Текст книги "Я тебя рисую"

19. Цвет моего таланта

Первая осень в Лондоне становится для меня мастевой – несколько моих работ будут включены в выставку современного изобразительного искусства, которая пройдет чуть менее чем через две недели. Для 16-летней студентки это невиданная роскошь. Со всего колледжа были выбраны двое – я и парень со второго курса, он, как и я, обладатель почетного образовательного гранта. Джеймс тоже будет участвовать, но он в числе профессионалов, в то время как мы представляем любительскую волну. Одна картина идет безоговорочно – это «Ночь», благодаря которой я вообще здесь оказалась. Остальные я могу выбрать сама, в зависимости от того, что я хочу продемонстрировать посетителям выставки. Разрываюсь между привезенными из России картинами и лондонскими сюжетами. Спросить мне не у кого – однокурсники завистливо молчат, а Джеймс занят подготовкой к выставке. Можно, конечно же провести опрос в интернете, но потенциальные гости могут заранее увидеть работы и им будет не интересно.

Пока разбираюсь с этой глобальной проблемой, курьер приносит увесистый пакет. Расписываюсь и высматриваю отправителя – его нет. Внутри что-то вроде пачки бумаги. Глупая шутка? Нет. Под коричневой бумагой оказывается целая куча фотографий с нашей прогулки с Алексисом. Очень мило с его стороны. После того, как я поговорила с Джеймсом, мне легче общаться и с Алексисом, и с Яном. Просто больше не делаю акцент на том, кого из двоих я люблю больше. Просто люблю их обоих. При этом я избегаю встреч с фотографом, оставляя шансы для Яна.

Среди фотографий одна – самая личная, не думала, что Алексис ее оставит. На ней мы обнимаемся на фоне Темзы. Счастливые. Мне нравится эта фотография и я отделяю ее от общей кучи. Ее можно нарисовать маслом для выставки. Хорошо, когда сюжет подворачивается вот так просто и при этом – не выдуманный. Пока рисую – могу подумать, чем еще разбавить предстоящий праздник ультрамодернизма. Можно добавить картину нашего двора. Вот он – тот самый случай, когда можно показать миру свою ошибку и посмотреть как оценят ее обычные обыватели. Будет забавно, если их мнение станет отличным от решения профессионалов. Есть еще черные доски, но в мире искусства все так сильно связано, что люди могут заметить связь с работами Алексиса Пайе, а мне этого пока не хочется. Поэтому доски с мелом остаются ждать лучших времен. Наверное, стоит добавить ту картину, на которой наша детская фотография. Четырех работ вполне достаточно, чтобы заявить о себе и теперь я могу спокойно заниматься подготовкой.

На подготовку последней картины уходит ни много ни мало, а целых 8 дней. Я очень тщательно выбираю цвета и даю краскам время как следует просохнуть. Не хочу, чтобы работа выглядела сырой в прямом и переносном смыслах. Когда все готово – аккуратно упаковываю отобранные работы, оставляя их готовыми к небольшому путешествию. Мне до сих пор не верится – настоящая выставка профессионалов. Пока рисовала наш с Алексисом портрет не волновалась, а теперь вдруг меня начинает подташнивать и левая нога предательски дрожит. Вопреки ожидаемому эти чувства – не из приятных. Хочется позвонить маме, но в Москве уже глубокая ночь.

Оставшиеся дни до выставки пролетают как в тумане – я хожу на занятия, обедаю со знакомыми, разговариваю с родителями по Скайпу и трясусь как осиновый лист. Несмотря на регулярные приемы пищи, мои любимые джинсы начинают неприлично висеть на моей попе и на выставку их уже не наденешь. Для Дня Х я откладываю простое черное платье без особой формы и черные кеды. Волосы заколю в пучок и спрячу под шляпкой. Нельзя показывать публике, что я их боюсь. Я даже иду в салон на маникюр – вот настолько я готова к выходу в свет.

В назначенный день я просыпаюсь с петухами, причем московскими. Мою голову, проверяю свои картины. Через полчаса за мной заедет Джеймс, и у меня остается время сделать фотографию себя любимой в окружении подготовленных свертков. Загружаю фото в интернет с хештэгами типа #выставка, #ура и #волнуюсь на трех языках и выхожу на улицу. Тошнота усиливается.

А по лондонским улицам расползаются малюсенькие лужицы – над нами зависли мелкие писающие тучки. Радуюсь тому, что не накрашена и проверяю количество лайков под последней фотографией. Среди комментариев выхватываю поздравления от Макса и улыбаюсь. Бедный Макс, за все время я ни разу ему не написала и не позвонила, маленькая эгоистичная стерлядь. Маленькие червяки совести начинают грызть меня изнутри, но меня спасает приезд Джеймса. Он налегке и на моем лице появляется тень сомнения.

– Детка, я уже там. Осталось только доставить тебя, – вместо приветствия он поправляет мою шляпку и мы садимся в такси, – Почему так мало картин? Ты успела что-то продать Лувру?

– Нам сказали предоставить несколько работ, – возмущенно толкаю его локтем и улыбаюсь.

– 10 – это тоже несколько, так бы им и ответила. Вот увидишь, найдутся ушлые, которые принесут абсолютно все свои картины и заставят ими все свободные метры, – во рту появляется кислый вкус от того, что Джеймс прав.

Отворачиваюсь и смотрю в окно. Везде сидят вороны, их оперение черного цвета. У Алексиса волосы черного цвета. У Яна волосы черного цвета. С воронами связана интересная британская легенда, точнее с теми птицами, которые живут в замке Тауэр. Местные верят, что эти пернатые хранят всю империю и если они покинут замок, то Британии наступит конец. Бред, конечно же, но в период Второй Мировой войны количество птиц сократилось до одной и именно в это время перевес был на стороне фашистов. По указу премьер-министра того времени Уинстона Черчилля было решено восполнить популяцию, после чего силами союзников была добыта победа. Верите вы в подобное или нет, но для подданных Королевы это более чем убедительное свидетельство мощи воронов, поэтому их так тщательно берегут. С нетерпением жду того момента, когда опровергну эту легенду тем, что в той войне победу добыли не эти симпатичные чернокрылые птицы, а мои соотечественники, сдержавшие натиск врага ценою собственных жизней. Ладно, пусть каждый верит в то, во что ему нравится верить. Я же верю только в собственные руки – результат их упорного труда через несколько часов оценят непредвзятые зрители.

В выставочном зале Лондонской Галереи царит суматоха – каждый приглашенный пытается урвать чуть больше места, чем готовы выделить организаторы. Большинство художников действительно притащили почти все собственные запасы. Я поворачиваюсь к Джеймсу и закатываю глаза. Мой друг и однокурсник смеется и тянет за собой. Его работы занимают почетное место в центре экспозиции, потому что он поистине выдающийся Мастер, приехавший с другой части света. Также организаторы по достоинству оценивают то, что несмотря на свой признанный талант, Джеймс продолжает находиться в поиске и посещает занятия других художников. Рядом с его картинами есть никем не занятое пространство с табличкой «Резерв». Мой лысый товарищ останавливается напротив этой стены и подмигивает.

– Детка, все, что смог. Пользуйся, – в этот момент я готова затискать этого дядьку до смерти. Он выбил для меня самое крутое место, там, где его обязательно заметят. Счастливая бегу распаковывать свои пожитки и устанавливать их. Джеймс счастливо хихикает сзади меня и уходит «с кем-то поздороваться».

После того как мои картины красиво установлены, можно погулять по залу. Картины Джеймса представлять не стоит – они известны многим. Среди тенденции к изображению всякого психоделического бреда мой товарищ стоит особняком. Он не поддался модным веяниям и остался верен классическому реализму. Портреты, пейзажи – его работы выполнены с таким мастерством, что больше похожи на фотографии в высоком разрешении. Пока живы такие Мастера как он искусство будет жить. Слева от моих картин и справа от картин Джеймса расположились работы двух приятелей – один француз, второй британец. Они творят в абсолютно разных жанрах, но при этом являются друзьями с детства. Французский маэстро Самюэль Леони является маринистом – его океаны и моря могут вызвать либо безграничную любовь к морским просторам, либо стать причиной морской болезни. Уроженец Лондона Салли Харроу выбрал путь пинапа. Его иллюстрации стали новой вехой в истории данного направления и помогли сохранить этот жанр. Я уже встречалась с этими мэтрами изобразительного искусства, когда они посещали нашу школу в Париже, но искренне сомневаюсь в том, что они могут меня помнить.

Всю остальную часть экспозиции составляют работы начинающих и не очень художников вроде меня. Среди них встречаются самые разные жанры и от этого слегка рябит в глазах. Наверное, организаторам стоило продумать этот момент заранее – выбрать только представителей одного направления или разделить всех по разным секциям. Сейчас же здесь творится полный бардак – это заметно по слегка растерянным лицам прибывающих посетителей. Меня опять начинает подташнивать и я направляюсь к выходу – подышать воздухом. Хорошо, что у меня есть возможность посмотреть на демо-версию персональной выставки. Не представляю, что со мной будет, когда я до нее доживу. С ума сойду, наверное.

Спустя какое-то время, замерзнув под противным серым дождем, я возвращаюсь в теплое и душное помещение. Как и предполагалось, основное действие происходит в центре, около профессиональных работ. Там уже вовсю фотографируют и берут интервью. Некоторые журналисты, представляющие специализированные издания, оценивают свежих художников. Меня не ищет никто. Иду к Джеймсу, чтобы подышать атмосферой его триумфа, но ошибаюсь. Основная масса людей стоит не в центре, а левее, между Джеймсом и Леони. Вспышки, вспышки, вспышки. Все ждут автора этих работ, а Джеймс успевает раньше всех выхватить своей крепкой рукой из толпы девушку в черном платье. Все смотрят на меня, а я опять краснею. У меня получилось.

20. Цвет суперзвезды

В колледж я возвращаюсь уже суперзвездой. Не знаю, что произошло в тот момент, когда я вышла подышать воздухом, но вернулась я в статусе главной кисти современного искусства. Большая часть критиков единогласно выступила за увенчание меня лаврами триумфатора Ежегодной выставки современного искусства, а наше учебное заведение было удостоено почетного звания кузницы талантов, так как сразу трое представителей колледжа засветились на этом празднике изобразительного искусства. Больше меня и моей мамы радуется только Джеймс, потому что его суровая и придирчивая лондонская пресса считает моим личным сенсеем. Мы никого не разубеждаем и делим лавры на двоих.

Особое внимание и большинство рецензий посвящены нашему с Алексисом портрету на Лондонском мосту. Все-таки британцы слишком щепетильно относятся к своей культуре. После этой выставки на меня посыпались заказы на портреты в этом стиле. Никогда бы не подумала, что стану богатой благодаря той фотографии. Несмотря на то, что прошла всего лишь неделя, новость о моем успехе распространилась далеко за пределами города и я получаю все новые звонки, сообщения, электронные письма с поздравлениями. Молчит лишь только Ян – либо он обиделся, узнав на портрете меня и Алексиса, либо у него проблемы со связью. Как бы то ни было – я молодец, я талант!

Нельзя сказать, что этот триумф имеет только положительные стороны, нет. Преподаватели в колледже теперь требуют от меня чуть больше, ведь мое новое положение обязывает быть лучше всех остальных студентов на постоянной основе. Опять же – не все студенты готовы смириться с моим ранним признанием и я то и дело чувствую уколы их завистливых взглядов, сталкивающихся с моей кармой. Большое количество заказов съедает все свободное время, которое расписано на несколько месяцев вперед (и это при том, что я иногда отказываю людям. Например, не берусь рисовать домашних питомцев) и спустя первые 7 дней мне уже кажется, что я немножко задыхаюсь. Я уже давно не видела Алексиса и сильно соскучилась. В конце концов он стоит у источника моего вдохновения.

Джеймс не теряет времени, его работы сильно поднялись в цене, а одна картина даже будет выставлена в Лувре! Мой приятель все чаще пропускает занятия и мне приходится обедать в одиночестве. На фоне всего этого мне хочется сбежать домой, в Москву, но прямо сейчас нельзя. После высокой оценки критиков Лондонская Галерея предоставляет мне шанс провести однодневную выставку в рамках проекта «Свежие руки». Вроде бы я должна радоваться, но я слишком устала. Все-таки успех должен приходить постепенно, иначе это слишком сильно бьет по голове.

Выставка пройдет в середине ноября и у меня есть время, чтобы подготовить новые картины. Вот так легко сказать – подготовить. С моим новым графиком мне не хватает времени чтобы поспать, а вдохновение не приходит по расписанию. Я вглядываюсь в проходящих людей, слушаю музыку, но сюжетов нет. Сегодня 20 сентября и это повод для беспокойства.

Я набираю Яна, но его номер отвечает только короткими гудками. Что там с ним происходит? Можно бы спросить у Макса, но это слишком некрасиво с моей стороны. Так и сижу – на полу, сжимая свой телефон. Скоро придет очередной заказчик, но мне не до него. Мне нужен допинг, я переоценила собственные силы. Мое бесцельное сидение прерывает вспышка фотоаппарата. Я даже не успеваю удивиться. Какой смысл удивляться чему-то в этом безумно изменчивом мире? В мою комнату входит Алексис. Я рада, но все, на что мне хватает сил – это подойти и уткнуться в его плечо. Сильные руки обнимают меня и тут же отпускают – приходит тот самый клиент, мистер Грегори Лентон.

Современному художнику не обязательно заставлять заказчика сидеть целый день неподвижно. Обычно просто фотографируют человека и просят его выбрать фон. Это экономит время и нервы обеим сторонам художественного процесса. Я бы и сейчас так поступила, но Алексис меня опережает. Усаживает Лентона так, чтобы выгодно падал свет щелкает своим фотоаппаратом. После этого подводит к моему ноутбуку и они начинают обсуждать какие-то технические детали. В любое другое время я бы возмутилась, но только в любое другое. Сейчас я просто смотрю на фотографа как на посланника Небес. После того как все моменты улажены, Грегори оставляет конверт с предоплатой и покидает меня до следующей недели.

– Знаешь, мне постоянно пишет один парень на ломаном английском языке, – фотограф поправляет мои кисточки, валяющиеся в полном беспорядке. – Он из Москвы.

– Мм, – я стою на том же месте, где несколько минут назад меня обнимал Алексис.

– Ты его должна знать, ты с ним приходила на выставку.

– Джеймс не из Москвы, – и тут прикусываю язык, понимая, о ком шла речь. Я настолько завертелась со своим картинами, что думаю только о нашей художественной выставке и совсем не обращаю внимания на то, что речь идет про Москву.

– Джеймс? Еще есть и Джеймс? – свершилось, наконец-то хоть кто-то меня ревнует. Прячу улыбку.

– Так кто тебе пишет? Это важно?

– Наверное. Его зовут Жан. Говорит, что он твой парень.

– Не Жан. Его зовут Ян, – сажусь на кровать и смотрю в окно. По стеклу бегут слезы дождя. Они сталкиваются, становятся чем-то большим, а через несколько сантиметров опять разбегаются.

– Ну, я прочитал как Жан. Это правда? У вас отношения?

– А почему он пишет тебе? – лучший способ избежать вопроса – задать свой.

– Не знаю. Говорит, видел нас на выставке. Потом видел твою картину, где мы вдвоем. Начал беспокоиться. Это правда?

Скажу «да» и совру сама себе. Скажу «нет» и совру ему. Молчу.

– Ты странная, знаешь? Я думал, что ты боишься меня, поэтому так реагируешь на все. А у тебя парень есть. Анна, нельзя крутить сразу с двумя парнями. Тебе же всего 16!

– То есть, вся проблема в возрасте? В 30 можно встречаться сразу с несколькими, да? – даже не замечаю, что перехожу на крик.

– Ты не так поняла меня. Девушка не должна встречаться с разными парнями в независимости от возраста. Это неприлично.

– Аха, теперь во всем виноват мой пол. Парни могут гулять, а девушки нет. А что вообще девушкам можно? Сидеть дома и готовить борщ?

То ли Алексиса удивил мой тон, то ли дивное русское слово «борщ», но он больше ничего не говорит. Только смотрит и часто моргает.

– Уходи. Я не хочу продолжать этот разговор.

– Позвони, если повзрослеешь.

Он уходит, аккуратно закрывая за собой дверь. Понимаю, что не права, но юношеский максимализм не позволяет мне пойти за ним и нормально поговорить. По окну продолжают стекать капли. Вот они сошлись и разбежались. Прям как человеческие отношения. Да и что тут обсуждать? Что я маленькая девочка, которая советуется с взрослым артистом насчет своей личной жизни? Что я сижу на двух стульях и мне жаль расставаться с одним из них? Что я оказалась не готова к взрослой жизни? Да, нужно пойти и нормально поговорить, все-таки он старше и может подсказать правильное решение. Но вместо этого я беру свой телефон и набираю номер.

– Здравствуйте, мистер Грегори. Это Анна. Не могли бы Вы напомнить мне, какой фон Вы выбрали? У нас случился небольшой форс-мажор.

21. Цвет лондонского одиночества

За работой время летит быстро. Вроде бы только вчера я сошла с самолета, а уже завтра у меня первая в жизни персональная выставка. Помимо выставочных работ у меня было много заказов, за которые я получила более чем приличные деньги. Мне самой они как бы не нужны, поэтому я почти все отправляла родителям. Так сказать, вернула им то, что они в меня вложили. Кстати, мои родители и Макс прилетают завтра, чтобы разделить это важное событие со мной.

По сравнению с той выставкой, что прошла в сентябре, я почти не волнуюсь. Просто нет сил. Я много работала, продолжала учиться и не сомневаюсь в результате своего труда. В какой-то момент даже казалось, что я не хочу выставляться, но я понимала, что это говорит моя усталость. Зная, сколько я трудилась и как стремилась к этому дню, было бы глупо просто взять и сдаться. Интересно, а звезды типа Тейлор Свифт или Джастина Бибера испытывают нечто похожее перед своими концертами? Наверное, да.

Часто пропускаю обеды и ужины, потому что Джеймс также сильно занят заказами и некому следить за моим режимом. Ян и Алексис не звонят, потому что я отключила телефон и удалила их из друзей. Злюсь на них обоих. Один вмешался в мои отношения с другим, второй устроил скандал из ничего. Это мне Джеймс потом так объяснил, я к нему прислушиваюсь. Злость придает мне сил – на выставке будет более 30 работ, которые после будут выставлены на аукцион. Одна работа особенная – на ней Ян и Алексис, как на том листке, который я оставила Яну. Это не повторение, просто мне кажется, что так я смогу забыть сразу обоих – если, конечно же, работу кто-нибудь купит.

У меня приготовлены два наряда на завтра от одного начинающего модельера – джинсовый комбинезон с имитацией пятен от красок и фиолетовое платье-балахон. На ноги кеды, на голову – любимую шляпку. Я художник, мой стиль отражается в картинах. Какой смысл сильно наряжаться, если все равно все будут смотреть не меня? Я и так сходила в салон на маникюр и чувствую себя ужасной дурой. Как будто эти руки принадлежат не мне. Ладно, ради одного дня можно и потерпеть.

Я уже отвезла картины в Галерею и теперь в комнате немного пусто. Серые тучи за окном не добавляют мне настроения. Пытаюсь поспать, но не получается. Голодный желудок возмущенно напоминает, что я существую не сама по себе и нам стоит поискать пропитание. Беру рюкзак и выхожу на улицу. Странно, что люди называют Лондон дождливым и туманным. Пока я замечаю только повышенную облачность и довольно комфортную для середины ноября температуру воздуха. Во Франции и тем более в Москве в это время уже чувствуется первое дыхание зимы, и начинают готовиться к Новому году. Местный умеренный климат заставляет меня сомневаться, увижу ли я снег в декабре.

Зато здесь пахнет футболом. Спустя несколько месяцев после первого в моей жизни футбольного матча я знаю, что в Англии самый длинный футбольный сезон и он продолжается почти вплотную до Рождества, после чего наступают небольшие каникулы, а потом гонка за медалями начинается по второму кругу. Еще английский чемпионат называют самым интересным, потому что в нем борьба идет почти до самого последнего тура. Но мне кажется, это происходит только потому, что здесь уживаются несколько равных команд. Равных – не значит лучших. Действительно сильнейшие футболисты расшибутся в кровь, но смогут обеспечить себе преимущество как можно скорее, не откладывая это на потом. Мои однокурсники говорят, что я ничего не понимаю в футболе. Может быть. Зато в жизни это правило срабатывает, поэтому уже завтра я стану самым молодым художником, когда-либо выставлявшимся в Лондонской Галерее.

Я захожу в мини-маркет и иду между рядами в поисках чего-нибудь, что мне захочется съесть. Уже довольно поздно, но в магазине полно покупателей, большинство из которых – парочки. Кто-то является мужем и женой – об этом свидетельствуют кольца на безымянных пальцах. Кто-то еще находится на предварительной стадии отношений и до отвращения мило держит своего любимого человека за руку. Я держу только упаковку булочек и пакет сока. Внезапно становится очень одиноко, как будто я смотрю фильм, предназначенный для семейного просмотра, а рядом никого нет. Отвратительно мерзкое чувство. Расплачиваюсь на кассе и выхожу на улицу.

Пока дохожу до хостела, уже загораются фонари. Я сажусь на лавочку и открываю свои булочки. Булочки приятно пахнут. Булочкам все равно кто их съест – большая и шумная семья или одинокая девочка на улице. Булочки существуют только для того, чтобы их хоть кто-то съел. Хоть кто-нибудь. В этом смысл их существования. А в чем же мой смысл? Вот рисую я, получаю за это большие деньги, завтра даже выставка состоится – а зачем? С кем мне делить свою радость, если один мой друг умер, второй в Москве, а третий старше меня в два раза и пропадает неизвестно где? Для чего мне эти деньги, если я не покупаю вещи в «Хэрродз» и не играю в покер? Для чего я вообще начинала рисовать?

Честно говоря я и сама не помню. Просто стала рисовать, потому что мне это нравилось. Потом пошла в художку, уехала в Париж. Я рисовала, потому что мне это нравилось и что теперь? Неужели все зря. На глаза наворачиваются слезы и я принимаю решение. Если завтрашняя экспозиция провалится, то я навсегда порву с творчеством. Пари с самой собой, где результат зависит также только от меня. Доедаю булочку и иду спать.

А утром меня будит не звук будильника, а чьи-то добрые и нежные руки. Открываю глаза и снова закрываю. Открываю еще раз и вижу перед собой лицо мамы!

– Мама моя приехала! – крепко обнимаю маму. Все, что накопилось у меня на душе, растворяется в аромате маминых духов. – Господи, мам, вы же говорили, что прилетите только в 10.

– Мы тебя немножко обманули, – мамины глаза счастливые, но усталые. Сказывается перелет и разница во времени. – Собирайся, папа и Макс поехали сразу в Галерею.

– А ваши вещи? Где вы их оставили?

– Мы не останемся, у нас билеты на 6 вечера. Макс улетает с нами, – моя радость стирается разочарованием. Я так хотела побыть с родными, но видимо не судьба. Нельзя обижаться, у них ведь тоже есть своя жизнь, работа, обязательства. Вместо этого я еще раз обнимаю маму.

Я одеваюсь и мы выходим ловить такси. С тех пор как я начала зарабатывать деньги, у меня появились новые привычки. В машине мама осуждающе смотрит на мой комбинезон под которым прячется простая белая майка в полоску. Скромно улыбаюсь и делаю свое фирменное движение плечами. Мы смеемся. Поддержка близких очень важна, чем ты не занимался. Сидя рядом с мамой я забываю о своих сомнениях и почти готова отказаться от вчерашнего решения, но так не пойдет. Свое слово нужно держать до конца, даже если уже передумал и хочешь чего-то другого.

Лондонские пробки делают свое дело и мы опаздываем к началу. Так мило – опоздать на собственную выставку. Все равно, что опоздать на собственную свадьбу или похороны. Правда здесь без меня все-таки начали. Гостей удивительным образом много и я проталкиваюсь среди них, замечая краем глаза Джеймса и знакомых по колледжу. Машу им рукой и подхожу к одному из организаторов выставки. Он слишком долго сжимает мою руку и ведет к другим людям, которые потом окажутся мега-важными критиками. Процесс пошел – меня фотографируют, у меня берут интервью, я всем улыбаюсь. Показываю на родителей, рассказываю о нашем с Тимом и Максом детском портрете. Все настолько реальное, что кажется сном, но это хороший сон.

На пресс-стене надпись «Свежие руки». Мои руки в этом году приносят мне уже третью личную победу и от этого даже слегка страшно. Чем выше забираешься, тем меньше новых вершин остается. Но об этом я буду думать потом, а пока меня фотографируют, фотографируют и фотографируют. А потом начинается аукцион. Из 33 картин у меня покупают 28 и я подписываю документ о передаче половины заработка куда-то там и кому-то там. К моей горечи все работы куплены частными лицами и станут теперь украшением их домов. Поэтому я принимаю волевое решение передать оставшиеся 5 картин во владение Лондонской Галереи – пусть хотя бы на них смотрит большая публика. Папа уходит разобраться с деталями аукциона и оставляет меня во власти мамы и Макса.

– Девочка моя, я так за тебя рада, – в маминых глазах блестят слезы гордости за свою дочь.

– Да, Анка, ты добилась своей цели. Лондон покорен, пора выбирать новый пункт назначения. Может, Штаты? – Макс доволен, как только бывают довольны лучшие друзья, но его улыбка кривится, когда он получает подзатыльник от моей мамы.

– Какие Штаты? Ты хочешь, чтобы я вообще забыла как мой ребенок выглядит?

Они начинают спорить и у меня появляется чувство, что мы сидим дома на кухне, в Москве. Так тепло, приятно и… не знаю, какой-то горьковатый привкус воспоминаний. У него отчетливо желтый цвет и вкус лекарства. Наверное, я старею. К нам возвращается папа и после очередной сессии фотовспышек мы отправляемся в ресторан отмечать мой успех. Сегодня я счастлива, но я уже начинаю скучать и отсчитывать дни до моего возвращения домой. Главное, не показывать грусть родным. Сегодня мы празднуем.

После торжественного обеда у нас остается время и я устраиваю самую короткую экскурсию по городу. Буквально два-три места и времени больше нет. Такси в аэропорт и наши с мамой глаза опять мокрые от слез. Мы знаем, что следующая встреча состоится очень скоро, но расставаться все равно печально. Мои проходят регистрацию и машут мне на прощание. Я не поднимаю руку в ответ. Я не хочу прощаться.