Текст книги "Солнечные рассказы"

Полифем

Деревья гнулись от ветра, и листья шелестели в лучах полуденного солнца. По небу летели облака. Полифем не знал, куда летят облака, но ему было жаль расставаться с ними так быстро, как их гнал мимо его дома свежий весенний ветер. Пахло проталинами и первым цветом на болотах, оттаявшим заливом и проснувшимися берёзовыми почками. Если кто-нибудь бывал в берёзовом лесу весной, тот знает, как пахнет апрельское яркое солнце, взорвавшееся лучами и жизнью после зимы. Полифем жадно, будто в первый раз, с детской улыбкой на лице и прищурив глаза, вдыхал этот свежий чистый и холодный воздух, будто распакованный из прозрачной оболочки в коробке с красным бантом, как подарок самой природы, из самых девственных и чистых её уголков.

Полифем был мужчиной преклонного возраста с седыми бровями, усами и бородой, но стан его оставался прямой, как струна, а плечи выдавали ещё сохранившуюся богатырскую силу. Мужчина был немой и жил в берёзовом срубе на краю поляны у болота. Он был одинок. И при всех этих обстоятельствах никто никогда не видел его в плохом настроении или в печали. Радость и блеск глаз Полифема были столь заразительны для окружающих, что его называли даже болотным чудом или чудом болотным, кто как. В нем было столько необычного и, казалось бы, неестественного для взгляда простого обывателя, что прозвище это довольно прочно закрепилось за ним с годами, с тех самых пор, когда цивилизация стала подступать вплотную к его дому и берёзовой роще на болоте.

Полифем каждое лето и осень заготавливал себе на зиму сушёных грибов, трав, кореньев камыша и ягод. По крайней мере, их нашли на том месте после всех событий, описанных ниже. И, да, в тех краях ещё вроде бы часто видели рысь… Но обо всем по порядку.

Стоял апрельский солнечный день. Птицы только что прорезавшимися после зимы голосами наполняли воздух между тонких белых берёзовых стволов, жадно пьющих жизнь и влагу из земли. Полифем шёл по своему лесу мимо топей и глубоких проталин с прозрачной водой, ловко перешагивая через коряжистые пеньки и ямы. Он осматривал хозяйским взглядом, казалось, каждый уголок, каждый куст на своём пути, как рачительная домохозяйка осматривает комнату после генеральной уборки.

Нам с вами, уважаемые читатели, покажется, что во всём этом не было никакого смысла, но для Полифема смысл казался вполне очевиден и явственен. Кое-где нужно было замазать смолой старые надрезы на берёзах, дающих сок, и неподалёку сделать новые. Берёзы тоже должны отдыхать, нельзя брать сок у одного и того же дерева долгое время. Он также собирался проверить кормушки для птиц и кое-где на тропах убрать бурелом. У Полифема были свои тропы, которыми он ходил по лесу. В том был, надо сказать, свой особый порядок, такой же, как у автомобилистов на дороге. Отклоняться от проторённого маршрута в лесу он, конечно, мог и прекрасно ориентировался даже в самой глухой чаще, но все-таки проще было передвигаться уже известными путями с их разветвлениями и приметами. Для этого их нужно было держать в чистоте.

Однажды Полифем, выйдя на опушку леса, увидел обвалившееся гнездо аиста с птенцами в нем. Пришлось лезть на берёзу, привязав гнездо к лямке и одев за спину, как рюкзак. Ему удалось поместить жилище аистов на верхушку дерева как раз перед грозой, когда потоки дождевой и талой воды могли бы утопить птенцов на земле. Царапины на животе и груди от ствола дерева ещё долго напоминали Полифему о себе и зудели.

А как-то раз, зайдя в чащу дальше от своего дома, чем обычно, Полифем заметил охотников. Он встречал их и раньше, но в тот день ему довелось увидеть, как загоняли раненую рысь. По всем признакам рысь была кормящей, видимо, она недавно обзавелась котятами. Охотники расстреливали животное почти в упор, но рысь всё не сдавалась и пыталась уйти от преследователей. Полифем тогда пережил боль гораздо большую, чем и от тысячи царапин, которые можно было бы получить, взбираясь на самое высокое дерево. В его руках оказалась увесистая дубина, лежавшая на земле неподалёку. Полифем сам не помнил, как так вышло, что трое охотников с ружьями стали разлетаться, как щепки от топора, а их ружья – лететь в вправо и влево, падая в глубокие лужи, проталины и болотную топь. Эти цивилизованные люди, вероятно, не ожидали, что кто-то внезапно нападёт на них, вооружённых, забредших так далеко в лес. Если бы на них напал, скажем, медведь, то охотники с большей вероятностью дали бы ему отпор, – они и раньше видели медведя, но им ни разу не доводилось встречать лохматого, заросшего ни то человека, ни то болотного чудовища, облачённого в лохмотья. Панический ужас и неожиданность сыграли свою роль в той встрече. Богатырские удары Полифема заставили охотников спасаться бегством, и он не стал их преследовать. Полифем ничего не сказал тем людям по причине того, что был нем, но его негодующий рёв запомнился им надолго.

Прогнав охотников, он подошёл к умирающей рыси. Рядом с хищником оказался выводок, в котором в живых остался только один котёнок. Рысь била хвостом и часто дышала. Полифем оставался рядом с животным до её последнего вздоха. Затем он наклонился над рысью и погладил её густую жёсткую, ещё тёплую шерсть. Полифем заплакал тогда, как дитя. Он забрал выжившего котёнка к себе в дом и кормил его тем, что мог найти в лесу, по обыкновению, это были станки недавно умерших животных и недоеденные кости, а также насекомые и черви. Впоследствии взрослеющая рысь стала сама охотиться и подолгу пропадать в окрестных лесах, оставляя Полифема, а затем принося ему дичь: зайцев, куропаток и даже мышей. Но так было потом, после событий, произошедших и описанных в этом рассказе.

Никто, в конечном счёте, не знал, откуда взялся тот старик. Было много догадок и историй, но истина оставалась в безмолвной памяти Полифема, закрытая, дикая, ограждённая от привычного нам мира гектарами лесов и болот. Про него известно-то стало только после того, как автомагистраль из далёкого города постепенно вросла в окрестную рощу под звуки гусеничной техники и бензопил, а многочисленные СНТ (садоводческие некоммерческие товарищества) начали появляться то там, то тут, все дальше от мегаполиса.

Как-то вечером Полифем забрёл в лагерь строителей магистрали, которые оставались в фургоне, чтобы утром пораньше продолжить работу, не тратя времени на долгие разъезды. Строители уже закончили день и отдыхали. В лагере стояла тишина. У догорающего костра лежали стеклянные бутылки, пакеты и альбом с фотографиями.

Полифем поднял одну из бутылок и стал рассматривать прозрачную жидкость, оставшуюся на её дне. Он прислонил горлышко к носу и тут же отпрянул, почувствовав резкий запах. Он положил бутылку на тоже место, где её взял и принялся рассматривать фотоальбом. Там были карточки с изображениями кирпичных домов, мостов, проспектов и людей. Так много людей с разными лицами и одеждами! Полифем всматривался в изображения с неподдельным интересом и изумлением. Его глаза широко открывались, когда он перелистывал страницы альбома. Он будто даже что-то вспомнил и, закрыв альбом и положив его аккуратно на пакет, впечатлённый и восторженный, смотря вперёд и немного наверх, направился в сторону асфальтового полотна, черневшего гладкой поверхностью в лучах закатного солнца. Полифем увидел, что полотно спускалось с уже построенного прежде виадука, поднимающегося над лесом и ручьём и уходящего вдаль. Деревья в округе были вырублены, а неподалёку громоздились кучи жёлтого песка и камней. Полифем осторожно наступил на асфальт и, поняв, что в этом нет ничего опасного, прошёл по нему несколько шагов. Затем он подошёл к куче песка и потрогал её, пропустив песок несколько раз между пальцами. Он с приоткрытым ртом посмотрел вокруг, разглядывая предметы другого, ещё не известного ему мира. Потрогав асфальт ладонями, Полифем отправился дальше вдоль полотна, на самую высокую точку виадука, по бокам которого уже стоял низенький металлический бордюр, отражающий вечернюю зарю красным светом дорожных катафотов.

С виадука виднелось простирающееся вдаль болото с растущими из него невысокими сосенками и берёзками, разноцветным мхом и вереском. В тех местах, на открытом солнцу пространстве, уже почти нигде не было снега. Вдали, где болото заканчивалось, деревья становились выше, и их верхушки колыхались от вечернего ветра. Полифем долго стоял на виадуке, осматривая лес и болото внизу. Так высоко он ещё не забирался! Затем его внимание переключилось на металлический бордюр с катафотами, ограничивавший виадук с двух сторон. Ближе к ночи, не дожидаясь полной темноты, Полифем направился к своему дому.

Он не взял в тот день полиэтиленовых пакетов, лежавших у костра в лагере строителей. Просто Полифем не знал, что людям эти изделия больше не нужны, и они бросят их здесь навсегда. Он отправился домой с улыбкой на лице, впечатлённый увиденным.

Полифем на удивление читателей не нашёл ничего плохого в том факте, что посреди леса появилось ровное твёрдое полотно с бордюрами и ярко красными светящимися стёклышками на них. Для понимания этого можно привести пример ребёнка, которому подарили красивую игрушку, положив её на середину детской комнаты ночью, пока тот спал. Полифем не мог предположить тогда, что дорога не остановится в том месте, где он её увидел.

А как-то раз, одним прекрасным солнечным утром, к дому Полифема пришли дети. Они забрели в такую глушь, как болото Полифема по недосмотру родителей. Эти дети были из дачного посёлка, что располагался через всю берёзовую рощу. Впрочем, этот посёлок вырос там совсем недавно, вместе с дорогой.

Дети постучались к Полифему в дверь и, когда он открыл им, сначала немного отступили, испугавшись. Дело не в том, что Полифем вызывал у людей страх, нет совсем наоборот. Просто он был одет не так, как все взрослые и был с длинной густой бородой и усами. На нем не было яркой синтепон вой куртки с модными горизонтальными перетяжками. Не было джинс на ногах и обтягивающей вязаной шапки на голове. Полифем одевался в какие-то старые тряпки-лохмотья. И не всегда можно было разобрать, что за вид одежды на нем был.

Дети стояли на пороге его хижины и уже хотели бежать, но увидели улыбку Полифема и остались на месте. Он что-то промычал им, сделал руками знак в воздухе, очертив круг, затем понатыкал в этом воображаемом круге точек и опять улыбнулся, распрямив спину. Дети невольно тоже улыбнусь и посмотрели друг на друга.

То было первое знакомство Полифема с соседствующими в дачном посёлке детьми. Маленькая рысь, которую он спас, взяв к себе домой, в тот день так не появилась у дома, почувствовав чужой запах. А начерченный им круг, как потом выяснилось, был большой глубокой лужей неподалёку, в которой водились головастики. Полифем показал их детям, отведя в то место. Лужа оказалась шире, чем шаг Полифема и с длинный посох глубиной. Глинистое дно с торчащими из него травинками отражало солнечные блики. Головастики крутились в прозрачной воде в разные стороны и были хорошо видны. Дети с Полифемом принялись ловить «маленьких рыб» – так ребята назвали обитателей лужи – с помощью полиэтиленового пакета, привязанного к палке, а затем выпускать обратно. Восторгу и радости не было предела! Старик смеялся вместе с детьми и наравне с ними принимал участие в игре.

Когда наступил вечер, ребята отправились домой, точнее, к дачам своих родителей. Полифем угостил их на дорогу свежими, вымытыми на роднике, кореньями камыша. И дети долго потом удивлялись, почему они раньше не знали о таком лакомстве.

В последующем ребята стали приходить в гости к Полифему почти каждый день, и он показывал им разные интересные места в лесу, играл в их игры. Как-то раз он даже показал детям асфальтовую дорогу, что, к его искреннему удивлению, не произвело на ребят никакого особого впечатления. Вместе они ходили на озеро, прыгали между проталин, видели цветочный луг и гнездо аиста, помогали носить воду с родника в деревянных ковшах. И не то, чтобы Полифем очень нуждался в такой помощи, вовсе нет, но он стал нуждаться в самом общении со своими новыми друзьями и всякий раз ждал их с нетерпением. Полиэтиленовый пакет, что был оставлен строителями у асфальтовой дороги, Полифем все-таки забрал, так как увидел, что в течение долгого времени он не использовался владельцами, и с продвижением дороги дальше вглубь леса, вовсе был оставлен на прежней стоянке. Полифем принёс пакет домой и использовал его для сбора дождевой воды, привязав к крыше своего дома.

Взрослеющая рысь приходила к своему хозяину всё реже и никогда не показывалась на людях, за исключением Полифема. Бывало, что она сворачивалась клубком у его кровати и спала так ночь, что было совсем не свойственно для хищника её вида. Однако, как и домашние кошки привыкают к человеку и его распорядку, так и та рысь приспособилась общаться с близким и единственным родным для неё существом, каким она считала Полифема.

Так шли дни. Но события развивались стремительнее, чем может представить себе заскучавший читатель. Эта стремительность, не свойственная местам, где они происходили, тоже, по-видимому, явилась следствием разрастания городской цивилизации с её законами и скоростью жизни.

Однажды утром в дом к Полифему постучались трое. Он выбежал, радостно открыв дверь, но не увидел среди гостей уже известных ему ребят. То были трое мужчин. Двое из них – в серой форме с фуражками на голове, а один – в деловом костюме. Старик жестами и коротким мычащим звуком пригласил гостей в дом. Войдя, трое незнакомцев огляделись по сторонам и сняли головные уборы. Тот, что был в деловом костюме показался Полифему каким-то замученным. Его одежда местами промокла от пота, он отдувался, а бледное лицо было покрыто испариной и выражало страдание и недовольство. Этот человек был сутул. Он, вздыхая, постоянно поправлял галстук и ворот своей рубахи, его левое верхнее веко то и дело непроизвольно подёргивалось.

Двое в форме держались более сдержанно и только бросали скучные взгляды то на третьего, то на окружающие предметы. Поохав и почесав в районе живота, человек в деловом костюме вынул из кожаного портфеля какие-то бумаги, показал их Полифему и положил на стол. Затем он вынул из кармана шариковую ручку и подал её хозяину дома. Полифем не знал, что нужно делать со всеми этими предметами. Он не мог ничего ни понять, ни сказать своим гостям.

Сутулый бледный человек в деловом костюме выглядел карликом на фоне широкоплечего и статного бородатого Полифема. Человек что-то постоянно говорил, глядя в пол, но его монолог внезапно прервался тем, что старик прислонил свою ладонь к животу говорящего в области солнечного сплетения, что прямо под рёбрами. Глаза Полифема были тогда испуганы, будто увидели что-то такое, чего не могли видеть его гости. Как только он дотронулся до визитёра в костюме, тот вздрогнул, замолчал, затем несколько раз икнул и как будто посвежел. Скинув с лица маску мучения, он удивлённо посмотрел на хозяина дома. Полифем отнял ладонь от живота гостя и встревоженно направился в угол дома. Там на полке были разложены разные сушёные травы и коренья. Он взял несколько пучков сушёных трав и подал их гостю, просящим тоном произнеся несколько мычащих звуков. Но человек в костюме стоял, словно оцепеневший, и смотрел на старика, не в силах вымолвить ни слова. Тогда Полифем вложил травы в холодные ладони гостя и стал сгибать его пальцы, обхватывая стебельки. Когда же травы стали падать на пол, Полифем со скоростью куницы стал их поднимать и снова, тревожно мыча, протягивать визитёру. Спустя немного времени, человек в деловом костюме опомнился, взял травы, и что-то быстро написал на всех листах бумаги, разложенных на столе. Затем он спешно засунул бумаги обратно в портфель и подал знак своим напарникам, что пора уходить. Гости надели фуражки и вышли из дома Полифема.

Вечером третьего дня после визита тех странных гостей пошёл дождь. То был проливной весенний дождь, сплошной пеленой, когда предметы на расстоянии десяти шагов становятся плохо различимы. Ветер играл водяной пылью, а молнии сверкали и гремели в окрестностях берёзовой рощи, болот и полян, наполняя землю влагой, а воздух – свежестью и прохладой. Полифем топил хворостом печь, и в его доме было тепло и уютно. На огне закипал котелок с отваром трав, а на бревенчатых стенах отражались оранжевые блики пламени, когда сквозь прикрытые оконные ставни в дом ворвался луч яркого белого света. Тот свет показался Полифему каким-то чужим, ненастоящим. Он оделся, вышел на улицу и увидел рядом с домом большую машину с двумя слепящими огнями того самого белого света, перед которыми громоздился металлический ковш. Машина двигалась на шипастых резиновых колёсах и медленно приближалась к его дому.

Не обладая достаточными знаниями о машинах и световой оптике, Полифем в тот момент очень быстро и ясно осознал грозу и бросился в дом за деревянным посохом. Для нас с вами, дорогие читатели, тот посох показался бы настоящей дубиной, но в мускулистых руках Полифема он не выглядел каким-то громоздким, и старик легко управлялся с ним, когда в лесу нужно было убрать с тропы, например, упавшее дерево.

Машина приближалась. Двое неизвестных людей выскочили из её кабины прямо на ходу и с удивлением уставились на Полифема. Они принялись ему что-то кричать, но молнии и звуки дождя заглушали их крики. Люди видели высокого старика с длинной бородой и усами, с дубиной в руках, одетого в лохмотья и стоящего у дома, широко расставив ноги, по щиколотку в размытом дождём чернозёме, щурившегося от слепящего света фар, направленных на него. Они, не зная Полифема, боялись подойти к нему ближе.

Молнии вспыхивали то тут, то там с разных сторон, а крупные капли дождя молотили, не уставая, по кабине и ковшу, по людям, промокшим до нитки, но продолжавшим кричать и махать Полифему, по соломенной крыше, по просмолённым стенам, по двери, по деревянной лестнице небольшого полисадника, по периллам, по наполненному до краёв полиэтиленовому пакету, подвешенному к крыше.

Как рассказывали потом свидетели тех событий, что мокли под дождём у кабины, будто они в какой-то момент услышали голос старика:

– Хоть бейте меня, хоть режьте, а не сдвинете с места старого Полифема!

А другие отвечали им, что старик-то был немой, не мог он говорить. Померещилось с перепугу. Рассказывали и о том, как Полифем бросился на бульдозер, когда тот приблизился вплотную к дому, как сломал дубину о стальной ковш, но продолжал бить по металлу обломком. Но ни водитель, ни люди, вышедшие из кабины, так и не поняли, как старик попал под колесо. То ли он поскользнулся на мокрой земле, то ли подошёл слишком близко, а оно чёрное, под дождём в темноте плохо видно, да и фары слепили, а бульдозер разворачивался. Трагедия случилась так стремительно, что поначалу этого никто не заметил. Водителю показалось, что буян отступил, ушёл в сторону, и только когда работа была завершена, стало понятно, что произошло.

Те люди, как потом выяснилось, не знали, что погибший был хозяином дома, который предстояло снести. На суде они сказали, что не увидели, как Полифем открыл дверь и вышел к ним. По документам дом числился необитаемым, а бывший хозяин – выселенным в новую городскую квартиру.

Когда наступило лето, рядом с берёзовой рощей Полифема пролегла новая, ровная асфальтовая дорога с бордюром и яркими красными катафотами по бокам, как он любил. Ещё неподалёку нашли цветочный венок. Говорили, что дети с окрестных дач принесли, хотя это сейчас доподлинно не известно. Давно дело было.

Красная ниточка Кацуми

Июнь на Окинаве выдался очень жарким, таким, что Кацуми со своей дочерью Эйко не закрывали на ночь окна ветхого жилища простынями от москитов, чтобы ветер хоть чуточку охлаждал знойной ночью. Стояло безветрие и океан, казалось, парил. Запах травы и морских водорослей заполнял все в округе. Резкий насыщенный аромат солнечного морского бриза неспешно перемещался в конце дня вдоль пляжа с белым песком, не мешая стайкам птиц охотиться на жуков и мотыльков в зарослях кустарника у дома Кацуми. Сразу за её жилищем простиралась пальмовая роща вплоть до самых холмов, поросших цветами и папоротником. Редкие белые облака висели где-то далеко в вышине. Они почти не двигались, а только отражали собой яркий солнечный свет.

Кацуми была ещё довольно молодой женщиной и одна растила дочь, Эйко, которая была сущим сорванцом и часто не слушала свою мать. У девочки был сачок для бабочек, с которым та бегала по лугу на холме и вместе с друзьями ловила самых крупных экземпляров. Эйко часто приносила бабочек домой и выпускала их в комнате. А надо сказать, что Кацуми очень боялась этих насекомых и не всегда понимала таких шуток. Девочка же хотела, таким образом, хоть как-то развеселить свою маму, которую часто видела в нерадостном настроении. Она очень её любила.

Эйко была уникальным ребёнком, она любила всех и все вокруг себя, даже бабочек, которых ловила. Она не допускала, чтобы насекомых кто-то обижал или ловил руками. Девочка заступалась за них и следила, чтобы выпущенные из сачка бабочки улетали невредимыми.

Семья Кацуми жила не очень богато. Женщина промышляла тем, что шила одежду на заказ и продавала её на местном рынке. Шила она в основном красной нитью, и у неё получались очень красивые платья и рубашки. Кацуми покупала нить для шитья у одной местной колдуньи. А если случалось везение, то на берегу океана Кацуми находила редкие раковины с жемчугом или драгоценные камни, выброшенные штормом.

День за днём она ткала на деревянном станке полотно красного цвета. Один раз в неделю ей нужно было проходить немалое расстояние до дома колдуньи, чьё имя было Найоми, чтобы купить у неё материал. Колдунья жила за холмами, почти в центре острова, она очень не любила воды. Поговаривали, что Найоми вообще не пьёт её. Впрочем, Кацуми никогда не задавала ей лишних вопросов.

Своего мужа, Акиру, Кацуми потеряла в междоусобной войне, что часто происходили в тех местах. Остров Окинава не был исключением. Однако тело её мужа так и не нашли. Поговаривали, что в тот день, когда случилось сражение, в котором пропал Акира, многие воины пропали без вести.

Как-то раз, в один из солнечных июньских дней Кацуми уже собиралась отправиться за нитью к Найоми, как почувствовала, что не может наступить на ногу. Она поранила её накануне, собирая моллюсков среди камней во время вечернего отлива. Нога немного распухла и болела.

– Эйко! Эйко! Подойди сюда. Твоя мама зовёт тебя.

Девочка прибежала на зов и, увидев, что её мама держит свою ногу руками, тут же подошла ближе и присела на корточки, осматривая ступню.

– Там игла. Это морской ёж.

Эйко посмотрела на мать грустными глазами, не зная, что делать.

– Эйко, доченька, сходи сегодня к тётушке Найоми, возьми у неё лечебной травы для компресса и красную нить. Вот деньги. Помнишь, я показывала тебе, где живёт тётушка?

– Помню. Она ведь колдунья, да? Моя подруга Амира рассказывала, что ходила к её дому ночью и видела, как та пьёт кровь и поедает маленьких зверей.

– Не говори ерунды! Твоя подруга просто болтает. Найоми очень милая и добрая женщина. Я думаю, что твоя Амира к ней и вовсе не ходила.

Эйко взяла сачок, деньги и направилась вглубь острова, к дому Найоми. Девочка бежала через пальмовые заросли, затем по холмам, вспугивая стайки бабочек и птиц. В тени высоких пальм было не так жарко, как на берегу океана. Через некоторое время под её ногами стали появляться узкие извилистые ручейки, берущие своё начало в долине родников. Чем дальше она удалялась от берега, тем гуще становились заросли. И вот Эйко вышла на небольшую опушку среди пальм и цветочных кустов.

На опушке стояла хижина с небольшой ветряной мельницей на крыше. Дверь в жилище была открыта. Эйко подошла ближе и остановилась, чтобы осмотреться. То был дом Найоми, но в прошлый раз, когда девочка пришла сюда со своей мамой, Найоми встретила их уже у порога, сейчас же хозяйку дома нигде не было видно.

Вдруг прямо у стены хижины появился заяц, он сделал несколько прыжков от дома, понюхал траву и затем запрыгал прямо к Эйко. Девочка восторженно и немного испуганно вскрикнула и попятилась назад. Заяц сделал ещё несколько прыжков в сторону девочки и остановился.

– Поймай его, чего стоишь! – послышался внезапно голос со стороны двери хижины. Эйко резко повернулась на голос и увидела на крыльце тётушку Найоми. Та улыбалась и жевала какую-то травку, опираясь рукой на хлипкий дверной косяк. Найоми была женщиной старше средних лет, худенькая, невысокого роста, с черными волосами.

– Поймай его, я говорю! Мы приготовим обед из зайчатины и поедим вместе. – Повелевающим тоном вновь повторила Найоми, глядя на Эйко.

Заяц сидел возле девочки, будто не в силах сдвинуться с места. Он весь дрожал.

Эйко посмотрела на зайца, затем села возле него на корточки и погладила. Заяц был будто заворожённый.

– Я не буду этого делать! – Девочки встала на ноги и сжала свои маленькие кулачки, посмотрев на тётушку. – Как можно его есть, если он даже не убегает?!

Тётушка улыбнулась, выплюнула изо-рта жёваную травку и сделала движение рукой в сторону зайца, от чего тот встрепенулся и запрыгал прочь от хижины.

– У тебя доброе сердце, Эйко! Тогда заходи.

Найоми пригласила девочку в дом и усадила на соломенное кресло рядом с собой. Эйко немного боялась тётушку, но верила тому, что о ней говорила мать.

– Ну, рассказывай, славная дочь Кацуми, что привело тебя ко мне? Ах, да. Знаю, знаю. Надо смотреть под ноги!

Тётушка встала с кресла и подошла к деревянному сундуку. Она достала оттуда несколько пучков трав и дала их Эйко.

– Вот, держи! Из этого нужно приготовить отвар и делать компресс. Поняла?

Эйко кивнула головой и протянула Найоми деньги.

Мама сказала, что у неё кончилась красная нить. Она хочет купить у вас ещё немного.

Найоми внезапно замерла, уставившись куда-то в пол, затем посмотрела на девочку.

– Красная нить, красная нить. – Повторяла женщина. – Всем нужна красная нить. У кого её нет, тот её ищет, а у кого есть, – не бережёт.

– Что это значит, тётушка Найоми? – Спросила недоумевающе Эйко.

Женщина немного постояла на месте, уставившись в пол, а затем улыбнулась и подошла вплотную к девочке.

Я дам тебе красную ниточку, дитя! На этот раз непростую. Но обещай, что передашь ей то, что я тебе сейчас скажу. Обещаешь?

Эйко нерешительно кивнула.

– Это непростая нить. – Продолжала Найоми. – Она очень длинная и очень тонкая! Будь осторожна с ней! Скажи маме, чтобы она надела этот клубок на стержень ткацкого станка, обвязала себя концом нити за пояс, завязав семь узлов, так чтобы нить могла свободно разматываться. Передашь маме? Затем она должна перейти остров поперёк, от края до края. Поняла?

Эйко удивлённо и испуганно смотрела на тётушку и закивала головой, запоминая её слова.

– А зачем ей делать это, тётушка Найоми? Ведь у неё сейчас болит нога. И на той стороне острова живут наши враги. Что если они схватят мою маму?

– Скажи ей, что она найдёт то, о чем мечтает.

Тётушка села в кресло и тут же заснула. Как только девочка ни пыталась разбудить её, у неё ничего не выходило. Найоми только чуть похрапывала и что-то мямлила во сне.

Тем временем близился вечер. Эйко стояла на крыльце хижины Найоми, местной колдуньи или просто, женщиной со странностями, как её окрестили местные жители. В небе уже видны были первые звезды, но темнота пока не наступала. В руках у девочки был клубок красных ниток, и такой же клубок мыслей был у неё в голове. Эйко побежала к своему дому со всех ног.

Кацуми ждала дочь с нетерпением. Она вышла из дому и, прихрамывая, оглядывала пальмовые заросли, не мелькнёт ли в них силуэт любимой дочки. После потери мужа Кацуми очень не любила оставаться одна. Накануне она получила сразу несколько заказов на платья к свадьбе одной знатной особы, и ей очень нужна была нить, чтобы сделать заказ вовремя. Кацуми тревожно пожимала пальцы на руках и переступала с ноги на ногу, готовая уже идти через лес навстречу дочери, когда та с радостными криками вприпрыжку выскочила прямо к крыльцу своего дома навстречу Кацуми. Эйко рассказала маме про то, как Найоми околдовала зайца, а потом отпустила его и том, что нужно сделать с красной нитью, которую колдунья продала ей. Кацуми задумалась и долго сидела вечером того дня на берегу океана на ветви белого коряжистого дерева, что ещё в незапамятные времена вынесло волнами на песок.

Где-то вдали, где небо соединяется с водой, и розовая кромка заката тонкой полоской стелется от края до края земли, показался фонтан водяных брызг и чёрная спина кита. То был хороший знак, Кацуми знала это точно и очень обрадовалась. Перед сном она сделала компресс на ногу из отвара лечебных трав, которые дала Найоми. На следующее утро нога почти уже не болела, но наступить на неё Куцуми ещё по-прежнему полностью не могла. Эйко была уверена, что её мама никуда не пойдёт. И как же она удивилась, когда увидела, что Кацуми собирает свою дорожную сумку.

– Мама, ты куда? – спросила дочь.

– Я собираюсь в путь, как сказала Найоми, а ей стоит доверять. Будь умницей, доченька, следи за домом. Я постараюсь вернуться поскорее, не волнуйся за меня.

– Но как же твоя нога?

– Я уже в порядке, нога почти зажила. Если придут покупатели за своим заказом, отдай им два моих лучших платья и рубашку, которые я положила на сундук в углу комнаты. Ты все поняла?

Эйко кивнула и с грустным видом посмотрела в глаза своей мамы.

– Тянись-тянись красная ниточка, верный путь мне укажи. – Кацуми стала разматывать клубок ниток на стержне ткацкого станка, она обвязала себя за пояс, сделав семь узлов, и вышла из дому.

Эйко смотрела на странный клубок красной нити, который разматывался и разматывался, но будто не становился от этого меньше, по крайней мере, она этого не замечала. Нить была тонкой, но очень крепкой. Она показалась Эйко немного другой, отличающейся от тех, что её мама покупала у Найоми раньше.

Кацуми шла по лесной песчаной тропинке, которая со временем становилась все больше глиняной и каменистой. Она знала, что тропинка приведёт её к границе другого клана, с которым идёт война. Граница эта проходила по долине родников и представляла из себя обычный деревянный забор, который был не особенно-то и высоким или крепким, но вдоль которого с разных сторон то и дело прохаживались крепкие войны из числа самураев, специально нанятых на эту службу.

Когда Кацуми добралась до забора, то увидела поблизости только одного воина, сидящего на холстяном мешке и облокотившегося спиной на деревянный столб. На плече у него зияла широкая рана от меча. Рана была несвежей, при этом её края не заросли, и вся рука выглядела распухшей. Самурай дремал, но сон его был чуток.