Текст книги "Европейская мечта. Переизобретение нации"

Резюмируя изложенное, можно сказать, что на политической арене сегодня преобладают две совершенно разные практики национальной памяти. Первая хорошо известна и привычна. Личности и государства любят вспоминать то, что подтверждает их гордость и величие. Национальная память – это пьедестал, на который водружается положительный образ себя, который желает, чтобы его признавали и им восхищались. Поэтому события, портящие этот образ, стыдливо замалчиваются или вытесняются из памяти. В наших личных воспоминаниях мы тоже предпочитаем роль героя, а не проигравшего, не говоря уже о роли предателя или тем более преступника. Гордость правит воспоминаниями, выполняя функцию цензора, вымарывающего из памяти постыдные эпизоды. Призывая подвести финальную черту, мы хотим покончить с темной главой собственного прошлого, сдать ее в архив, согласно поговорке: с глаз долой, из сердца прочь! Следовательно, то, о чем после подведения финальной черты перестают говорить и спорить, должно со временем – таково желание – рассосаться само собой. Основной принцип: нужно забыть о прошлом, чтобы открыть путь к лучшему будущему. Однако за этот принцип, которому следовали Аденауэр и Черчилль, заплачена весьма высокая цена. В то время как победители и побежденные сумели поладить друг с другом, евреев и других жертв нацистского террора долго и упорно не слышали. Финальная черта всегда проблематична, она защищает преступников и причиняет вред жертвам.

После воссоединения Германии модель «финальной черты» сменила другая модель, которую я называю моделью «разделительной черты». Эта черта также проводит водораздел между настоящим и прошлым. Отличие, однако, состоит в том, что прошлое не предается забвению, а, наоборот, делает его предметом полемики и возвращает в память. Разделительная черта сложнее финальной черты: ею мы отделяем себя в настоящем от прошлого, которое тем не менее продолжаем считать своим. Мы сохраняем ответственность за него, одновременно дистанцируясь посредством сознательной рефлексии, историзации, а главное, переоценки ценностей. Разделительная черта – это форма полемики с прошлым, от которого трудно избавиться, но которое мы ни в коем случае не хотим повторить. Моральный императив «Никогда больше!» служит в таком случае четким ориентиром для будущего страны и ее общества. Но такое будущее строится не на забвении, а, наоборот, на памятовании, на извлечении уроков, на рефлексии и примирении.

За этой волей к знанию, пониманию и памятованию стоит желание прорваться сквозь прошлое и начать менять свою идентичность. Это желание обусловлено убежденностью в том, что нельзя дальше жить так, будто ничего не произошло. Там, где совершены преступления против человечности, непрерывность истории становится острой проблемой. Возникает потребность решительно отмежеваться от негативного прошлого, избавиться от него. Но это уже невозможно сделать простым отрицанием прошлого или его забвением, ибо забвение – как мы можем убедиться повсюду – есть наиболее устойчивая форма консервации. Модель разделительной черты порывает с негативным прошлым путем его разъяснения, изучения и обсуждения. Тогда от бремени истории нас освобождает уже не время, а активная полемика. Это относится прежде всего к странам, переживающим фазу политического перехода от диктатуры к демократии. Здесь главное правило: «Путь в будущее ведет через разъяснение травматического прошлого». И еще: «Непроясненная история преступлений закладывает мину на пути к демократии»[60]60
  Leggewie C. Der Kampf um die europäische Erinnerung. München, 2011. S. 25.


[Закрыть]. В этом случае не забвение, а памятование служит движущей силой обновления, ибо памятование создает основу для новой идентичности и становится самой безопасной формой дистанцирования от прошлых ошибок и преступлений. Именно так памятование, сочетая приверженность исторической правде, может стать преобразующей силой и заложить основу для обновленного национального самосознания. Транзит – переход – нуждается в трансформации, а значит, в совместной воле к преобразованию.

Обобщая, можно сказать, что необходимо взаимодействие восьми факторов для того, чтобы переходный процесс от диктатуры к демократии привел не только к политическому повороту, но и к устойчивым изменениям в общественном сознании и идентичности.

1. Государство должно сформировать определенные рамочные условия. К ним относятся, например, официальные праздники, учебные программы в системе школьного образования, места исторической памяти.

2. Институты культурной памяти (музеи, архивы, библиотеки и т. д.) должны открыть широкий доступ к истории без государственной опеки.

3. Юстиция должна пресекать преступления, а виновников привлекать к ответственности.

4. Историки (исторические комиссии) должны исследовать и обличать преступления.

5. Жертвы должны получить признание и право голоса на этом процессе.

6. Деятели культуры должны посредством собственных и независимых творческих усилий создавать культурный климат, способствующий пробуждению общественного сознания.

7. Средства массовой информации должны привлекать внимание к поднятым темам, содействовать публичным дискуссиям и информировать о них все слои общества.

8. Гражданское общество должно публично обсуждать ход социальных преобразований и поддерживать их инициативами на местах[61]61
  Историк Норберт Фрай отвергает подобное взаимодействие, видя в нем посягательство на историческую науку как единственную профессию, уполномоченную отвечать за прошлое. Поэтому он последовательно выступает против и государства, и гражданского общества, в которых усматривает опасных конкурентов историков. В частности, нормативные документы о мемориалах он отвергает как «нелегитимную форму государственного посягательства на историю»; не без сарказма он говорит о слове «памятование»: «Похоже, широкие круги политического класса, используя благостное слово памятование, утратили всякое представление о преимуществах исторической науки, которая развивается независимо как от политических усилий формировать идентичность, так и от соображений полезности». Die Zeit, 26. März 2009.


[Закрыть].

«Мемориальная культура», в сущности, есть всего лишь еще одно понятие, обозначающее политическое образование, которое призвано активизировать участие в жизни общества и побуждать такие институции, как музеи, архивы и мемориалы, к самокритичной проработке своей истории. Цель мемориальной культуры – поддерживать в общественном сознании нетерпимость к насилию и преступлениям, чтобы вновь не подпасть под государственный террор и не отступить от достигнутых завоеваний правового государства.

Права человека – четвертый урок истории, извлеченный Европейским союзом. Я утверждаю, что этот урок, как и урок исторической правды, добавился к ядру мемориальной культуры лишь после окончания холодной войны. На первый взгляд это звучит неправдоподобно. Ведь права человека – не последнее изобретение, у них долгая и достойная история. США могут гордиться тем, что еще в 1791 году в «Билле о правах» они сформулировали неотчуждаемые, имеющие правовую санкцию основные права и свободы человека и гражданина; со времен Великой французской революции они стали составной частью современных представлений о нации. Однако действие этих «универсальных прав» на протяжении еще долгого исторического периода оставалось весьма ограниченным. Во Франции, например, оно не распространялось на женщин, а в США на чернокожее население. Ситуация изменилась после Второй мировой войны, когда эти права были провозглашены заново в Европе, став основой новой европейской идеи. Более того, можно даже спросить: не они ли – вообще первый урок, который европейская конфедерация извлекла из катастроф ХХ века?

Действительно, после 1945 года тема прав человека зазвучала с новой силой и энергией. В 1946 году была создана специальная комиссия во главе с Элеонорой Рузвельт, вдовой президента США Франклина Делано Рузвельта, для разработки международного кодекса прав человека. Ветераны Первой мировой войны, такие как Рене Кассен, французский юрист, дипломат и педагог, пережившие две мировые войны, видели в этом свое завещание для будущих поколений[62]62
  После Второй мировой войны Рене Семуэль Кассен (1887–1976) был председателем Европейского суда по правам человека, одним из основателей ЮНЕСКО. За свою деятельность, связанную с защитой прав человека, в 1968 году он был удостоен Нобелевской премии мира и премии ООН. Премиальные деньги Кассен отдал на создание в Страсбурге образовательного учреждения для юристов всех стран – Международного института прав человека. К биографии Р. Кассена см.: Winter J., Prost A. René Cassin and Human Rights. From the Great War to the Universal Declaration. Cambridge, 2013.


[Закрыть]. 10 декабря 1948 года Генеральной Ассамблей ООН в Париже права человека были вновь декларированы, если не сказать возвещены: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах».

Однако ни формальное декларирование прав человека, ни их занесение в конституции новых европейских демократий, появившихся после Второй мировой войны, не могли автоматически породить новое моральное отношение к правам человека и новые социальные и политические практики в этой сфере. Кроме того, и климат холодной войны не благоприятствовал реализации прав человека. Политический конфликт между Востоком и Западом нарушил планы создать международно-правовое соглашение, имеющее обязательную силу, поэтому дело ограничилось лишь принятием Генеральной Ассамблеей ООН Всеобщей декларации прав человека. В таком контексте их «универсальность» была сродни «необязательности». Потребовалось время, чтобы в 1980-е и 1990-е годы права человека вышли за рамки национальных государств и поднялись на новый уровень практики транснациональных неправительственных организаций, таких как Human Rights Watch и Amnesty International. Эти НПО возникли в 1960-е годы, но их широкий тематический резонанс, политическое влияние и глобальный охват пришлись уже на цифровую эпоху[63]63
  В 1991 году по случаю 30-летнего юбилея мандат организации Amnesty International был официально расширен. См.: http://static.amnesty.org/ai50/ai50-the-history-of-amnesty-international.pdf. Р. 3.


[Закрыть].

Права человека не есть нечто стабильное, непрерывное, установившееся в истории. Их приходится неоднократно провозглашать, вновь и вновь открывать и заново отвоевывать в меняющихся исторических и политических обстоятельствах. Протестное движение чернокожих в США в 1950-е и 1960-е годы выступало не за права человека, это было движение за гражданские права. Речь шла о ликвидации укоренившегося неравенства и дискриминации, о прекращении статуса черных как униженного и угнетаемого меньшинства. Равные возможности, уважение в обществе, участие в политической жизни и социальная интеграция – таковы были требования протестующих, направленные на полное обретение гражданских прав. Чернокожие участники этого движения за гражданские права считали себя американскими патриотами и упрекали своих белых сограждан в несоблюдении установленных ими же принципов демократии.

В диктаторских режимах, где права человека не гарантируются конституцией, движения за гражданские права становятся автоматически движениями за права человека. В Западной Европе права человека не играли никакой роли в молодежном протестном движении 1968 года. Речь шла об освобождении угнетенных и о вооруженной борьбе против империализма как части мировой коммунистической революции. В странах Варшавского договора все обстояло иначе. В Польше в марте 1968 года Адам Михник[64]64
  Адам Михник (род. в 1946 г.) – главный редактор самой влиятельной в Польше «Газеты выборчей»; один из наиболее активных представителей политической оппозиции 1968–1989 годов. Поводом к студенческим выступлениям послужило запрещение постановки в Национальном театре драмы Мицкевича «Дзяды». – Прим. ред.


[Закрыть] вместе с другими критически настроенными интеллигентами организовал студенческие акции протеста, за что неоднократно между 1968 и 1986 годами попадал на несколько месяцев в тюрьму. В январе 1969 года в Праге Ян Палах[65]65
  Ян Палах (1948–1968) – студент философского факультета Карлова университета в Праге. – Прим. ред.


[Закрыть] облил себя бензином и совершил акт самосожжения на Вацлавской площади в знак протеста против диктатуры и советской оккупации Чехословакии.

В 1970-е для протестного движения открылись новые горизонты благодаря изменившимся политическим условиям. С 1973 года наметились первые признаки разрядки политической напряженности. Среди них – открытие Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), которое проходило под девизом: «Безопасность – не возведение стен, а открытие дверей»[66]66
  https://www1.wdr.de/stichtag/stichtag4980.html (последнее посещение 07.08.2018).


[Закрыть]. Спустя два года 35 стран – участниц СБСЕ встретились в Хельсинки. Десять принципов Заключительного акта, согласованных на Совещании, касались трех тематических областей: разоружения, экономического сотрудничества и «соблюдения прав человека». В условиях жизни социалистических диктатур первостепенную роль играли свобода мысли, совести, религии и убеждений, провозглашенных в седьмой главе Заключительного акта. Эта глава обернулась последствиями, которых государства Варшавского договора не могли себе даже вообразить. Во многих коммунистических странах возникли так называемые Хельсинкские группы, организованные восточноевропейскими диссидентами, для которых провозглашенные права человека стали исходным пунктом.

Один из примеров – правозащитное движение в Чехословакии «Хартия 77», членом которого стал позднее будущий президент Вацлав Гавел. Эта группа отстаивала права деятелей искусства и других политически преследуемых людей. Другой пример – забастовка рабочих Гданьской верфи имени Ленина в августе 1980 года во главе с Лехом Валенсой, которая привела к переговорам с правительством за Круглым столом[67]67
  Круглый стол проходил с 6 февраля по 5 апреля 1989 года. Кроме оппозиции и правительства в нем участвовало и руководство Католической церкви. Благодаря КС прошли первые в Восточной Европе свободные выборы, и был легализован независимый профсоюз «Солидарность». – Прим. ред.


[Закрыть] и созданию первого независимого профсоюза в Восточном блоке. Об этом правозащитном движении сегодня напоминает «Европейский центр Солидарности» (ЕСЦ) в Гданьске. Две деревянные доски с 21 требованием забастовщиков ЮНЕСКО причислило к важнейшим документам истории человечества (наряду со скрижалями Моисея). Выступления рабочих происходили и раньше; однако движение «Солидарность» добилось устойчивых перемен и, в конце концов, ликвидации репрессивных органов. Этот эпизод стал не только знаменательной вехой польской истории, но и важной частью европейской истории. Ради этого общего наследия, в конце концов, и был создан музей, получивший от ЕС финансовую поддержку в сумме 51 миллион евро, который открылся в августе 2014 года.

В учредительном документе ЕСЦ задача этого музея указана четко: сохраняя наследие «Солидарности», центр призван способствовать «новым культурным, общественным, ‹…› национальным и европейским инициативам универсального характера», а также «делиться успешным опытом мирной борьбы за свободу, справедливость, демократию и права человека с теми, кто их лишен»[68]68
  Czerney S. Zwischen Nation und Europa. Nationalmuseen als Europamedien. Diss. Frankfurt am Main, 2017. S. 207.


[Закрыть]. Изначально нарратив экспозиции отталкивался от идеи ведущей роли Польши в распаде Восточного блока. Он должен был показать, что к падению Стены привели не только гражданские движения в ГДР и странах Прибалтики, что первым потрясением, приведшим к перевороту, стала забастовка рабочих верфи имени Ленина. Эту пропитанную духом конкуренции и польской национальной гордыни концепцию не принял назначенный в 2011 году директором музея Базиль Керский. По его мнению, музей должен содействовать дальнейшему развитию демократии в Европе с тем, чтобы «в духе мирной революции „Солидарности“ ‹…› прошлое и будущее Польши и Европы вступили в продуктивный диалог»[69]69
  Ibid.


[Закрыть]. Свою позицию он объяснил верой в Европу: «будучи сообществом демократических наций, ЕС опирается на фундаментальные ценности, нормы и убеждения, выработанные благодаря общему историческому опыту»[70]70
  Ibid. S. 211.


[Закрыть]. Поэтому, как говорится на сайте музея, история «Солидарности» должна «упрочить сообщество европейских демократий и стать важной частью учредительного мифа Европы».

Этот музей видит себя не только музеем мирной польской революции, но прежде всего европейским образовательно-исследовательским центром по правам человека. Музей открывается аркой на месте, где расположена верфь имени Ленина в Гданьске с ее огромными воротами в Польшу, Европу и мир. Последний зал посвящен «Триумфу свободы», где выставлены фрагменты Всеобщей декларации прав человека на разных языках. Как подчеркивалось на торжестве по случаю 35-й годовщины создания профсоюза «Солидарность», музей продвигает «идеи свободы и солидарности и является местом встречи для граждан, которые чувствуют свою ответственность за дальнейшее развитие демократии. Этой цели служат документирование свидетельств участников исторических событий, проекты для детей и молодежи, конференции, кинопоказы, публикации и выставки»[71]71
  Самоописание «Европейского центра Солидарности» см. на сайте: http://www.polnisches-institut.at/7,1,142,de,Europaisches_Solidarnosc_Zentrum_in_Gdansk__Zum_35_Jahrestag_der_Grundung_der_Gewerkschaft_Solidarnosc.


[Закрыть].

Заключительный акт, подписанный в Хельсинки, начал фазу открытости между Западом и Востоком, которая предшествовала объединению Европы, сыграв решающую роль в его подготовке. Это был момент, когда права человека возродились и заново открылись как основа новой расширенной Европы. В начале декабря 2018 года, во время похорон Джорджа Буша – старшего, мы вновь услышали в СМИ фразу, сказанную бывшим президентом США в 1989 году: We have won the Cold war! («Мы выиграли холодную войну!») Он имел в виду не только победителей-американцев: в куда более широком смысле капитализм одержал победу над коммунизмом. Однако это лишь половина правды. Капитализм действительно победил, но его победа стала основной проблемой Европы. В 1970-е годы параллельно с подписанием Хельсинкского Заключительного акта Билл Клинтон и Маргарет Тэтчер дали старт развитию необузданного неолиберализма, что привело к имплозивному финансовому кризису 2008 года. С тех пор предпринимались многообразные попытки исправить положение, однако целостной общей концепции относительно того, как преодолеть разрыв между растущим богатством и растущей бедностью, не существует.

За падением «железного занавеса» и расширением ЕС – и это вторая ныне забытая половина правды – также стоит сила прав человека, которые все чаще отстаиваются по всему миру в судах против своих государств мужественными активистами и гражданскими движениями.

Таким образом, холодную войну выиграли не только американцы, но и европейские политики, которые в 1975 году подписали Хельсинкский Заключительный акт; и не только капитализм, но и восточноевропейские диссиденты, которые вступились за права человека и подготовили конец конфликта между Западом и Востоком. Правозащитник Гашпар Миклош Тамаш, живший в Румынии при Николае Чаушеску, недавно еще раз подтвердил это: «Многие политологи утверждают, что изменение системы произошло извне и сверху. Чепуха. Пусть не весь народ изменял систему, но нас тогда было два-три миллиона человек, существовали клубы, шли дискуссии, собрания, демонстрации, в обществе происходило невероятное брожение. Неукротимое стремление к свободе с 1989 года, пафос свободы – прекрасное было время. Это останется навсегда»[72]72
  Amnesty Journal. 12/2018. S. 67.


[Закрыть].

В 1970-е годы США «забыли» о своей ответственности за права человека, ввязавшись ради обеспечения себя сырьевыми ресурсами в так называемые «грязные войны» в Южной Америке и поддержав тамошние военные хунты, которые в борьбе с неугодными лидерами собственного народа использовали насилие и пытки. Излюбленным средством государственного террора стало массовое «исчезновение» людей. В этих драматических обстоятельствах права человека были не только демонстративно попраны, но и заново восстановлены. Репрессии заставили выйти на политическую сцену деятелей, которые совсем не были похожи на прежних героев политических движений вроде Че Гевары или Хо Ши Мина. Они не говорили на языке политических идеологий и даже не были мужчинами. Матери и бабушки, собиравшиеся каждый четверг днем на площади Мая в Буэнос-Айресе[73]73
  Речь идет об общественном движении «Матери и бабушки площади Мая», которое объединило женщин, чьи дети и внуки бесследно исчезли во время диктатуры президента Хорхе Виделы, проводившего политику «национальной реорганизации», прозванной в народе «грязной войной». Всего за время военной хунты подверглись пыткам около 30 тысяч человек. Площадь Мая – главная площадь аргентинской столицы, на которой находится дом правительства. – Прим. ред.


[Закрыть] в период с 1977 по 1983 год, выдвигали одно-единственное требование: они лишь хотели знать, что стало с их «исчезнувшими» детьми. Их процессии производили сильное впечатление. Надев белые головные платки и держа плакаты с фотографиями сыновей и внуков, они медленно двигались по большому кругу[74]74
  Поскольку стоять и собираться в группы до трех и более человек в общественных местах запрещалось, женщины на площади Мая двигались попарно, взявшись за руки. – Прим. ред.


[Закрыть], потому что стоять и устраивать собрания на площади было запрещено. Упорство, с которым они повторяли свои вопросы и требования, делало их публичными свидетелями тайных преступлений государства. Моральный призыв этих беззащитных людей привлек к себе внимание всего мира еще до появления интернета и привел в 1983 году к падению аргентинского террористического режима.

Модель «комиссий правды» родилась в Южной Америке, где такие страны, как Аргентина, Чили, Уругвай и Бразилия, совершили в 1980-е и 1990-е годы переход от военной диктатуры к демократии. Жертвы этих диктатур, апеллируя к правам человека как глобальной парадигме, ввели новые политические понятия: «нарушение прав человека» и «государственный терроризм»[75]75
  Jelin E. Pan y afectos: la transformación de las familias. 2a ed. Buenos Aires, 2010.


[Закрыть]. На основе этих ценностей и понятий создавались новые комиссии для расследования, из которых позднее возникли комиссии правды и примирения. Они исходили из преобразующей силы исторической правды и важности активной работы с памятью. Призыв «Nunca más!» – «Никогда больше!» стал политическим и культурным императивом. Одновременно парадигма прав человека породила новый и влиятельный дискурс о жертвах, заменивший традиционный политический нарратив о классовой борьбе, национальной революции и политическом антагонизме. Центральное место в системе ценностей отныне заняла универсальная ценность человеческого достоинства в смысле физической и социальной неприкосновенности личности. Эти универсальные ценности обусловили появление новой политической повестки дня, в рамках которой подверглись критике такие формы государственного насилия, как расовая и гендерная дискриминация или угнетение коренных народов. Такая эволюция ценностей стала важным символическим ресурсом, позволившим к концу ХХ и началу XXI века внедрить в мировое правосознание категорию «преступление против человечности».

То, чем было в XIX веке всемирное движение за отмену рабовладения, в конце ХХ и начале XXI века стала глобальная борьба в защиту жертв насилия. Однако важное отличие заключается в том, что жертвы насилия теперь сами возвысили голос в глобализированном мире, отстаивая свои права на историческое признание и память о прошлом. Сила этих голосов, их публичное присутствие создали новый мировой этос, благодаря которому властям национальных государств становится все труднее осуществлять репрессивную политику замалчивания преступлений и вытеснения их из памяти людей. Памятование в посттоталитарных обществах стало условием социальных преобразований, которые должны следовать за изменением политической системы, дополняя и углубляя его. Цель этой формы преодоления прошлого в том, чтобы, расследовав историю насилия, оставить ее позади во имя общего будущего.