Текст книги "Заросшая дорога в рай. Два детектива под одной обложкой"

Из жизни капитана Леонида Михайловича Сперанского

Капитан Ермилов совсем не удивился, когда увидел на пороге секретной комнаты своего командира Леонида Сперанского. Пётр ждал его. Знал, что встреча должна состояться. Верил Стефании – она расскажет мужу всё. А муж?… Он придёт. Не таков Лёнчик, чтобы спускать такое…

Леонид вошёл, молча сел на стул, положил ногу на ногу, закурил.

– Потуши сигарету, Лёня, здесь нельзя с огнём…

Сперанский пропустил просьбу мимо ушей. Он курил, стряхивая пепел: докурил, потушил сигарету о подошву ботинка, бросил окурок на стол прямо перед Ермиловым.

– Извини, Петюня! – тусклым, раздумчивым голосом произнёс Сперанский. – Тебе ни разу не привязывали к хвосту пустую консервную банку? Ты не метался с ней по кругу, не доходил до исступления? Нет? А я всю жизнь – с консервной банкой на хвосте. И не привык. Так, и не привык… Иду, бегу, и, кажется, все оборачиваются на грохот… Тебе, Петюня, не снится омут? Бросишь в него камень, а он замрёт с открытым разинутым ртом! Нет, тебе, Петюня, этого не понять. Тебя не будоражили долгие ночи без сна, ты не захлёбывался от страха, что она всё-таки уйдёт… Она уйдёт, и незачем будет жить… Тебе проще! Ты переспал с ней! Ты оправдываешь это бесконечной любовью? Обо мне ты тогда подумал? Ведь это я сдуваю с неё пылинки, выпрашиваю каждую ночь хоть капельку нежности. А ты? Ты думаешь она в это утро любила тебя? Нет, дружок, она всю жизнь любит только его… А моя жизнь? Покажи хоть щёлочку, где можно разглядеть мою жизнь… Она ведь кусками разорвана и разбросана… Вчера счастье, а сегодня весь в дерьме… Больше всех ненавижу его… Ему она дарила себя просто так …Ненавижу! Стерва… подстилка…

Ермилов вскочил со стула готовый нанести Сперанскому удар.

– Да сядь ты! – зашипел Сперанский, – сядь! Она рассказала про вас… будто выплюнула… и я же упрашивал её остаться… Как вы там меня зовёте – Пся?! Так вот Пся тебя убивать не будет! Но помнить меня ты будешь всю оставшуюся жизнь… А жизнь у тебя, Петруччио, будет длинной и ничтожной.

Сперанский поправил китель, вскинул голову и не спеша вышел из комнаты, тихонько затворив за собой дверь.

* * *

– Продолжайте, Пётр Петрович, – попросил Роман, прерывая воспоминания Ермилова. – Давайте, припоминайте вслух…

– Так вот, – кашлянул в кулак Пётр Петрович, – посидел, посмотрел и ушёл. А на следующий день, когда я вышел из «секретки» в буфет купить пирожков, пропали со стола документы строгой секретности.

– Вы что же, комнату не заперли? – удивился Васенко.

– Запер! И ключ в карман положил. Я тогда допустил оплошность – не поставил комнату на сигнализацию. Подумал раз буфет в десяти метрах, вернусь скоро. Вернулся через семь минут. Документов уже не было. Следствие установило, что дверь была открыта родным ключом. Вот такая история…

– Вы обнаружили пропажу и доложили командиру части. Вас арестовали и должны были отдать под трибунал.

– Точно так! Но через три дня документы нашлись в другой секретной папке, которую я тоже брал двумя часами ранее. Списали всё на забывчивость работника секретного отдела, якобы он неправильно поставил время сдачи документа. Офицеру выговор, а мне объяснили, что разгильдяев в части терпеть не будут и намекнули, мол, пожалели и считай легко отделался… Правда, «секретчик» в глаза мне так до самого отъезда и не посмотрел…

– Так вы по собственному желанию ушли, или, как говорите, с жёлтым билетом?

– Меня, по настойчивой просьбе командира полка, комиссовали по состоянию здоровья. А Сперанский как мой непосредственный начальник такую характеристику написал, что на гражданке только в истопники, больше никуда…

– Понятно. Теперь о Вере. Как вы узнали, что она ваша дочь?

– Я вернулся в родной город. Квартиру не дали. Родные по разным городам разбежались. Жилья нет. Я по гостиницам помыкался, деньги кончились, зашёл в магазин попробовать устроиться дворником ли, сторожем ли, ну кем угодно. Там, увидел Милу, сестру Леонида. Она обрадовалась. Выслушала и приняла на постой в свою квартиру. Я у неё месяца три кантовался, пока она не устроила меня истопником, или, как сейчас говорят, оператором по эксплуатации печей с твёрдым и газообразным топливом, то бишь в котельную, обслуживающую сразу три организации: ясли, детсад и школу. Мне там комнату дали, очень хорошую, большую. Мы с Милой и после моего ухода от них из виду не терялись, перезванивались. Она чУдным человечком была, всё радовалась, говорила: «Какой, Петя, у нас сейчас хороший возраст. Дурь ещё вся не улетучилась. Прячется в уголках, иногда выглядывает, а маразм уже родился, но ещё не окреп. И непонятно – он ли безобразник над нами куражится или это дурь последнюю песню поёт». При этом Мила всегда смеялась, как колокольчик. Она мне сказала о том, что Стефа дочку родила. Лёнчик страшно рад – теперь у него полный комплект и дочка и сын. Много лет прошло, пока увидел Верочку. Она в нашу школу пришла учиться. Взглянул и ахнул. Долго мучился, хотел Стефе позвонить, но не решился. Как-то прокрался в школьный гардероб и стащил несколько волосков из капюшона Верушки, сделал анализ ДНК. Он показал девочка – моя дочь. Радость-то какая, Роман Валерьевич… Потом ещё много лет не знал, как с дочерью объясниться. А когда она в Дивноморск уехала, понял – пора. Полетел за ней следом. И не опоздал! Может, первый раз в жизни так повезло – дочь меня признала и приняла. Собираюсь теперь в Дивноморск насовсем, дочка зовёт…

– Косточки лечить хотите на морях, Пётр Петрович? Вы, почему с бадиком?

– Ах, это! – Ермилов легонько вскинул бадик. – Это наказание за нетерпение. Я, когда Вера из Дивноморска в очередной раз к матери приехала, подождал её три дня и не выдержал, позвонил. Трубку взял Сперанский. Голос я, конечно, изменил, спросил Веру. Он ответил, что дочь болеет, у неё температура. На следующий день после работы на меня автомобиль наехал, покалечил малость – выломал тазобедренную кость. Теперь вместо сустава железный шарнир стоит. Так что я в некотором роде терминатор.

– Злоумышленника нашли? – спросил Роман

– Я не обращался в милицию…

– Почему? – удивился Роман. – Злоумышленника надо было найти и наказать. Он бы вам лечение оплатил.

– Его не надо искать, – усмехнулся Пётр Петрович, – я его хорошо видел. Да он и не прятался. Это был Лёнчик.

– Вот тебе раз! – вскинулся Роман. – Что же вы ему всё прощали?

– Ему, Роман Валерьевич, в тот день, много-много лет назад, было больнее, чем мне. Так что мы квиты. А по поводу всепрощения я понял: раз я здесь по причине гибели Сперанского, значит, кто-то ему не простил… Ведь так?

– Так, Пётр Петрович, посему к вам последний вопрос…

– Где я был в ночь убийства?

– Верно?

– Вера говорила, что всё это произошло где-то ближе к двадцати четырём часам, верно?

– Верно.

– У меня и Веры есть алиби. В тот вечер в котельной неприятности были, я вызывал аварийку. Машина с аварийщиками стояла с двадцати двух часов почти до двадцати четырёх и Вера в это время тоже была у меня. Так что вам есть у кого спросить. Вот телефоны сотрудников аварийной службы, они подтвердят. – И Ермилов положил на стол Романа половинку тетрадного листа.

– Почему Вера Сперанская мне не сказала про аварийку?

– Когда она прибежала зарёванная, тогда и машина приехала. Слесарь с ней в дверях столкнулся. Я Веру в подсобку увёл, там она и заснула. Слесари уехали, а она ещё не проснулась…

– В подсобке окна есть?

– Нет, Роман Валерьевич, – усмехнулся Ермилов. – В подсобке окон нет. Да и не стал бы я убивать Лёнчика, и Веру остановил бы. Он как-то сказал: «я тебя убивать не буду! Но помнить меня ты будешь всю оставшуюся жизнь… А жизнь у тебя, Пётр, будет длинной и ничтожной». Я ему эти слова назад вернул. И про жизнь его тоже. У меня Вера есть, она меня любит, а у него кто? Кто его любил? Кстати, Вера документы подала на смену фамилии, она теперь Ермиловой будет…

Глава 13

Михаил устроился в кресле-качалке на веранде рядом с открытым окном кабинета Ольги, играл с попугаем, перекидывал его с одной ладони на другую. Кешке забава пришлась по душе и он, прикрякивая от удовольствия, взмахивал разноцветными крыльями. Михаил изредка поглядывал на Ольгу, которая готовилась к предстоящему заседанию суда и, не отрываясь от документа, по детской привычке погрызывала кончик карандаша.

– Оль, тебе ещё долго? – нетерпеливо спросил Михаил.

– Чуть-чуть осталось. Страничку дочитаю и все… Ты что, соскучился?

– Соскучился!

– Ну и ладно! – Ольга захлопнула папку с бумагами и, сунув её в ящик стола, торопливым шагом вышла на веранду:

– Нельзя, чтобы мужчина скучал, правда, Кешка? – она присела Михаилу на колени, положила на его плечо голову.

Исайчев одной рукой бережно обнял Ольгу, а другой дотянулся до соседнего стула, взял с него плед и укрыл её.

– Завтра тяжёлый процесс? – тихо спросил он, слегка покачивая кресло.

– Как всегда…

– Подремли немного, я тебя побаюкаю, песенку спою: Баю-баю-бай-бай… Под окошком попугай… кричит: «Детку нам отдай!». Слушай Оль, сколько лет Кешке?

– Кто ж его знает… – отозвалась Ольга, – может быть триста. Попугаи долго живут…

– Скажешь тоже «триста»… – усмехнулся Михаил, – а почему вы его говорить не учите?

– Мама не хотела, – Ольга ещё немного посидела, прижимаясь, а затем высвободилась из пледа, потянулась и резко встала с колен Михаила. – Хватит вытягиваться, надо ужин готовить…

Она вышла в гостиную, остановилась на середине комнаты и начала энергично приседать, наклоняться, тормошить себя. Попугай всполошился, принялся раскачиваться на подвешенных качельках, и кричать:

– Кешка – чемпион раз… два…

– Кешка – болтун! – хохотнул Михаил, выходя с веранды вслед за Ольгой.

– Сам – болтун! – мгновенно среагировал попугай.

– Я попугая купила по просьбе мамы, – глядя на взъерошенную птицу сказала Ольга. – Она, когда болела, одна с бабушкой в коттедже оставалась – я – на работе, Зося – в школе. Но с бабушкой к тому времени уже не очень поговорить можно было… Вот мама и попросила купить ей попугая. Только она была против того чтобы заставлять его болтать заученные фразы. Уверяла, что Кешка сам сообразит, что и когда ему делать. Мама говорила, ей нужен полноценно думающий собеседник. Знаешь, Мцыри, и бабушка на Кешуню реагирует хорошо. Бабуле нравится за ним наблюдать. Она ему улыбается… Стукни его по перышкам, услышишь, что скажет…

Михаил тихонько дотронулся пальцем до Кешкиного хвоста.

– Это ещё что-о-о? – возмутился попугай.

Михаил стукнул посильнее.

– Ах, ты так, так, так… – заверещал попугай и, взлетев, клюнул Михаила в макушку.

Михаил засмеялся, закрываясь руками от воинственной птицы:

– Все, все сдаюсь…

– Извинись… – гаркнул попугай с каминной полки.

– Ну, извините, сэр. Жаль, сэр, что ваш профиль не чеканят на золотых монетах. Он у вас впечатляюще гордый…

– Не утверждай того, чего не знаешь, – вмешалась в разговор Ольга. – Известен «попугайный талер» Вильгельма II Прусского. На оборотной стороне монеты помещалось изображение птицы на фоне земного шара в щите. Овал щита выглядел как обруч, который подвешивают попугаям в клетки для того, чтобы они качались. До сих пор все думают, что Вильгельм II Прусский велел вычеканить именно попугая…

– Ну извините, сударыня, обмишурились незнамши…

– Пошли ужинать, – шутливо торкнув Михаила кулачком в живот, позвала Ольга.

– А Зося где? Поздно уже, а её нет…

– Она у подружки к английскому готовится. Как позвонит, поеду за ней.

– Давай я привезу, ты устала, – Михаил прижал к себе Ольгу, целуя её в висок. – Я сегодня важную вещь тебе ещё не сообщал…

– Ну, – насторожилась Ольга.

– Я тебя люблю…

– Ой! – облегчённо выдохнула Ольга. – Ты вчера сообщал: два раза по телефону и один раз утром.

– Так, это было вчера, – заметил Михаил, разглядывая, как Ольга сервирует стол. – Сегодня-то не сообщал! Когда ты всё успеваешь?! А, вкусно! – Михаил подцепил на вилку кусок жаренной в кляре рыбы и, откусывая, закатил от удовольствия глаза, – вку-у-усно-о-о…

Попугай летал кругами над головой Михаила, а когда ему это занятие надоело, уселся на шкаф и молча наблюдал, как Исайчев с удовольствием поглощает еду.

– Оль, спасибо, – поблагодарил Михаил, – можно вопрос?

– Спрашивай, – разрешила Ольга, убирая в раковину грязную посуду.

– Скажи мне, зачем потребовалось Шахерезаде оформлять опеку над бабушкой? У бабушки, что, пенсия большая? Поделить хочет? Или, может быть, имущество старушки покоя не даёт?

– У неё нет собственности, а пенсию бабушки мама, когда была жива, не получала. Я тоже не получаю…

– Почему?

– Мама хотела оформить на меня доверенность, но кто же нам её выдаст без освидетельствования. И кто освидетельствует бабушку как дееспособную? Чтобы получать, нужно оформлять опеку. Мне было не до этого, маме тем более… Пенсия бабушки идёт на сберкнижку.

– Так, они на пенсионные накопления старушки позарились? Вот оно как!

– Мцыри, этот вопрос имеет отношение к делу Сперанского?

– Нет.

– Поэтому давай дальше его не развивать. Когда бабушки не станет, я откажусь от её денег на счёте. Пусть пойдут на покупку домика в Дивноморске. Олежка Сперанский об этом знает, я ему сообщила. Он удивляется, почему мать так настойчива в требовании об опеке.

– Вероятно, королева тебе не верит… Кстати, я собираюсь вскоре поехать к её сыну, – заметил Михаил, – некоторые вопросы надо прояснить. Он сейчас болеет. Привет от тебя передавать?

– Не стоит, Мцыри, афишировать наши отношения. Не дай бог, Шахерезаде что-то не понравится, она тебя с потрохами съест…

– Это мы ещё посмотрим, кто кого съест, – улыбнулся Михаил.

– Господи и я туда же, – всплеснула руками Ольга. – Повторяю за тобой «Шахерезада», «Шахерезада!» Уж если сравнивать, то никакая она не Шахерезада. У меня есть ангольская монетка «кванза» с профилем их принцессы Анны Нзинга Мбанди Нгола, так вот Стефания Петровна – копия эта самая Нзинга.

– Кто, кто? – засмеялся Михаил, – Нганганзимбагола. Как ты это выговариваешь?

– Выговариваю! – с вызовом, подбоченясь, выкрикнула Ольга, – Шахерезада добрая, умная и умеющая любить женщина. Один из её принципов – играй по правилам, который тебе предлагает мужчина. Стефания Петровна всегда играла только по своим правилам. Второй принцип, – всё больше распалялась Ольга, – каким бы жестоким и гневным не пришёл к тебе твой мужчина, свети ему так, чтобы он под лучами солнышка в твоём сердце растаял и расслабился, как лев после обильной еды, а госпожа Сперанская в жизни пирожка не испекла… Стефания, вылитая Нзинга!

Михаил взял Ольгу за руку. Притянул к себе:

– Ты чего так раздухорилась, Олюш? Нзинга так Нзинга, как прикажешь. Чем эта Намбаямба ещё знаменита?

Ольга, успокаиваясь, положила голову Михаилу на грудь:

– Тебе действительно интересно?

Михаил молча кивнул.

– Она уничтожала белых в своей стране. Была жутко злая тётка. – Ольга чуть отстранилась от Михаила, но он продолжал её обнимать. – Однажды её позвали на мирные переговоры, а когда она вошла в комнату, там стоял лишь один стул, на котором сидел вице-король. Нзинге предложили сесть на ковёр, и тогда она приказала одному из своих слуг встать на четвереньки и села на него. Лёнчик даже не заметил, как встал перед своей жёнушкой на четвереньки…

Михаил и Ольга стояли так несколько мгновений, глядя друг на друга. Миша пальцем чувствовал, как часто бьётся нежная жилка на её запястье, ему хотелось наклониться и прижаться губами к тёплой пульсирующей жилке. И не было сил противостоять желанию. Ольга увидела это по его лицу и ещё сильнее прижалась.

Телефонный звонок мелодичной трелью вклинился между ними, заставив отстраниться друг от друга:

– Зоська сигнализирует, пора, Мцыри…

– Скажи, Олёш, почему ты дочку Зосей назвала? Это же польское имя.

– Дурочкой в младенчестве была… Хочешь скажу, почему я в юридический пошла?

– Ну-у-у… – Михаил с хитрецой взглянул на Ольгу. – Почему?

– Санты Барбары насмотрелась. Любимый герой Круз Кастиллио. Ах, как он выпрыгивал с пистолетом в руке из-за каждого угла, гоняясь за преступниками! Я тоже так хотела… А Зося…

– Дай угадаю! Это тоже из детства?

– Ну-у-у…

– Фильм был такой «Зося». История любви советского офицера и польской девушки…

– В точку… – воскликнула Ольга и шутливо выстрелила в Михаила из указательного пальца, сделав губы дудочкой, сдула воображаемый дымок. – Хотела быть на неё похожей. Не получилось. Порода не та.

– У тебя лучше получилось…

– Иди уже… – махнула рукой Ольга.

– А поцеловать… поцеловать… – надрывался попугай, преследуя уходящего Михаила до самой двери.

* * *

Ехать спозорань в Самару, а это триста сорок километров или минимум пять часов ходу Роману Васенко не хотелось, тем более в субботу. Ему хотелось уткнуться в уже прохладную подушку жены, которая к этому времени встала и готовила семье завтрак, и с удовольствием ещё подремать. Но нет! Работа есть работа и в этом случае Роман был к себе строг.

Уже в машине, прогревая мотор, Васенко вспомнил, что забыл ланч бокс с бутербродами в кухне на столе. Возвращаться – дурная примета и Роман решил не возвращаться. Обидно было только из-за термоса с кофе, но и в этом случае можно потерпеть, тем более что на трассе полным-полно придорожных кафе, в которых наверняка удастся перехватить не такой вкусный, как дома, но горячий напиток.

Роман ехал в Самару на встречу с братом Яна Качмарека – Стасом. Он гастролировал там с цирком, и суббота была последним днём работы группы акробатов в этой программе. Далее путь группы лежал в Казань, а это на двести километров дальше. Роман выбрал меньшее зло.

Васенко вошёл в грим-уборную Стаса через пятнадцать минут после окончания номера. Качмарек ещё не переоделся. Он стоял перед зеркалом и делал упражнения, восстанавливающие дыхание. Вдох – и грудная клетка Стаса увеличивалась в объёме, юноша становился похожим на Геракла из детского мультика: выдох – и он превращался в среднестатистического мужчину – вылитого школьного учителя. Сходство увеличивали круглые очки, которые в данный момент имелись на лице Стаса. Вдох:

– Вы из Сартова? Следователь? – спросил Геракл.

– Роман Валерьевич Васенко, – представился посетитель.

– Проходите, присаживайтесь, – предложил школьный учитель. – Я сейчас…

Вдохнув, и выдохнув ещё пару раз, Стас достал из шкафчика полотенце и протёр им потное лицо.

– Ужинали?

Роман был удивлён вопросу:

– Нет.

– В гостиницу устроились или в ночь обратно?

– В гостиницу. Вы можете подсобить прописаться в вашу ведомственную?

– Думаю, да. Там и поужинаем…

* * *

За столиком в ресторане цирковой гостиницы Стас сразу спросил Романа:

– Как я понял из телефонного разговора вы по поводу смерти подполковника Сперанского. Меня что, подозревают?

– Вам как, вокруг и около, или сразу в лоб?

– Значит, подозревают… – Стас поднял руку, щёлкнул пальцами, подозвал официанта. – Принеси нам, Серёга, водочки и к водочке чего-нибудь солёненького…

– Ужинать будете, Станислав Марцелович, или только выпивать? – официант расплылся в сладкой просящей улыбке.

– Не забегай вперёд, Серёга. Ужинать будем…

– И обедать тоже… – заметил Васенко, – есть хочу отчаянно…

– Тогда по борщику горячему и водочки, – уточнил Стас, и, посмотрев на Романа, добавил. – Прошу ваш первый вопрос…

– Какие отношения вас связывали с подполковником Сперанским?

– Брат у меня был Ян, вы это хорошо знаете. Покалечил его Сперанский. Не только физически. Он его нравственно уничтожил…

– Стас, давайте всю историю подробно, так, как вы её видите.

– По рюмочке, и вперёд… – попросил Качмарек.

Стас выпил рюмку водки легко, сладко чмокнул губами и заел ложкой горячего борща. Роман даже позавидовал, он никогда с таким удовольствием водку не пил. Хотя любил пригубить рюмку – другую с хорошей закуской после бани.

– Я узнал, что Янчик с катушек слетел, когда его из армии попёрли за пьянку, – начал рассказывать Стас. – Приехал в Сартов на каникулы к бабуле, родители у нас к тому времени умерли. И, слава богу не видели позора Яна. Бабушка рассказала: Ян начал пить, на работу не устраивается, бомжует… Искал я его долго, недели две…

Стас налил ещё по рюмке водки и, не дожидаясь Романа, выпил её залпом. Роман свою рюмку пить не стал.

– Нашёл Янчика в подвале почти рядом с бабулиным домом. Он там спал на дырявом диване… едва узнал… От моего большого брата остался один позвоночник. Рядом с ним какая-то пьянчуга отиралась, слёзы грязные по щекам размазывала и всё кому-то кулаком грозила…

– Так, – остановил Васенко Качмарека. – Давайте борща похлебаем, пока горячий, а потом продолжим…

Стас согласно кивнул и потянулся за графином с водкой. Роман, прикрыв его рюмку ладонью, остановил парня:

– Не частите, Стас, иначе у нас разговора не получится и мне придётся пригласить вас в Сартов…

Стас опять кивнул и энергично заработал ложкой, поглощая борщ.

Пока собеседники ждали второе блюдо, Стас продолжил:

– Ян мне тогда историю с Егором Елистратовым рассказал. И о бое со Сперанским тоже поведал, как он его спиной об пол шмякнул. Говорил спокойно, а потом заплакал. Я тогда подумал, что это пьяные слёзы, но то, что он сказал позже, меня поразило. Ян винил себя за трусость. Он ведь тогда ничего никому не сообщил. Промолчал. Экзамены сдал и уехал в часть. По прибытии в гарнизон узнал, что Стефа – невеста Егора, за Сперанского замуж вышла, и это тоже проглотил… Потом признался себе, что все время просто боялся. Ходил по училищу и боялся. Засыпал, от каждого шороха просыпался и боялся. На новом месте службы в полку боялся. Однажды в кабинете командира части фамилию Сперанского услышал, в связи с чем уже не помню, вроде победил он на каких-то общеармейских соревнованиях, так у Яна настоящая истерика была. Водой отпаивали, как кисейную барышню. Тогда мой брат рухнул… Давайте всё-же по рюмочке ещё жахнем, тяжело мне вспоминать… – попросил Стас.

– Ну, давай, – махнул рукой Роман. – Давай доедим и у вас в номере продолжим. Удобно?

– Удобно, удобно… – сразу согласился Стас. – Я один проживаю всё-таки Народный артист Российской Федерации, мне люкс положен.

– А у меня сведения, что ты Заслуженный…

– Был Заслуженный. Уже месяц в Народных хожу… Будущий зять мэра не может быть Заслуженным… Шучу, конечно… У меня группа исключительная и акробатический номер уникальный… Так что заслужил Заслуженный Народного…

Люкс Качмарека был двухкомнатным: с гостиной и спальней. Кстати, оказались и два кресла у журнального столика друг напротив друга. Прежде чем продолжить рассказ, Роман попросил Стаса помочь ему зарегистрироваться в их ведомственной цирковой гостинице, но Стас вдруг предложил:

– Ночуйте здесь, этот диван свободен. В шкафу есть дополнительный комплект белья. Вы меня не стесните, а я вас?

Роман благодарно улыбнулся:

– Хозяин не может стеснять гостя… Спасибо, Стас. Мне только до утра… – и взглянув на циферблат ручных часов, добавил, – тем более до утра не так много времени осталось, а разговор мы не закончили, итак… Ваш брат по рассказу одного из его однокурсников был крепкий, боевой парень, как же он так сломался? Вы поняли из его рассказа?

– У кого вы спрашивали о Яне? Секрет? – Стас вынул из серванта хрустальную пепельницу и, поставив её перед гостем, спросил, – вы же курите? Курите. Чего мучаетесь… – он указал взглядом на широкую щель между входной дверью и полом, добавил, – не волнуйтесь, я балконную дверь открою – всё сразу вытянет. Здесь сквознячище сильнейший организуется…

– Мы расспрашивали о Яне его одногруппника Владимира Григорьевича Сибукова…

– Да, Владимир Григорьевич человек справедливый, – согласился Стас и сел в кресло напротив Романа. – …Я много думал о Яне… вот, что понял… Он увидел, как Сперанский убил Егора. Это было так быстро, легко, понимаете легко. Так легко, что страх накрыл его с головой. Потом стыд за этот страх доделал своё дело… Ян ушёл от людей туда, где его никто не знал, и где всем всё по барабану… Я же вам говорил про спившуюся женщину с колтуном99
  Колтун – воспаление сальных желёз на голове, возникающее в результате нарушения условий гигиены, не расчёсывания, вшивости и т. д.


[Закрыть] на голове, которая бегала по подвалу, плакала, грозила кулаком какому-то человеку, видимо, присутствующему только в её мозгу. Она мешала, и я, достаточно, грубо попытался её выпроводить. Ян не дал. Мне тогда показалось, он мог меня ударить из-за неё. Выкрикнул, как-то нервно, через комок в горле, что она жертва Сперанского. Оказалось, в юности она с Пся встречалась, любила его отчаянно, забеременела, а он её выгнал и от «приплода», так он тогда выразился, посоветовал освободиться. Девчонка пришла домой и повесилась, но неудачно, повредила себе голосовые связки. Откачать – откачали, но голос восстановить до конца не удалось. Вместо звонкого девичьего голосочка, получила хрипатый старушечий.

– С этого места поподробнее, пожалуйста. Фамилию женщины Ян называл?

Стас нахмурился. Было видно, что он делает усилие, чтобы вспомнить:

– У неё какая-то фруктовая фамилия: толи Малинкина, толи Клубничкина, толи Кружовкина, – Стас даже зажмурился и запрокинул голову. – Нет, не вспомню…, извините…

– Что ещё он о ней говорил? Припомните, пожалуйста, это важно…

– Говорил, что от ребёнка ей мать не позволила освободиться, и она его родила. Только мальчик получился с каким-то изъяном. На нём отразилось потрясение, перенесённое матерью во время беременности. Девчонка не справилась с этим – начала пить…

Роман записал все, что узнал о бывшей девушке Сперанского в блокнот, положил его на журнальный столик, попросил:

– Вернёмся к Яну и Сперанскому. Чем закончилась ваша беседа с братом?

– Я настойчиво просил его вернуться в дом бабушки, обещал поговорить с руководством цирка об устройстве его на работу и он вроде согласился. Сказал, что придёт, как только пристроит Зину… Вот! – обрадованно вскрикнул Стас, – её звали Зиной… но не успел, умер через три дня – отравился палёной водкой… На похоронах Яна Зина была. К гробу не подходила. За надгробьями пряталась и плакала очень… Я звал её на поминки, она головой помотала и побежала… трезвая была… причесанная… Ян тогда в подвале ещё сказал, что Пся на ней не женился ещё и потому, что её Зиной звали. Представляете, он смеялся и говорил, что его жену не могут звать З-з-зиной, что это не имя – это диагноз…

– Владимир Григорьевич Сибуков сказал, что вы, Стас, на похоронах позволили себе сказать лишнее, грозили Сперанскому, это так?

– Так! – Стас вновь встал и большими шагами пошёл по гостиной. – Так! Я ненавижу Сперанского, ненавижу…

– Он убит, Стас, так что все глаголы в отношении его должны быть уже в прошедшем времени… – заметил Роман.

– Нет, господа, у меня боль о брате вот здесь, – Стас постучал кулаком по груди. – До сих пор колом стоит. Она не в прошедшем времени стоит… На похоронах я сказал, что отомщу и подвешу гниду за ноги вниз головой, как убойную свинью… Кому надо поняли, о ком я говорю… Ненавижу его и сейчас, и завтра буду ненавидеть… После поминок Сибуков затащил меня к себе в училище. Мы там посидели за рюмочкой… Яна вспомнили… Кулаки сильно чесались… Очень хотелось пойти и прибить гада, но меня остановила девушка…

– Что за девушка?

– Владимир Григорьевич пригласил юриста из их училища. Вот её помню звать Олей, хорошенькая такая с ямочками на щёчках. Она объяснила последствия для меня… доказать – не докажу, а жизнь себе испорчу. Я притормозил… но затаился… С этим гадом надо было быть хитрее его и наглее…

– Стас, вам удалось отомстить?

– В переводе на русский язык вы, Роман Валерьевич, спрашиваете не я ли укокошил Пся, так?

– Так.

– Отвечаю – к сожалению, не я!

– Алиби?

– Есть алиби. Кстати, два месяца назад или чуть больше, когда мы гастролировали в сартовском цирке, случилась интересная встреча.

– Подробнее…

– Однажды, после выступления меня в гримёрке посетил импозантный мужчина. Я решил, что это чиновник достаточно высокого ранга. Он по-хозяйски, без стука открыл дверь и, не дождавшись приглашения, вошёл. Правда, с букетом. Обычно люди такого сорта не приносят цветов. Считают, что они сами по себе подарки. Я привык. С тех пор как мы с Маришкой, дочерью вашего мэра обручились, ко мне часто шастают городские чиновники обозначить своё почтение. Тогда показалось, что и этот из них. Мужик выразил восхищение мастерством нашей группы. Я предложил ему выпить рюмочку коньяка. Ой, не смотрите осуждающе, Роман Валерьевич, коньяк расслабляет, а я большую часть номера делаю без страховки.

– Да нет, что вы, я просто завидую, что можно вот так попросту после работы выпить рюмочку коньяка…

– Вы хотите сказать, что не делаете этого? – хитро сощурясь, спросил Качмарек.

– У меня после работы жена и дети. Хотя напиваться, иногда напиваюсь. Но так, чтобы рюмочку. И не будем обо мне, давайте дальше…

– Мы выпили, поговорили о тесте, о предстоящей свадьбе, о сложности нашего номера, о гастролях, в общем, обо всём и не о чём. Человек оказался приятным. Попенял, что страховка у нас хлипковатая и начал откланиваться. А у двери сказал такую фразу: «…вы, Стасик, поберегите себя, страховочку усильте, а то повиснете на оборванных верёвках вниз головой, как убойная свинья…» Он ушёл, а я с открытым ртом так и застыл. Когда отпустило, кинулся к двери… ну куда там – ни-ко-го! Вот, оказывается, как – коньячок-то я, будь он неладен, с лютым врагом распивал…

– И что же вы думаете по этому поводу? – разглядывая акробата, спросил Роман.

– А то, что он узнал о моих увеличивающихся возможностях в связи с женитьбой и пришёл предупредить, чтобы я особенно не рыпался…

«Отлично! Тем самым Сперанский подтвердил твоё будущее алиби, парень, – с удовольствием подумал Роман. – Он ни за что бы не открыл калитку, увидев тебя в глазок». А вслух спросил из чистого любопытства:

– Стас, я верю вашему рассказу, но все же алиби на момент гибели подполковника Сперанского представьте…

– В тот день, когда вы позвонили предупредить о приезде, я посмотрел календарь, у нас с Маришкой была помолвка. Этот день, вечер и ночь мы с невестой были на виду у многочисленного количества народу. Тесть постарался…

– Я предупредил вас, что разговор пойдёт о подполковнике Сперанском – однокурснике вашего брата. Разве я называл дату его гибели?

Стас выкинул руку, в сторону стоящего рядом с кроватью ноутбука:

– Он сообщает любую новость быстрее самого быстрого гонца. Я полюбопытствовал. Сперанский в вашем городе человек небезызвестный, местное телевидение сообщила о его гибели. Ну уж, как водится, интернет сразу подхватил.

Роман ещё посидел, размышляя, затем вынул из пачки сигарету, взял в руку пепельницу и вышел на лоджию. Стас пошёл за ним. Они молча стояли, наблюдая за восходом, которого, в общем-то, и не было. Солнце не поднялось, а только разбухло, и набирало рыжеватую ярь.

– Я, пожалуй, поеду… – в раздумье проронил Роман.