Текст книги "Заросшая дорога в рай. Два детектива под одной обложкой"

Капитан Ермилов совсем не удивился, когда увидел на пороге секретной комнаты своего командира Леонида Сперанского. Пётр ждал его. Знал, что встреча должна состояться. Верил Стефании – она расскажет мужу всё. А муж?… Он придёт. Не таков Лёнчик, чтобы спускать такое…

Леонид вошёл, молча сел на стул, положил ногу на ногу, закурил.

– Потуши сигарету, Лёня, здесь нельзя с огнём…

Сперанский пропустил просьбу мимо ушей. Он курил, стряхивая пепел: докурил, потушил сигарету о подошву ботинка, бросил окурок на стол прямо перед Ермиловым.

– Извини, Петюня! – тусклым, раздумчивым голосом произнёс Сперанский. – Тебе ни разу не привязывали к хвосту пустую консервную банку? Ты не метался с ней по кругу, не доходил до исступления? Нет? А я всю жизнь – с консервной банкой на хвосте. И не привык. Так, и не привык… Иду, бегу, и, кажется, все оборачиваются на грохот… Тебе, Петюня, не снится омут? Бросишь в него камень, а он замрёт с открытым разинутым ртом! Нет, тебе, Петюня, этого не понять. Тебя не будоражили долгие ночи без сна, ты не захлёбывался от страха, что она всё-таки уйдёт… Она уйдёт, и незачем будет жить… Тебе проще! Ты переспал с ней! Ты оправдываешь это бесконечной любовью? Обо мне ты тогда подумал? Ведь это я сдуваю с неё пылинки, выпрашиваю каждую ночь хоть капельку нежности. А ты? Ты думаешь она в это утро любила тебя? Нет, дружок, она всю жизнь любит только его… А моя жизнь? Покажи хоть щёлочку, где можно разглядеть мою жизнь… Она ведь кусками разорвана и разбросана… Вчера счастье, а сегодня весь в дерьме… Больше всех ненавижу его… Ему она дарила себя просто так …Ненавижу! Стерва… подстилка…

Ермилов вскочил со стула готовый нанести Сперанскому удар.

– Да сядь ты! – зашипел Сперанский, – сядь! Она рассказала про вас… будто выплюнула… и я же упрашивал её остаться… Как вы там меня зовёте – Пся?! Так вот Пся тебя убивать не будет! Но помнить меня ты будешь всю оставшуюся жизнь… А жизнь у тебя, Петруччио, будет длинной и ничтожной.

Сперанский поправил китель, вскинул голову и не спеша вышел из комнаты, тихонько затворив за собой дверь.

* * *

– Продолжайте, Пётр Петрович, – попросил Роман, прерывая воспоминания Ермилова. – Давайте, припоминайте вслух…

– Так вот, – кашлянул в кулак Пётр Петрович, – посидел, посмотрел и ушёл. А на следующий день, когда я вышел из «секретки» в буфет купить пирожков, пропали со стола документы строгой секретности.

– Вы что же, комнату не заперли? – удивился Васенко.

– Запер! И ключ в карман положил. Я тогда допустил оплошность – не поставил комнату на сигнализацию. Подумал раз буфет в десяти метрах, вернусь скоро. Вернулся через семь минут. Документов уже не было. Следствие установило, что дверь была открыта родным ключом. Вот такая история…

– Вы обнаружили пропажу и доложили командиру части. Вас арестовали и должны были отдать под трибунал.

– Точно так! Но через три дня документы нашлись в другой секретной папке, которую я тоже брал двумя часами ранее. Списали всё на забывчивость работника секретного отдела, якобы он неправильно поставил время сдачи документа. Офицеру выговор, а мне объяснили, что разгильдяев в части терпеть не будут и намекнули, мол, пожалели и считай легко отделался… Правда, «секретчик» в глаза мне так до самого отъезда и не посмотрел…

– Так вы по собственному желанию ушли, или, как говорите, с жёлтым билетом?

– Меня, по настойчивой просьбе командира полка, комиссовали по состоянию здоровья. А Сперанский как мой непосредственный начальник такую характеристику написал, что на гражданке только в истопники, больше никуда…

– Понятно. Теперь о Вере. Как вы узнали, что она ваша дочь?

– Я вернулся в родной город. Квартиру не дали. Родные по разным городам разбежались. Жилья нет. Я по гостиницам помыкался, деньги кончились, зашёл в магазин попробовать устроиться дворником ли, сторожем ли, ну кем угодно. Там, увидел Милу, сестру Леонида. Она обрадовалась. Выслушала и приняла на постой в свою квартиру. Я у неё месяца три кантовался, пока она не устроила меня истопником, или, как сейчас говорят, оператором по эксплуатации печей с твёрдым и газообразным топливом, то бишь в котельную, обслуживающую сразу три организации: ясли, детсад и школу. Мне там комнату дали, очень хорошую, большую. Мы с Милой и после моего ухода от них из виду не терялись, перезванивались. Она чУдным человечком была, всё радовалась, говорила: «Какой, Петя, у нас сейчас хороший возраст. Дурь ещё вся не улетучилась. Прячется в уголках, иногда выглядывает, а маразм уже родился, но ещё не окреп. И непонятно – он ли безобразник над нами куражится или это дурь последнюю песню поёт». При этом Мила всегда смеялась, как колокольчик. Она мне сказала о том, что Стефа дочку родила. Лёнчик страшно рад – теперь у него полный комплект и дочка и сын. Много лет прошло, пока увидел Верочку. Она в нашу школу пришла учиться. Взглянул и ахнул. Долго мучился, хотел Стефе позвонить, но не решился. Как-то прокрался в школьный гардероб и стащил несколько волосков из капюшона Верушки, сделал анализ ДНК. Он показал девочка – моя дочь. Радость-то какая, Роман Валерьевич… Потом ещё много лет не знал, как с дочерью объясниться. А когда она в Дивноморск уехала, понял – пора. Полетел за ней следом. И не опоздал! Может, первый раз в жизни так повезло – дочь меня признала и приняла. Собираюсь теперь в Дивноморск насовсем, дочка зовёт…

– Косточки лечить хотите на морях, Пётр Петрович? Вы, почему с бадиком?

– Ах, это! – Ермилов легонько вскинул бадик. – Это наказание за нетерпение. Я, когда Вера из Дивноморска в очередной раз к матери приехала, подождал её три дня и не выдержал, позвонил. Трубку взял Сперанский. Голос я, конечно, изменил, спросил Веру. Он ответил, что дочь болеет, у неё температура. На следующий день после работы на меня автомобиль наехал, покалечил малость – выломал тазобедренную кость. Теперь вместо сустава железный шарнир стоит. Так что я в некотором роде терминатор.

– Злоумышленника нашли? – спросил Роман

– Я не обращался в милицию…

– Почему? – удивился Роман. – Злоумышленника надо было найти и наказать. Он бы вам лечение оплатил.

– Его не надо искать, – усмехнулся Пётр Петрович, – я его хорошо видел. Да он и не прятался. Это был Лёнчик.

– Вот тебе раз! – вскинулся Роман. – Что же вы ему всё прощали?

– Ему, Роман Валерьевич, в тот день, много-много лет назад, было больнее, чем мне. Так что мы квиты. А по поводу всепрощения я понял: раз я здесь по причине гибели Сперанского, значит, кто-то ему не простил… Ведь так?

– Так, Пётр Петрович, посему к вам последний вопрос…

– Где я был в ночь убийства?

– Верно?

– Вера говорила, что всё это произошло где-то ближе к двадцати четырём часам, верно?

– Верно.

– У меня и Веры есть алиби. В тот вечер в котельной неприятности были, я вызывал аварийку. Машина с аварийщиками стояла с двадцати двух часов почти до двадцати четырёх и Вера в это время тоже была у меня. Так что вам есть у кого спросить. Вот телефоны сотрудников аварийной службы, они подтвердят. – И Ермилов положил на стол Романа половинку тетрадного листа.

– Почему Вера Сперанская мне не сказала про аварийку?

– Когда она прибежала зарёванная, тогда и машина приехала. Слесарь с ней в дверях столкнулся. Я Веру в подсобку увёл, там она и заснула. Слесари уехали, а она ещё не проснулась…

– В подсобке окна есть?

– Нет, Роман Валерьевич, – усмехнулся Ермилов. – В подсобке окон нет. Да и не стал бы я убивать Лёнчика, и Веру остановил бы. Он как-то сказал: «я тебя убивать не буду! Но помнить меня ты будешь всю оставшуюся жизнь… А жизнь у тебя, Пётр, будет длинной и ничтожной». Я ему эти слова назад вернул. И про жизнь его тоже. У меня Вера есть, она меня любит, а у него кто? Кто его любил? Кстати, Вера документы подала на смену фамилии, она теперь Ермиловой будет…

Глава 13

Михаил устроился в кресле-качалке на веранде рядом с открытым окном кабинета Ольги, играл с попугаем, перекидывал его с одной ладони на другую. Кешке забава пришлась по душе и он, прикрякивая от удовольствия, взмахивал разноцветными крыльями. Михаил изредка поглядывал на Ольгу, которая готовилась к предстоящему заседанию суда и, не отрываясь от документа, по детской привычке погрызывала кончик карандаша.

– Оль, тебе ещё долго? – нетерпеливо спросил Михаил.

– Чуть-чуть осталось. Страничку дочитаю и все… Ты что, соскучился?

– Соскучился!

– Ну и ладно! – Ольга захлопнула папку с бумагами и, сунув её в ящик стола, торопливым шагом вышла на веранду:

– Нельзя, чтобы мужчина скучал, правда, Кешка? – она присела Михаилу на колени, положила на его плечо голову.

Исайчев одной рукой бережно обнял Ольгу, а другой дотянулся до соседнего стула, взял с него плед и укрыл её.

– Завтра тяжёлый процесс? – тихо спросил он, слегка покачивая кресло.

– Как всегда…

– Подремли немного, я тебя побаюкаю, песенку спою: Баю-баю-бай-бай… Под окошком попугай… кричит: «Детку нам отдай!». Слушай Оль, сколько лет Кешке?

– Кто ж его знает… – отозвалась Ольга, – может быть триста. Попугаи долго живут…

– Скажешь тоже «триста»… – усмехнулся Михаил, – а почему вы его говорить не учите?

– Мама не хотела, – Ольга ещё немного посидела, прижимаясь, а затем высвободилась из пледа, потянулась и резко встала с колен Михаила. – Хватит вытягиваться, надо ужин готовить…

Она вышла в гостиную, остановилась на середине комнаты и начала энергично приседать, наклоняться, тормошить себя. Попугай всполошился, принялся раскачиваться на подвешенных качельках, и кричать:

– Кешка – чемпион раз… два…

– Кешка – болтун! – хохотнул Михаил, выходя с веранды вслед за Ольгой.

– Сам – болтун! – мгновенно среагировал попугай.

– Я попугая купила по просьбе мамы, – глядя на взъерошенную птицу сказала Ольга. – Она, когда болела, одна с бабушкой в коттедже оставалась – я – на работе, Зося – в школе. Но с бабушкой к тому времени уже не очень поговорить можно было… Вот мама и попросила купить ей попугая. Только она была против того чтобы заставлять его болтать заученные фразы. Уверяла, что Кешка сам сообразит, что и когда ему делать. Мама говорила, ей нужен полноценно думающий собеседник. Знаешь, Мцыри, и бабушка на Кешуню реагирует хорошо. Бабуле нравится за ним наблюдать. Она ему улыбается… Стукни его по перышкам, услышишь, что скажет…

Михаил тихонько дотронулся пальцем до Кешкиного хвоста.

– Это ещё что-о-о? – возмутился попугай.

Михаил стукнул посильнее.

– Ах, ты так, так, так… – заверещал попугай и, взлетев, клюнул Михаила в макушку.

Михаил засмеялся, закрываясь руками от воинственной птицы:

– Все, все сдаюсь…

– Извинись… – гаркнул попугай с каминной полки.

– Ну, извините, сэр. Жаль, сэр, что ваш профиль не чеканят на золотых монетах. Он у вас впечатляюще гордый…

– Не утверждай того, чего не знаешь, – вмешалась в разговор Ольга. – Известен «попугайный талер» Вильгельма II Прусского. На оборотной стороне монеты помещалось изображение птицы на фоне земного шара в щите. Овал щита выглядел как обруч, который подвешивают попугаям в клетки для того, чтобы они качались. До сих пор все думают, что Вильгельм II Прусский велел вычеканить именно попугая…

– Ну извините, сударыня, обмишурились незнамши…

– Пошли ужинать, – шутливо торкнув Михаила кулачком в живот, позвала Ольга.

– А Зося где? Поздно уже, а её нет…

– Она у подружки к английскому готовится. Как позвонит, поеду за ней.

– Давай я привезу, ты устала, – Михаил прижал к себе Ольгу, целуя её в висок. – Я сегодня важную вещь тебе ещё не сообщал…

– Ну, – насторожилась Ольга.

– Я тебя люблю…

– Ой! – облегчённо выдохнула Ольга. – Ты вчера сообщал: два раза по телефону и один раз утром.

– Так, это было вчера, – заметил Михаил, разглядывая, как Ольга сервирует стол. – Сегодня-то не сообщал! Когда ты всё успеваешь?! А, вкусно! – Михаил подцепил на вилку кусок жаренной в кляре рыбы и, откусывая, закатил от удовольствия глаза, – вку-у-усно-о-о…

Попугай летал кругами над головой Михаила, а когда ему это занятие надоело, уселся на шкаф и молча наблюдал, как Исайчев с удовольствием поглощает еду.

– Оль, спасибо, – поблагодарил Михаил, – можно вопрос?

– Спрашивай, – разрешила Ольга, убирая в раковину грязную посуду.

– Скажи мне, зачем потребовалось Шахерезаде оформлять опеку над бабушкой? У бабушки, что, пенсия большая? Поделить хочет? Или, может быть, имущество старушки покоя не даёт?

– У неё нет собственности, а пенсию бабушки мама, когда была жива, не получала. Я тоже не получаю…

– Почему?

– Мама хотела оформить на меня доверенность, но кто же нам её выдаст без освидетельствования. И кто освидетельствует бабушку как дееспособную? Чтобы получать, нужно оформлять опеку. Мне было не до этого, маме тем более… Пенсия бабушки идёт на сберкнижку.

– Так, они на пенсионные накопления старушки позарились? Вот оно как!

– Мцыри, этот вопрос имеет отношение к делу Сперанского?

– Нет.

– Поэтому давай дальше его не развивать. Когда бабушки не станет, я откажусь от её денег на счёте. Пусть пойдут на покупку домика в Дивноморске. Олежка Сперанский об этом знает, я ему сообщила. Он удивляется, почему мать так настойчива в требовании об опеке.

– Вероятно, королева тебе не верит… Кстати, я собираюсь вскоре поехать к её сыну, – заметил Михаил, – некоторые вопросы надо прояснить. Он сейчас болеет. Привет от тебя передавать?

– Не стоит, Мцыри, афишировать наши отношения. Не дай бог, Шахерезаде что-то не понравится, она тебя с потрохами съест…

– Это мы ещё посмотрим, кто кого съест, – улыбнулся Михаил.

– Господи и я туда же, – всплеснула руками Ольга. – Повторяю за тобой «Шахерезада», «Шахерезада!» Уж если сравнивать, то никакая она не Шахерезада. У меня есть ангольская монетка «кванза» с профилем их принцессы Анны Нзинга Мбанди Нгола, так вот Стефания Петровна – копия эта самая Нзинга.

– Кто, кто? – засмеялся Михаил, – Нганганзимбагола. Как ты это выговариваешь?

– Выговариваю! – с вызовом, подбоченясь, выкрикнула Ольга, – Шахерезада добрая, умная и умеющая любить женщина. Один из её принципов – играй по правилам, который тебе предлагает мужчина. Стефания Петровна всегда играла только по своим правилам. Второй принцип, – всё больше распалялась Ольга, – каким бы жестоким и гневным не пришёл к тебе твой мужчина, свети ему так, чтобы он под лучами солнышка в твоём сердце растаял и расслабился, как лев после обильной еды, а госпожа Сперанская в жизни пирожка не испекла… Стефания, вылитая Нзинга!

Михаил взял Ольгу за руку. Притянул к себе:

– Ты чего так раздухорилась, Олюш? Нзинга так Нзинга, как прикажешь. Чем эта Намбаямба ещё знаменита?

Ольга, успокаиваясь, положила голову Михаилу на грудь:

– Тебе действительно интересно?

Михаил молча кивнул.

– Она уничтожала белых в своей стране. Была жутко злая тётка. – Ольга чуть отстранилась от Михаила, но он продолжал её обнимать. – Однажды её позвали на мирные переговоры, а когда она вошла в комнату, там стоял лишь один стул, на котором сидел вице-король. Нзинге предложили сесть на ковёр, и тогда она приказала одному из своих слуг встать на четвереньки и села на него. Лёнчик даже не заметил, как встал перед своей жёнушкой на четвереньки…

Михаил и Ольга стояли так несколько мгновений, глядя друг на друга. Миша пальцем чувствовал, как часто бьётся нежная жилка на её запястье, ему хотелось наклониться и прижаться губами к тёплой пульсирующей жилке. И не было сил противостоять желанию. Ольга увидела это по его лицу и ещё сильнее прижалась.

Телефонный звонок мелодичной трелью вклинился между ними, заставив отстраниться друг от друга:

– Зоська сигнализирует, пора, Мцыри…

– Скажи, Олёш, почему ты дочку Зосей назвала? Это же польское имя.

– Дурочкой в младенчестве была… Хочешь скажу, почему я в юридический пошла?

– Ну-у-у… – Михаил с хитрецой взглянул на Ольгу. – Почему?

– Санты Барбары насмотрелась. Любимый герой Круз Кастиллио. Ах, как он выпрыгивал с пистолетом в руке из-за каждого угла, гоняясь за преступниками! Я тоже так хотела… А Зося…

– Дай угадаю! Это тоже из детства?

– Ну-у-у…

– Фильм был такой «Зося». История любви советского офицера и польской девушки…

– В точку… – воскликнула Ольга и шутливо выстрелила в Михаила из указательного пальца, сделав губы дудочкой, сдула воображаемый дымок. – Хотела быть на неё похожей. Не получилось. Порода не та.

– У тебя лучше получилось…

– Иди уже… – махнула рукой Ольга.

– А поцеловать… поцеловать… – надрывался попугай, преследуя уходящего Михаила до самой двери.

* * *

Ехать спозорань в Самару, а это триста сорок километров или минимум пять часов ходу Роману Васенко не хотелось, тем более в субботу. Ему хотелось уткнуться в уже прохладную подушку жены, которая к этому времени встала и готовила семье завтрак, и с удовольствием ещё подремать. Но нет! Работа есть работа и в этом случае Роман был к себе строг.

Уже в машине, прогревая мотор, Васенко вспомнил, что забыл ланч бокс с бутербродами в кухне на столе. Возвращаться – дурная примета и Роман решил не возвращаться. Обидно было только из-за термоса с кофе, но и в этом случае можно потерпеть, тем более что на трассе полным-полно придорожных кафе, в которых наверняка удастся перехватить не такой вкусный, как дома, но горячий напиток.

Роман ехал в Самару на встречу с братом Яна Качмарека – Стасом. Он гастролировал там с цирком, и суббота была последним днём работы группы акробатов в этой программе. Далее путь группы лежал в Казань, а это на двести километров дальше. Роман выбрал меньшее зло.

Васенко вошёл в грим-уборную Стаса через пятнадцать минут после окончания номера. Качмарек ещё не переоделся. Он стоял перед зеркалом и делал упражнения, восстанавливающие дыхание. Вдох – и грудная клетка Стаса увеличивалась в объёме, юноша становился похожим на Геракла из детского мультика: выдох – и он превращался в среднестатистического мужчину – вылитого школьного учителя. Сходство увеличивали круглые очки, которые в данный момент имелись на лице Стаса. Вдох:

– Вы из Сартова? Следователь? – спросил Геракл.

– Роман Валерьевич Васенко, – представился посетитель.

– Проходите, присаживайтесь, – предложил школьный учитель. – Я сейчас…

Вдохнув, и выдохнув ещё пару раз, Стас достал из шкафчика полотенце и протёр им потное лицо.

– Ужинали?

Роман был удивлён вопросу:

– Нет.

– В гостиницу устроились или в ночь обратно?

– В гостиницу. Вы можете подсобить прописаться в вашу ведомственную?

– Думаю, да. Там и поужинаем…

* * *

За столиком в ресторане цирковой гостиницы Стас сразу спросил Романа:

– Как я понял из телефонного разговора вы по поводу смерти подполковника Сперанского. Меня что, подозревают?

– Вам как, вокруг и около, или сразу в лоб?

– Значит, подозревают… – Стас поднял руку, щёлкнул пальцами, подозвал официанта. – Принеси нам, Серёга, водочки и к водочке чего-нибудь солёненького…

– Ужинать будете, Станислав Марцелович, или только выпивать? – официант расплылся в сладкой просящей улыбке.

– Не забегай вперёд, Серёга. Ужинать будем…

– И обедать тоже… – заметил Васенко, – есть хочу отчаянно…

– Тогда по борщику горячему и водочки, – уточнил Стас, и, посмотрев на Романа, добавил. – Прошу ваш первый вопрос…

– Какие отношения вас связывали с подполковником Сперанским?

– Брат у меня был Ян, вы это хорошо знаете. Покалечил его Сперанский. Не только физически. Он его нравственно уничтожил…

– Стас, давайте всю историю подробно, так, как вы её видите.

– По рюмочке, и вперёд… – попросил Качмарек.

Стас выпил рюмку водки легко, сладко чмокнул губами и заел ложкой горячего борща. Роман даже позавидовал, он никогда с таким удовольствием водку не пил. Хотя любил пригубить рюмку – другую с хорошей закуской после бани.

– Я узнал, что Янчик с катушек слетел, когда его из армии попёрли за пьянку, – начал рассказывать Стас. – Приехал в Сартов на каникулы к бабуле, родители у нас к тому времени умерли. И, слава богу не видели позора Яна. Бабушка рассказала: Ян начал пить, на работу не устраивается, бомжует… Искал я его долго, недели две…

Стас налил ещё по рюмке водки и, не дожидаясь Романа, выпил её залпом. Роман свою рюмку пить не стал.

– Нашёл Янчика в подвале почти рядом с бабулиным домом. Он там спал на дырявом диване… едва узнал… От моего большого брата остался один позвоночник. Рядом с ним какая-то пьянчуга отиралась, слёзы грязные по щекам размазывала и всё кому-то кулаком грозила…

– Так, – остановил Васенко Качмарека. – Давайте борща похлебаем, пока горячий, а потом продолжим…

Стас согласно кивнул и потянулся за графином с водкой. Роман, прикрыв его рюмку ладонью, остановил парня:

– Не частите, Стас, иначе у нас разговора не получится и мне придётся пригласить вас в Сартов…

Стас опять кивнул и энергично заработал ложкой, поглощая борщ.

Пока собеседники ждали второе блюдо, Стас продолжил:

– Ян мне тогда историю с Егором Елистратовым рассказал. И о бое со Сперанским тоже поведал, как он его спиной об пол шмякнул. Говорил спокойно, а потом заплакал. Я тогда подумал, что это пьяные слёзы, но то, что он сказал позже, меня поразило. Ян винил себя за трусость. Он ведь тогда ничего никому не сообщил. Промолчал. Экзамены сдал и уехал в часть. По прибытии в гарнизон узнал, что Стефа – невеста Егора, за Сперанского замуж вышла, и это тоже проглотил… Потом признался себе, что все время просто боялся. Ходил по училищу и боялся. Засыпал, от каждого шороха просыпался и боялся. На новом месте службы в полку боялся. Однажды в кабинете командира части фамилию Сперанского услышал, в связи с чем уже не помню, вроде победил он на каких-то общеармейских соревнованиях, так у Яна настоящая истерика была. Водой отпаивали, как кисейную барышню. Тогда мой брат рухнул… Давайте всё-же по рюмочке ещё жахнем, тяжело мне вспоминать… – попросил Стас.

– Ну, давай, – махнул рукой Роман. – Давай доедим и у вас в номере продолжим. Удобно?

– Удобно, удобно… – сразу согласился Стас. – Я один проживаю всё-таки Народный артист Российской Федерации, мне люкс положен.

– А у меня сведения, что ты Заслуженный…

– Был Заслуженный. Уже месяц в Народных хожу… Будущий зять мэра не может быть Заслуженным… Шучу, конечно… У меня группа исключительная и акробатический номер уникальный… Так что заслужил Заслуженный Народного…

Люкс Качмарека был двухкомнатным: с гостиной и спальней. Кстати, оказались и два кресла у журнального столика друг напротив друга. Прежде чем продолжить рассказ, Роман попросил Стаса помочь ему зарегистрироваться в их ведомственной цирковой гостинице, но Стас вдруг предложил:

– Ночуйте здесь, этот диван свободен. В шкафу есть дополнительный комплект белья. Вы меня не стесните, а я вас?

Роман благодарно улыбнулся:

– Хозяин не может стеснять гостя… Спасибо, Стас. Мне только до утра… – и взглянув на циферблат ручных часов, добавил, – тем более до утра не так много времени осталось, а разговор мы не закончили, итак… Ваш брат по рассказу одного из его однокурсников был крепкий, боевой парень, как же он так сломался? Вы поняли из его рассказа?

– У кого вы спрашивали о Яне? Секрет? – Стас вынул из серванта хрустальную пепельницу и, поставив её перед гостем, спросил, – вы же курите? Курите. Чего мучаетесь… – он указал взглядом на широкую щель между входной дверью и полом, добавил, – не волнуйтесь, я балконную дверь открою – всё сразу вытянет. Здесь сквознячище сильнейший организуется…

– Мы расспрашивали о Яне его одногруппника Владимира Григорьевича Сибукова…

– Да, Владимир Григорьевич человек справедливый, – согласился Стас и сел в кресло напротив Романа. – …Я много думал о Яне… вот, что понял… Он увидел, как Сперанский убил Егора. Это было так быстро, легко, понимаете легко. Так легко, что страх накрыл его с головой. Потом стыд за этот страх доделал своё дело… Ян ушёл от людей туда, где его никто не знал, и где всем всё по барабану… Я же вам говорил про спившуюся женщину с колтуном99
  Колтун – воспаление сальных желёз на голове, возникающее в результате нарушения условий гигиены, не расчёсывания, вшивости и т. д.


[Закрыть] на голове, которая бегала по подвалу, плакала, грозила кулаком какому-то человеку, видимо, присутствующему только в её мозгу. Она мешала, и я, достаточно, грубо попытался её выпроводить. Ян не дал. Мне тогда показалось, он мог меня ударить из-за неё. Выкрикнул, как-то нервно, через комок в горле, что она жертва Сперанского. Оказалось, в юности она с Пся встречалась, любила его отчаянно, забеременела, а он её выгнал и от «приплода», так он тогда выразился, посоветовал освободиться. Девчонка пришла домой и повесилась, но неудачно, повредила себе голосовые связки. Откачать – откачали, но голос восстановить до конца не удалось. Вместо звонкого девичьего голосочка, получила хрипатый старушечий.

– С этого места поподробнее, пожалуйста. Фамилию женщины Ян называл?

Стас нахмурился. Было видно, что он делает усилие, чтобы вспомнить:

– У неё какая-то фруктовая фамилия: толи Малинкина, толи Клубничкина, толи Кружовкина, – Стас даже зажмурился и запрокинул голову. – Нет, не вспомню…, извините…

– Что ещё он о ней говорил? Припомните, пожалуйста, это важно…

– Говорил, что от ребёнка ей мать не позволила освободиться, и она его родила. Только мальчик получился с каким-то изъяном. На нём отразилось потрясение, перенесённое матерью во время беременности. Девчонка не справилась с этим – начала пить…

Роман записал все, что узнал о бывшей девушке Сперанского в блокнот, положил его на журнальный столик, попросил:

– Вернёмся к Яну и Сперанскому. Чем закончилась ваша беседа с братом?

– Я настойчиво просил его вернуться в дом бабушки, обещал поговорить с руководством цирка об устройстве его на работу и он вроде согласился. Сказал, что придёт, как только пристроит Зину… Вот! – обрадованно вскрикнул Стас, – её звали Зиной… но не успел, умер через три дня – отравился палёной водкой… На похоронах Яна Зина была. К гробу не подходила. За надгробьями пряталась и плакала очень… Я звал её на поминки, она головой помотала и побежала… трезвая была… причесанная… Ян тогда в подвале ещё сказал, что Пся на ней не женился ещё и потому, что её Зиной звали. Представляете, он смеялся и говорил, что его жену не могут звать З-з-зиной, что это не имя – это диагноз…

– Владимир Григорьевич Сибуков сказал, что вы, Стас, на похоронах позволили себе сказать лишнее, грозили Сперанскому, это так?

– Так! – Стас вновь встал и большими шагами пошёл по гостиной. – Так! Я ненавижу Сперанского, ненавижу…

– Он убит, Стас, так что все глаголы в отношении его должны быть уже в прошедшем времени… – заметил Роман.

– Нет, господа, у меня боль о брате вот здесь, – Стас постучал кулаком по груди. – До сих пор колом стоит. Она не в прошедшем времени стоит… На похоронах я сказал, что отомщу и подвешу гниду за ноги вниз головой, как убойную свинью… Кому надо поняли, о ком я говорю… Ненавижу его и сейчас, и завтра буду ненавидеть… После поминок Сибуков затащил меня к себе в училище. Мы там посидели за рюмочкой… Яна вспомнили… Кулаки сильно чесались… Очень хотелось пойти и прибить гада, но меня остановила девушка…

– Что за девушка?

– Владимир Григорьевич пригласил юриста из их училища. Вот её помню звать Олей, хорошенькая такая с ямочками на щёчках. Она объяснила последствия для меня… доказать – не докажу, а жизнь себе испорчу. Я притормозил… но затаился… С этим гадом надо было быть хитрее его и наглее…

– Стас, вам удалось отомстить?

– В переводе на русский язык вы, Роман Валерьевич, спрашиваете не я ли укокошил Пся, так?

– Так.

– Отвечаю – к сожалению, не я!

– Алиби?

– Есть алиби. Кстати, два месяца назад или чуть больше, когда мы гастролировали в сартовском цирке, случилась интересная встреча.

– Подробнее…

– Однажды, после выступления меня в гримёрке посетил импозантный мужчина. Я решил, что это чиновник достаточно высокого ранга. Он по-хозяйски, без стука открыл дверь и, не дождавшись приглашения, вошёл. Правда, с букетом. Обычно люди такого сорта не приносят цветов. Считают, что они сами по себе подарки. Я привык. С тех пор как мы с Маришкой, дочерью вашего мэра обручились, ко мне часто шастают городские чиновники обозначить своё почтение. Тогда показалось, что и этот из них. Мужик выразил восхищение мастерством нашей группы. Я предложил ему выпить рюмочку коньяка. Ой, не смотрите осуждающе, Роман Валерьевич, коньяк расслабляет, а я большую часть номера делаю без страховки.

– Да нет, что вы, я просто завидую, что можно вот так попросту после работы выпить рюмочку коньяка…

– Вы хотите сказать, что не делаете этого? – хитро сощурясь, спросил Качмарек.

– У меня после работы жена и дети. Хотя напиваться, иногда напиваюсь. Но так, чтобы рюмочку. И не будем обо мне, давайте дальше…

– Мы выпили, поговорили о тесте, о предстоящей свадьбе, о сложности нашего номера, о гастролях, в общем, обо всём и не о чём. Человек оказался приятным. Попенял, что страховка у нас хлипковатая и начал откланиваться. А у двери сказал такую фразу: «…вы, Стасик, поберегите себя, страховочку усильте, а то повиснете на оборванных верёвках вниз головой, как убойная свинья…» Он ушёл, а я с открытым ртом так и застыл. Когда отпустило, кинулся к двери… ну куда там – ни-ко-го! Вот, оказывается, как – коньячок-то я, будь он неладен, с лютым врагом распивал…

– И что же вы думаете по этому поводу? – разглядывая акробата, спросил Роман.

– А то, что он узнал о моих увеличивающихся возможностях в связи с женитьбой и пришёл предупредить, чтобы я особенно не рыпался…

«Отлично! Тем самым Сперанский подтвердил твоё будущее алиби, парень, – с удовольствием подумал Роман. – Он ни за что бы не открыл калитку, увидев тебя в глазок». А вслух спросил из чистого любопытства:

– Стас, я верю вашему рассказу, но все же алиби на момент гибели подполковника Сперанского представьте…

– В тот день, когда вы позвонили предупредить о приезде, я посмотрел календарь, у нас с Маришкой была помолвка. Этот день, вечер и ночь мы с невестой были на виду у многочисленного количества народу. Тесть постарался…

– Я предупредил вас, что разговор пойдёт о подполковнике Сперанском – однокурснике вашего брата. Разве я называл дату его гибели?

Стас выкинул руку, в сторону стоящего рядом с кроватью ноутбука:

– Он сообщает любую новость быстрее самого быстрого гонца. Я полюбопытствовал. Сперанский в вашем городе человек небезызвестный, местное телевидение сообщила о его гибели. Ну уж, как водится, интернет сразу подхватил.

Роман ещё посидел, размышляя, затем вынул из пачки сигарету, взял в руку пепельницу и вышел на лоджию. Стас пошёл за ним. Они молча стояли, наблюдая за восходом, которого, в общем-то, и не было. Солнце не поднялось, а только разбухло, и набирало рыжеватую ярь.

– Я, пожалуй, поеду… – в раздумье проронил Роман.