Текст книги "Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек"

12

– Открываю заседание, – заявляю я, постукивая пальцем по бутылке в виду отсутствия председательского звонка.

– В чем дело? – спрашивает Майка.

– В двух трупах, – отвечаю я. – Франк и Ванда уже в курсе всего, Гильдегарда имела удовольствие повидать покойницу, Пумс также проинформирована.

– Какой-нибудь новый сценарий? – спрашивает Майка.

– Что-то в этом роде. Но мне не хватает финала. Мы должны найти финал.

– У Монти проблемы, – разъясняет Ванда Майке. – Он сегодня нашел в своей квартире два трупа. Майка смотрит на меня вопрошающе.

– Пожалуй, лучше всего будет, если я снова изложу все с самого начала, – заявляю я. – Слушайте внимательно, возможно кому-нибудь из вас придет в голову что-то стоящее.

В подробностях перечисляю все события нынешнего утра. Временно оставляю в стороне только историю с Серафином, так как немножечко стыжусь ее. Зато подробнейше описываю сцену перелета трупов из навеса в полицейский автомобиль и сцену с налетчиком в маске.

– Таковы факты. Что вы обо всем этом думаете? – заканчиваю я.

Никто не отзывается.

– Я нуждаюсь в вашей помощи. Пошевелите мозгами.

– Почему ты рассказываешь все это нам, а не полиции? – спрашивает наконец Майка.

Все молчат. Франк первым обретает голос.

– Тебе нечего бояться, – говорит он. – У тебя алиби. Я готов присягнуть, что не расставался с тобою с девяти вечера до трех утра.

– Половину этого времени мы провели втроем, – добавляет Майка, – а если учитывать соседей снизу, то и впятером.

– А до этого, от шести до девяти, ты был с Густавом, – добавляет Ванда. – Еще никто за всю историю криминалистики не имел такого железного алиби.

Воцаряется молчание.

– Да, я имею алиби, – произношу я наконец. – Однако это не мешает мне оставаться подозреваемым номер один. Не забывайте, что именно со мной черная якобы должна была встретиться в этом кабинете. Кельнерша из бара свидетель телефонного разговора. Слышала, как черная спрашивала о депозите и обещала зайти за ним в канцелярию. Отсюда простейший вывод: я промотал депозит и вынужден был прикончить ее.

– Но ведь убил не ты, у тебя есть алиби, – повторяет Ванда.

– Я ни на секунду не расставался с тобой, – говорит Франк.

– Ох, хватит уже этого переливания из пустого в порожнее, – вздыхаю я. – Так мы ничего не добьемся. – Я измучен. Никто не хочет мне помочь. Все повторяют глупые фразы. Пора кончать с этим!

Зажигаю сигарету. Отзывается телефон. В трубке голос Нины.

– Ты прав! Там был депозит, – говорит она. – Я припомнила сразу после твоего звонка. Но там не было ничего ценного. Твой отец вынул эту вещь из сейфа и сказал мне: «Отложи это в архив, за этим никто уже не обратится».

– А что это было?

– Книжка. Довольно толстая.

– Что за книжка? Как называется?

– Собственно, это не книжка, а рукопись, отпечатанная на машинке и переплетенная в зеленый картон. Содержание ее я не изучала и не знаю, о чем там шла речь.

– Где эта книжка? Ты помнишь, куда ты ее положила?

– Она отлично подошла на кресло, – говорит Нина. – Мое кресло было слишком низким для печатания на машинке, и я положила на него эту рукопись. Она потом всегда там лежала, ты должен был видеть ее. – Благодарю за информацию, – говорю я. – До свидания.

– Я была рада помочь тебе. Как там новая секретарша?

– Она проявляет довольно необычные таланты, мы поговорим об этом как-нибудь попозже, – заявляю я и кладу трубку.

Наверное, на лице у меня написано нечто необычное. Никто не спрашивает, что я узнал по телефону. Минуту еще продолжается молчание. Неожиданно Гильдегарда встает и на цыпочках направляется к двери.

– Стоп, – говорю я и движением руки возвращаю ее на место. Гильдегарда послушно возвращается и усаживается на краешке кресла. У всех остальных такое выражение лица, что ясно видно, они предпочли бы находиться сейчас где-нибудь в другом месте. Но я ничем не могу помочь им. Нужно доводить дело до конца.

– Мое алиби отнюдь не железное, далеко ему до этого, – говорю я спокойно.

– Но ведь… – начинает Франк.

– Мы не расставались, хочешь сказать ты? Я уже слышал это. Но это неправда! Мы расставались самое маленькое на пять минут. Время вполне достаточное для того, чтобы убить одного, а может быть, и двух человек.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Франк.

– Я имею в виду тот момент вечера, когда ты выскочил за водкой, а я остался один в машине. Я был без присмотра не так уж мало.

– Глупости, – решительно заявляет Франк. – Не мог же ты в мгновение ока выскочить и убить рядом с «Селектом» этих двоих. Тем более, что эти особы находились вчера вечером здесь, на другом конце города. Никто в это не поверит!

– Действительно, это малоправдоподобно, – говорю я. – Но могло быть и по-другому: не они пришли к нам, а мы к ним. Понимаете?

Все смотрят на меня, как баран на новые ворота. И молчат.

– Но ведь мы не были здесь, – наконец отзывается Франк.

– Ты уверен в этом? Ночь была так темна… – говорю я.

– Или ты сошел с ума, или. я, – заявляет Франк торжественно. – Ведь это я вел машину. От меня мы поехали прямо к «Селекту», а не куда-нибудь еще.

– У тебя есть свидетели этого? – спрашиваю я.

– У меня есть один свидетель – ты. Правда, ты был пьян. Но к счастью, это не я нуждаюсь в свидетеле, а ты. А я был трезв. И готов поклясться, что мы поехали прямо к «Селекту». А потом оттуда к Майке, не задерживаясь нигде. И где же тут укладывается возможность убить этих двоих в твоем кабинете?

– Именно, – говорю я. – В том-то и заключается весь фокус, что мы оба являемся свидетелями друг для друга. Прекрасная работа. Поздравляю!

– Не понимаю, – говорит Ванда,

– Если бы не Густав и его идиотские повести, при массовом изготовлении которых он привлек меня в качестве консультанта, я никогда бы не разгадал этого, – заявляю я. – Как раз сегодня я размышлял над идеальным алиби, которое стало бы гвоздем новой халтуры Густава. И скомбинировал его. А потом мне пришло в голову, что я невольно попал в самую десятку. Придумал нечто, что уже имело место на практике. Понимаете, я думал о том, как вляпался с этими двумя трупами и одновременно о повести Густава. Ну и нашел этот выход, который к повести подходит с грехом пополам, зато идеально соответствует моей истории.

Прерываю, чтобы раскурить новую сигарету. Майка бросает взгляд на часы, ее больше волнует проблема, как бы не опоздать на съемки, чем это двойное убийство.

– Каким образом можно создать себе идеальное алиби, – продолжаю я. – А вот каким: договариваешься с приятелем и едешь с ним в какое-нибудь место, удаленное от точки убийства, которое ты планируешь совершить. А если точнее, это приятель думает, что вы туда едете. На самом деле вы отправляетесь совсем не туда, а куда-нибудь поблизости от места, где находится будущая жертва. Убиваешь, оставляешь труп на месте убийства, возвращаешься в свою машину и уезжаешь вместе с приятелем куда-нибудь на нейтральную территорию. Потом приятель будет божиться, что находился с тобою неразлучно в районе, скажем, городской рощицы, расположенной в десяти километрах от места убийства, тогда как на самом деле был с тобою на месте преступления. Только он ничего не знал об этом и никогда не узнает. Ловко, а?

– Не знаю, как можно это подстроить, – возражает Ванда. – Ведь этот приятель не слепой и должен видеть, куда вы едете, разве не так?

– Допустим, что ночь исключительно темная и дождливая к тому же. Плюс к этому приятель принял за ворот достаточное количество горячительного. Он не заметит подробностей путешествия. Тем более, что у него не возникнет никаких подозрений. Ему и в голову не придет всматриваться в дорогу. И когда автомобиль остановится и водитель скажет ему: «Мы рядом с „Селектом“, погоди минутку», он будет абсолютно убежден, что они находятся именно поблизости от «Селекта». А фактически они будут там, куда нужно было приехать этому второму. Понимаете?

– Ты хочешь сказать, что вчера ночью я привез тебя вовсе не к «Селекту», а куда-то в другое место? – спрашивает Франк.

– Именно это я и хочу сказать. Ты внушил мне, что мы едем к «Селекту». И я был убежден, что ожидаю тебя в машине именно рядом с «Селектом». В то время, как в действительности мы стояли где-то рядом с моей канцелярией, предполагаю, что на одной из боковых улочек, которые ночью все выглядят одинаково. Ты не опасался, Что я выйду из машины и стану присматриваться к местности, так как в это время хлестал проливной дождь. И я до конца жизни присягал бы, что мы были рядом с «Селектом» и только «Селектом». В то время, как мы были здесь.

– А зачем бы Франк стал привозить тебя сюда под фальшивым предлогом? – спрашивает Ванда.

– Чтобы застрелить даму в черном и одновременно получить свидетеля, что застрелить ее он никак не мог, в силу того, что находился совсем в другом месте. Это так просто!

Теперь все смотрят на Франка. На лице его мина неуверенности, он словно слегка остолбенел. Гильдегарда и Пумс вглядываются в него с испугом и трепетом. Майка забыла о съемках. Открывает рот, пытается произнести что-то, но слова не проходят у нее через горло. Одна только Ванда не теряет, самообладания.

– Гениальное построение Франка заключается в том, – продолжаю я, – что кого бы из нас ни стали подозревать, второй предоставил бы подозреваемому прекрасное алиби. Если бы подозрение пало на меня, еще бы – трупы нашлись в моей квартире и в моей канцелярии – Франк присягнул бы, что я не мог находиться там в критическое время. А если бы подозревали его, я с чистой совестью подтвердил бы то же самое о нем. Изящная работа, не правда ли?

– А почему бы вдруг стали подозревать Франка? – спрашивает Ванда с видом вежливой заинтересованности.

– Потому что он имел повод для убийства, – говорю я. Майка смотрит на Ванду вопрошающе и обращается ко мне:

– Какой повод?

– Хватит глупостей, – прерывает Франк решительно. – Перестаньте шутить. Дело слишком серьезно.

– Поверь мне, я в отчаяньи, – говорю я, – но нужно быть мужчиной. Ты убил ее, это факт.

– Сошел с ума, – говорит Франк Ванде грустным голосом. – В последнее время он слишком много пил.

Смотрит на Ванду взглядом, молящим о помощи, но Ванда игнорирует этот безмолвный призыв. Она зажигает сигарету и ожидает дальнейшего развития событий.

– О причине убийства я догадался после рассказа кельнерши о телефонном разговоре черной. А теперь Нина подтвердила это мое подозрение, – заявляю я.

– Он не шутит, – резюмирует Франк и совершенно излишне, так как никто в этом и не сомневается.

– Не мешай, – восклицает Ванда. – Это захватывающе!

– Перестаньте, черт вас побери! – визжит Франк. Только теперь он впал в бешенство по-настоящему, лицо его багровеет, кулак обрушивается на письменный стол. Становится тихо. Франк водит взглядом по собравшимся и неожиданно ориентируется, что женщины избегают его глаз. С трудом берет себя в руки. Пожимает плечами и усаживается в кресло поглубже с миной человека, попавшего в общество опасных сумасшедших. С ироничной ухмылкой дает знак, что готов слушать дальше.

– Восемь или десять лет назад, – начинаю я, – в этом кабинете происходила следующая сцена. К адвокату Риффу обратилась клиентка из провинции по фамилии Клара Виксель. Она производила впечатление чудачки, смешной старой девы. Впрочем, чудачество ее было вполне невинным: она писала детективные рассказики и под псевдонимами посылала их в журналы. Я предполагаю, что какой-нибудь из этих журналов зло подшутил над нею: переработал ее рассказик и опубликовал под чужой фамилией или что-нибудь в этом роде. Она даже не могла отстаивать свои права, так как не имела доказательств авторства. Но сделала из этой истории соответствующий вывод. Она решила на будущее обеспечить себя перед подобными проделками литературных пиратов. Написав новую повесть и выслав ее в знаменитое Издательство детективной литературы, Клара Виксель копию этой повести и квитанцию об отправке принесла сюда, к адвокату, и сдала в качестве депозита. Я думаю, что отец не отнесся к этому делу с достаточной серьезностью. Он не сомневался, что имеет дело с графоманкой, одержимой к тому же манией преследования. Отец принял депозит, забросил его в сейф и сейчас же забыл обо всем этом. Позднее, наводя в сейфе порядок, он передал рукопись секретарше, как вещь, «за которой никто не обратится». Поэтому и секретарша не считала необходимым прятать рукопись где-нибудь под ключом. Этот депозит представлял собою толстую рукопись, переплетенную в зеленый картон. Нина пристроила его на своем рабочем месте и все последующие годы трудилась, восседая на этом сокровище, которое срослось с креслом в одно целое настолько, что уже никто его не замечал.

В это мгновение Пумс вскакивает с кресла и нервно ощупывает его рукой. Но на кресле уже ничего нет.

– Этот депозит был у меня перед глазами с тех самых пор, как я принял после отца канцелярию, – говорю я. – Но, разумеется, мне и в голову не приходило, что этот предмет имеет хоть какую-нибудь ценность. К слову, литературной ценности он не имел почти наверняка. Но это не помешало ему стать поводом для убийства.

Раскуриваю новую сигарету. Ванда тоже раскуривает свою. Руки по крайней мере у нее не дрожат. Франк смотрит в окно так, словно происходящее его совершенно не касается. Я продолжаю:

– Копия лежала себе спокойненько на кресле, а с оригиналом тем временем происходили преинтереснейшие вещи. Посланный в Издательство, логическим ходом вещей он попадает в руки литературного редактора, которым был в то время Франк. Франк бросил взгляд на рукопись, понял, что она совершенно безнадежна, и отложил ее в груду других ни к чему не пригодных материалов.

Наверняка, он не потрудился даже написать пару слов автору, которая сделала из молчания Издательства правильный вывод, что ее шедевр не нашел понимания. Перестрадала это и в конце концов, возможно, даже и забыла об этом порождении своего воображения. Забыла до мгновения, когда увидела на экране фильм «Черная лестница».

Франк подскакивает, как будто его подстегнули шилом. Майка бросает на него испуганный взгляд. Но все молчат. Я продолжаю:

– Не знаю, сознательно ли совершил Франк этот плагиат. Может быть, он бы даже побожился, что сам изобрел интригу своего фильма. А между тем, это был лишь пересказ повестушки, которую он прочел когда-то и основательно забыл о ней. Этот фильм принес ему славу. Прославил он и Майю Поляк. Многие годы не сходит с экранов. До сих пор его демонстрируют в провинции. Клара Виксель, очевидно, не ходила в кино и не видела «Черную лестницу» в период успеха этого фильма.

Если даже она и видела название фильма на афишах, оно ей ничего не говорило, так как не совпадало с названием ее повести.

В этом году Клара выехала в отпуск во Францию. Возможно, она впервые позволила себе такую роскошь, мы знаем, что она была бедна, как церковная мышь. И именно там она попала в кино и увидела «Черную лестницу». И узнала свою собственную повесть.

Прерываю мой рассказ, чтобы закурить еще одну сигарету.

– Она села в поезд и приехала сюда, – продолжаю я. – Приехала, чтобы бороться за свои права. А чтобы эти права подтвердить, ей необходимо было получить свой депозит, оставленный несколько лет назад в сейфе нашей канцелярии, и представить его суду вместе с квитанцией об отсылке рукописи в Издательство детективной литературы. Я предполагаю, что она прямо с вокзала направилась сюда, но не застала никого в канцелярии. Тогда Клара спустилась в бар, нашла в телефонной книжке мой домашний номер и позвонила. Кто-то поднял трубку и подтвердил, что он является адвокатом Риффом. Очевидно, ее собеседник предложил Кларе подняться в канцелярию и подождать его там. Она рассказала ему всю свою историю и попросила возвратить ей депозит. Этот некто велел ей взять ключ из-под гидранта, открыть дверь канцелярии и подождать его. Она выполнила все эти указания, вошла в канцелярию… и застала там Нусьо, манипулирующего у сейфа. Дело в том, что Нусьо подслушал ее разговор и решил, что в сейфе находится нечто весьма ценное. Он взломал дверцу пожарной лестницы и через галерею, карниз и балкон проник в канцелярию. Едва он принялся за дело, как услышал, что кто-то приближается. Нусьо спрятался за портьеру, пытаясь бежать той же дорогой, что прибыл сюда, но не успел. Клара схватила револьвер, лежавший на письменном столе, и выстрелила. Должно быть, она решила, что грабитель уже вынул депозит из сейфа и пытается скрыться с ним. Впрочем, я не знаю точно, что она думала, достаточно того, что она выстрелила и попала в Нусьо через портьеру. А может быть, она и не застрелила его. Может быть, это только Франк его застрелил. Может быть, она вообще не видела Нусьо, спрятавшегося в нише двери за портьерой. Она спокойненько ожидала прихода адвоката, а Нусьо ждал, когда она покинет кабинет, и он снова сможет взяться за прерванную работу. Тем временем Франк и я попивали водочку у него дома. Франк раздумывал, как попасть в канцелярию и аккуратно обделать дельце. Случай распорядился так, что именно он принял телефонный звонок, адресованный мне. Он понял, что ему грозит судебный процесс и компрометация. Франк не мог этого допустить. Он велел Кларе ждать его в канцелярии и теперь лихорадочно обдумывал линию дальнейшего поведения. Был счастлив, что я нахожусь у него под присмотром и не могу не вовремя заглянуть в канцелярию, но и сам он не знал еще, как он попадет сюда так, чтобы никто не узнал об этом. И в это время ему позвонила Майка.

Прерываюсь, бросаю взгляд на Франка. Сидит неподвижно в кресле, со скрещенными руками, глаза полуприкрыты, на лице выражение отрешенности и спокойствия. Делаю глубокий вдох и продолжаю дальше:

– Майка облегчила ему ситуацию. Пригласила нас к себе, предупредив при этом, что не имеет дома запаса алкоголя. Дальше вы уже знаете. Франк привез меня сюда, убеждая, что мы едем к «Селекту», оставил на некоторое время в машине, вбежал наверх, перебросился парой слов с Кларой, схватил револьвер, лежавший где-нибудь поблизости, и застрелил ее. Убил ли он и Нусьо – этого я не знаю. Может быть, Нусьо уже был мертв к этому времени. А может быть, был жив и неосторожно высунулся из-за портьеры, чтобы погибнуть от пули Франка. Может, расскажешь нам, как это было? – обращаюсь я к Франку.

Франк раскрывает глаза, но не произносит ни слова. Все молчат. Я чувствую себя предельно усталым.

– А в общем-то все равно, – заявляю я. – Мне кажется, что на сегодня программа исчерпана. И я не имею ничего против того, чтобы все пошли по домам.

13

Никто не трогается с места. Отзывается Ванда.

– Ты можешь доказать, что ночью вы приезжали сюда, а не к «Селекту»?

– В «Селекте» не держат кальвадос, – отвечаю я. – Я проверил это сегодня. А в баре внизу кальвадоса хоть залейся. Мы же привезли ночью Майке именно кальвадос.

– Глупости. После полуночи бар был закрыт, – возражает Ванда.

– Видимо, с черного хода бар был еще открыт. Толстяк мог возиться с кассой или наводить порядок в зале. Это еще выяснится. У меня есть еще одно доказательство того, что ночью мы были именно здесь, я скажу об этом чуть позже.

– А откуда ты знаешь, что речь шла о «Черной лестнице»? – спрашивает Ванда.

– Кельнерша слышала, как черная говорила по телефону, что у нее украли лестницу. Что же это могло быть еще, как не знаменитая «Черная лестница»? Франк разыграл все с большим искусством. Оставил меня в машине, вбежал наверх в канцелярию, представился черной в моей роли, во время беседы с нею украдкой вынул револьвер, убил черную и перенес труп наверх в мою квартиру или, скорее, выманил черную, еще живую, наверх и застрелил ее там. После чего вернулся в канцелярию, чтобы попытаться открыть сейф и похитить компрометирующую его рукопись. Сейф открыть он не смог, но заметил Нусьо, скрывающегося за портьерой. Прихлопнул его, вышел и только на лестнице заметил, что все еще держит в руках револьвер. У него не было уже времени возвращаться и прятать револьвер в письменный стол, поэтому Франк сунул его в нишу гидранта вместе с ключом. После чего черным ходом прошел в бар, купил кальвадос и вернулся к автомобилю.

– А зачем ему нужно было выманивать черную из канцелярии в квартиру? – спрашивает Ванда.

– Может быть, он думал, что там потише, меньше шансов на то, что кто-нибудь услышит выстрел.

– Интересно, однако, что выстрелы никто так и не услышал, – замечает Ванда.

– Соседи выехали на отдых. А впрочем, может, кто и слышал. Я не успел еще всех расспросить.

– А замаскированный, – спрашивает Ванда, – кем был замаскированный? Ты думаешь, что Франк нанял для этой цели бандита?

– А почему бы это не мог быть сам Франк? – спрашиваю я. – Мне даже казалось, что это кто-то знакомый. Развлекался с черной маской, так как хотел любой ценой получить рукопись. Он думал, что я знаю комбинацию цифр сейфа и под угрозой револьвера открою его. Не мог даже догадываться, что рукопись давно служит в качестве подушки на кресле у пишущей машинки.

– А что произошло с самой рукописью?

– Она улетучилась, и мы больше ее не увидим, – ответил я. – В ту секунду, когда Франк пришел в себя после того, как Гильдегарда трахнула его молотком по голове, он заметил, что лежит головой на рукописи в зеленом коленкоровом переплете, в таком же самом, как та, из Издательства, послужившая ему источником вдохновения для фильма. Он молниеносно сообразил, что это и есть желанная рукопись, схватил ее и задал драпака. Теперь, скорее всего, рукопись уничтожена. Франк должен был отделаться от нее.

– Виват! – восклицает Ванда. – В таком случае нет основной улики. Камень с сердца!

– Спокойно, – говорю я. – Рукопись уничтожена, но мы легко можем узнать, что в ней заключалось. Пумс ее читала.

Это заявление электризует аудиторию. Даже Франк отряхивается от притворной дремоты и вопрошающе смотрит на Пумс. Пумс краснеет, как свекла.

– Еще никому и в голову не приходило, что этот обтрепанный том станет документом будущего судебного процесса, – говорю я, – а Пумс уже задала себе труд его проштудировать. Вот что значит идеальная секретарша!

– Я… только краем глаза… – заикается Пумс.

– Читала так, что у тебя уши тряслись. Я тебя накрыл на этом дважды. Не стоит отпираться, я уже привык к тому, что мои секретарши читают книги в свои рабочие часы, иначе они умерли бы от скуки. Может быть, перескажешь нам, что ты там вычитала.

– Там были такие разные истории об убийствах, – говорит Пумс.

– Детективные новеллы, да?

– Да, новеллки, но не очень удачные, сразу можно было догадаться, кто убийца, – произносит Пумс с миной заправского литературного критика.

– Сколько было этих новеллок?

– Много, я не успела еще прочесть все.

– Что было на первой странице? Какая там стояла фамилия?

– Я не обратила внимания, – говорит Пумс. Она принадлежит, очевидно, к тем читательницам, для которых фамилия автора – вещь совершенно лишенная интереса.

– Какая-нибудь из новелл тебе что-то напомнила? – спрашиваю я.

– Действительно… одна из них была о чем-то, что я уже видела, – отвечает Пумс колеблясь.

– Что именно? Говори!

– Это было… о том, как взломали сейф… но очень неумело… так совсем непрофессионально, – заявляет Пумс, стыдливо опуская взгляд.

Меня интересует совсем не это. Приходится атаковать в лоб.

– Ты смотрела фильм «Черная лестница»?

– Три раза!

– Была ли среди новеллок рукописи хоть одна, похожая на историю, рассказанную в этом фильме?

– Нет, такой не было, – заявляет Пумс решительно. Может быть, в конце книги, я до конца не прочитала.

– И все-таки я был прав: рукопись представляла собой сборник детективных историй, – закрепляю я достигнутую позицию. – Допускаю, что они были написаны на графоманском уровне. И тем не менее, одна из них заключала в себе идею, послужившую затем Франку для создания гениального сценария.

– Ну и что из этого? – возражает Ванда. – Может быть, все так и было. Но Франк не убивал. Во-первых, это не он беседовал с черной по телефону. Каким чудом он мог оказаться у трубки?

– Думаю, что это происходило так, – говорю я. – Когда черная поняла, что у нее похитили идею, она запомнила фамилию Франка, которую видела на афише фильма. И вот во время поисков моего номера в телефонной книжке она записала и номер Франка. Она решила сначала получить обратно свою рукопись, а потом уже атаковать Франка. Но в нервном замешательстве перепутала номера телефонов. Вместо моего набрала номер Франка и, убежденная, что говорит со мною, выложила всю историю Франку. Франк быстро понял, чем ему грозит открытие, сделанное черной в зале кинотеатра, и в дальнейшем разговоре умело выдавал себя за меня, чтобы вытянуть из нее все подробности. Он мог смело договариваться с нею о встрече в канцелярии, так как я в это время уже ехал к нему.

– Ты гений, – произносит Франк. – Я сдаюсь. Встает, приближается к телефону и начинает набирать номер.

– Не делай этого, – неожиданно отзывается Майка, но Франк не обращает на нее внимания. Очевидно, он звонит в полицию, чтобы сделать признание. Собственно, напрасно он так торопится, ему стоило бы подумать о создании какой-нибудь системы защиты. Но, вероятно, он думал именно об этом во все время моего повествования.

– Это «Селект»? – спрашивает Франк. – Прошу портье. Ожидает минуту, потом кто-то отзывается в трубке.

– Портье? – спрашивает Франк. – Это говорит Шмидт, Франк Шмидт, вы меня знаете, правда?

Собеседник, видимо, подтверждает его слова, и Франк продолжает:

– Здесь рядом со мной мой приятель Рифф, сейчас дам вам его к телефону. Он хочет узнать, остался еще у вас в запасе кальвадос или вы вчера продали мне две последние бутылки. Утверждает, что такого прекрасного кальвадоса еще не пил. Отдаю ему трубку.

Беру трубку и повторяю вопрос Франка.

– Добрый день, это вы продали вчера моему приятелю кальвадос? Я хотел сегодня заказать еще, но мне ответили, что кальвадос у вас не держат.

– Наш шеф считает, что кальвадос слишком дешев для ресторана, – говорит портье, – но я знаю, что он многим по вкусу и всегда держу в запасе несколько бутылок. Приезжайте, я охотно услужу вам.

– Я не помню, мы вчера покупали у вас этот кальвадос или позавчера?

– Вчера, вчера, – убеждает меня портье. – А точнее, сегодня, ведь это было уже заполночь, в этот страшный ливень. Господин Шмидт был мокрый с головы до ног, когда забежал за бутылками. У меня кроме кальвадоса есть еще и прекрасный вермут, так что милости прошу.

Откладываю трубку и обращаюсь к Франку:

– Какого черта ты решил покупать горячительное у портье, а не как обычно в баре?

– Не мог же я в мокром плаще шлепать через зал, – объясняет Франк. – А сдавать его в гардероб времени не было.