчивее.

– Геннадий никогда не говорил слово «Алло», он всегда начинал телефонный разговор со слова «Да», как и все офицеры того времени. Так было и в тот раз.

– Да. Кто это?

Ответ заставил Геннадия опустить дочь на пол, поправить ворот рубахи и сосредоточиться.

– Но, товарищ генерал, у меня путёвка уже в Собесе, семья давно не отдыхала.

На что в ответ послышался лишь громкий напряжённый голос.

– Есть. Вас понял. – Сухо ответил Геннадий и, присев на резную тумбу, украшенную в узбекском стиле, повесил трубку.

Его дочь, девочка десяти лет по имени Полина посмотрела на папу вопросительным взглядом.

– Папа, а кто это звонил? – Поинтересовалась она и тут же переключила своё внимание на чёрного дрозда, по-прежнему сидевшего на перилах балкона и потряхивающего своим хохолком.

– Пап, поймай мне птичку?! Ну, пожалуйста! – Почти шёпотом восторженно сказала девочка и, боясь спугнуть, показала папе на дрозда.

И хоть мысли Геннадия в тот момент были заняты совсем другим, а испарина на лбу выдавала серьёзные переживания, он, улыбнувшись, посмотрел на дочь.

– Пусть летит! Зачем его ловить? Давай лучше мы его прикормим, и он прилетит ещё.

Сказал Геннадий и, как ни в чём не бывало, подмигнул дочери, а затем встал с тумбы и направился на кухню за хлебом.

Полина посмотрела на дрозда и подошла к нему почти вплотную. На улице становилось все свежее, но девочке был приятен и дневной зной и вечерняя прохлада, она привыкла к здешней погоде.

– Птица, зачем ты прилетела к нам? – Спросила Полина дрозда, улыбаясь, и невольно протянула к нему свои ручки, чтобы поймать. Но внезапный ветерок и шелест листьев тополя заставили дрозда спорхнуть с перил и перелететь прямо в гущу тюльпанов под балконом.

В тот вечер девочке не понравилось то, что родители что-то серьёзно обсуждали, и мама была очень недовольна.

А утром папа сказал ей странную фразу, которую никогда не говорил прежде. То есть, он говорил ей это по отдельности, но никогда – все вместе и так серьёзно.

– Доча, мне нужно уехать, но я скоро вернусь. Не волнуйся! Слушай маму, хорошо учись. Не обижай слабых! Не лови птиц, они сами прилетят. Ну, все, пока. Будь умницей.

И отец обнял её так крепко в то утро, как не обнимал никогда прежде.

Одев синий китель и пилотку, Геннадий попрощался с женой и вышел из квартиры.

Он старался идти быстро, не оборачиваясь, мысленно ловя каждый момент по пути и запечатлевая его в своей памяти.

Геннадий прибыл на военную базу днём, как и сотни офицеров и рядовых, кому суждено было отправиться в тот день в Афганистан. Большие серые самолёты гудели и вращали винтами, раскалённые на солнце, они разъезжали по полосам аэродрома, от которого пахло резиной и смолой, что скрепляла бетонные плиты на взлётной полосе. Военнослужащие выстраивались колоннами и получали приказы от командиров. Тут же на горячих бетонных плитах лежали их сумки с вещами. Из столовой аэропорта доносился запах пищи, и все было пропитано какой-то суетой. Винтовые самолёты то и дело с рёвом взлетали в чистое синее небо, и затихали в его дали, словно, обретая там долгожданное спокойствие.

Геннадий был пилотом военно-транспортного самолёта АН-12, и его машина уже проходила проверку бортовыми механиками и офицерами специальной службы.

О своей задаче Геннадий узнал только в штабе военной базы в аэропорту, куда ему приказано было явиться, не смотря на предстоящий отпуск и путёвки в Сочи. Хотя, обо всем этом он, конечно, догадался ещё там, на балконе, с дочерью на руках, когда в квартире раздался телефонный звонок.

– Повезёшь две коробочки с десантом. Дальнейшие указания получишь на месте по прибытию в Кабул. Как понял? – Сухо сказал ему генерал в такой же, как и у Геннадия, синей лётной форме.

– Вас понял. – Коротко ответил Геннадий и взял в руки конверт с боевым заданием.

Он подошёл к своему самолёту и прислонил ладонь к горячему дюралевому борту. И самолёт будто ответил ему глухим уханьем откуда-то из глубины мотора. Вернувшись к своим вещам, он увидел на сумке чёрного дрозда, точь-в-точь такого же, как вчера дома, на балконе. Дрозд повертел головой и в порыве ветра спорхнул прочь.

Неподалёку стояли бронетранспортёры, в которые садились десантники, и машины, гудя, заезжали по две в каждый самолёт. Ветер усиливался.

Строго по графику самолёт АН-12, пилотируемый майором Перенеевым, выехал на взлётную полосу, в самом конце которой виднелся такой же, но уже взлетающий самолёт. Геннадий знал в АН-12 все, ему были знакомы каждая кнопка и тумблер, стрелки на табло показывали полную заправку топливом. В кабине было жарко, и слышалось громкое гудение винтов. Майор Перенеев снял с себя китель и расстегнул рубашку. Он видел через стекло офицера, стоящего рядом с его самолётом, и когда тот дал отмашку, АН-12 пошёл на разгон. Кабина затряслась, гудение мотора становилось все громче, и самолёт уже нёсся по взлётной полосе. Взлёт, и многие звуки стихли, прекратилось дрожание кабины. Жёлтое солнце мгновенно озарило кабину так ярко, что Геннадий невольно прикрыл глаза рукой. Набирая высоту, он видел ставший ему родным город Ташкент, его зелёные цветущие улицы и площади, скверы и автомагистрали.

Где-то вдали, в дымке облаков, виднелись высокие горы с заснеженными вершинами, заслонявшие могучими хребтами горизонт. Белые облака, оставшиеся сплошной пеленой внизу, отражали ярко белый свет и укутывали собой каждую вершину вдали.

Время в полете прошло незаметно для Геннадия, а когда самолёт пошёл на снижение, по рации поступило подтверждение посадки. Вынырнув из зоны облаков, майору Перенееву открылся вид большого города, который сильно отличался от Ташкента. Зелени в нем было меньше, низкие дома, все в песочно-коричневом цвете, кое-где виднелись белые купола мечетей, которых здесь было куда больше. А высокие горы, казалось, подступали почти к самому городу.

Лёгкий толчок, и АН-12 вновь затрясся на взлётной полосе, только на этот раз в другой стране, в другом мире, вдали от дома и родных людей. Геннадий знал Афганистан пока только по рассказам. Война в этой республике шла уже не первый год, и он, нося погоны, знал и был готов к тому, чтобы оказаться здесь в любой момент. Но как только самолёт коснулся своими шасси взлётной полосы аэродрома Кабула, Геннадию внезапно пришла мысль о том, все ли он успел сказать дочери и жене, за все ли успел попросить прощение, и все ли успел сделать, крепко ли обнял. АН-12 катился по бетонке, и долго размышлять майору Перенееву не пришлось. Время на аэродроме было дорого, все делалось оперативно и в спешке. Разгрузив бронемашины и десант, Геннадия встретили и отвезли в штаб для инструктажа.

До следующего рейса ему выделили комнату в общежитии и вызвали на беседу к начальнику штаба. Здание, в котором располагался штаб, было ничем не примечательно, оно и штабом-то стало недавно и представляло собой обычную глиняно-кирпичную двухэтажную постройку белого цвета в старинном мусульманском стиле. Во дворах соседних домов на верёвках висели ковры и белье, по улицам ездили повозки и бегали куры.

Жара была невыносимой. Поднявшись на второй этаж здания, Геннадий почувствовал долгожданную прохладу, идущую словно от самих стен. Пройдя по коридору, он постучал в дверь начальника штаба и вошёл внутрь.

Начальник штаба, полковник Сулейманов, был мужчиной средних лет, коренастым таджиком, уставшего вида, с сигаретой в губах. Геннадий знал, что он является дядей одного его однокашника, который уже служил к тому моменту в Афганистане, но не счёл нужным сказать ему об этом.

Окно в кабинете начальника штаба было раскрыто нараспашку, но из него шёл в помещение лишь нестерпимый зной. В конверте с боевым заданием значилось, что майор Перенеев Геннадий Васильевич должен был пилотировать грузовой АН-12 из Ташкента в Кабул и обратно со «специальным грузом». Что за груз – не уточнялось. А попытка спросить полковника Сулейманова о деталях не увенчалась успехом.

– Зачем тебе это знать, майор?! – Спросил полковник и, поморщившись, затянул сигарету. Затем он подошёл к окну и стряхнул пепел на улицу.

– Обратно ты полетишь, когда мы сочтём нужным. Я и сам не знаю, когда. У нас пилотов вертолётов не хватает на боевые вылеты. Или ты думал, на курорт будешь солдат возить?

– Товарищ полковник, я пилот АН-12, и не обучен управлять вертолётом, сказал Геннадий, встав со стула.

Полковник Сулейманов посмотрел внимательно на Геннадия и, повернувшись к окну тихо произнёс:

– Сынок, ты как в Армии первый день. Не можешь – научим. У нас лётчиков не хватает, понимаешь? Боевых лётчиков! – Полковник стал говорить громче.

– Слетаешь на одно задание и отправишься обратно на своём АН-12 в родной Ташкент! Я не против. Но это задание сейчас вот как важно! – Сулейманов показал ребром ладони на свою шею.

– Все сделаешь, и полетишь обратно. Полковник подошёл к столу и стал наливать чай из заварника до полной кружки себе и такую же кружку – Геннадию. Из-за густоты чай по цвету почти не отличался от кофе.

– Хочешь чаю? – предложил начальник штаба Геннадию и протянул ему кружку.

– Не смотри что крепкий, на жаре самое то! – Полковник Сулейманов улыбнулся и отхлебнул горячего.

Геннадий понял, что цепь происходящих событий была спланированной. И он знал о том, что с появлением у моджахедов нового грозного оружия «стингеров», многие пилоты боевых вертолётов просто отказывались выполнять задания и предпочитали трибунал и тюрьму верной гибели в горящей кабине, обрушенной на горный склон. Он знал это не из новостей или газет, то была ежедневная практика афганской войны в те годы, когда сарафанное радио передавало факты голыми и без прикрас, такими, какие они есть.