Текст книги "Я тебя рисую"

7. Цвет переписанных историй

Макс куда-то уезжает. Я вижу это стоя на балконе. Он уже вынес свою дорожную сумку на улицу и теперь ждет, пока отец спустится вниз и откроет машину. Я грустно улыбаюсь, понимая, что совсем скоро и я опять покину родной дом. Через каких-то три недели я сяду в самолет, который унесет меня в столицу всех туманов и от этой мысли кусочек моего сердца откалывается, оставляя едва заметный шрам. Так происходит каждый раз, когда ты понимаешь, что покидаешь любимых людей. К концу нашей жизни на сердце вырастает целая сеточка из этих шрамов, напоминающих дороги, по которым мы уходили от наших близких. В моем случае этот рисунок будет напоминать карту Европы.

Макс наконец-то начинает ощущать мой взгляд на своей спине и поднимает свою голову в поисках раздражителя. Увидев меня он улыбается и я машу ему без слов. Настоящая дружба состоит в том, что никуда она не девается. Мы не общались больше трех лет и вот он Макс, стоит и улыбается мне, как будто ничего и не было. Я захожу на минутку домой и возвращаюсь с листом бумаги и карандашом. Рисую Макса, точнее его шарж, добрый, без намека на злобную карикатуру. Закончив, складываю лист самолетиком и отправляю вниз. К моему смущению в этот момент во двор выходит папа Макса и мой самолетик попадает прямиком в его начинающуюся лысину. Мой приятель начинает ржать, а я краснею.

Под возмущенное бурчание соседа я скрываюсь в спасительной тишине квартиры, а Макс подбирает мое чудо бумажной авиации. Звук мотора и постепенно удаляющихся колес сигнализирует о том, что на какое-то время моя честь восстановлена и я иду делать зарисовку этой неловкой ситуации. У стены уже несколько лет пылится моя самая неудачная картина, на которой изображен наш двор и я решаю дать ей второй шанс.

Свежая краска резонирует со старой и изображение становится слегка аляпистым и небрежным, но зато отлично передает мое настроение. Смеющийся мальчик возле чемодана, машина и слегка согнувшая фигура взрослого мужчины, в голову которого врезается бумажный самолетик. С балкона на третьем этаже девочка запускает еще один самолетик. Иногда для того, чтобы получить хорошую картину нужен не сюжет, а всего лишь небольшая толика хорошего настроения. Я фотографирую то, что получилось и выкладываю часть изображения на своей странице. Через некоторое время Макс оставляет комментарий со смеющимися смайликами и репостит фотографию к себе.

Пока я убираюсь дома и готовлю ужин, моя работа собирает все больше лайков и комментариев. 21 век – он такой, настоящее признание мы получаем именно в Интернете. Энди Уорхол мог бы и не стать культовой личностью, если бы ему пришлось современничать с поколением талантливых фотографов, выкладывающих свои работы в сети. Ван Гог потерял бы второе ухо, а Шекспиру пришлось бы побороться за свои авторские права. Возможно, единственный, кто смог бы сохранить свой статус в современных реалиях – это Да Винчи с его невероятными идеями, опередившими все и всех. Всем остальным творцам пришлось бы вступить в неравным бой с технологиями, позволяющими начинающим дарованиям делиться своим талантом идя по более короткому пути, нежели их предшественники. Обратная же сторона медали в том, что дав всем равные шансы стать увиденным или услышанным, интернет тем самым поднял шлюз, через который проходят не только настоящие шедевры, но и прочий шлак. Отделить зерна от плевел становится зачастую невозможно – для кого-то и чистый белый лист будет произведением искусства, стоящим несколько миллионов долларов.

Но основная функция интернета заключается не в выставлении напоказ современного творчества. Она – в соединении тех, кто находится на расстоянии друг от друга. Учась во Франции, я всегда была на связи со своей семьей, сейчас я делюсь своими работами с бывшими однокурсниками. Возможно, они мне льстят, но их комментарии исключительно положительные. Они все помнят, как выглядела эта картина изначально и ее печальную судьбу. Сегодня они довольно искренне поздравляют меня с тем, что я могу изменить готовую работу, а значит я готова меняться сама. Неожиданность – комментарий от Алексиса…

Я даже не знала, что у него есть страница в социальных сетях. Мне никогда не приходило в голову попытаться связаться с ним через интернет. Хотя, в этом нет ничего странного или удивительного. Сегодня даже у домашних животных бывают собственные профайлы. Алексис пишет, что у меня изменился характер исполнения, став более резким и желает увидеть хотя бы одну картину на черных досках. Его слова взрезают мою грудную клетку и сердце начинает биться так, что каждый удар причиняет ощутимую боль. Последние полгода выдались очень и очень тяжелыми, физически и эмоционально, но сейчас Алексис просто меня добивает. Глупо было думать, что я могу так быстро оправиться после первой безответной влюбленности.

Я не готова к Алексису. Пока не готова. Пишу дежурное «спасибо» и перехожу на его страницу. Там нет ничего, кроме одной фотографии профайла и списка друзей, которых я не знаю. Нет фоток со свадьбы, нет статуса «женат» на ком-нибудь. Я не могу даже оценить девушку, косвенно причастную к моей единственной слезе из-за парня. В друзьях очень много девушек, но ни одна не носит фамилию Алексиса – Пайе. Видимо, он хочет понадежнее спрятать свою любимую от любопытных глаз вроде моих.

На душе как-то очень тоскливо. Я никогда не испытывала подобных ощущений, как будто мое горло становится серым и пыльным и мне нечем дышать. Я смотрю на краски, но мне не хочется рисовать. Мою тоску прерывает звук выкипающего из кастрюли лукового супа. Со всех ног мчусь на кухню и успеваю спасти сегодняшний ужин в самый последний момент, однако несколько суповых ручейков успевают попасть на плиту. Почему вне посуды луковый суп выглядит до ужаса неаппетитно, несмотря на свой божественный аромат. Вот прям даже прикасаться не хочется, но мне все-таки нужно пройти через это не самое приятное испытание. Высунув от напряжения кончик языка я приступаю к уборке. Со стороны это выглядит настолько смешно, что едва закончив с делом я хватаюсь за карандаш и бумагу. Рисую медвежонка в фартуке, который держится за голову. На плите разливается суп, а крышка от кастрюли катится по полу, покрытому полосатым ковриком. Завершает сюжет проводной телефон со свисающей трубкой. Не «Джоконда», но симпатично.

Подняв самой себе настроение возвращаюсь к компьютеру и моя улыбка сползает, становясь какой-то кособокой, левый глаз дергается как будто я получила удар током. У меня два запроса дружбы – от Алексиса и Яна.

8. Черное? Нет, красное!

Все книги и фильмы о любви сходятся в ключевом моменте – не может у девушки быть лишь один возлюбленный. Как только девушка понимает, что встретила того самого, тут же появляется еще один, если не больше, в которого она тоже влюблена. Чуть больше чем можно, чуть можно чем нужно. И так она бедная страдает от невозможности единственно правильного выбора. У меня, конечно же, все не подходит под описание классического любовного треугольника. На то пошло, эта ситуация вообще не любовная. Просто есть два парня, которые мне нравятся в различной степени, но не испытывающие ко мне никакой симпатии. Дважды безответная, лох в квадрате. Для меня вопрос заключается лишь в том, кого из двоих выбрать объектом своего страдания, потому что приличная девушка не имеет права страдать одновременно из-за нескольких парней. Это не то, что бы неправильно, это – аморально и отвратительно. Так вести себя нельзя, по крайней мере в 16 лет.

Все это лихорадочно проносится в моей голове, пока рука удерживает курсор над виртуальной кнопкой «добавить в друзья». Двоих сразу выбрать нельзя, нужно определиться. Иначе мое бедное сердце измучается, разбиваясь на две неравные половинки. Можно, конечно, и смалодушничать. Добавить и Алексиса, и Яна, а потом ждать, кто же из них решит, что вот она я – та самая, кого он ждал всю свою жизнь. На весах сейчас не только моя добродетель, но и реальный шанс стать счастливой. Как в казино. В прошлом году нас возили на экскурсию в Монако и вечером мы умудрились пройти в игровой зал. Мы не играли (да у нас и денег не было), просто шатались внутри, посмеиваясь над вычурным убранством помещений. Однако одна игра все же привлекла мое внимание. Рулетка. 36 красных и черных цифр, 0 – ни красный, ни черный. Многие так и играют, делая ставку не на номер, а на выпадающий цвет. Все легко и просто – либо красный, либо черный. Можно поставить и на оба цвета сразу, но всегда может выпасть зеро и тогда прощай денежки. Так и в жизни, делая ставку на два варианта одновременно понимаешь, что удваиваешь не только шанс на выигрыш, но и на проигрыш.

Думать можно хоть целую вечность, но выбрать я должна прямо сейчас и ничто не поможет мне лучше ставки на красное/черное. Нет, я не собираюсь идти в казино – у меня полно вещей нужных цветов и я решу этот вопрос прямо сейчас. Беру два мелка – красный и черный – и иду за помощью к маме. Красным цветом назначаю Алексиса, потому что он называл меня помидоркой, черным становится Ян – за цвет волос. Прячу мелки за спину и прошу маму выбрать руку. Надо сказать, что в этот момент мама смотрит на меня как минимум как на дурочку, однако выбирает левую руку. И тут я понимаю, что во-первых не помню какой цвет держу в этой руке, а во-вторых я и без цвета знаю, какой выбор сделало мое сердце.

Но так нельзя, это нечестно по отношению ко второму парню. Если сейчас выйдет не тот цвет, то это будет означать, что я иду против самой себя. Причем это работает в двух направлениях. Выберу того, кого покажет цвет – обману свое сердце. Выберу того, кого хочет мое сердце – обману принцип честной игры. В этом вся прелесть этого способа. В тот момент, когда результат уже появился, но ты его еще не видишь – ты понимаешь, чего же ты хочешь на самом деле.

Благодарю маму и возвращаюсь в исходную позицию – на фронтовую линию перед монитором. Выбор сделан – кликаю, чтобы принять запрос. Кликаю дважды. Есть лишь один из безвыходной ситуации – не загонять себя в тупик. Сегодня я ставлю и на красное, и на черное с надеждой, что одна ставка все-таки сыграет. Мне очень этого хочется.

После принятия решения вздыхаю как-то облегченно, у меня даже появляется настроение что-нибудь нарисовать. Не «что-нибудь». Я беру акварельные краски и завершаю этот день в соответствующей цветовой гамме. Красный, черный, красный, черный, шаг за шагом. На обычной белой бумаге появляется лицо, правая половина которого неуловимо похожа на Алексиса, а левая – сами угадайте на кого. Оставляю рисунок сохнуть на подоконнике и иду отмывать кисточки. Цветная вода стекает внутрь раковины унося вместе с собой всем мои страхи и сомнения. Выжимаю кисточки и возвращаюсь в спальню дабы поставить их на место. Летний ветерок касается моего лица, напоминая о том, что нужно не забыть закрыть на ночь окно.

Вы же понимаете, что рисунка на подоконнике нет? Вечерние сумерки и заросли сирени лишают меня возможности понять куда сдуло портрет и я вынуждена спуститься во двор. Толкнув подъездную дверь посильнее понимаю, что кое-кто меня уже опередил. Стоит, сжимая мой рисунок весьма неаккуратно и улыбается. Не ехидно, но с издевкой.

– Ты странно рисуешь. Вроде похоже, а справа посмотришь – совсем не то.

– Ты странно здороваешься. Совсем не похоже на «привет», – его улыбка меняется, становясь более доброй и я понимаю, что мне удалось пробить его доспехи, которыми он от меня отгородился.

Молча сидим на старой лавочке, но это молчание совсем не угнетает. Ян курит. Я не люблю курильщиков и запах табака, но молчу, не желая нарушать эту тихую гармонию. Когда он подносит сигарету ко рту рукав его футболки сползает вниз, обнажая старый белесый шрам. Несколько тонких шрамов заметны и на лице. Мое разглядывание не остается незамеченным.

– В детстве попал в аварию, – отвечает он на мой неозвученный вопрос. Я отвожу взгляд в сторону и вижу в нескольких метрах от нас женщину неопределенного возраста. Бывают же такие – лицо вроде бы без морщин, но седые волосы и уставшие глаза накидывают несколько лишних десятков лет. В итоге имеем женщину от 35 до 60 лет. В Париже к ним относятся слегка пренебрежительно, считая, что они портят впечатление туристов от города, считающегося одной из признанных столиц моды и стиля. Вот именно такая женщина сейчас смотрит на нас и ее взгляд меня пугает. Шаг, еще один… Неощутимо, словно кошка она подходит к нам.

– Домой. Живо, – ее голос звучит резко и по моим обнаженным рукам бегут мурашки. Я даже не успеваю сообразить, зачем она отправляет меня домой. Однако Ян меня опережает.

– Хорошо, мам. Сейчас зайду, – кажется, женщина удовлетворена ответом. Она разворачивается и уходит в направлении дома, стоящего слева от нашего. Я жду какого-нибудь объяснения от Яна, но его настроение резко меняется. Минуту назад его голос был наполнен сыновьей нежностью, а он сам искренне улыбался, разделяя со мной этот вечер. Сейчас же на меня смотрит оскалившийся волчонок, в чьем голосе звенит металл.

– Мне надо идти, – в его руке по-прежнему остается их с Алексисом совместный портрет. – Я возьму?

– Да, конечно, – моргаю часто-часто, сдерживая неожиданные слезы. Мне тяжело привыкнуть к переменам в его настроении. Внезапно он резким движением свободной руки притягивает меня к себе и некрепко обнимает. В голове ураган мыслей. Мне неловко и я не знаю, куда деть свои руки. Также резко Ян отстраняет меня и уходит, в очередной раз забыв обо всех правилах этикета. Дверь их подъезда захлопывается, а опустившаяся на наш двор ночная темнота скрывает мое красное лицо.

9. Цвет дружбы

Вчера вечером мое сердце отчаянно хотело выбрать Алексиса и раствориться в тоске по нему. Но внезапный свободный полет моего рисунка и последствия этого полета выставили мои приоритеты под другим ракурсом. Сегодня я уже не так сильно влюблена в Яна, как вчера, в тот момент, когда он прижал меня к себе, но купить билет до Парижа мне тоже не хочется. Я настолько сильно запуталась в собственных чувствах, что мне хочется наплевать на оставшиеся три недели около мамы и уехать в Англию. Так у меня будет целый год, чтобы разобраться в самой себе.

Звук входящего сообщения говорит мне о том, что Ян приглашает меня поиграть в стритбол с его друзьями. От Алексиса новостей нет и черная чаша начинает перевешивать. Вообще я не умею играть в игры с большими мячами, но если сильно выпендриваться, то очень скоро передо мной может замаячить радужная перспектива остаться старой девой. Хотя в 16 лет об этом беспокоиться еще довольно рано, все равно стоит перестраховаться. С обреченным вздохом принимаю приглашение и иду собираться. Со своей непосредственной вежливостью Ян назначает встречу всего через 20 минут. С часами, видимо у этого парня проблемы, потому что приходит он почти сразу после того, как я получаю последнее сообщение.

По сложившейся традиции идем в тишине. Мне хочется, чтобы он взял меня за руку, но я понимаю, что ни один парень не решится на подобный поступок перед своими друзьями. Зато приятная неожиданность поджидает меня на баскетбольной площадке – помимо незнакомых подростков там есть и знакомое лицо. Макс, мой добрый и хороший Макс смотрит на меня с неприкрытым удивлением, но только лишь на минуту. Затем удивление сменяется улыбкой, и я оказываюсь в теплых успокаивающих объятиях бывшего одноклассника. Краем глаза успеваю заметить, что лицо Яна становится пугающим, очень-очень страшным. Неужели это ревность? Я со стороны тоже так выгляжу? Макс отпускает меня и выглядит грустным. Это режет меня по живому.

Пора делиться на команды и я ожидаю, что мы с Яном будем играть вместе. Но неожиданно Макс тянет меня за руку.

– Анна с нами, – и вновь страшный взгляд Яна. Не понимаю, кого он хочет испепелить больше – меня или Макса. Как бы то ни было, команды разделились и игра начинается.

Вначале очень сложно. Раз за разом в меня попадает огромный оранжевый мяч, который похож на апельсин и весит довольно прилично, и я рискую уйти с площадки вся в синяках. А противоборствующая команда понимает, что сегодня слабое звено – это я и специально пасует своим так, чтобы задеть меня. Я замечаю, что сломала ноготь и хочу выйти из игры. Я уже поднимаю руку, как вижу мяч, летящий прямо мне в лицо. Уворачиваться мне некогда и я готовлюсь услышать хруст собственного носа, но вместо этого получаю сильный толчок и чья-то спина возникает передо мной.

– Черт тебя дери, кто так играет? Ты мог ее покалечить! – Макс не кричит, он рычит, продолжая закрывать меня от потенциального удара.

– Успокойся, это игра. Она сама это понимает, иначе бы не пришла, – слова Яна подтверждаются одобрительным гулом его однокомандников.

– Сомневаюсь, что она соглашалась стать твоей боксерской грушей. Ты двенадцать раз бросил мяч специально в нее. Этого нет в правилах, – тонус беседы повышается и я продолжаю прятаться за Максом, как за самой надежной стеной.

– Не беси! Ты думаешь, что я специально бью девушку, которую я сам пригласил на свидание? – Ян хватает меня за руку и вытягивает из спасительного убежища, чего мне совсем не хочется, несмотря на то, что он назвал эту игру нашим свиданием. Все, что происходит дальше больше не напоминает дружескую игру ни на йоту. Сейчас мне кажется странным, что я вообще могла считать этих двоих друзьями. Два волка, готовые вцепиться друг другу в горло.

Мне становится страшно и лучшее, что я могу сделать сейчас – высвободить свою руку и метнуться в сторону Макса. Не самое логичное решение, но мозг требует спасти бывшего одноклассника.

– Макс, Макси, пошли домой, пожалуйста, – я тяну друга за футболку, отчаянно пытаясь вытянуть его из этой свары и площадки, но это сопоставимо с тем, что я толканием подъездной двери в обратную сторону. Спина в это время явственно ощущает уколы совести и молнии, вылетающие из глаз Яна. Из моих глаз текут слезы и Макс сдается. Мы уходим, но он успевает напоследок показать Яну, что этот разговор все еще не окончен.

Мы идем молча и чувствую вибрации, бегающие по телу моего друга, моего защитника. Стыдно, я чувствую себя виноватой за то, что испортила парням спортивный вечер. Настроение ниже плинтуса. Внезапно Макс куда-то дергается и возвращается уже с двумя вафельными рожками. Мороженое. Неужели Макс забыл, что я не особо люблю сладости? Да и руки у нас с ним безбожно грязные. Но дружба заключается в том, чтобы прощать друг другу маленькие оплошности.

– Прости. Я испортил тебе свидание, – виноватый голос Макса заставляет меня почувствовать себя источником вселенского зла.

– Да не было никакого свидания. Наоборот, это я должна извиниться. Из-за меня ты поссорился с другом, – от моих слов парень начинает смеяться. – Что не так?

– Мы не друзья. Просто друг друга знаем. Анка, почему ты общаешься с ним? Это не самый хороший парень.

– Приехали. Ты же сам от его имени звал меня в кино? – что-то в этой картине не сходится, у паззла отсутствует деталь.

– Просто он попросил. Знал, что мы дружим, – мы уже дошли до дома и Макс открывает дверь нашего подъезда.

– Макс, он меня пугает. И ты меня пугаешь. Ты отправляешь меня на свидание с плохим парнем и не рассказываешь мне о нем ничего. Это не по-дружески и даже не по-добрососедски, – пихаю друга локтем под ребра с намерением оставить там хороший синяк, но за прошедшие несколько лет Макс сильно окреп и в итоге синяк зарабатываю я сама. Мы смеемся, как только могут смеяться лучшие друзья и поднимаемся на третий этаж. Время прощаться, и я ищу в кармане свои ключи. Макс второй раз за день удивляет меня сильным объятием. Есть в этом что-то тревожное, но я молчу.

– Анка, я скучал по тебе. Будь осторожна, – вот так, мне начинает казаться, что все люди, проживающие в моем дворе в высшей степени странные.

– Я тоже скучала, – отстраняюсь от него и открываю дверь. Обернувшись замечаю грустную улыбку, которая отражает и мое собственное настроение. Только что мы смеялись, как будто не было этой многолетней разлуки и все-таки где в глубине я понимаю, что что-то успело измениться. Передо мной стоит уже не тот маленький мальчик, который провожал меня на уроки рисования, а взрослый высокий парень, который изо всех сил пытается увидеть девочку, которую он провожал. А может, я просто являюсь живым напоминанием о Тиме и причиняю ему какие-то неудобства. Улыбаюсь и машу на прощание. Макс так и уходит – чем-то сильно озабоченный.

Даже за закрытой дверью родного дома я не могу успокоиться. Сцена на спортивной площадке продолжает стоять перед глазами, вызывая приступ тошноты. Не люблю когда из-за меня рождаются конфликтные ситуации. Лучшее лекарство в моей аптечке – это рисование и я беру карандаш и альбом. Некоторые из моих рисунков никогда нельзя будут выставить, потому что это скорее самотерапия, чем объект искусства. Вот и сейчас я рисую все то, что меня испортило мне сегодня настроение – стычку Макса и Яна и баскетбольный мяч, летящий прямиком в нос худенькой девочке. Неужели Ян нарочно это сделал? От такого предположения мне становится смешно и моя рука дергается, оставляя длинную серую полосу в самом низу листа. Замечательно, спустя много лет эту помарку будут считать авторским решением. Но если правду говорит Ян, то для чего Максу обвинять его? В какой момент их дружба испортилась, если на день рождения умершего Тима они ходили вместе?