Текст книги "Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе"

Чтобы дать также и детям возможность вступиться за мать, мы, как ловцы животных, придумываем такой план: «Мы должны, в конце концов, эту бдительную защитницу вывести из игры. Мы пригласим ее на чай, тайно подсыпем ей снотворное и, когда она глубоко заснет, наконец-то спокойно поймаем животных и продадим их в зоопарк».

Но животные подслушивают нас и предупреждают защитницу. Находясь у нас в гостях, она незаметно выплескивает чай и притворяется спящей. Мы радуемся тому, что наш план удался: «Теперь мы можем без опаски ловить зверей. Слава богу, мы убрали с нашего пути эту бдительную и заботливую защитницу!»

В то время как мы ночью подкрадываемся к норам животных, защитница прячется. Мы тащим животных из нор, запираем их в нашем грузовике и радуемся своей столь ценной добыче. Тут внезапно из своего убежища выходит защитница, угрожает нам пистолетом, освобождает животных и сильно ругает нас: «Как вам только не стыдно быть такими злыми и ловить этих прекрасных животных? Это же строжайше запрещено! Вас накажут и, надолго посадят в тюрьму!»

Юдит явно наслаждается тем, что мать так ее защищает. Потом Юдит и ее брат резко и решительно бросаются на нас. Они кусаются и царапаются, пока мы, громко причитая, не убегаем прочь. Мы клянемся никогда больше не похищать животных у этой бдительной защитницы.

За десять минут до завершения сессии мы закончили игру, попросили «снять» свои роли, вместе разобрали декорации и сели на стулья для короткого «заключительного круга». Мы не проводили интерпретаций игры, а только подтвердили появление положительных связей между матерью и детьми. Мы восхищались тем, с какой самоотверженностью защитница вступалась за животных, боролась за них, как хорошо она ухаживала за животными и как надежно и безопасно они себя чувствовали с ней. Мы восхищались и тем, как звери ценили защитницу и как внимательно следили за тем, чтобы с ней не случилось ничего плохого, например воспрепятствовав тому, чтобы ее усыпили.

Затем мы спросили, что самим участникам понравилось в игре. Мать сказала, что сначала для нее все было очень непривычно, она «уже целую вечность так не играла», но потом игра стала приносить ей все больше и больше удовольствия. Дети высказались об игре восторженно. Больше всего они были довольны тем, что мама так хорошо играла вместе с ними. Мать обрадовалась этой похвале.

Так как и мать, и дети уже прошли в своей жизни через множество серьезных кризисов, нам было очень важно выразить свое уважение к ним во время игры и во время «заключительного круга» и подчеркнуть факт их удавшегося общения. Этим мы поддерживали процесс формирования позитивных отношений.

Такой ориентированный на ресурсы образ действий и фокусирование на позитивных эпизодах взаимодействия имеют (с точки зрения теории привязанности) большое значение в начальной фазе консультирования. «Именно для клиентов с неуверенным/избегающим фоном отношений важно приобрести новый опыт, прожив и прочувствовав ситуации, в которых они смогли обнажить собственную слабость и неуверенность, не стесняясь и не боясь неприятия или непризнания со стороны Других» (Suess, 1999, S. 175).

На этой сессии было отчетливо видно, как Юдит проработала чрезвычайно важную для нее тему – угрозу оказаться в интернате. Девочка поместила эту угрозу в образ ловцов животных и преобразовала ее в желаемую сцену, в которой мать защищала и удерживала дочь.

Мудрая мать

Следующую сессию мать начала с жалоб, что дети устроили дома настоящий свинарник, не слушались ее и были «совершенно невозможными». Рассказывая об этих проблемах, женщина снова оказалась в роли беспомощной, слабой матери. Мы прервали это привычное для нее поведение и напомнили, что на последней сессии мы убедились, как успешно семья может справляться с трудностями, которых немало выпадает на ее долю. Затем мы предложили продолжить игру.

Юдит подхватывает упомянутый матерью образ «свинарника» и предлагает играть в ферму. Мать должна стать собакой-матерью, а Кай – ее щенком. Для себя девочка выбирает роль зайца, нам же поручает роли фермеров. После строительства декораций (собачьей будки, загона и домика для зайца, фермы с огородом и кладовой) и последующего переодевания мы начинаем игру.

Юдит в роли зайца сразу начинает нападать на щенка. Собака-мать тут же вмешивается и защищает своего детеныша. Чтобы вскрыть модель отношений, стереотипно воспроизводящуюся в семье, мы в роли фермеров вслух спрашиваем себя: «Может быть, заяц хочет дружить со щенком, быть с ним рядом? Он ведь, наверное, чувствует себя одиноко в своем загоне. Но зайцы точно не знают, как нужно правильно играть со щенками, чтобы собака-мать не бросалась сразу защищать их, почуяв опасность для малышей».

Такой интервенцией-толкованием мы предлагаем матери возможное объяснение поведения Юдит и пытаемся стимулировать ее способность к эмпатии. В ответ на наше исследующее дублирование конфликтная обстановка сразу разряжается.

Собака-мать и заяц начинают возиться и шутливо бороться друг с другом, получая от этого большое удовольствие. Их возня постепенно переходит в мирное ворчание, и вслед за этим собака и заяц облизывают друг другу мордочки (причем не только на уровне «как будто», но и в реальности).

Используя технику «отзеркаливания», мы как фермеры вслух описываем происходящее и хвалим нашу собаку: «Как хорошо она почувствовала, что заяц не замышлял ничего плохого, и как ловко она с ним обходится!» Мы восхищаемся также и старанием зайца подружиться с собакой.

Во время этого диалога фермеров собака берет зайца с собой в свою конуру, и там все трое уютно устраиваются. Когда мы приносим корм (собакам – кости, а зайцу – морковь), заяц выбрасывает морковки нам под ноги. Потом собака начинает кормить его костями.

Мы удивляемся тому, что собака лучше нас, фермеров, знает, что зайцу действительно требуется: «Вероятно, этот заяц – больше собака, чем заяц!»

Потом заяц вместе со щенком прокрадываются в наш огород и перерывают там все грядки. Заяц и щенок никак не реагируют на наши попытки прогнать их из огорода. Когда мы начинаем ругаться: «Да что же такое вам взбрело в голову?!» – они нападают на нас и кусаются. Мы жалуемся, что животные нас не слушаются и, мы не знаем, как же нам установить границы (тем самым мы занимаем ту слабую позицию, в которой была мать в начале сессии). «Может быть, собака-мать научит животных порядку на ферме?» – спрашиваем мы.

Тут собака выходит из будки, берет зайца за шиворот и, вытаскивает его из огорода, потом проделывает то же самое и со щенком (при этом мать по-настоящему захватывает зубами футболки детей и тянет их ртом). Животные тотчас слушаются ее и покорно прячутся в конуре. При помощи поддерживающего дублирования мы выражаем наше изумление тому, как хорошо детеныши слушаются собаку-мать и как легко – по сравнению с нами – она смогла научить их порядку.

Затем Юдит дает режиссерское указание: «Как будто бы настала ночь, и фермеры улеглись спать». Мы следуем этому указанию, а щенок и заяц в это время грабят нашу кладовую и утаскивают всю колбасу в свою конуру. На следующее утро, обнаружив, что колбаса пропала, и найдя ее в конуре, я – как мне подсказывает Юдит – начинаю отчитывать маленьких животных. Собака-мать принимается тут же рычать на меня, так что я убегаю сломя голову.

Я рассказываю жене, как отважно и решительно собака-мать защищает своих детей: «Она не позволяет никому и слова дурного о них сказать!»

Фермерша замечает: «Может быть, мы, фермеры, заботились о животных слишком плохо? Может быть, им требуется больше корма?»

Я возражаю: «Мы же не можем допустить, чтобы животные сами угощались из нашей кладовой?!»

И снова собаке-матери удается, толкая щенка и зайца лапами и головой и скаля на них зубы, добиться того, что детеныши приносят украденную колбасу обратно в кладовую.

Мы хвалим нашу собаку и удивляемся ее способности научить этих маленьких животных правилам поведения на ферме.

Потом все трое понарошку дерутся во дворе, получая от этого большое удовольствие. Когда возня утихает, заяц манит собаку в свой загон, где они ложатся отдохнуть, удобно устроившись рядом друг с другом. Щенок тоже укладывается вместе с ними.

Мы заканчиваем игру, делая акцент на том, что теперь мама и дети – не животные, а мы – не фермеры, разбираем декорации и садимся все вместе для заключительной беседы. Мать и дети очень разгорячены. Мать говорит, что она даже и представить себе не могла, что получит столько удовольствия от игры: «Так увлеченно я играла только в детстве!» Юдит и Кай, как и на предыдущей сессии, тоже воодушевлены и уже предвкушают новую встречу.

Без преувеличения поразительной была разница между матерью в начале работы, когда она сама воспринимала себя беспомощной и слабой, и той уверенной в себе и полной жизни матерью, которая покидала наш кабинет в конце этой сессии. Совместные переживания в игре позволили всем троим гордиться собой.

Способность матери к принятию чужой позиции была ограничена ее собственным негативным детским опытом, ее неуверенностью и недостаточным самоуважением, а также чрезмерными требованиями, предъявляемыми к ней. На этой сессии мы вновь смогли усилить у женщины чувства уверенности в себе и самоуважения – «то, на чем основывается родительское умение принимать во внимание и учитывать точку зрения собственного ребенка и чутко с ним обращаться» (Ziegenhain и др., 1999, S. 226). В игре нам удалось помочь матери вступить в контакт со своим Внутренним Ребенком, так что ей стало легче войти в страну детства ее детей и относиться к ним с большей эмпатией.

В начале сессии Юдит, действуя в образе зайца, смогла показать, насколько слабо она ощущает свою связь с матерью-собакой и «чувство принадлежности» ей. В процессе игры девочке удалось добиться внимания матери и насладиться им. Юдит смогла использовать мать как «надежную базу», выражая это в том, что ее «заяц» становился все более похожим на «собаку».

Может ли домашняя кошка воспитывать дикого котенка?

В психодраматической семейной игровой терапии дети и родители могут не только изображать и осваивать свою реальность, но и с помощью терапевта обращаться к тем своим силам и ресурсам, которые участвуют в решении проблемы и помогают семье самоисцелиться. Задавая в процессе игры соответствующие вопросы, мы можем узнать, как видят участники терапии решение той или иной проблемы.

Психодраматические символические игры запускают поисковые процессы, приводят в движение фантазию, служат источником новых идей и увеличивают тем самым свободу действий. Решения-гипотезы, рождающиеся в игре, прерывают автоматически протекающие ригидные образцы взаимодействия и активизируют ресурсы семьи. Так как игра связывает вместе напряженные внутренние образы и эмоции, это может привести к глубоким изменениям в восприятии и переживании.

В некоторых семьях родители, рассказывая о проблемах, связанных с детьми, склонны к многословию и интеллектуализации своих переживаний или же отзываются о детях только в негативном ключе. В таких случаях игровой уровень терапевтической работы предоставляет семье большую свободу действий в ситуациях, застрявших на мертвой точке, и пробуждает надежду на изменение.

Иногда родители отзываются о ребенке очень жестко и однозначно, приписывая ему застывшие и неизменные качества. В таких случаях у ребенка мало шансов высвободиться из этих оков раз и навсегда зафиксированных оценок. Поэтому нам сначала нужно попытаться изменить качество взаимоотношений членов семьи, внести поправки в оценки, ожидания и надежды, стоящие на пути необходимых изменений. Зачастую процесс изменения тормозят обиды родителей из-за неоправдавшихся ожиданий по поводу детей, а также чувство своей несостоятельности в роли родителя. Намечающиеся улучшения воспринимаются родителями как обесценивание их собственных самостоятельных стараний. В таких ситуациях именно совместная игра взрослых и детей облегчает преобразование отношений в семье.

Пример

Родители – научные работники, склонные к интеллектуализированию, пришли на консультацию с 9-летней дочкой Анной. В очень мягкой, характерной для них манере они рассказали, что дома девочка агрессивна, требовательна и не поддается никакому воспитательному воздействию, чем они очень обеспокоены. Ранее родители уже пытались получить психологическую помощь, но, оказавшись в конфронтации с психологом, прервали консультирование. Поводом к конфронтации послужило указание психолога на их неготовность установить для своей дочери подобающие границы. Чтобы избежать подобной патовой ситуации, мы в начале консультации сразу предложили семье игровую терапию. Анна тотчас с радостью согласилась, родители были настроены скорее скептически, но все же решили попробовать.

Сначала я рассказал семье, как мы будем действовать: Анна должна предложить историю, которую родители могут принять или же изменить. Затем каждый из них выберет свою роль в истории. Роли терапевтов тоже определяются членами семьи.

Анна очень быстро находит подходящую историю, она хочет играть в «Животных на ферме». Как будто она – дикий котенок, но все думают, что она совершенно обычная домашняя кошка. Мать выбирает себе роль старой домашней кошки, которая много времени проводит на печи, отец хочет быть ежиком в лесу. Анна предлагает (и родители с ней соглашаются), чтобы моя коллега фрау Шультхайс и я были фермерами.

После построения декораций, которое помогает родителям разогреться для игры, мать в роли домашней кошки ложится на печь, а отец в роли ежика уходит в лес и сворачивается там в клубок.

Анна-котенок сначала пытается вступить в контакт с ежиком, но он остается свернувшимся в клубок, несмотря на все старания дикого котенка. Потом Анна начинает нападать на домашнюю кошку, но та тоже хочет, чтобы ее оставили в покое, и отталкивает котенка.

Мы в роли фермеров, используя метод «отзеркаливания», вслух описываем, что мы видим, и задаем себе вопрос: «Почему животные не хотят играть с маленьким котенком? Может быть, из-за того, что он для них слишком дикий?»

Тут этот дикий котенок подходит к нам, ложится на наш обеденный стол, скидывая всю посуду на пол, а когда мы хотим его согнать, кусает и царапает нас. В отличие от родителей, говорящих очень мягко и тихо, мы сильно раздражаемся и ругаемся, недовольные, что наша хорошая еда теперь лежит на полу. Анна явно наслаждается тем, как мы нервничаем.

Мы удивляемся тому, что этот котенок не обращает внимания на наши запреты: «Другие котята быстро поджимают хвост и слушаются нас, когда мы становимся строгими!»

Анна в ответ на эти слова провоцирует нас еще сильнее. Она прыгает на клумбу фермерши, вырывает все цветы, потом ложится на нашу кровать и какает на нее.

Мы ужасаемся необузданному поведению котенка: «Прежде нам удавалось научить порядку всех животных, живущих на ферме, а с этим котенком все наши обычные меры оказываются бесполезны! Может быть, кошка вместе с каким-нибудь котом сможет воспитать котенка? Но, к сожалению, сейчас у нас поблизости есть только ежик!»

Так как ни Анна, ни родители никак не реагируют на это предложение, мы прибегаем к интервенции при помощи исследующего дублирования. Мы решаем позвонить эксперту-специалисту по животным и попросить у него совета. Фермерша звонит и просит о помощи. Я изменяю роль и прихожу на ферму как эксперт. Потом, ненадолго выйдя из этой роли, я как ведущий игры спрашиваю Анну: «Что бы посоветовал фермерам эксперт?»

Девочка дает мне указание: «Он должен сказать, что этот котенок не домашний, а дикий. А дикие кошки не поддаются дрессировке! С этим не справятся ни фермеры, ни домашняя кошка».

В роли эксперта я разъясняю фермерше истинную природу котенка и указываю на то, что дикие кошки привыкли жить в дикой местности и поэтому не знают правил поведения на ферме: «С ними нельзя обходиться так же, как с домашними кошками. Тут не годятся обычные меры. И нет ничего удивительного в том, что ежик и домашняя кошка пугаются котенка и прячутся от него!»

Я снова как ведущий игры обращаюсь к Анне: «Что эксперт мог бы посоветовать фермерше?»

Анна спонтанно отвечает: «Он советует фермерше, что котенка должна воспитывать дикая кошка-мать».

Я спрашиваю, кто в нашей игре должен стать дикой кошкой-матерью, и девочка отвечает: «Мама».

Я снова вхожу в роль эксперта и говорю фермерше: «Если вы хотите прекратить хаос на ферме, непременно найдите в лесу дикую кошку и принесите ее домой».

Как ведущий игры, я спрашиваю мать, готова ли она взять на себя роль дикой кошки. Мать выражает свою готовность, и я в роли фермера иду в лес, заманиваю кошку в ловушку и приношу ее на ферму. Анна в роли дикого котенка радостно прыгает на дикую кошку-мать и начинает с ней возиться. Новая роль дает матери возможность активнее проявлять себя, и движения женщины становятся все сильнее и энергичнее. Она борется с котенком и, шипя и толкаясь, учит его соблюдать границы. С сияющими глазами Анна принимает такое «воспитание».

Мы в роли фермеров радуемся, что наконец нашли кошку, которая может установить необходимые границы для этого котенка. «Эксперт все же оказался прав! – говорим мы. – Диких котят должны воспитывать только дикие кошки. Домашние кошки для них просто чересчур мягкие и нерешительные!»

Отец в роли ежика с большим интересом наблюдает за всем происходящим, но не вступает в игру.

Во время «заключительного круга» мы еще раз подтвердили матери, что она, войдя в роль дикой кошки, смогла установить для котенка границы, и подчеркнули, что диким котятам по сравнению с домашними требуются такие матери и отцы, которые более энергично и хватко берутся за воспитание. Давая обратную связь, мать сказала, что существование в образе дикой кошки далось ей нелегко: «Это требовало от меня большой затраты сил. Роль домашней кошки понравилась мне намного больше!» Отец охарактеризовал свою роль как вполне подходящую для него: «Я ведь нахожусь большую часть времени вне дома, и многое просто проходит мимо меня!»

Для того чтобы отец активнее включился в жизнь семьи, мы предложили ему поддерживать и подбадривать мать, помогая ей мобилизовывать в себе необходимую энергию для пребывания в образе дикой кошки. Анна была воодушевлена игрой и непременно хотела, чтобы родители принимали участие и в последующих играх.

Во время игры девочка отчетливо показала, что у нее отсутствуют способность к адаптации и умение согласовывать свои действия с действиями других участников. Налицо была также несовместимость темпераментов членов семьи: ожидания и воспитательные воздействия родителей не соответствовали темпераменту Анны, что приводило к столкновениям и другим негативным последствиям. На этой сессии мать смогла разрешить себе проявить свою «дикую», активную часть, которую прежде (также и во время консультирования с предыдущим психологом) отвергала. Образ дикой кошки был для всех настолько эмоционально убедителен, что мы и дальше могли использовать его в работе.

Матрос предотвращает кораблекрушение

Психодраматическая символическая игра предоставляет терапевтам и другую возможность: терапевт как поддерживающий дубль (двойник) родителей – не вступая в конкуренцию с ними – дает некую «образцовую модель» игрового общения с ребенком, тем самым подстраховывая родителей (прежде всего тех, у кого репертуар эмоциональных проявлений ограничен).

Пример

Мать, одна воспитывающая ребенка, записала на консультацию 11-летнюю дочь Лауру. Женщине был поставлен диагноз рака кожи первой степени, что очень пугало ее. Она упрекала себя и испытывала чувство вины, так как в последние годы из-за кризиса в отношениях с партнером предъявляла к дочери чрезмерные требования и не могла уделять ей достаточно сил и времени.

Лаура была дочерью от ее первого гражданского мужа, с которым она впоследствии разошлась. Пятилетний брат Лауры – сын от второго гражданского брака, который недавно тоже разрушился после сильных конфликтов, тянувшихся несколько лет. Мать слышала от подруги, участвовавшей со своей дочерью в игровой семейной терапии, о хороших результатах такой работы. Поэтому она тоже хотела бы попробовать этот метод.

В играх Лаура всегда разрабатывала одну и ту же тему: как много ответственности и заботы о семье и о матери она брала на себя.

Во время второй сессии девочка хочет быть матросом на корабле, мать должна стать поварихой, маленький брат – попугаем, а я – капитаном корабля. Выйдя в открытое море, корабль попадает в сильный шторм и получает серьезные повреждения: у него рвутся паруса, образуются пробоины в корпусе. Вода проникает внутрь корабля.

Лаура в роли матроса, не разгибая спины, яростно работает, вычерпывая воду из трюма и ремонтируя корабль в тяжелейших условиях. Только благодаря ее действиям нам удается избежать кораблекрушения и верной гибели. Потом девочка выполняет поручение капитана наблюдать за ветром, волнами и рифами и постоянно контролирует состояние корабля и спасательных шлюпок.

Используя технику «отзеркаливания», я в роли капитана восхищался матросом: «Как этот матрос все отлично исполняет! Мы ведь избежали гибели только благодаря его помощи, энергии и прозорливости!»

Я отмечаю, что спасение корабля было моей задачей, а не матроса, и добавляю: «Но я так обессилел от продолжительного шторма! Это плавание потребовало от меня запредельных усилий! Как же я доволен, что на борту есть такой хороший матрос! Он поддерживает женя и никогда не позволит случиться тому, чтобы моя слабость привела к катастрофе. Матрос заслужил высокую награду! Он получит ее, когда мы сойдем на берег. Это самое малое, что я могу ему дать!»

Во время этого поддерживающего дублирования лицо Лауры светится от счастья. Когда корабль вошел в спокойные воды, я прошу повариху растянуть для матроса гамак на палубе и приготовить его самое любимое блюдо, чтобы помочь ему прийти в себя после такого большого напряжения.

Во время поддерживающего дублирования я, будучи капитаном, взял на себя функции матери. Став «матерью», я показал, что мне следует по меньшей мере отдавать должное самоотверженным усилиям матроса, если уж я как капитан не в силах снизить его нагрузку. И мать во время «заключительного круга» сказала, что в игре некоторые аспекты для нее прояснились: «Я в последнее время не могла воспрепятствовать шторму, но я совершенно забыла, что должна хотя бы похвалить Лауру и признать, что дочь мне очень помогала и очень много вынесла на своих плечах».

Во время игры женщина также почувствовала, что может гордиться таким энергичным матросом: «Эту гордость я должна больше показывать Лауре и дома».

Гарри Поттер и любовные чары

Терапевт может выступать в игре и как поддерживающий дубль ребенка, чтобы освободить его от непосильной роли «заместителя партнера», которую навязывает ему один из родителей.

Следующий пример иллюстрирует, как дети, используя символический язык и находясь под защитой роли и символического уровня игры, могут обсуждать щекотливые и трудные темы. Таким образом, игра подводит нас к более глубокому пониманию того, что лежит в основе появления тех или иных симптомов.

Пример

Женщина, одна воспитывающая 11-летнюю дочь Марион, записала девочку на консультацию, потому что та, несмотря на хорошие способности, училась плохо, была беспокойна и непоседлива, часто жаловалась на боли в голове и животе. Марион была дочерью от первого гражданского брака, 6-летняя Лена – от второго, который тоже распался 2 года назад.

Во время третьей сессии Марион решает разыграть историю про Гарри Поттера, чтобы воплотить в ней свой страх за мать. Девочка выбирает себе роль Гарри Поттера, маме дает роль Гермионы, мне достается роль Рона, друга Гарри, а маленькой сестре – роль Джинни, сестры Рона.

Марион предлагает следующий игровой сюжет.

Злой волшебник Волан-де-Морт дает задание своим приспешникам привлечь Гермиону на свою сторону, чтобы с помощью девочки уничтожить Гарри. Благодаря любовным чарам Волан-де-Морта Гермиона все больше попадает под обаяние Зла.

После возведения декораций начинается игра. Гермиона спускается в темный подвал. Гарри будит меня (Рона), так как он опять слышит пугающие звуки. Мы должны тотчас поспешить в подвал и прогнать злых волшебников, которые хотят заколдовать Гермиону. Используя технику «отзеркаливания», я восхищаюсь мужеством Гарри, который не боится темного подвала и готов сражаться с опасными злыми волшебниками. Я восхищаюсь также его симпатией к Гермионе, его готовностью защищать подругу, не щадя своих сил.

Марион дает указания о том, как должна развиваться игра: мать в роли Гермионы должна сначала гневно ругать Гарри, что он опять прогнал хорошего волшебника, а потом совсем перестать с ним разговаривать. Я должен успокаивать Гарри, говоря, что Гермиона не понимает, что он хочет ей помочь.

Эту сцену Марион повторяет несколько раз.

Когда Гарри в очередной раз будит меня ночью, чтобы спуститься со мной в подвал, я удерживаю его. Применяя технику поддерживающего дублирования, я пытаюсь освободить Марион от непосильной для нее заботы о матери и вновь передать матери ответственность за свои действия. Поэтому я в роли Рона говорю Гарри: «Я не могу больше быть свидетелем того, какой огромной опасности ты подвергаешь себя, спасая Гермиону! И все твои труды остаются напрасными! Гермиона же думает только о том, что ты ревнив и не позволяешь ей жить в свое удовольствие. Может, лучше дать ей понять, что она сама должна взять за себя ответственность? В конце концов, ведь она – лучшая ученица школы волшебников, прочитала много колдовских книг, много знает о любовных чарах. Ей также известно о том, как можно проверить, хороший или плохой волшебник рядом с ней, и как можно защититься от злых соблазнов!»

Марион сначала озадачивается, а потом – в роли Гарри – облегченно соглашается. Мы идем к Гермионе и просим ее прочитать в волшебных книгах, каким образом она может узнать, служит ли человек Волан-де-Морту, или же он – добрый волшебник, на которого можно положиться. И еще мы просим Гермиону найти заклинания, которые смогут защитить ее от злых соблазнов.

Мать тотчас понимает изложенное на символическом языке послание и в роли Гермионы обещает выполнить все, о чем ее попросили, чтобы Гарри не подвергся еще большей опасности.

После игры мать попросила об индивидуальной беседе с ней. Во время этой беседы она рассказала, как сильно ее затронула игра. За последний год у нее было несколько связей с мужчинами, и Марион всегда вела себя очень провоцирующе по отношению к партнерам матери. Женщина думала, что девочка ревнует ее, и поэтому часто упрекала дочь, что та своей наглостью разгоняет всех ее мужчин.

Но в игре женщина заметила, сколько заботы и тревоги стояло за провокациями дочери: «Я должна признать правоту Марион: я не хотела ничего понимать и часто вляпывалась в отношения, которые не приносили мне ничего хорошего и от которых потом страдали дети. Если бы я больше обращала внимание на свои чувства, я могла бы лучше защитить себя от отношений, в которых меня просто использовали».

Эти примеры достаточно ярко показывают, при помощи каких сильных образов и историй дети изображают свои проблемы и конфликты и прорабатывают их решения и как терапевты могут проводить свои системные интервенции.