Текст книги "Отходняк после ящика водки"

Короче, «по многочисленным просьбам трудящихся» в Соборном уложении 1649 года устанавливалась наследственная зависимость крестьянина от помещика и его право распоряжаться имуществом своего крестьянина. Помимо этого, для уменьшения вероятности попадания в холопы людей «благородного» звания,[14]14
  Мы помним, что это были вожди восстания.


[Закрыть] долги несостоятельного землевладельца погашались за счет имущества его крестьян. И наконец, последнее – крестьяне лишались права самостоятельно отстаивать свои интересы в суде.

Хозяину дали даже некоего рода право суда над крестьянами и, что самое приятное для него, право исполнения приговора. Для этих целей на барском дворе появляется тюрьма – кандалы и колодки, батоги и кнут, отмериваемые «нещадно», – являются и даже типично московские пытки: подвешивание за связанные назад руки, битье при этом кнутом и поджаривание огнем. Соборное уложение, правда, «приказывает накрепко» господину, «чтобы он не убил, не изувечил и голодом не уморил подвластного ему человека», но и в этих скромных размерах закон ничем не обеспечивает личность крепостного.

Наступивший затем XVIII век был более гуманным, и в его конце дыбу отменили. А уж цивилизованный XIX век и вовсе отменил кнут, заменив его совсем уж «детским» наказанием розгами. Но плеть сохранилась до самого освобождения крестьян, и лишь в 1844 году было запрещено наказывать крестьян «трехмерной плетью». А обычной – пожалуйста! Чтобы понять разницу, можно привести следующую выдержку из одного из регламентов XVIII века: один удар плетью приравнивался 200 ударам розгами.

Сторонники теории об отсутствии рабства в России говорят, что крепостной крестьянин отличался от раба тем, что оставался субъектом налогообложения. Но так это делало его положение еще хуже рабского! Однако и это сомнительное преимущество было фактически отнято у него. Указанным выше Соборным уложением дворян обязали осуществлять полицейский надзор за крестьянами, собирать с них и вносить в казну подати, отвечать за выполнение ими государственных повинностей. Таким образом, частные землевладельцы стали полицейско-фискальной агентурой казны и из ее конкурента превратились в мытаря.

Построение здания российского рабства было завершено. Русские крестьяне стали полными холопами. Поздравим друг друга, господа: в середине XVII века большинство населения огромной страны на востоке Европы стало (не было, а стало!) рабами. Это беспрецедентно! Не негры, завезенные из Африки для работы на плантациях, а свои собственные соотечественники, люди той же веры и языка, вместе, плечом к плечу веками создававшие это государство, стали рабами, рабочим скотом. То есть настолько отверженными париями, что через столетие их хозяева из брезгливости, чувствуя себя людьми совершенно другой породы, начали переходить на французский.

ЗАМЕТКА 7

В российской исторической науке огромное внимание уделяется различиям между вотчинным и поместным землевладениями, между государственными крестьянами, то есть сидящими на земле, принадлежащей непосредственно царю, и остальными. Много выделяется тонкостей в особом положении монастырских крестьян. Я пытался разобраться во всех этих хитросплетениях. И вот что я вам скажу: ерунда все это! С интересующей нас точки зрения, то есть в технологии порабощения крестьян, практически нет никаких различий.

Также много внимания уделяется фискальной теории возникновения крепостного рабства. Мол, не только помещики, вотчинники и монастыри в рамках простого гражданского оборота постепенно загрузили крестьянина невозвратным долгом, но была еще и целенаправленная государственная политика закрепления крестьянина на земле, с тем чтобы он не убежал, а исправно платил подати в казну.

Мне кажется это сомнительным. Еще раз напомню, что многие столетия эффективность сельского хозяйства была настольно низкой, что крестьянин почти не производил прибавочного продукта. Деревня веками жила впроголодь, и с этой драной овцы нельзя было взять и клока шерсти. Заперев крестьянина в Нечерноземье, вынужденно отдав неподатному казачеству самые плодородные земли (не буди лихо, пока оно тихо), казна обрекла себя на поиск иных источников доходов. Значение крестьянской подати, так называмого тягла, было минимальным. Именно поэтому все «нововведения» 1649 года были сделаны по дворянским челобитным, а не по собственной инициативе государства.

Однако в начале XVIII века ситуация меняется. Петр I проводит реформу армии и начинает рекрутский набор. До Петра I вся русская армия была наемная и состояла из «служилых людей по отечеству»: бояр, детей боярских и дворян, которым платили за службу землей, – и «служилых людей по прибору»: стрельцов, которым платили деньгами. Однако Петру этого показалось мало. Не имея денег сформировать большую наемную армию, он решил создать так называемую регулярную армию, то есть армию, в которой служат бесплатно, силком. Ну, в общем, то, что сейчас стыдливо называется «священным долгом».

Начался набор рекрутов – то есть простых крестьянских и посадских парней забривали в солдаты на 25 лет. Фактически – навсегда. Редко какой инвалид возвращался обратно. Большинство – нет. Кто погибал в бою, кто от ран. Некоторые – на великих стройках сумасшедшего прожектера, а кто и от болезней, старости, несчастного случая, по пьянке… А ведь зачастую дома их ждали жены-солдатки с детьми, от которых их оторвали царские офицеры и которых солдатики не видели целую вечность… Отчий дом, простой крестьянский труд, милые, родные сердцу люди…

Но нет! За Русь, за царя, за веру православную… Эх, орлы! Чудо-богатыри! И по Альпам, по Дунаю… Аустерлицы там разные… Какого черта их туда понесло?

Я хочу, чтобы было понятно это тектоническое изменение взаимоотношений между податным населением и государством. До этого момента государство говорило примерно следующее: я вас охраняю, а вы за это платите мне налоги. И в этом была своя логика. Да, дворяне налогов не платили, но зато всякий раз должны были идти воевать. Налогоплательщик же, будь то посадский или крестьянин, налоги платил и спал спокойно. Война, не война – его это не касалось. Это не его ума дело.[15]15
  Нет, конечно, иногда народ собирался в ополчение. Но так ведь это по собственному почину и добровольно. А тут – из-под палки и как обязанность.


[Закрыть] Если этот царь войну проиграет, значит, какой-то другой – выиграет. Ну так и будем подать новому царю платить. Нам-то какая разница? Все они одинаковы, все они одним миром мазаны, и ничего хорошего от этих царей не дождешься.

Теперь государство говорило иначе. Оно говорило, что налоги платить – это хорошо, а вот еще и в армию нужно отдавать своих сыновей. Народ воспринял это очень плохо. Ну то есть совсем не воспринял. Опять начались бунты. Нужно было что-то придумать. В прежней терминологии такой фортель со стороны государства описать было невозможно. Действительно, если мы платим налоги, да еще и бесплатно служим в армии, то куда, спрашивается, идут эти налоги и зачем тогда все эти бояре с дворянами, зачем их одарили землей и нами, раз они не справляются с военными задачами государства?

Тогда появилась фантастическая конструкция, которая до сих пор вызывает у меня изумление своим бесстыдством. В народе начали будить гражданские чувства. Как будто это были не бессловесные рабы, которых можно было пытать, продавать, насиловать, а свободные и равноправные граждане, мечтающие жизнь отдать за любимую отчизну, за ее славу и величие. Именно тогда народу начали подсовывать подмену и слово «Родина» объявили синонимом слова «государство».

Непатриотичный народ не понял этого призыва. Ежегодный рекрутский набор превратился в нескончаемую душераздирающую трагедию. Новобранцы бежали, их ловили, царских офицеров убивали… Короче, кошмар. Государство стало кровно заинтересованным в том, чтобы крестьяне были «крепко прикреплены» к земле и к ее владельцу, не бегали туда-сюда и вообще – сидели смирно. Иначе невозможно было сформировать армию.

Наконец-то интересы государства и землевладельцев совпали полностью, и государственный аппарат всей своей мощью навалился на работу по окончательному порабощению крестьянина. Вся система полицейского сыска, армия, фискальные органы, жандармерия и прокуратура стали работать на одну задачу – поиск беглых крестьян, возврат их на прежнее место, а наиболее упорных (чтобы народ не баламутили) – на каторгу, в Сибирь, в острог.

Реформатор, полководец, инженер, работник-плотник… Типа, великий государственный деятель, первый европеец на троне…

А народ решил, что Петр I – Антихрист. И никогда не переставал думать иначе. Вот и рассудите, кто прав.

И наконец, финиш: если при Петре I дворяне обязаны были служить пожизненно, то потом эти требования стали мягче. Первое облегчение было сделано Анной Иоанновной, установившей, что дворяне должны служить от 20– до 45-летнего возраста, после чего могли оставлять службу; одному дворянину из каждого семейства дозволялось вовсе не являться на службу, а заниматься хозяйством в имении. Петр III 18 февраля 1762 года освободил дворян от обязательной службы.[16]16
  Через 99 лет, день в день, император Александр II подписал Манифест об освобождении крестьян.


[Закрыть] Екатерина II подтвердила это право «Жалованной грамотой дворянству» 1785 года.

Ура! Теперь дворяне могли не служить – ни в армии, ни по статской линии. Мол, служба – дело добровольное. А налогов по-прежнему не платите. И земли, что вашим предкам государь дал за службу и для кормления, можете себе оставить. Вот так!

Ну что, господа патриоты, вы по-прежнему настаиваете, что здание российской государственности было построено на прочном фундаменте? Что все это безобразие могло продолжаться бесконечно долго?

ЗАМЕТКА 8

Нельзя сказать, что какие-то разновидности крепостной зависимости не существовали в других странах Европы.[17]17
  Важно сказать, что зависимость крестьян от феодала в разных странах была разной силы. Где-то крестьяне были посвободнее, где-то их права были ущемлены сильнее. Но нигде, даже в самые тяжелые времена темного Средневековья, положение крестьян не совпадало с рабским настолько, насколько это было в России вплоть до 1861 года.


[Закрыть] В одних странах эта зависимость существовала с самого начала Средних веков (Англия, Франция), в других появилась, так же как и в России, гораздо позже, в XVI–XVII веках (северо-восточная Германия, Дания, восточные области Австрии). И лишь в Швеции и Норвегии никогда не было никаких следов крепостной зависимости. В этих странах крестьяне всегда были свободны и их права (прежде всего – право перехода) никак не ограничивались.

Исчезает крепостная зависимость также в разных странах по-разному. В Англии она исчезает в связи с обезземеливанием крестьян. Просто по мере развития ткацкой промышленности в Англии возникает большая потребность в шерсти – с одной стороны, и в рабочих руках в промышленности – с другой. Для овцеводства нужно много земли и мало рабочих рук. Вот лендлорды и вытолкали крестьян в города, на ткацкие фабрики, а землю отдали в аренду под пастбища. Фабрикантам же нужны были свободные рабочие, а не чьи-то рабы. Не ровен час, случится с работником что-нибудь – отвечай за него потом перед его хозяином. А со свободными хорошо: задавило его на работе, так и черт с ним – он свободен, никто за него не спросит.

Во Франции освобождение крестьян началось еще при Людовике VII в XIII веке, который на смертном одре освободил своих рабов в Орлеане. После этого стало хорошим тоном перед смертью освобождать лично зависимых слуг и крестьян. Так, в 1298 году последовало освобождение несвободных людей в Лангедоке, в 1315–1318 годах были освобождены все крестьяне королевских доменов – правда, за уплату определенной суммы.

Так этот процесс проистекал из года в год, из столетия в столетие. Параллельно происходил процесс закредитовывания крестьян, опять появлялись несвободные крестьяне, и так это варево варилось вплоть до Великой Французской революции. Своим декретом Конвент от 17 июля 1793 года отменил без вознаграждения все феодальные права и предписал сожжение всех долговых обязательств.

Наполеон продолжил это дело в масштабах всей Европы. Везде, где ступала его армия, все феодальные прибамбасы отменялись полностью, раз и навсегда. В Италии, в Германии, в Польше. Аристократы его ненавидели, простые крестьяне и горожане встречали овацией. Поляки и итальянцы его просто обожествляли.

И вот представьте себе этого пресыщенного победами корсиканца перед походом в Россию. Что, по его мнению, было главной угрозой? Конечно же, война на коммуникациях. Россия – большая страна. От снабжения его армии не только продовольствием, но и боеприпасами и обмундированием существенным образом зависит успех похода. А русской армии он не боялся. В конце концов, он уже встречался с ней в Европе и всякий раз брал верх.

Что же случилось на самом деле? Главную битву у русской армии он выиграл при Бородине, и она отступила. Москву взял. Но коммуникаций не защитил и войну проиграл. Добрый русский народ в отличие от других овацией его не встретил, а развернул у него в тылу партизанскую войну, что фактически обрекло Наполеона на поражение. А ведь он шел в Россию в том числе и для того, чтобы дать русским крестьянам свободу. Как это он сделал везде, где был. Раз и навсегда и без всякого выкупа. С сожжением долговых книг. Русским мужикам это особенно должно было понравиться. Запустить «красного петуха» они любили…

Вольно или невольно, но русский крестьянин еще на пятьдесят лет обрек себя на рабство. Собственными руками. Помните по учебнику истории – «кавалерствующая дама» Василиса Кожина и еще какие-то герои в армяках, но с крестами на груди. Это в галерее героев 1812 года в Зимнем дворце.

Кстати, умные пруссаки, после освобождения от Наполеона, крепостное право не восстановили, а вот австрияки, как держава-победительница, его не тронули и отменили даже на год позже, чем русские, в 1862 году. Так до конца и были они самыми отсталыми странами Европы – Россия да Австро-Венгрия.

Победа – опасная вещь. Она служит победителю плохую службу. Через сто лет русский мужик одержит еще одну победу – в Гражданской войне. Результатом этой победы будет колхозное рабство и в конечном итоге полное уничтожение русского крестьянства.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Фактически с середины XVI века до середины XX века длилось рабство в России. Оно началось с закабаления крестьян и установления ограничительных правил перехода, а закончилось хрущевской выдачей колхозникам паспортов. 400 лет с перерывом в 68 лет. Как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой. Глоток свободы начался с великой реформы 1861 года, а закончился «головокружением от успехов» 1929–1930 годов. Ну так еще крестьяне платили выкупные платежи вплоть до начала XX века. Значит, всего – тридцать лет. Негусто. Выросло лишь одно поколение свободных землепашцев. Но и его хватило, чтобы размазать всех этих бывших «хозяев жизни» в лепешку. Вместе с казаками.

Правда, новые хозяева оказались посноровистее. Пригнали латышей с китайцами, наняли царских офицеров да унтеров ими командовать и опять надели ярмо на шею крестьянину. Только теперь они решили уничтожить мужика полностью.

Оставшихся казаков отправили на Соловки. Дворян – кого убили, а кого вытолкали взашей, за границу. Разночинцев там, профессоров разных – кого расстреляли, а кого в шарашки отправили, бомбу делать. Крестьян же, которые не хотели горбатиться «за палочки», погнали на великие стройки коммунизма, в лагеря, в ссылку. А тех, кто согласился, прикрепили к колхозу, отобрали все добро, и семь дней в неделю – барщина. Такого даже при помещиках не было. Уже и жениться нужно было разрешение председателя, если невеста или жених из другого колхоза. А уехать на заработки – даже думать не моги. Поймают – и в лагерь. На двадцать пять лет.

Слава Богу, последний заход в рабство был недолго, тридцать лет. Но народу побили больше, чем за предыдущие триста…

Теперь давайте прикинем. За 400 лет сменилось примерно 12 поколений. Сформировался национальный характер. Какой уж есть. Привычки, рефлексы. То, что теперь называется модным словом «ментальность». Большинство населения нашей страны – это потомки тех самых крепостных крестьян. Это очевидно. Ну посудите сами. Они и так были большинством нации, а тут еще большевики остальных приморили. И аристократию, и разночинцев, и казаков. Кто остался? Крепостные рабы, вернее – их потомки. Как говорится, рабочий класс и колхозное крестьянство.

И вот представьте себе, как формировался этот характер. Невыносимо огромные пространства, утыканные тут и там маленькими селами по 100–200 душ. Ни дорог, ни городов. Только деревни с черными, покосившимися пятистенками. Еще лес, речка, пашня, церковь, погост. Вдалеке, на пригорке – барская усадьба. Тоже ничего хорошего. Просто большая изба.

Весна – лето – осень – зима. Весна – лето – осень – зима. От весны до осени вкалываешь день и ночь. Все отбирают подчистую помещик да царь. А зимой сидишь на печке и воешь с голоду. И так из года в год, из года в год. Появится иногда царский посланец, забреет часть молодых парней в рекруты, и все, сгинули ребята, как и не бывало.

Связи между деревнями почти нет. Ходить друг к другу в гости далеко, а верхом – коня жалко. Иногда барин к соседу съездит, так что он расскажет? Не нашего, мол, ума дело… Краем уха слыхали, что где-то война. Турка бьем или шведа? Черт его разберет.

Поборы, поборы, поборы…

Ничего не происходит. Изо дня в день. Из года в год. Из столетия в столетие. Полная и окончательная беспросветность. Как цемент. Ничего не может измениться. Никогда. Все. Буквально все против тебя. И помещик, и государство. Ничего хорошего от них не жди. Работать надо плохо. Спустя рукава. Все равно – отберут. Всегда надо врать. Всегда. Без исключения. На всякий случай – всегда врать. Прятать. То же самое – все прятать. Эх!

Где-то там, но не в нашем районе, идут какие-то балы… Кто-то кого-то убил на дуэли… Какой-то чудак написал великую книгу… Войны опять же… Это далеко, далеко… едва слышен крик наших рекрутов. Но – не разобрать. Кто? Кого? Говорят, убили? Когда? Батюшки! А про моего не слышал? Не слышал… Эх…

Все эти Полтавы и Измаилы, Сенатская площадь и журнал «Современник», Петербург и муки Раскольникова – это все не про нас. Где-то отдельно жили 200–300 тысяч других людей. Это их жизнь, их история, их Россия. А десятки миллионов жили другой жизнью.

Если мы хотим понять наш народ, то чтение школьного учебника по истории не дает ровно ничего. Это учебник по истории Российского[18]18
  Именно так и назвал Карамзин первую (и, пожалуй, лучшую) книгу по российской истории – «История государства Российского».


[Закрыть] государства и его недальновидной, склочной «элиты». Эта история ничего нам про нас не объясняет. А история русского народа еще не написана. И если мы хотим понять, кто мы, откуда и как мы такие появились, то ее нужно написать. Обязательно.

Быть может, наконец, эта книга объяснит, почему русские люди не верят своему государству. Почему оно всегда воспринимается как враг. Быть может, потому, что русский человек никогда от государства ничего хорошего не видел? Может, после написания такой книги наши государственные мужи перестанут трещать про державу и укрепление государственности?

Может быть, они, глядя на искалеченный строительством великой державы народ, скажут, перефразируя Кеннеди: «Не спрашивай, что ты сделал для государства, а спроси, что государство сделало для тебя».

А.К.

Часть 2

ДВОЙНАЯ ОХОТА. АКУЛА

«…А акула-каракула левым глазом подмигнула…» С детства знакомые строчки… С того самого детства и осталось у нас представление об акуле как о самом могучем и опасном морском хищнике.

И пусть потом выяснится, что это не так. Что, например, касатка, или, как ее называют на американский манер – whale-killer (кит-убийца), намного сильнее и умнее, а значит – опаснее. Что из всего многообразия видов акул на человека нападают не более 10 процентов. Все это так.

Но все же когда встречаешься с акулой, а тем более с большой акулой, то все эти резоны куда-то улетучиваются и остается только то детское оцепенение, страх и восхищение совершенством ее конструкции. «Идеальное орудие для убийства» – эта акулья характеристика стала уже расхожим штампом. Но стоит взглянуть на нее, как начинаешь понимать, что такое настоящий дизайн, дизайн от Бога – элегантность как выражение функциональности.

Впервые я ловил акулу в Сан-Диего. Это такой пенсионерский город на юге Калифорнии, почти на границе с Мексикой. Живет, живет себе американец, откладывает на пенсию, копит деньги, выплачивает кредиты за дом, машину, обучение детей, мебель и так далее. А потом, к старости, рассчитавшись со всеми долгами, продает все разом и покупает маленький домик на берегу моря, в Сан-Диего. И после круглый год греет свои косточки под жарким солнцем Золотого штата. В России такое количество пожилых людей можно встретить разве что в доме престарелых.

Развлечения стариков мало чем отличаются от детских. Поэтому, идя навстречу пожеланиям трудящихся (а точнее, бездельников-пенсионеров), построили в Сан-Диего парк из гигантских аквариумов и бассейнов, который называется «Ocean world». Там есть все, что можно увидеть в океане, – коралловые рифы с любыми видами рыб самых экзотических цветов и форм, дрессированные дельфины и касатки, тюлени, котики и так далее. Ну и, конечно, акулы. Аквариум с акулами снабжен не только стеклянными стенками, но под его дном проложен подземный переход с прозрачным потолком, так чтобы желающие могли увидеть акул снизу. Брюхо у акул белое и кажется мягким, а изо рта (это не видно ни сверху, ни сбоку) торчат во все стороны плоские треугольные зубы, похожие на зубцы большой двуручной пилы.

Насмотревшись таким макаром на акул, я спросил своего приятеля, с которым мы вместе приехали любоваться красотами Южной Калифорнии: «А не взять ли нам в аренду катер и не попробовать ли поймать этих вот акул в этом самом Тихом океане, на берегу которого мы сейчас с тобой стоим?» Сильно сомневаясь в успехе нашей затеи, мы тем не менее двинулись в сторону небольшого порта, или, как его здесь называют, marina (марина).

В порту нам объяснили, что крупных акул вблизи берега нет, а мелкие иногда попадаются. Но только ловить их нет никакого смысла, поскольку как трофей они неинтересны, а есть их, конечно, можно, только мясо у них невкусное – сухое и жесткое. Тем не менее, раз уж идея поймать акулу на спиннинг уже овладела нашими умами, мы спросили, что же понимается под словосочетанием «мелкая акула». Нам ответили, что это акула от метра до полутора. Решение было принято сразу: для того чтобы поставить галочку в графе «акула», этого размера достаточно, а рассказы про ее невкусность не имели значения. Изменив свое расписание, на следующее утро мы уже отплывали от берега.

С точки зрения ловли на спиннинг небольшая полутораметровая акула ничем не отличается от других хищных рыб ее размера – барракуды, блюфиш и прочее. Да даже и от нашей пресноводной щуки, если она большая. Такая же мощная поклевка, борьба до конца и прочее. Хотя вру, тунец, наверное, посильнее будет. Но конечно, если снасть подобрана правильно, то против человека акулке не выдержать – все-таки куда ей, с ее пятнадцатью килограммами, против моих девяноста.

Таким образом, первая моя ловля акулы была достаточно бледным мероприятием, которое я осуществлял для проформы, только лишь для пополнения коллекции рыбацких трофеев. Никаких особых впечатлений эта рыбалка не оставила, хотя была довольно милым и приятным экспромтом.

КОММЕНТАРИЙ. КАК ПРИГОТОВИТЬ И С ЧЕМ ЕСТЬ АКУЛУ

Для приготовления добычи мы попросили хозяина катера отрезать лучшие филейные части от пойманной нами рыбины (1 м 20 см). Резонно рассудив, что если уж мясо ее, как говорят, слишком сухое, то последнее дело жарить его на гриле, поскольку оно станет еще суше. Вместо этого мы купили в ближайшем супермаркете сковородку, специй, соли, бальзамического уксуса и оливкового масла.

Здесь нужно объяснить, что в США, в их местных городских парках культуры и отдыха, которые, как правило, располагаются вдоль берега какого-либо водоема (в данном случае это был Тихий океан, а вот в Чикаго, например, это озеро Мичиган), на лужайках стоят вкопанные в землю мангалы-грили для всех желающих и деревянные столы с лавками. Поэтому поехать «на шашлыки» в понимании американцев означает заскочить в супермаркет, накупить мяса (можно и уже замаринованного), всяких приправ, древесного угля и отправиться в городской парк.

Формально спиртное в таких публичных местах пить нельзя. Но если бутылка завернута в пакет и не видно этикетки, то пей – хоть упейся, потому что у полицейского, который следит за соблюдением этого закона, нет права на обыск, а попытка заглянуть в пакет – это обыск. Таким образом, берешь бутылку водки, ставишь ее в бумажный пакет – и пей на здоровье: спросят, скажешь – минералка, и дело с концом; вино – сок, коньяк – кока-кола и так далее. Это если по стаканам разливаешь, а если из горла, то и вообще не о чем разговаривать. Поэтому американцы любят пить из горлышка – меньше вопросов.

Под акулу было решено взять белого калифорнийского рислинга из Напа-Вали. Приобретены были пластиковые стаканчики, такие же вилки и ножи, бумажные тарелки, салфетки. Вымочив примерно полчаса стейки из акульего мяса в уксусе, посолив и добавив специй, мы бросили их на заранее поставленную на решетку сковородку, в раскаленное растительное масло. Буквально пять минут – и на тарелках появились первые куски жареной акулятины.

С винцом и зеленью, да с белым майонезом, она оказалась совсем даже ничего. В советские времена нас кормили настолько гадкой рыбой типа хека, что уже и акулятина показалась нам съедобной. Сразу в голове появилась одна из любимейших наших мыслей о большей российской приспособленности к различным лишениям и испытаниям. В частности, к пытке несъедобной пищей. Почему-то этим принято гордиться. Типа: вот мы говно можем кушать, а вам, разнеженным англосаксам и галлам, слабо! Безусловно, говноедение – это одна из основных наших доблестей. Короче. В ресторане я бы акулу не заказал. Невкусно. Съедобно, но не более того. Хотя, например, в китайской кухне суп из акульих плавников я очень даже уважаю. Но то китайцы. Они по части говноедения ушли еще дальше нас…

Потом были встречи с акулой у берегов Новой Англии. Есть такой остров недалеко от Бостона – Нантакет. Там мы ловили небольших блюфиш и камбалу. Как говорят, «на жареху». Иногда попадались и акулки. Небольшие, сантиметров по восемьдесят. Мы их выбрасывали обратно в океан: сравнения с жареной камбалой акула явно не выдерживает.

Потом были еще встречи. Я постепенно начинал привыкать к мысли, что вот вроде все говорят: «Ах, акула! Ох, круто!» – а я могу сказать только, что ловил я ее, ел я ее и никаких впечатлений не получил ни от одного, ни от другого. Однако оказалось, что все было впереди…

Как-то на весенние каникулы я поехал с дочкой в давно обещанную ей поездку в Южную Африку. Традиционный набор африканских прелестей включал в себя водопад Виктория на реке Замбези (на границе между Замбией и Зимбабве), Крюгер-парк в ЮАР со всем классическим набором жителей саванны (слоны, бегемоты, носороги, жирафы, все виды антилоп, львы, леопарды, гиены, гепарды и пр.), мыс Доброй Надежды, Кейптаун, Иоганнесбург… Странные страны. Такие далекие и одновременно такие похожие на Россию… Но об этом в другой раз.

В наш маршрут также была включена встреча с большими белыми акулами. В соответствии с программой все должно было выглядеть так: мы приезжаем в небольшую прибрежную деревушку в двух часах езды от Кейптауна, садимся в традиционный рыбацкий катер и отправляемся в океан. Там, километрах в десяти от берега, мы должны, надев гидрокостюмы и акваланги, сесть в специальную клетку, которую опустят в воду и начнут разбрасывать вокруг нее куски рыбы. Появляющихся белых акул (обещаны экземпляры длиной три – шесть метров) мы фотографируем – и все, конец аттракциона.

Как это часто бывает, действительность внесла некоторые коррективы и оказалась не такой благостной. Когда нам показали катер, в котором мы должны будем плыть в океан, то мы насторожились – он был не более шести-семи метров длиной. Выходить на нем в океан было само по себе довольно адреналинистым мероприятием – ведь волны в океане гораздо выше его. Клетка, которая была взгромождена на катер и привязана веревками к его корме, имела форму бочки высотой два с половиной и диаметром примерно полтора метра. Она была сварена из проволоки толщиной не более пяти миллиметров, с ячейками сантиметров по двадцать. Кроме этого, посередине клетки имелось отверстие по всей ее окружности, куда свободно просовывалась голова, и нижняя часть бочки соединялась с верхней только в четырех местах.

Нашими провожатыми в этом путешествии оказались два здоровенных бура, которые мило болтали друг с другом на африкаансе, отдаленно напоминающем немецкий, а к нам обращались по-английски только для коротких инструкций и четких директив. Так, наверное, в незапамятные времена африканеры разговаривали с рабами-неграми. Бесстрастно, коротко, ясно. Подлежащее, сказуемое, точка. Нужно сделать так-то и так-то. Если ты этого не сделаешь, акула тебя съест. Вопросы есть? Вопросов нет. Им заплатили деньги. Они должны отвезти нас к акулам и вернуть обратно.

Со мной были две девочки: дочка двенадцати и племянница семнадцати лет. Наших двух молодых ражих хлопцев совершенно не интересовало, что они могут напугать детей своими угрозами, да и у меня очко не железное. Они делали свою работу: везли людей на встречу с большими белыми акулами. Деньги уплачены. Бояться поздно. Мол, если испугались, то давайте вернемся. Нам же лучше. Денег мы вам все равно не вернем.

Дальше начался инструктаж, который тоже не добавил оптимизма. Значит, так: во-первых, акулы пугаются пузырьков, которые вырываются изо рта, если использовать акваланг. Поэтому вы, конечно, можете быть в акваланге, но имейте в виду, что тогда вероятность того, что акула подплывет близко, не очень высока. Вода мутная, акула будет метрах в десяти, не ближе. Так что скорее всего вы под водой ничего не увидите. Поэтому рекомендуем вам лезть в клетку без акваланга. Видите, мы прикрепили к клетке поплавки? Ну так вот: она не утонет. Мы ее привяжем к катеру, она будет плавать на поверхности, а вы будете сидеть в ней, и когда подплывет акула – нырнете, ее увидите и сфотографируете. Понятно? Понятно-то понятно. Но есть некоторые тонкости…

Если клетка вся погружена под воду хотя бы на метр, то ее не качает и в ней можно спокойно сидеть. Если же она плавает на поверхности, то тебя бросает из стороны в сторону, причем довольно сильно, клетка наклоняется, а так как она ничем не закрыта сверху (нужно же выныривать и набирать в грудь воздуха), то в наклонном положении в нее очень даже легко может запрыгнуть акула.

Интересно, что когда тебя в клетке бросает из стороны в сторону, то ни в коем случае нельзя хвататься руками за ее прутья, потому что акула их кусает, пытаясь добраться до тебя. Поэтому внутри клетки предусмотрены специальные ручки и подставки для ног. Только ими и можно пользоваться. Не должно быть никаких сомнений: хищник прекрасно тебя видит и чувствует, и при малейшей возможности будет атаковать. Акулы очень примитивные рыбы. Им, например, незнакомо чувство сытости или опасности. Она видит пищу и бросается не раздумывая.