Текст книги "Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе"

Семья

Мать была на восьмом месяце беременности и ожидала своего пятого сына. Фабиан уже был по-подростковому долговяз, но из-за своего нежного круглого лица походил скорее на десятилетнего мальчика. Сначала я побеседовал с ним о его жизненной ситуации в целом, и, когда мальчик стал более открытым, я предложил ему найти для членов семьи фигуры животных и составить из них групповую скульптуру.

Скульптура

Выбор фигур Фабианом: мать и отец семьи – большие лошади, брат десяти лет – овчарка, брат шести лет – кошка, брат трех лет – маленькая собачка. Для себя самого Фабиан выбрал фигуру жеребенка.

Расстановка Фабиана, отражающая его взгляд на ситуацию:

Задавая вопросы по мере расстановки мальчиком фигур, я узнаю от Фабиана, что он часто был посредником между двумя братьями, которые жили «как кошка с собакой», – тем самым он поддерживал мать. С отчимом и двумя братьями его объединял футбол: они были болельщиками и играли сами. Во время конфликтов с одним из родителей он сначала отступал, потом обращался за поддержкой к другому родителю и только с его помощью пробовал разрешить проблему.

Интервенция: В ответ на мою просьбу выбрать фигуру для своего родного отца Фабиан выбирает большого слона. Мальчик сомневается, куда его поставить, а потом помещает фигуру довольно близко к своему стулу. (Тут можно предположить, что Фабиан на бессознательном уровне хочет установить отношения с отцом.) Затем я показываю мальчику различные варианты отношений между фигурами (отец приходит к сыну, сын часто приходит к отцу и его новой семье, сын встречает отца на спортплощадке и др.), и он отодвигает слона очень далеко от себя.

Интервенция: «Ты пришел сюда с мамой из-за того, что возник вопрос, почему ты не хочешь встречаться с родным отцом. Если ты сейчас только в мыслях представишь себе, что встретил его, то куда бы ты мог поставить своего жеребенка?» – спрашиваю я.

Фабиан ставит жеребенка на полпути между семьей и, родным отцом со словами: «Я бы держал дистанцию, не разговаривал с ним, и вообще без моей мамы я не стал бы встречаться с отцом!»

По моей просьбе мальчик ставит маму-лошадь рядом со своей фигурой (я отмечаю про себя, что сейчас семья в скульптурном воплощении выглядит очень разобщенной). Фабиан говорит: «Так я бы чувствовал себя увереннее, но все же это нехорошо – в этой семье я вырос (он показывает пальцем на другие фигуры), я принадлежу этой семье!»

Интервенция: «В твоем возрасте другие ребята уже начинают проводить свободное время то с семьей, то с друзьями». С этими словами я беру жеребенка-Фабиана и двигаю его то в направлении от семьи к другим фигурам животных (которых я в качестве его друзей спонтанно сгруппировал в некотором отдалении от семьи), то в обратном направлении – к семье. «У тебя тоже так?» – продолжаю я.

«Нечасто», – отвечает Фабиан, и мать кивает, подтверждая его слова.

«Вот что я себе представляю: через несколько недель у тебя родится еще один братик. Поэтому для тебя (я показываю на его жеребенка) очень важно занимать надежное место между собакой и кошкой… там, где ты нужен, но и не очень далеко от отчима, чтобы ты с ним, когда захочешь, мог поговорить о футболе».

«Точно», – говорит Фабиан.

«И поэтому для тебя совсем некстати, что твой родной отец хочет встретиться с тобой. Может быть, надо подождать, пока ты сам не захочешь увидеть его?» – подвожу я итог.

Комментарии

Я рассказал о работе с Фабианом и его матерью, не слишком вдаваясь в детали. И без них легко увидеть, как быстро все члены семьи благодаря работе с фигурами пришли к пониманию семейной динамики, несмотря на общепринятую точку зрения, что каждый ребенок для своего развития нуждается в контакте с родными отцом и матерью.

При анализе этого случая в первую очередь обращают на себя внимание как идентификация Фабиана с родителями (он выбрал для себя, матери и отчима фигуры лошадей), так и обусловленное этим его ведущее место в иерархии подгруппы братьев. Мать с одобрением подтвердила его лидерство. Кроме того, когда я наблюдал за Фабианом, у меня сложилось впечатление, что он внутренне ближе к младшим братьям, чем к ровесникам-подросткам. Его потребности в безопасности, защищенности и принадлежности семье показались мне более выраженными, чем его стремление к индивидуации[5]5
  Индивидуация – процесс становления индивида или осознания им себя как самости, тесно связанный с процессом автономизации, отделения.


[Закрыть].

Также не следовало недооценивать ожидаемое рождение пятого ребенка, которое вновь сделало актуальным и болезненным для Фабиана ранее не осознаваемый им вопрос о его собственном месте в семье. Несомненно и то, что многолетнее равнодушие родного отца, сильно разочаровавшее мальчика, усиливало его сопротивление встрече с ним. Хотя мать не раз говорила: «Конечно, Фабиан должен познакомиться со своим отцом, и, если он сам этого захочет, я пойду вместе с ним», – но в целом ее позиция по отношению к родному отцу Фабиана, как и позиция отчима, была негативно-критической: он нерегулярно выплачивал и без того небольшие алименты. И это тоже могло повлиять на решение мальчика отказаться от контакта с отцом.

Спонтанно Фабиан выбрал только фигуры для членов своей семьи, хотя он знал тему беседы. Родной отец не был представлен отдельной фигурой – это было проявлением сопротивления и определенным посланием мальчика.

После первой интервенции Фабиан выбрал для него фигуру слона, и теперь присутствия отца нельзя было не заметить. Достоин внимания тот факт, что Фабиан выбрал для отца фигуру с яркой положительной окраской – по крайней мере, я за все годы работы не замечал, чтобы дети когда-либо приписывали слону отрицательные качества.

Из этого можно было заключить, что у Фабиана внутренний образ отца не был однозначно негативным и отказ мальчика от контакта не мог быть обусловлен исключительно этим образом.

Вторая интервенция была приглашением к встрече жеребенка и слона. Насколько сильны были антипатия и тревога Фабиана, можно было легко увидеть по тому, как мальчик остановился на полпути. На моторном уровне антипатия проявлялась намного явственнее, чем на вербальном. Кроме того, если взглянуть на расстановку с социометрической точки зрения, то можно было наглядно убедиться, насколько «неравновесной» стала групповая скульптура. Это зрительное наблюдение благодаря своей краткости и насыщенности объясняло больше, чем можно было бы описать словами.

Целью третьей интервенции было, действуя с разрешения мальчика его жеребенком, выяснить, насколько успешно проходит пубертатное отделение Фабиана от матери и семьи. По тому, как незамедлительно, без задержки реагировали мать и сын, можно было сделать вывод, что мальчик еще мало продвинулся на этом пути.

При дальнейшем обсуждении я смог убедиться, что между Фабианом и отчимом существуют хорошие отношения. И скульптура животных, где была видна отчетливая идентификация мальчика с отчимом, подтверждала это мнение.

После этой работы для Фабиана и его родителей стали более понятны мотивы отказа мальчика от контакта. Фабиан успокоился, когда я поддержал его в решении самостоятельно определить время, подходящее для встречи с отцом.

В заключение можно сказать, что сегодня 19-летний Фабиан, хорошо окончив школу, уже второй год получает профессию. Его пубертатное развитие не выходило за рамки нормы, семья смогла пережить этот период относительно спокойно. Однако Фабиан до сих пор не хочет знакомиться со своим родным отцом.

Интервенции с использованием кукол для интеграции вытесненного аффекта

Семья

Фернандо, 12-летний ученик гимназии, в школе выделялся своим поведением, которое производило очень противоречивое впечатление: он то погружался в «дневные грезы», то начинал неистово злиться, теряя контроль над собой, чем сильно мешал занятиям. Это происходило, когда мальчик, участвуя в работе на уроке, не получал ожидаемого внимания учителя и класса.

В настоящее время Фернандо, единственный ребенок в семье, с отцом ладил очень хорошо, а по отношению к матери стал вести себя непривычно дерзко.

Отец (42 года) – руководящий работник, часто отсутствовал дома.

Мать (35 лет) – переводчица, происходила из благородной испанской семьи, принадлежащей высшему свету. В ее семье было принято, чтобы дети относились к родителям с почтительным уважением.

Когда Фернандо было 5 лет, у матери произошло кровоизлияние в мозг, и почти 3 года она не могла разговаривать (на третий год ее состояние улучшилось, однако понимать ее было все еще трудно).

Кроме того, у матери на протяжении более чем двух лет примерно каждые четыре недели случались тяжелые эпилептические припадки. Чаще всего незадолго до припадка она чувствовала начинающиеся судороги и могла лечь, чтобы не пострадать во время припадка.

К настоящему моменту речь матери уже восстановилась, последние 4 года припадки больше не возникали. Она снова стала работать. Сейчас ее время от времени беспокоят головные боли, и тогда она становится очень тревожной.

Динамика

Заболевание матери являлось для Фернандо экзистенциальной угрозой. Даже после операции и выписки мамы из клиники Фернандо постоянно испытывал страх за нее из-за того, что она утратила речь и с ней происходили тяжелые припадки. Мальчик в свои 6 лет неоднократно должен был вызывать врача скорой помощи, если у мамы начинался припадок, и быть с ней один на один до приезда скорой, потому что с отцом в течение дня было сложно связаться. На Фернандо в связи с этим лежала слишком большая ответственность. Разумеется, депрессивное настроение матери, утрата ею речи, а позднее – трудности в нахождении слов часто вызывали у сына гнев, обусловленный собственной беспомощностью, невозможностью «достучаться» до матери или понять ее. Но все же мальчик должен был себя контролировать, так как матери нельзя было волноваться.

Результатом было крайне амбивалентное отношение сына к матери, которое усугубляло трудности начавшегося подросткового возраста и рождало новые проблемы.

Инсценировка

Первый шаг

Видя, что семья готова принять участие в маленькой сцене (здесь я описываю вторую встречу), я начинаю так: «Фернандо, правильно ли я себе представляю: когда тебе было 6 лет, то – независимо от того, был ли ты со своей мамой, с друзьями или в школе, – ты всегда тревожился за маму, всегда был в напряжении от страха перед ее припадками?»

Фернандо соглашается: «Точно, я всегда смотрел за ней и вызывал помощь. Один раз в городе я попросил других людей, чтобы они позвонили в скорую помощь, а я оставался при маме и держал ей голову».

«Мог бы ты сейчас сесть или встать рядом со своей мамой так, чтобы выразились твоя забота и тесная связь с ней?» – спрашиваю я.

Мальчик садится совсем близко к маме и, как бы оберегая ее, кладет свою левую руку ей на плечи, а правой накрывает ее руки, сложенные на коленях.

Мать подтверждает, что она тогда сильно зависела от сына.

Я говорю: «Тебе сейчас 12 лет, но страх и ответственность с тех пор, наверное, все еще живут в тебе. Я хотел бы назвать их „маленьким Фернандо”. Какая из кукол[6]6
  Терапевт предлагает выбрать куклу из традиционного кукольного набора Каспер-театра. Обычно он состоит из 12 фигур: Каспер (немецкий аналог Петрушки), Король, Королева, Принцесса, Крокодил, Черт, Бабушка, Полицейский, Разбойник, Клоун, Охотник, Волшебник, – но фигур может быть и больше.


[Закрыть] подошла бы для этого?»

Фернандо смеется, и я признаю, что он уже вырос из игры в куклы. Мальчик выбирает куклу Каспера. После этого я прошу его сесть так, как он раньше сидел рядом с мамой, надеваю куклу себе на руку и поясняю: «Я играю сейчас внутренний голос „маленького Фернандо”. То, что происходило в тебе тогда, в шестилетнем возрасте, и, возможно, после». С этими словами я встаю за ним немного сбоку и, держа фигуру таким образом, чтобы мальчик видел ее боковым зрением, говорю: «Вообще-то, мне сейчас совсем нельзя играть с моими друзьями, я же тогда не смогу увидеть, как моя мама себя чувствует. Может, мне нужно все-таки сбегать домой, посмотреть, все ли с ней хорошо? А может, лучше было бы совсем в школу не ходить – я же не могу уйти из школы и посмотреть, как она себя чувствует! Папы ведь тоже нет дома! А вдруг у нее сейчас припадок, кто же ей поможет? Я боюсь, что могу ее потерять!»

После короткой паузы я сажусь напротив сына и мамы, вопросительно глядя на них, – они соглашаются со мной.

Отец говорит, что он только сейчас понял, какая нагрузка лежала на Фернандо: раньше он этого не осознавал.

Второй шаг

«Но есть еще одна сторона. Я слышал, что ты иногда невероятно злился, если твоя мама не отвечала тебе или не могла тебя понять. Какая фигура могла бы подойти для обозначения этой твоей злости?» – спрашиваю я.

Фернандо, посмеиваясь, без колебаний выбирает куклу Черта: «Он хорошо подходит!»

Я беру Черта: «Черт побери, я не понимаю, что она хочет! Я начинаю выходить из себя, из меня искры сыплются – я могу лопнуть!»

«Да, да, так оно и было!» – радуется Фернандо.

Третий шаг

Я продолжаю: «Тем временем тебе исполняется 6 лет, ты идешь в школу продленного дня и долгое время отсутствуешь дома, а вы, госпожа X, начинаете снова работать. Мы представим это следующим образом».

Я обращаюсь к матери: «Здесь, где сидите вы, как будто ваше рабочее место, бюро. Представьте себе, пожалуйста, где стоит ваш письменный стол, и пододвиньте ваш стул соответствующим образом».

Я обращаюсь к Фернандо: «Там, за маленьким столом, совсем далеко от мамы, как будто твое место в классе. Пожалуйста, сядь и опиши оттуда, как выглядит классная комната. Ты можешь закрыть глаза, если тебе хочется». Фернандо описывает класс.

«Какой урок у тебя сейчас?» – «Английский». – «Учитель ждет, что ты будешь принимать участие в работе, но он не знает, что тут за партой в одной компании сидят „маленький Фернандо” и „Чертик”. По ты все-таки стараешься быть внимательным».

Я начинаю играть и говорить за куклу Каспера: «Эй, Фернандо! А как поживает мама? Давай выйдем и позвоним – я должен знать, как мама себя чувствует, ведь вчера у нее болела голова!» и т. д. Фернандо включается в этот диалог и старается успокоить «маленького Фернандо».

На это я реагирую уходом Каспера и вступлением в игру Черта: «Больше всего меня злит, когда я хочу что-то сказать, а на меня не обращают внимания! Тяну руку, но учитель вызывает других, а не меня! Других-то он слушаem! Я от гнева могу плеваться огнем! Я этого не выдержу! Я его сейчас подожгу!» и т. д.

Фернандо пытается успокоить Черта, но явно с удовольствием переживает вместе с ним разрядку бурных эмоций до тех пор, пока Черт не говорит: «Я себя чувствую как раньше, когда мама никак на меня не реагировала и когда я ее не понимал». Мальчик вдруг затихает, наступает пауза, и я заканчиваю инсценировку вопросом: «Как ты думаешь, Фернандо, могло бы в тебе происходить подобное?»

«Да, пожалуй… Но у меня уже давно нет такого страха за маму, какой был раньше. А вот приступы гнева… Они и правда еще бывают очень сильными», – отвечает мальчик.

«Я думаю, это добрый знак. Он говорит о том, что ты тоже можешь быть таким же дерзким, как все остальные 12-летние подростки, и что ты больше не пытаешься заглушать свой гнев из-за беспокойства о маме – по крайней мере в школе. А как с этим дома?» – спрашиваю я, поддерживая его на пути дальнейших изменений.

Мы договариваемся о следующей встрече, чтобы обсудить влияние описанной травматической ситуации на пубертатное развитие и на процесс отделения мальчика, уделяя больше внимания роли отца.

Комментарии

При работе с куклами, надеваемыми на руку, возникает гораздо большая близость к клиентам, чем при работе с фигурами. Кроме того, когда все помещение для консультирования превращается в сцену, терапевтам необходимо проявлять и большую психодраматическую активность. Так, семью нужно побуждать «сняться» с безопасных насиженных мест и с большей отдачей, чем при работе с фигурами, включиться в символическое действие.

Поэтому терапевту надо обдумать, примут ли члены семьи такой метод работы, так как в противном случае они, оберегая себя, будут обесценивать подобный подход и тем самым разрушат результат терапии.

Еще внимательнее следует действовать при дублировании, особенно при работе с детьми, которые, находясь на определенной стадии развития своего Я, еще неспособны занять по отношению к консультанту и по отношению к фигурам соответствующую дистанцию и, сбитые с толку, рискуют стать жертвой суггестивного воздействия игры.

В случае с Фернандо, умным 12-летним мальчиком, я посчитал работу с куклами возможной и уместной. И, как оказалось, у него не было проблем с тем, чтобы связать обеих кукол с особенностями своей биографии и рассматривать их как части своей личности. На это указывали, в частности, слова мальчика: «Но у меня уже давно нет такого страха за маму, какой был раньше». Тем самым он также отмежевался от моих высказываний в роли двойника.

При работе с Фернандо не надо было опасаться, что он воспримет психодраматическую технику дублирования как внушающее воздействие. Такой риск, как мы уже упоминали, всегда существует для детей более младшего возраста или детей со слабым Я.

Биографические инсценировки с куклами, надеваемыми на руку

В следующем примере описана работа с 9-летней девочкой и ее матерью. Чтобы мать и дочь лучше осознали связь между событиями своей жизни, внутриличностной динамикой и симптоматическим поведением, мы сделали темой инсценировки биографию девочки. Интервенции с зайцем в качестве двойника были нацелены на то, чтобы преодолеть несоответствие между внутренними образами и реальностью.

Семья

Дженни было 2 года, когда ее отец, солдат Армии США, должен был уехать из Германии обратно в Америку. Мать и дочь переехали вслед за ним. Примерно 2 года спустя отец демобилизовался из Армии, дававшей ему внутреннюю опору и надежный доход. Он начал все больше и больше играть в азартные игры, менял места работы, а о пропитании должна была заботиться мать.

В пятилетнем возрасте Дженни вместе с матерью вернулась в Германию. Женщина предоставила мужу право приехать позднее и тем самым показать, что он хочет взять на себя ответственность за семью, – муж не приехал. Через год состоялся развод. Когда Дженни было 8 лет, родился ее сводный брат Петер, отец которого, Армии, часто жил вместе с ними, но все-таки сохранял за собой свою собственную квартиру. Отношение матери к Армину было очень двойственным.

Динамика

Дженни, импульсивная, крепкая девочка, до сих пор не теряла надежду, что папа, обладающий в ее глазах идеальными чертами, приедет в Германию или заберет ее в США (он звонил ей примерно два раза в год).

После возвращения в Германию Дженни очень медленно осознавала факт расставания с отцом, потерю родины и перемену языка. В школе ей первое время было тяжело, потому что она едва разговаривала по-немецки. На нового партнера матери девочка сначала прореагировала амбивалентно. Затем отношение Дженни к нему ухудшилось, не последнюю роль в этом сыграли жесткие авторитарные представления Армина о воспитании. После рождения брата к чувству неприязни присоединилась еще и сильная ревность.

Дженни выработала для себя псевдоавтономию: она часто задерживалась у соседей, как будто бы ей не нужна была ее семья. Девочка часто обижала мать, отвергала ее или предъявляла к ней непомерно завышенные требования, чтобы потом оскорбленно удалиться, если эти требования не удовлетворялись. Мать чувствовала себя подавленной и разочарованной, не зная, как вести себя с дочерью, из чего Дженни делала вывод, что мать, как и Армии, больше любит маленького брата, чем ее.

После нескольких бесед с семьей и наблюдений за игрой Дженни я решил для продвижения терапевтической работы использовать психодраматическую игру с куклами, надеваемыми на руку, так как из-за оппозиционного поведения Дженни проводить беседы с семьей становилось все тяжелее. Мать и Дженни согласились, они также не возражали, чтобы я привлек к работе мою коллегу, так как предстояло разыгрывать много ролей.

Инсценировка была подготовлена матерью и моей коллегой без Дженни. В процессе подготовки женщины обсуждали следующие гипотезы:

– Дженни идеализирует отца;

– Дженни, разочаровавшись в отце и будучи не в силах справиться с тревогой из-за своего двойственного к нему отношения, прибегает к расщеплению. Она проецирует «плохую» часть образа отца и свое «плохое» отношение к нему на мать и Армина;

– Дженни защищает свои регрессивные желания, развивая псевдоавтономию.

Затем они разработали сценарий, руководствуясь следующими вопросами:

– Какие периоды жизни мы должны рассмотреть и каково их главное содержание?

– Какие фигуры подходят для инсценировки и какие дублирующие фигуры можно применить?

Не в последнюю очередь эта подготовка служила тому, чтобы уменьшить состояние неуверенности матери.

Инсценировка

Для начала мы еще раз объясняем Дженни наше намерение: мы хотим при помощи игры с куклами найти причину сложившейся в доме тяжелой обстановки.

Вместо ответа Дженни жалуется на боли в спине, ложится на ковер и с показной скукой на лице начинает играть с плюшевой собачкой. Мать этим явно раздражена.

Мы игнорируем поведение Дженни, благодарим ее за согласие и вслух размышляем: «Где могли бы здесь в комнате быть квартира и комната Дженни? А где – Америка? И как мы обозначим океан между ними – может быть, с помощью этого голубого платка?»

Дженни вскакивает, как наэлектризованная, – боль в спине забыта. Девочка рассказывает нам, где находится квартира, где – Америка, соглашается с тем, чтобы голубым платком изобразить океан, разделяющий Германию и Америку, и помогает нам разложить его на полу.

При помощи поролоновых сидений и платков я с Дженни и матерью намечаю кухню, а моя коллега сооружает дом отца в Америке.

Вслед за этим Дженни помогает выбрать кукол для персонажей нашей истории: мать – Королева, отец – Король, Дженни – Принцесса, Армин – Разбойник, Петер – Зепель[7]7
  Кукла, входящая в набор Каспер-театра, друг Каспера.


[Закрыть].

Девочка спонтанно берет еще и куклу Зайца, который должен быть ее любимой игрушкой сначала в Америке, а потом в Германии.

Мы решаем, что мать возьмет на себя только роль Королевы, а Дженни – только Принцессы. Моя коллега берет на себя исполнение ролей родного отца Дженни, ее отчима и брата.

Дженни соглашается с тем, что я играю Зайца, таким образом проясняется вопрос, кто же будет двойником. Режиссуру осуществляю я.

Первая сцена[8]8
  Сцены воспроизведены в очень сжатом виде.


[Закрыть]

Королева, Принцесса, Король и Заяц в Америке. (Участники инсценировки надевают своих кукол на руки.)

Для разогрева мы начинаем со сцены завтрака, которая заканчивается тем, что мать (по указанию режиссера) говорит: «Король уволен из Армин. Нам здесь плохо, в Германии лучше! Кроме того, у меня ностальгия, мне хочется лететь назад, в Германию».

Принцесса соглашается. Заяц (дубль) вслух высказывает свои сомнения: он не знает, где эта Германия и каково там жить, к тому же он умеет говорить только по-английски.

Королю все это не нравится, но Королева говорит: «Ты можешь приехать к нам, как только у нас будет квартира».

Дженни на мой вопрос, так ли все было, уточняет, что у Короля был печальный вид, и моя коллега играет роль Короля соответствующим образом.

Указания режиссера: «Все действующие лица сейчас ложатся так, как будто они спят, потом прозвенит будильник и настанет день отъезда».

Вторая сцена

Дженни не хочет, чтобы мы использовали в качестве самолета подушку, укладывая на нее кукол. Она берет пластмассовый самолет из имеющегося игрового материала и говорит: «Вы должны себе представить, что все сидите тут, внутри!» И, держа самолет, долго кружится по комнате и над океаном, потом говорит: «Это и правда очень далеко отсюда» – и в конце приземляется рядом с квартирой в Германии.

Третья сцена

Королева, Принцесса и Заяц в новой квартире, которая всем нравится.

Куклой Зайца я действую как двойник Дженни, дублирую ее, используя английские и немецкие слова при вербализации ее мыслей и чувств. Говорю, что здесь все чужое, что я плохо понимаю язык людей и опасаюсь, что Принцессе может быть нелегко, когда она пойдет в школу.

Принцесса: «Ты – трусишка, Зайка, это вообще не трудно!»

Четвертая сцена

Те же и Армин (кукла-Разбойник). Дженни дает следующие режиссерские указания: «Однажды утром он лежит с Королевой в кровати!» И она затем изображает куклой Принцессы изумление и любопытство.

Заяц: «Но, Принцесса, мы ведь ждем Короля – хотя и не знаем, приедет ли он вообще! Иногда я очень грущу, а иногда злюсь, потому что все самолеты приземляются без него!»

Принцесса: «Да, это так, поэтому Разбойник должен уйти! Давай, Заяц, помоги мне!» И после этого указания мы вместе выталкиваем Разбойника из кровати Королевы.

И все же Разбойнику разрешено остаться позавтракать. Королева настаивает на этом, помня наше режиссерское указание держаться в рамках реальности.

В диалоге с Принцессой Заяц выражает вслух амбивалентные чувства и установки: ожидание Короля, разочарование, надежду на то, что Разбойник может быть симпатичным и т. п.

Пятая сцена

Режиссерское указание из роли руководителя игры: «Как будто прошло несколько месяцев, и Принцесса заметила, что у Королевы большой живот». Тем не менее Дженни не включается в игру, поэтому я сам решаю: «Принц Петер появился на свет!»

Дженни: «Я хотела его пеленать, но мне было нельзя, а Армину – можно!»

Мы проигрываем этот конфликт. Моя коллега берет на себя роли Разбойника и родившегося Принца Петера.

В роли Зайца я вербализирую разочарование Дженни, ее злость и невысказанный вопрос: «Может, я для них уже не важна?»

Шестая сцена

Режиссерское указание к одной из сцен, в которой концентрируется содержание эпизодов, не раз повторявшихся в семье: «Как будто Королева приглашает Принцессу поехать вместе с ней за покупками в город, но Принцесса отказывается».

Однако Дженни высказывает желание играть по-другому: что Принцесса поехала вместе с Королевой. Ей, по-видимому, не хочется идентифицироваться со своей теневой стороной. Такой реакции можно было ожидать: дети, как правило, не хотят этого делать. Поэтому сцена проигрывается так, как предлагает Дженни, и я от лица Зайца облекаю в слова ту сторону Дженни, которая отвергает происходящее, показывает безразличие к «спектаклю», таким образом выражая злость и разочарование девочки.

И все же, когда Королева и Принцесса находятся в магазине (обозначенном в другом углу комнаты), Дженни совершенно спонтанно играет, что Принцесса удалилась в другую часть магазина и тайно позвонила в Америку Королю, желая узнать, когда он приедет.

После этой сцены я заканчиваю игру.

Во время короткого заключительного разговора в кругу мы спрашиваем Дженни, правильно ли мы представили в игре ее жизнь и отношения между ней и мамой. Она отвечает: «Вы просто настоящие ясновидцы!» Мы еще раз коротко и доступно, переходя от одного образа этой инсценировки к другому, расширяем нашу гипотезу и заканчиваем таким предложением: на следующей встрече можно представить, как Дженни могла бы выразить свою злость другим, более конструктивным образом.

Комментарии

Игра с куклами, надеваемыми на руку, дает ребенку и родителям возможность более интенсивно работать во время сессии, участвуя в игре и влияя на ее ход. Она очень сближает консультанта, ребенка и родителей. Конечно, обращение с куклами требует тонкой моторной сноровки, но к шестилетнему возрасту дети ею, несомненно, уже обладают.

Во время кукольной инсценировки социометрический аспект психодрамы отходит на второй план, а ее моторное и игровое воздействия усиливаются: дети получают возможность интенсивнее выражать свои чувства и желания, потому что, например, куклой-крокодилом можно действовать гораздо сильнее и энергичнее, чем маленькой пластиковой фигуркой. Поэтому во время подобного игрового общения с детьми консультант должен уверенно владеть ситуацией.

Кроме того, требования к проведению такой игры действительно выше, чем к проведению игры со статичными фигурами: необходимо структурировать сцену (Америка, океан, Германия) и игру в пространстве всей комнаты, поддерживать родителей, работать с куклой-дублем, интегрировать ко-терапевта, воспринимать общую динамику – и это лишь основные направления работы.

Преимущество работы с куклами заключается в ее глубоком воздействии на участников, потому что ощущение телесного контакта с куклой намного интенсивнее, чем при работе с маленькими фигурами. Такая работа рождает у играющих сценический «стереоскопический эффект».

И в ходе дальнейшей работы с семьей Дженни можно было вновь использовать какой-либо конкретный образ нашей инсценировки. Например, прорабатывая чувство ревности, которое Дженни продолжала проявлять, отвергая мать, мы снова обращались к кукле-Принцессе, комментируя: «Кажется, будто Принцесса очень разозлена и из-за своего гнева не может увидеть, что нужно ее Зайцу». Тем самым мы помогали девочке на символическом уровне разобраться со своими реальными чувствами и шире взглянуть на происходящее. Чаще всего Дженни это очень нравилось, иногда она даже сама спонтанно брала кукол и предлагала проиграть актуальную тему в маленькой сценке.