Текст книги "Возлюби врага своего"

Я своими глазами видел батальоны штрафников, которые где– то сомневались в правильности дела Рейха, за что и платили своими жизнями на минных полях большевиков.

Через несколько минут к нам подошла Мануэла, так звали кельнершу. Улыбаясь, она слегка согнулась, и мы увидели эти сочные, полные любви женские груди. Мануэла положила перед нами меню в старинной кожаной обложке и улыбнулась.

– Что изволят господа офицеры!? – спросила она, держа в руках карандаш и записную книжку.

– Свинину с тушеной капустой, шнапс и бокал пива, – сказал капитан, предчувствуя настоящий праздник живота.

Кельнерша взглянула на меня и, проникновенно улыбаясь, спросила:

– Вам, герр офицер!?

Я рассматривал меню, но от волнения строчки прыгали у меня перед глазами и я никак не мог сообразить, что можно съесть такого, что я буду вспоминать, сидя во вшивом окопе где– то под Великими Луками или Велижем. Мне хотелось продлить эти счастливые минуты и, выдержав паузу, я выдал:

– Гороховую похлебку с копчеными свиными ребрами, жареный картофель, шнапс и пиво.

– Хорошо! – сказала она и, покачивая бедрами, удалилась на кухню.

Через минуту Мануэла подошла к столу, держа в руке два больших бокала пива. Ловким движением она бросила картонные кружочки с надписью «Берлинер бир», и они, прокатившись по столу, четко упали напротив. Улыбнувшись, девушка поставила на них бокалы, и слегка присев в реверансе, тут же покинула нас. Бесшумной походкой феи она ушла, чтобы уже скоро вновь вернуться с заказанными блюдами.

Крамер глядя мне в глаза, сказал:

– Мой юный друг, я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Я не хочу умалять успехов нашей доблестной армии. Войну уже можно считать проигранной. Русские отошли от шока, и теперь все наши удачные операции будут сведены на – нет. Я хочу выпить этот шнапс за нас с тобой. Молю Бога, чтобы мы Кристиан, остались живы в этой кровавой бойне. Я хочу выпить за настоящее будущее Германии. Я вчера узнал, у одного офицера из ставки, что на фюрера недавно было, совершали покушение. Многие немецкие патриоты недовольны его правлением и теми военными операциями, которые планирует генеральный штаб. Еще кайзер Вильгельм предупреждал об этом немцев. Я не зря сегодня сказал про Сталинград, он то и станет отправной точкой в повороте войны. Всего три дня назад большевики разгромили группу «Дон». А это означает, что уже скоро «Иваны» сомкнут кольцо вокруг Сталинграда, и четверть всего вермахта поляжет на заснеженных полях России. Тебе, все понятно студент? Это будет настоящий крах! А сейчас я просто хочу выпить этот шнапс за то, чтобы нам повезло! Цум воль!!!

– Цум воль!

Я одним махом осушил штоф шнапса, как научился в разведке, еще раз посмотрел в глаза Крамра.

Признаюсь честно, но в те минуты я поверил ему, как своему отцу. Я видел и всеми фибрами души ощущал приближающийся конец империи Гитлера, как империи зла и человеконенавистничества.

Время нашего увольнения подходило к концу. Мы с капитаном Крамером слонялись по городу в поисках романтических приключений, но с каждой минутой на душе становилось все грустнее и грустнее. Мы чувствовали, что нашему отпуску подходит конец, и нам вновь предстоит вернуться на фронт, уже в новой ипостаси. Эти недели пролетели как один день, а пребывание в этой школе надолго останется в моей памяти.

Глава восьмая

«Охота»

Черт! Черт! Черт! Мы опять в самом пекле! «Мертвый город» встретил нас неприветливо. Заснеженные руины разрушенных домов и церквей да слегка прибранные улицы после лета 42 года, создавали удручающее настроение, напоминая нам о лютой зиме самого разгара восточной кампании. Наш потрепанный советами гарнизон, постепенно приходил в себя. Вокруг города и его окрестностей, заняли оборону самые свежие части, прибывшие из Франции и Бельгии. Тех же, кто пережил блокаду, вывели в тыл, а потом дальше на родину в Германию, чтобы после короткого отдыха вновь вернуть на передовую и бросить в очередную мясорубку.

Как и предписывал приказ за подписью адмирала, Крамер принял отдельную диверсионно – разведывательную роту с позывным «Герра». Все бойцы этого подразделения еще раньше прошли специальную подготовку в диверсионной школе под Смоленском. После обучения они придавались боевым частям, как отдельные специальные подразделения армейского подчинения. Несмотря, на затянувшееся латентное противостояние по всей линии фронта, бойцы подобных групп довольно активно действовали в полосе обороны двадцать первой стрелковой бригады, и даже далеко в глубоком тылу большевиков.

В то время, в полосе плацдарма четвертой ударной армии большевиков от Холма до Велижа действовало до двадцати групп русских снайперов из 360 стрелковой дивизии. Снайпера ежедневно уносили десятки жизней наших солдат и офицеров. После покушения большевистского снайпера на генерал—лейтенанта Шредера, командование 83 дивизии, приняло директиву и поставило глобальную задачу, об активизации уничтожения русских снайперов любыми доступными методами.

С мая 42 года под нашей «крышей» командованием дивизии было создано специальное антиснайперское подразделение, которое по мере возможностей, занималось очисткой прифронтовой полосы от досаждающих нам «вольных стрелков».

В один из дней декабря 1942 года, командир группы капитан Крамер, вызвал меня в штаб роты, который находился в деревне Беляево, чтобы изложить концепцию своего видения этой проблемы.

– Так студент – слушай, боевой приказ! Вчера русский снайпер смертельно ранил офицера ставки и командующего десятой стрелковой бригадой. Твоей группе поставлена задача: выдвинуться на рубеж соприкосновения с противником, найти и прикончить, этого чертова «Робин Гуда», который, словно куропаток отстреливает наших офицеров.

Зная о дислокации наших войск, я никак не мог понять, как этот «большевистский охотник» так далеко забрался в наш тыл. К середине зимы, наши камрады уже адаптировались к местным особенностям и контролировали большую часть левого берега Двины. Лишь некоторые участки на правом берегу и на стыке армий «Центр» и «Север» давали возможность «Иванам», проникать к нам в тыл в период благоприятных погодных условий, которые тут же скрывал их следы присутствия.

К середине сорок второго года русские, окончательно сформировали партизанские и диверсионные подразделения, которые шарили в наших тылах как в своих карманах. Они хозяйничали в нашем тылу не просто целыми ротами, а целыми полками, которые по «витебскому коридору» проникали на занятую нами территорию и чинили тотальный террор. Так, еще с зимы сорок второго года в районе «коридора» действовала большевистская диверсионная группа НКВД под командованием старшего лейтенанта Шевченко. Затянувшееся противостояние, превратилось в настоящее соревнование по снайперской стрельбе. За удачными операциями «Иванов», наша группа автоматически проводила на территории русских не менее удачные вылазки, которые смело можно было внести в военные учебники по диверсионно —террористическим мероприятиям.

– В каком состоянии сейчас находится твои парни, – спросил меня командир.

– В состоянии дежурного ожидания исполнить любой приказ фюрера, герр капитан.

– Вот и прекрасно! Бери своих головорезов, и отправляйтесь в рейд. Командиром дивизии поставлена задача. Нам приказано, уничтожать русских снайперов по всей линии фронта. Особое внимание обратить на поиск сержанта Казакова, на счету которого более трехсот наших камрадов. Это он сумел ранить нашего генерала, – сказал командир.

Он разложил на столе русскую дивизионную газету с фотографией героя снайпера и прочитал статью, в которой говорилось о его трехсот пятнадцати победах.

– Ну, ты понял, с кем мы имеем дело?

– Так точно – понял!

– Ну, тогда действуй. Да прибудет с нами Бог!

– Слушаюсь, герр капитан! Я понял вас, герр капитан! Приказ будет выполнен. Мы уже сегодня займемся поиском «охотника».

– Давай, студент – ты постарайся! Не забывай только, что вся наша возня находится под «зорким оком» отдела безопасности, – сказал Крамер с иронией, имеющей глубокий смысл.

Попрощавшись с командиром, я в душе усмехнулся на шутку капитана. За время пребывания на фронте меня нельзя уже было считать желтоклювым молодым солдатом, который испражнялся в штаны, при первой атаке русских. Я уже многое понимал, и много повидал в двадцать первый год жизни. Прочитанная статья насчет снайпера по фамилии Казаков, меня зацепила за самое сердце. Триста пятнадцать убитых им камрадов – впечатляли меня, и мне хотелось рвать когтями замерзшую землю, чтобы найти и наказать этого стрелка. Как правило, русские снайпера были хитры и чертовски изворотливы. Образ жизни и быт славян, всегда строился на добыче пропитания. Навыки охотников помогали им и в ратном деле, делая из них коварных и хитрых соперников.

Крамер – был задумчив и ничего не ответил. Он, махнул рукой, уткнувшись в карту, лежащую на столе.

– Унтер– офицер Петерсен, – услышал я, перед тем как убыть в расположение роты. – С сегодняшнего дня, вашей й группе будет работать один из лучших снайперов Германии. Это лейтенант Ганс Йорган. Возможно, ему удастся подстрелить этого большевистского аса, как куропатку.

– Разрешите сказать, герр капитан.

– Говорите унтер – офицер – я слушаю вас, – ответил капитан, скрестив руки на груди.

– Я не знаю, кто такой Ганс Йорган, но я знаю, что русские «охотники» хитры и очень коварны. Они работают не поодиночке, а целыми группами. Соревноваться с ними даже лучший стрелок Германии не всегда сможет. Они просто убьют его. А мне не хотелось бы, потом отвечать за этого самонадеянного мальчишку, бросающего вызов асам своего дела.

– А теперь слушайте меня унтер – офицер Петерсен, – прервал меня командир.– Лейтенант Йорган, будет работать с вашей группой ликвидации, как вольный стрелок. Ему поставлена индивидуальная задача, и вам должно быть, наплевать на то, как он будет её исполнять. Ваше дело прикрытие и ничего более.

Щелкнув каблуками, я покинул штаб. Белый снег больно бил по глазам, а мороз, словно злая собака цеплялся за нос и щеки, отчего приходилось растирать их шерстяной перчаткой. Вздохнув глубоко воздух, я запрыгнул на сани связистов полка, и покатил с ними по накатанной дороге в расположение своей группы.

Отдельная группа Абвера Бранденбург– 800 «Герра» в то время квартировала южнее гарнизона. В деревне Беляево. Здесь находился наш полевой госпиталь и даже санаторий для офицерского состава, который обслуживал штатный полковой бордель. Жизнь в тылу была более спокойная, чем на линии фронта. Здесь было намного тише, чем через какие—то пятнадцать километров на Север. Хотя одинокие «охотники» типа сержанта Казакова, имели возможность досаждать нашим офицерам и в этом районе. Как правило, русские снайпера, действовавшие из засад, никогда не стреляли в простых солдат, которые перемещались по фронтовым дорогам без страха быть убитым– это была привилегия партизан. А вот немецкие офицеры даже в двадцати километрах от линии фронта имели смертельную опасность получить пулю в лоб. В боевом уставе советского снайпера РККА, говорилось буквально следующее:

«Один снайпер в состоянии решить проблему наступления противника, два – исход боя, а три– четыре снайпера могут обратить ход войны в обратную сторону». И это было истинной правдой. Классных русских «охотников» интересовали офицеры только высшего звена. Русские снайпера в период наступательных мероприятий сосредотачивали огонь исключительно по командному составу, чья смерть на поле брани, деморализовала целые батальоны и даже полки. Порой пули ставящие точку в карьерном росте немецких офицеров, прилетали с такого расстояния, что найти лёжку «охотника» было практически невозможно. Но нам была поставлена задача, и мы были должны это сделать.

Прошла всего неделя, как мы с капитаном Крамером вернулись из Берлина. Его слова, сказанные, когда —то в берлинском кабаке, как ни странно оказались пророческими. Они вертелись в моем мозге, ни днем, ни ночью не давая покоя.

Да, это было в то время, когда под Сталинградом фельдмаршал Паулюс понял всю бесперспективность сопротивления русским. Гитлер был в ярости. Ведь все немцы поняли, что в войне с большевиками, произошел перелом.

Крах южного фронта слегка деморализовал нас, но желание выжить даже в условиях уже проигранной войны, заставлял бросаться на большевиков с удвоенной силой. Чем успешней были операции советов, тем больше негодования и смятения они вызывали в наших солдатских душах, и мы уже всем нутром предчувствовали начало конца нашей восточной кампании.

До места, где квартировала моя группа, было более трех километров от штаба. Эти подземные строения достались нам еще в сорок первом году – от отступивших «Иванов», которые поспешили убраться под натиском нашей восемьдесят третьей дивизии и танков третьей группы генерал – полковника Ганса Рейнгардта. Спустившись в блиндаж, я попал в это мрачное, подземное укрытие. Пар клубами вырвался из теплого помещения наружу, слегка обволакивая маскировочную сеть, которая была натянутую над входом и из—за этого напоминала кружевное покрывало сотканное святым Николасом.

Из темноты блиндажа послышалось:

– Командир!

– Всем привет, – сказал я, снимая перчатки, – парни, довожу до вас приказ командира дивизии. Я только, что беседовал с шефом. Вчера на подъезде к деревне Верховье, русский снайпер тяжело ранил какого– то генерала из ставки, который возвращался в Берлин. Это уже второй случай потери офицера такого ранга. Нам поставлена задача – найти и уничтожить «охотника» любой ценой. Для усиления, к нам в группу направлен чемпион Германии по стрельбе, – Ганс Йорган. Выходим сегодня с наступлением темноты.

– Это же через два часа – командир, – сказал Альфред Занн.

– Время пошло! В рейд выходим через два часа.

Предчувствуя настоящую охоту, камрады в приподнятом настроении загомонили, словно гуси, обсуждая нюансы предстоящей операции. Небольшое помещение наполнилось обычной суетой. Парням нужно было всего двадцать минут на сборы, а остальное время уходило на сон. Всего час отдыха и бойцы могли выполнить любую задачу. Солдат без сна – это потенциальная жертва на прицеле даже простого пехотинца с русской винтовкой.

Стемнело, и моя группа в составе десяти человек предстала передо мной в полной готовности. До места проведения операции было всего несколько километров и наш доблестный – повидавший приключений «Ханомаг», прогревая мотор, уже ждал посадки десанта.

– Ну что командир, сегодня зададим жару большевикам, – сказал Винер, – заряжая MG—34 который стоял на турели.

– Нет! Сегодня Альфред, работаем тихо! Так что порезвиться тебе не придется, но на всякий случай держи своего «пса» наготове.

– А я уж честным делом подумал, мы зададим «Иванам» жару, – ответил пулеметчик.—У меня, герр унтер—офицер, чешутся руки.

– А, у тебя задница часом не чешется, – крикнул Ганс Маркус, и, бросив в бронетранспортер лыжи, засмеялся. – А то смотришь, этот Казаков сегодня тебе её надерет. Русские снайпера обожают пулеметчиков больше чем генералов.

– Пусть только попробует! – ответил Винер.– Я на восемьсот метров могу достать любого «Ивана», а на сто попасть летящей мухе в задницу.

– А Казаков, достанет тебя, – сказал Маркус, – как эту, летящую муху.

Камрады дружно засмеялись.

– Группа, к машине.

Парни погрузилась в бронетранспортер. Тот взревел мотором и лязгая гусеницами, покатил в сторону проведения акции.

После командировки в Берлин, это была моя первая операция в качестве командира диверсионной группы. Я не предполагал, что именно здесь в этой пресловутой деревне Верховье, я получу свое боевое крещение. В тот момент казалось, что эта операция всего лишь прогулка по заснеженному лесу среди наших тыловых частей и интендантов. Мне было не известно, что в своем глубоком тылу нам нос к носу придется нарваться на хорошо обученную большевистскую засаду.

По всем деревням на удалении десять, двадцать километров от линии фронта стояли тыловые и резервные части, а также мобилизованные, которые занимались сбором провианта и фуража для регулярных войск. Этих народных служак мы называли «хомяками» за их неуемный труд по сбору харчей. Было удивительно, что «Иваны», используя, как прикрытие эти небоеспособные воинские формирования, делали свое дело, и прямо у нас под носом отстреливали офицеров группы.

Через час пути по белоснежным дорогам России, моя группа вкатила в нужную нам деревню.

– Группа спешиться.

Мои парни через заднюю «калитку» покинули бронетранспортер, прыгая в снег.

– Что уже приехали – спросил Ганс, очнувшись от дремоты.

– А что, ты хотел – прокатиться до Москвы, – спросил я.

– Нет, командир! Эх, если бы мне дали мотор с пропеллером, я бы сейчас на лыжах до самого Берлина, как маханул. Хрен бы меня кто остановил…

– Соскучился, по Ингиборге?

– Нет! Пива хочу хорошего и неделю полного спокойствия. Я бы снял небольшую комнатку с большой кроватью…..

– Ага, затащил бы туда Ингиборгу, и вдул бы ей по самые помидоры, – сказал Винер, отыгрываясь за шутку Ганса.

– Кретин ты, Альфред! Я бы принял душ, а после этого, завалился бы спать на шелковые простыни. Я бы, спал целую неделю – как сурок.

– Ага, а потом проснулся, выпил бы пива, и как вдул бы, своей Ингиборге, по самые помидоры, – вновь сказал Винер, и вся моя команда залилась дружным смехом.

Надев лыжи, парни выстроились в шеренгу, ожидая поставленной задачи.

– Так господа – задача такая, – сказал я, повторяя приказ капитана Крамера. Приказываю прочистить окраину деревни на глубину отдаления не более километра. Выдвигаемся двумя группами. Первая группа «Север» и вторая группа «Юг» идут навстречу друг друга в поисках следов противника. В случае обнаружения – в бой не вступать. Для этого у нас есть господин Альфред Винер и лейтенант Ганс Йорган, со своей большой винтовкой. Им поставлена отдельная задача.

В задачу группы входил поиск большевистских следов, указывающих на их наличие в наших тылах. В одном месте нам довелось найти лыжные следы русских. Были это снайпера или разведчики я точно не знал. Нам предстояло найти место «лёжки» «охотника», чтобы разработать свою схему противодействия. Следы пересекали заснеженную реку во всех направлениях. Было трудно определить их принадлежность. Был ли то враг или наши мародеры, которые то и дело сновали по русским деревням в поисках пропитания и алкоголя.

Осмотрев близлежащую окрестность, мои парни вернулись ни с чем. Глядя на службу тыловых подразделений, было ясно, что в их обороне, существует столько дыр, что большевики не использовать их для достижения своих коварных замыслов просто не могли.

После неудачной вылазки, группа разместилась до утра в помещении старой колхозной канторы, где квартировал взвод упитанных «хомяков».

Утром следующего дня у Альфреда созрела здравая идея, и он сказал:

– Парни, какого черта, мы будем ползать по снегу в поисках этого Казакова? Этот «охотник», может быть в любом месте. Может он сидит сейчас на дереве и ждет только одну цель, которая на него выйдет.

– Что ты предлагаешь? – спросил я, чувствуя, что в его идее присутствует здоровая инициатива.

– Я командир, предлагаю, брать этого «Ивана» на живца, – ответил Альфред. Как поступают охотники.

– Ну—ка, ну—ка с этого момента по – подробнее.

– Охотники для охоты на гуся, используют чучела, выпиленных из фанеры. А одного берут живого. Вот на него гуси и клюют. Мы возьмем одного пленного «Ивана» переоденем его в форму немецкого офицера и будем катать по дороге на «Хорьхе» или «Мерседесе» под прикрытием нашего «Ханомага». Пусть этот снайпер стреляет в него, сколько хочет. Зато мы будем точно знать, откуда был выстрел. А если этот Йорган хороший стрелок, то ему будет достаточно мгновения засечь снайпера чтобы убить его.

– А что это неплохая идея, – ответил я, принимая инициативу своего камрада.

В одной из тыловых деревень, что находилась почти в тридцати километрах от линии обороны, располагался сборный пункт русских пленных, которые ждали отправки в Германию. Пленные содержались в большом сарае, на краю деревни. Русские использовали его до войны для сушки зерна. Уже через час, после одобрения этой идеи мы въехали на бронетранспортере на территорию подконтрольную карателями. Судя по указателям на столбе, здесь квартировала группа СС под командованием обергруппенфюрера фон Готтберга, задействованная ставкой в операции «Котбус».

На прилегающей к местному гарнизону дороге, был оборудован блок пост, который охранялся силами полевой полиции. Стоящий на обочине ДОТ из мешков с песком «просигналил» нам вальяжным движением пулемётного ствола в амбразуре.

– Пароль, – спросил вышедший перед бронетранспортером, закутанный в шарф фельдфебель.

– Талая вода, – сказал я.

– Пух тополя, – ответил фельдфебель отзыв, и, подняв руку верх, подал знак открыть шлагбаум. Один из «цепных псов» приподнял его, и наша «черепаха», как звали мы бронетранспортер, вкатилась в деревню.

Узнав у одного из карателей, где квартирует комендант пересыльного пункта, мы подъехали к довольно заметному деревянному дому. В просторной хате (как говорили русские) было тепло и уютно. Русская старуха с покрытой платком головой, крутилась возле огромной печи, обслуживая, сидящего за столом офицера.

– Хайль Гитлер, герр гауптштурмфюрер! – поприветствовал я его, как подобает солдату.

– Хайль, – лениво ответил офицер, не вставая из– за стола.

– Унтер – офицер Кристиан Петерсен. Я командир диверсионной группы подразделения «Герра».

– Не видите, герр унтер – офицер, у меня сейчас завтрак.

– Мы герр гауптштурмфюрер, на фронте. Это герр гауптштурмфюрер, не займет у вас много времени. Если не возражаете, я изложу нашу проблему в процессе вашего питания. Всего одно ваше слово, и я тут же покину вас.

– Говорите, – ответил гауптштурмфюрер, смакуя, куриный окорок.– Я только и мечтаю о том, чтобы вы унтер – офицер, исчезли с поля моего зрения, – сказал он.

– Нам нужен из вашего лагеря всего один «Иван».

– Это всё, – спросил гауптштурмфюрер улыбаясь, – забирайте их всех. На вчерашний вечер их было двести двенадцать человек. Эти русские дохнут там, как мухи и я не знаю, когда мы отправим эту партию в лагерь. Хорошо, что сейчас зима, и они так не протухают как летом.

– Нам нужен здоровый солдат или офицер, чтобы переодеть его в форму нашего офицера высшего звена.

– Вы, унтер – офицер, зря обольщаетесь в надежде найти хорошего «подсадного гуся». Очень трудно из всей этой кучи ходячих мертвецов подобрать нужного кандидата на роль мишени. В нашем лагере только одни вшивые доходяги, которые даже до отправки в лагеря вряд ли доживут. Уже неделю мы не можем их этапировать по причине объявленного фюрером траура, а морозы, вы сами видите, какие.

– Постараюсь найти! – сказал я, не теряя надежды. – В сорок первом морозы здесь были намного сильнее, однако большевики неплохо выживали в таких жутких условиях. Это у них в крови.

– Один момент унтер – офицер, – сказал гауптштурмфюрер. – Клаус! Клаус! – крикнул он капитан. В комнату вошел штурмовик войск СС, который был по всей вероятности помощником офицера.

– Я слушаю вас, герр гауптштурмфюрер, – сказал он трубным голосом, глядя на меня как– то сверху вниз.

– Сходи, в этот чертов сарай к «Иванам», пусть разведка себе подберет «подсадного гуся». У них намечается какое—то интересное театральное действие с переодеваниями и гримом.

– Я сомневаюсь, что из этих доходяг можно выбрать лучшего, – сказал он, но подчинился приказу гауптштурмфюрера. Солдат любезно меня проводил в большой сарай, возле ворот, которого стояло несколько русских баб. Они держали в руках узелки с продуктами. Женщины надеялись передать пленным продукты, но часовой всякий раз огрызался, направляя на них карабин с примкнутым штыком. Открыв ворота, моему взору предстала ужасная картина. Русские пленные сгрудились в одну живую кучу. Они как пингвины грели друг друга, своими жалкими изголодавшимися телами, кутаясь, в шинели и ватники. В дальнем углу сарая штабелями были сложены голые тела мертвых. Одежда мертвым, была не нужна, поэтому русские делили её между собой по нужде. Раз в сутки кормили пленных жалкой похлебкой, сваренной тыловиками из неочищенной картошки, мороженой капусты и еще какой– то гадости, которую нормальный человек есть, никогда не будет.

Пока я присматривался к пленным, ко мне подошла одна из русских женщин. Она встала передо мной на колени, и со слезами на глазах попросила передать жалкий сверток пленным.

– Клаус! – обратился я к штурмовику. – А вы можете проверить у старух эти узелки. Пусть эти женщины хотя – бы покормят пленных, чтобы снять с вас проблему питания. Возможно, нам скоро понадобится их помощь. Пусть «Иваны» набираются сил.

Каратель взял у русской бабы узелок, развернул его, высыпая все на снег. Убедившись, что в узелке кроме нескольких вареных картофелин, краюхи хлеба и нескольких луковиц не было никакого оружия, он ногой стал пинать, продукты в сарай. Бабы, увидев, что солдат сжалился над пленными, стали сами высыпать узелки перед воротами сарая. Через несколько секунд перед входом появилась уже небольшая кучка продуктов.

Клаус вошел в помещение и обратился к пленным. Он толкнул ногой нескольких «Иванов», и указал на эту кучу.

В ту минуту меня поразило странно явление: Русские хоть и были голодны и больны, но не бросились на продукты, как обычно бросается голодный курсант учебного батальона вермахта, стараясь схватить свое и что– нибудь еще от порции своего камрада. В отличие от нас немцев, эти пленные были идеалом какой– то коммунистической солидарности и удивительной сплоченности. Несколько пленных поднялись, и спокойно собрав продукты, разложили её на широкой доске, прибитой к стене в качестве полки. Всем этим действием руководил, какой– то авторитетный человек. Возможно, это был комиссар, а возможно командир.

– Клаус, что они делают? Почему они не едят – спросил я солдата, недоуменно глядя на какой– то мне непонятный тайный славянский ритуал.

– Сейчас, герр унтер– офицер, большевики все разделят поровну на порции. Но самое интересное начнется тогда, когда они начнут раздавать эти жалкие кусочки. Один будет стоять спиной, а другой, показав на порцию, будет спрашивать, кому её отдать.

– И что дальше?

– Дальше, каждый получит ровно столько, сколько и его камрады. Все просто —всем поровну!

– И что они не дерутся за еду?

– В нашем лагере этого не было замечено, – сказал мне штурмфюрер.

Я вошел в сарай, где было около двухсот пленных. Всматриваясь измученные поросшие щетиной лица, я как режиссер старался выбрать актера на роль «мишени», для постановки кровавого спектакля.

Измученные пленные солдаты смотрели на меня жалкими глазами. По ним было видно, что почти каждый из них решил, что пришел их час.

Осмотрев «Иванов», я увидел из всей этой массы одного более менее похожего на человека. Он сидел на соломе, прислонившись спиной к деревянному срубу. Поразило в нем одно: Несмотря на свою тщедушность, он в отличие от остальных был идеально выбрит и это фактор говорил о какой– то его аристократической индивидуальности.

– Ты кто, – спросил я его по—русски.

– Я Василий Царев, сержант победоносной Красной армии, – сказал он на хорошем немецком языке с берлинским акцентом.

– Жить хочешь – Царев?

– На Земле, каждая тварь хочет жить, ибо есть не её желание, а желание господа нашего, – сказал он мне, поражая глубиной философской мысли. Этот его ответ и стал решающим в моем выборе.

– Клаус, я забираю этого, – сказал я карателю, – этот, сказал я и указал пальцем на пленного сержанта.

Клаус, подошел к нему и стукнул под зад сапогом.

– Вставай грязная свинья, – сказал он, даже не посмотрев, что в отличие от него русский был более гладко выбрит.

– Давай, давай Иван! Иди быстрее! – сказал я.

Клаус стволом автомата толкнул его в спину.

Василий встал по – среди сарая, и, сняв с головы шапку, перекрестился на угол. Только сейчас я увидел, что там в углу, этого жалкого помещения, висела икона, а под ней в лампадке горел маленький огонек, который дарил этим людям господнее покровительство и вселял в них надежду на жизнь.

– Не поминайте братцы лихом, – сказал он, и надев на голову шапку.– Мою долю отдайте больным.

Меня поразило, сколько в его действиях было мужества и достоинства. Василий Царев одним махом перечеркнул все мои представления о русских, как о тупой скотине. Раньше я видел их через прицел карабина, и мне не доводилось вот так вот лицом к лицу встречаться с врагом и даже общаться. Боже – я видел их глаза. В них не было ни страха, ни рабской покорности.

– Ты, где Василий, научился так говорить по– немецки, – спросил я.

– Я когда– то дружил с немцами. В нашем колхозе до войны было их поселение, – сказал он. – Я встречался с Ирмой, и мне нравилось общаться с ней на её языке.

Василий шел, устало передвигая ноги. Я закурил, и шел за ним следом, наблюдая, что в его походке есть что—то такое, чего не хватает нашим офицерам. Он, несомненно, имел какое—то природное и не напыщенное достоинство.

Группа моих разведчиков квартировала в одном из деревенских домов, случайно уцелевшего от бомбардировок и артиллерийских обстрелов. В доме было тепло —топилась печь. Василий, войдя в хату, лицом к лицу столкнулся сразу с десятью крепкими парнями, которые только и ждали, какого «подсадного гуся» я им приведу.

– О, рус зольдат! Милости просим в наш дом, – сказал лейтенант Ганс Йорган, по—русски, увидев впервые перед собой живого русского сержанта.

Пленный, держал руки карманах шинели. Он гордо посмотрел на него и, ухмыльнувшись, прошел в накуренную комнату, словно это был его собственный дом. По православной традиции, пленный снял с головы шапку, и трижды перекрестился на висящую в углу дома икону.

– Здравствуйте господа диверсанты, – сказал он по– немецки, и в эту самую секунду восторженный рев моих камрадов наполнил все помещение.

– А ты Василий, откуда знаешь, что мы диверсанты?

– В Красной армии, только туркмены не знают, что нашивка на рукаве с надписью «Бранденбург», говорит о принадлежности вашей группы к специальному подразделению Абвера – «Брандебург – 800».

Вновь восторженный возглас наполнил весь дом. Мои камрады повылезали из всех углов, чтобы своими глазами рассмотреть такого матерого и уникального большевика.

– Где ты, его нашел Кристиан, – спросил пулеметчик Ганс Райнике.– Это же ярый большевик!

– Даже слепая курица, иногда находит вкусное зерно – сказал я, старясь пошутить, как это умел делать наш командир.

– Ага, чем черт не шутит – ответил Василий, – но и на старуху бывает проруха.