Текст книги "Один коп, одна рука, один сын"
Автор книги: Аманда Линд
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Остановившись напротив казино, она быстрым шагом перешла дорогу, повернула во двор и подошла к двери, похожей на вход в прачечную.
Несколько глубоких вздохов. Так. Как можно быстрее переступить порог между личной жизнью и работой.
И она шагнула внутрь.
В казино за одним из карточных столов Джим раскладывал пасьянс. Она села напротив, посмотрела в карты и вспомнила, что в детстве проводила за этим занятием часы, когда ей приходилось бывать с Юсефом в игорных притонах, где у него были дела. Он продавал наркоту. Покупал наркоту. Собирал деньги с тех, кого крышевал, и все такое прочее. Строил хитроумные или не очень планы ограблений, анализировал бизнес-возможности. И неизменно уходил из таких мест в хорошем настроении. Вел Фрэнси в какое-нибудь кафе и говорил, что она может заказать все что хочет. Она всегда брала фанту со льдом и три леденца в виде трубочек разного цвета, и еще плюшку с корицей, у которой выедала только середину. Себе же Юсеф всегда заказывал черный кофе и кусочек шоколадного бисквита. Потом они обсуждали ее любимые школьные предметы, а также понравившиеся Фрэнси фильмы и книги. Просто сидели, как обычные папа с дочкой. А по дороге домой она даже потихоньку просовывала свою ладошку в его руку.
– Ну, как тут? – спросила Фрэнси.
– Вообще-то неплохо, – ответил Джим. – Я довольно легко отделался. Да и ты выглядишь вполне пристойно. Правда, синева из-под косметики все равно просвечивает.
– Это трудовые издержки. Я только что от Крошки Мари, ей не так повезло. Не сможет работать, как минимум, неделю. Нос сломан, глаз заплыл, еще сломано несколько ребер, сотрясение мозга и трещина в голени. И они били ее ногами в грудь, так что, может быть, придется вынимать силикон.
– Ну и ладно. С такими буферами она выглядит по-дурацки, давно пора от них избавиться.
– У нее есть свои причины…
– Да, но…
– А где Луиза?
– В тире.
– С ней все в порядке?
– Да. Зуб, правда, выбит, и губа расквашена, но это все.
Джим направился к одной из двух комнат, где сидели узники. Фрэнси пошла за ним. В первой комнате в углу на полу сидел парень, которого она застала на унитазе в ресторане «Яннис». Он и сейчас выглядел так, будто ему нестерпимо хочется в туалет. Болевой порог у него оказался довольно низким, им без особых хлопот удалось вытрясти из него довольно много имен и мест, имеющих отношение к Заку, которого тот, по его словам, никогда не видел, только слышал имя.
– Выкини его где-нибудь за городом, – распорядилась Фрэнси, после того как они опять заперли дверь снаружи.
– Конечно, – ответил Джим.
В другой комнате на стуле, покачиваясь, сидел Антон, весь в поту от страха и абстинентного синдрома.
Так вот как выглядит подопечный Грейс.
– Принеси ему дозу, – приказала Фрэнси.
Джим исчез, а Фрэнси взяла стул и села напротив Антона.
Что-то в нем казалось ей знакомым и внушало спокойствие, несмотря на его взвинченное состояние. В нем было что-то невероятно прекрасное, не поддающееся описанию ни словами, ни образами.
– Привет, – поздоровалась Фрэнси.
Он отвернулся. Он был не в состоянии даже поздороваться.
– Мне жаль, что ты сюда попал, – начала она. – Но тебе скоро принесут твое… лекарство. Тебе еще что-нибудь нужно? Хочешь есть? Пить?
Он опять ничего не ответил. Но тут вернулся Джим. Увидев шприц, Антон тут же закатал рукав, приготовился. Протянул трясущиеся руки навстречу спасению и принял его, вколов героин в вену.
Эффект наступил сразу. Тело расслабилось, а взгляд, еще секунду назад испуганный и блуждающий, стал спокойным и мутным.
Он взглянул на Фрэнси.
– Мы уже встречались, – сказал он.
– Разве? – удивилась она.
– Хотя вы меня не видели.
– Возможно.
– Зачем я здесь?
– Ты знаешь мою мать, Грейс?
– Да.
– Как вы познакомились?
– Однажды ночью она со мной заговорила. Я шатался по улицам, и вдруг она подошла и спросила, как дела. Я так удивился, что ответил, и мы немного поболтали. Она купила мне гамбургер, дала денег на ночлежку. А потом мы стали видеться регулярно.
– Ты знаешь Закариаса Кона?
– Кого?
– Его еще зовут Заком.
– Нет. Кто это?
Похоже, он не врет.
– Это тебя не касается, – ответила Фрэнси, – раз ты его не знаешь.
Антон пожал плечами, встал, прислонился к стене и сполз на пол. Было похоже, что он вот-вот заснет.
– Можешь идти, – сказала Фрэнси Джиму. – Увезите отсюда второго.
Джим вышел, а Фрэнси села на пол рядом с Антоном.
– Я тебе верю, – произнесла она.
– Почему? – удивился Антон.
– Не знаю.
– Мне можно уйти?
– Конечно. Но я пойду с тобой. И тебе придется завязать глаза.
– Сколько у вас тут тайн. Это ваш штаб или что-то в этом роде?
– Что Грейс рассказывала тебе о моей работе?
– Ничего. Просто сказала, что вы слишком много работаете. А чем вы занимаетесь?
– Всем понемножку.
– Художник, безработная, пенсионерка или нарушительница закона?
Фрэнси ничего не ответила. Умен. Наркотики еще не до конца уничтожили его мозг. Что-то (что именно?) заставило их еще немного посидеть рядом, хотя повода вроде уже не было.
Вера, надежда, любовь и (это уже добавил сам Антон) свобода – фундаментальные основы человечества.
Что из них важнее всего?
Не свобода, потому что без веры, надежды и любви она не полноценна.
И не любовь, потому что без трех других она не полноценна.
Надежда? Разве можно надеяться, не веря, не любя и будучи несвободным? Вряд ли. То же и с верой, одна она мало чего стоит.
Значит, если хочешь быть человеком, не обойтись без всех четырех составляющих.
Но если бы пришлось выбирать, он отдал бы предпочтение любви, даже если бы пришлось отказаться от свободы. Он алкал любви. Можно сказать, что его любовь – героин. Но любовь к героину была деструктивна, заставляла его причинять вред самому себе, надевала на него кандалы, заставляла терять надежду и веру.
Сидя на скамейке в центральном парке, он рассматривал проходивших в сумерках по-летнему одетых людей и стеснялся своей слишком теплой куртки (он ходил в ней круглый год и зимой стеснялся того, что она слишком тонкая), потертых джинсов и серых от пыли кроссовок, купленных за двадцать крон в секонд-хенде.
Он думал о Фрэнси.
Она такая же, как он, гиперчувствительная и будто без кожи, но при этом она пугала, наводила ужас.
Могущественная. Богатая.
Власти и денег у нее было в избытке. В остальном она была такая же, как он. Из грязи. Из отбросов. Ползла на свет из дерьма и темноты, молила о покое и снисхождении.
Ему захотелось еще раз увидеться с ней, посидеть рядом. Ничего не говорить, просто побыть вместе, подышать одним воздухом, может, даже порадоваться жизни.
На скамье в парке он провел весь вечер и всю ночь, спал так, как спят те, кто не чувствует себя в безопасности: все время настороже, не полностью погружаясь в мир сновидений.
Через двое с половиной суток после встречи с Антоном, Фрэнси проснулась, лежа поперек своей большой, застеленной атласными простынями кровати, которую купила себе в качестве утешения. Кровать оказалась слишком мягкой, и каждое утро она просыпалась с ноющей болью в спине. Нужно вернуть ее продавцу или спросить Йенса, не хочет ли он забрать ее себе. Может, ему она подойдет.
Посмотрела на часы.
Уже четверть первого! Как это получилось?! Она приняла снотворное, потом антидепрессант, и, возможно, один коктейль вчера был лишним, но она так расстроилась после разговора с Юсефом, требовавшим гарантий, что его дочь и Грейс не станут ссориться на крестинах.
Какое право он имел звонить и читать ей мораль, говорить, как ей следует себя вести?! Если бы она хотела отчитать мать, то сделала бы это в любом случае. Она не планировала ничего такого в день крестин Бэлль, но все равно пришла в ярость от того, что отец по-прежнему обращался с ней как с четырнадцатилетней девчонкой.
Четверть первого. Наверное, вчера она была в полной отключке, потому что и будильник, и мобильный телефон должны были прозвонить ровно в девять.
«Пора завязывать с таблетками», – подумала она и вылезла из постели.
Начало крестин в три, а ехать до Блидэ, как минимум, час по проселочным дорогам, плюс два парома. Не надо было выбирать эту церковь для торжества. Но теперь уже поздно сожалеть.
Молниеносно приняв душ, побрызгавшись духами, натянув купленное Йенсом платье, соорудив на голове нечто, что должно было выглядеть как заранее продуманная прическа, и кое-как накрасившись, она сбежала вниз на кухню, налила кофе в термос и отнесла его в новенький «порше», купленный накануне, тоже в качестве утешения. Нельзя сказать, что это была бесполезная покупка. Спортивная машина была необходима, ведь наступило лето, было тепло и солнечно.
Задумалась на минуту. Что она забыла? Детей повез Йенс, заранее, как они договаривались. Ключи взяла. Бумажник. Телефон. Хорошее настроение? Н-да. Нарядные туфли в пакете. На ногах кроссовки, чтобы было удобно вести машину. В сумочке лекарства, цифровой фотоаппарат, носовые платки, пистолет и нож. Все в порядке.
Развернулась на площадке перед гаражом, набрала на пульте код от ворот и выехала на улицу. Сначала не превышала разрешенной скорости, но, едва выбравшись за город, вдавила педаль газа в пол.
Несмотря на ужасный стресс, несмотря на большие сомнения в том, что она успеет на крестины собственной дочери, Фрэнси наслаждалась ездой. Стекло опущено, левая рука снаружи, пальцы барабанят по крыше автомобиля, правая – на руле. Музыка ухает из динамиков, разношерстная попса, в общем-то, не в ее вкусе, но это часть удовольствия, когда едешь одна в машине. Волосы развеваются на ветру, холодящем кожу под платьем. И еще это щекочущее чувство, когда понимаешь, что все-таки не полностью контролируешь машину.
Она вспомнила первую машину, которую купила на собственные деньги, когда ей только исполнилось восемнадцать. Ярко-красный «ягуар» 1970 года выпуска, кабриолет. Коричневая кожа сидений скрипела. Радио тоже скрипело. В бардачке – деньги и оружие.
В те времена она всегда водила в перчатках и красила губы ярко-красной помадой под цвет машины. Носила белые джинсы, джинсовую рубашку с расстегнутым воротом, красила веки голубыми тенями, сильно поливала лаком взбитую челку и мечтала сбежать куда-нибудь подальше.
Да, вечное желание сбежать.
Она была наследной принцессой Юсефа и конечно же хотела пойти по его стопам, но иногда нактывало желание делать что-то совсем другое, все что угодно, лишь бы не то, что предопределено судьбой.
И сейчас у нее по-прежнему иногда возникало желание прыгнуть в машину и укатить куда глаза глядят. Туда, где ей захочеться остаться и где никто не знает, кто она такая. Туда, где она смогла бы стать другим человеком.
Она ехала по извилистым дорогам, которые вели все дальше и дальше сквозь бесконечный лес. Изредка навстречу попадались другие машины, но вообще вокруг не было ни души.
Опять взглянула на часы. Уже прошел целый час. Она позвонила пасторше:
– Я опаздываю минут на пятнадцать. Пусть органист пока сыграет несколько летних гимнов.
Пасторша согласились. Значит, можно перевести дыхание. Если с паромами не будет накладок, в четверть четвертого она уже приедет.
Отпила кофе из термоса. Вдали уже показался первый паром. Фрэнси слегка расслабилась и сделала музыку потише. Вспомнила о Бенни. Нужно попросить Манге, который сидел, и не раз, поговорить с людьми в следственном изоляторе, чтобы ей устроили визит инкогнито. Она хотела навестить Бенни, но не собиралась делать это официальным путем. Полиции незачем знать, что они знакомы…
Она резко затормозила перед вылетевшей навстречу машиной.
– Не отвечает, – сказала Крошка Мари, стоя на пороге церкви на костылях в обнимку с Эрьяном.
Без четверти четыре. Фрэнси так и не появилась. Люди начали волноваться. Пер крепко держал за руку Адриана, у него болел живот, и в голову лезли нехорошие мысли. Пенс гулял с Бэлль в коляске. Будущие крестные Джим и Луиза пребывали в полном замешательстве. Лиза, по случаю нарядившаяся в обтягивающие белые джинсы, светло-сиреневую кофточку и светло-коричневые босоножки, сидела и думала, нравится ей Джим или нет. У Луизы был предменструальный сидром, и ей все время хотелось плакать, но вместо этого она отпускала язвительные замечания. Женщина-пастор обходила собравшихся, и от нее должно было веять миром и покоем, но на самом деле она была дико раздражена тем, что мамаша ребенка не удосужилась приехать вовремя. Манге сидел в церкви, молился за упокой убитых товарищей и просил у Господа совета, не податься ли ему в какую-нибудь более мирную сферу деятельности, вроде бокса, ведь у него отличные данные.
Крошке Мари пришла эсэмэска от Бенни с жалобами на обстановку и жратву в следственном изоляторе. Он собирался бежать и просил о помощи.
Она ответила, что они обмозгуют это всей компанией и сообщат ему результат. Затем она еще раз с беспокойством посмотрела на часы. Прошло еще полчаса. Где, черт возьми, Фрэнси?
Юсеф с Грейс стояли рядом и боялись самого худшего. Почему они не смогли ее защитить? Да, она взрослая женщина, но ведь они всю жизнь должны нести за нее ответственность, и вот теперь они не справились.
Кристина стояла в стороне и завидовала, что они так волнуются за сестру, которая не удосужилась приехать вовремя.
17
Пираньи в лабиринте
Адриан выбрался наружу из лаза и растянулся на траве в заросшем саду соседа, которого никогда не было видно и который, по видимому, ни разу за год не появился в своих владениях. Но Адриан не жаловался: гораздо удобнее иметь соседа, который понятия не имеет о том, кто и когда шмыгает по его саду.
Иногда он выходил даже ночью, когда не спалось, а на небе ярко светила луна. Он выскальзывал на улицу, пробирался через свой ход и убегал к лесному шалашу в надежде, что там его ждет Тея.
Но и сегодня ее там не было.
Адриан залез в спальный мешок, хотя было довольно тепло, но так казалось уютнее, будто Тея сидит рядом и делится с ним своим теплом.
Открыл принесенный с собой ноутбук, подключился к Интернету. Он жевал шоколадный батончик и лазал по страницам про космос и с разными играми, и в конце концов мальчик вышел на сайт, где люди размещают объявления о пропавших родных и друзьях.
Он поместил объявление о Тее.
Ни родители Теи, которым он много раз звонил и спрашивал, не знают ли они, куда делась их дочь, ни мать, ни социальная служба, куда он тоже звонил и даже пытался говорить взрослым голосом, не дали ему ответа.
Он ничего не понимал, и ему было очень грустно и одиноко.
Неужели они думали, что в их общении с Теей было что-то опасное? Или это месть со стороны Фрэнси за то, что он завел подругу, не спросив разрешения у матери?
Адриан думал, что мать велит засыпать подземный ход, чтобы он больше никогда никуда не выходил без спросу. Он удивлялся, почему она этого не сделала, но ему казалось, что он понимает – она гордится сыном, который осмелился нарушить запрет и взбунтоваться.
Открыв файл под названием «Т», он стал писать дальше, страницу за страницей. Это было письмо, бесконечно длинное письмо.
Когда идеи совсем иссякли, Адриан побросал вещи в рюкзак и отправился назад той же дорогой. Перелез через забор, пробежал по соседскому двору, пробрался через ход и оказался в собственном саду.
Казалось, Тея сидела на качелях и ждала его. Она делала это каждый вечер в сумерках. А уже стало темнеть. Все окна в доме были освещены, взрослые внутри беспокоились, потому что мама исчезла. Адриан не сильно беспокоился. Во всяком случае, пока. Он думал, что это связано с работой, а когда дело касалось работы, мамы постоянно не бывало дома.
– Привет, – сказал он невидимой Тее.
Она поздоровалась и сунула свою руку в его ладонь. Рука была такой мягкой. Вся она была мягкой и одновременно очень крутой. Лучший друг. Она – его лучший друг. Лучшее, что было в его жизни. И так будет всегда, что бы ни говорили Фрэнси и другие взрослые.
– Я тебя найду, – сказал он. – Обещаю.
Тея кивнула. Она ему верила. Потом встала и ушла прочь, ступая по траве босиком, пока не слилась с тенями, населявшими сад. Ему казалось, что он видит ее следы. Блестящие, зеленоватые, да, ведь она – лесное существо, девочка из шалаша, и они переедут жить в какой-нибудь большой темный лес, будут как Рони и Бирк из книжки «Рони, дочь разбойника». Эту книгу ему читала Наташа, и у них будет все так, как в сказках, и никаких родителей, от которых одни неприятности, никто не будет ими помыкать, гонять туда-сюда.
Адриан оставался в саду допоздна, пока взрослые в доме не забеспокоились и по его поводу.
Связанная и почти все время без сознания, Фрэнси провела больше восьми часов в багажнике, где можно было дышать только через крохотную щелку. Наконец ее вытащили наружу. Они были на каком-то неизвестном ей кладбище, и даже примерно сориентироваться она не могла.
Это маленькое кладбище находилось у смого леса. Была глубокая ночь, до ближайшего населенного пункта далеко. Рот у Фрэнси был заклеен, но даже если бы она стала кричать, никто бы не услышал. Она попыталась разжевать скотч изнутри, но он был таким плотным, что даже не пошевелить губами. Вот черт! Как глупо! И она абсолютно не выносила ситуаций, которые не могла контролировать. Навстречу ей как из-под земли выскочила какая-то машина. Пока она переключала передачу, откуда ни возьмись появились еще две, по бокам, – и колеса «порше» уже прострелены и превратились в лапшу. Короткая перестрелка, и к ее голове уже приставлено три ствола. На капот ее машины запрыгнула девчушка лет двенадцати и выстрелила в лобовое стекло, но в Фрэнси не попала. Все было хитро спланировано и сделано профессионально, а виновата она сама, надо было ехать на «додже» или на «мерсе». Ведь у них бронированные стекла, но тщеславие заставило ее сесть в «порше» и дорого за это заплатить.
– Шевелись!
Два довольно молодых парня, похожих на байкеров, толкали ее перед собой и пинали каждый раз, когда она спотыкалась в темноте. Светло-голубое платье было все в грязи, волосы спутаны, косметика растеклась по лицу. Слава богу, на ногах кроссовки, а не те туфли на каблуках, в которых она еле могла ходить.
Зак шел впереди, словно прогуливался, наслаждаясь красотой надгробий, клумб, кустов, деревьев и скамеек. На нем был красный вельветовый пиджак. Значит, это он напал на нее тогда в туалете универмага.
Еще на нем были потертые синие джинсы, белые кеды и что-то розовато-кружевное вокруг шеи. Как у гомика. Или у сноба. Точно она не могла определить. Да, и еще эти черные, блестящие, как масло, волосы. Вот бы выдрать их все и оставить лысый череп! И двумя ударами карате отбить ему яйца. А блестящие черные глаза вдолбить глубоко в глазницы. И тогда она время от времени возила бы его в инвалидной коляске в какое-нибудь учреждение для безнадежных. Они бы беседовали о старых добрых временах, ели пирожные, кормили голубей, он бы поставил свою подпись на разные важные бумаги, переведя все свои активы на Фрэнси, а она бы отлично ими управляла.
– Милое платьице, – произнес он, когда байкеры швырнули ее на землю перед могильным памятником, который, похоже, установили совсем недавно. – Немного грязноватое, но тебе как раз подходит. Ведь нельзя сказать, что ты женщина исключительно чистых помыслов…
Он сел перед ней на корточки, словно она была маленьким ребенком или собакой, которую он собирался погладить.
– Я очень расстроился, когда ты так грубо меня отшила, – сказал он. – Мое предложение было очень щедрым. Ты слишком импульсивна. Сначала делаешь, потому думаешь.
Скотч, которым ей заклеили рот, был дважды обернут вокруг ее головы. Зак отодрал его, и это было очень больно, потому что вместе со скотчем выдирались и волосы.
– Без этого можно было бы обойтись, если бы… – начал было Зак.
– Говори за себя! – прошипела Фрэнси. – И не пытайся меня учить!
Зак снисходительно улыбнулся, полностью осознавая собственное превосходство, и это ее страшно взбесило. К сожалению, она не могла поставить его на место, потому что двое громил железной хваткой держали ее за руки.
– И все же именно за эту твою импульсивность я могу тебя простить, – говорил Зак. – Ты ведь не со зла, ты не хотела ничего дурного.
– Ты кем себя возомнил, а? – прошипела Фрэнси. – Чертовым психоаналитиком, да? Кстати, не тебе говорить про зло, ты зомбируешь детей и преращаешь их в камикадзе! По сравнению с тобой я просто святая!
– Им лучше у меня, чем там, откуда я их беру.
– А где ты их берешь? На улице? В наркопритонах? В социальных учреждениях? У педофилов?
Зак снова улыбнулся, встал и, взяв у одного из байкеров лопату, швырнул ее Фрэнси.
– Копай, – приказал он.
Она вопросительно посмотрела на него. Он достал коробок и зажег сигарету. Несколько раз глубоко затянулся.
– Мои родители умерли, когда я был маленьким, – произнес он, выпустив облачко дыма. – Обо мне заботился Ренман. Он был мне и мамой, и папой. Поэтому тебе должно быть понятно, что я расстроился, когда вы вот так просто взяли его и убили.
– Он прекрасно знал правила, когда начал вести со мной дела, – возразила Фрэнси. – Предателей казнят, такова жизнь. Я не благотворительностью и не гуманитарной помощью занимаюсь, а бизнесом, к тому же криминальным, а в этом деле не место слюнтяям и всепрощенцам.
– Так ты никогда никого не прощала и не простишь?
– Да.
– Лжешь.
– Нет.
Зак кивнул байкерам, которые поставили Фрэнси на ноги и заставили ее копать.
Менее чем через полчаса (Фрэнси была в ярости, поэтому у нее получилось быстро) лопата стукнула о крышку гроба.
Насквозь мокрая от пота, с землей в волосах, под ногтями, вся в грязи, она посмотрела на Зака.
– Открывай, – потребовал тот.
Фрэнси, прекрасно знавшая, что там увидит (видеть это ей совсем не хотелось), недовольно подчинилась. Но пререкаться было бессмысленно: ее бы сразу начали бить.
Как только она подняла крышку гроба, из могилы поднялась вонь. Фрэнси отвернулась, подступила тошнота.
– Доставай его, – приказал Зак, раздавив окурок ногой.
«Надо стиснуть зубы, – думала Фрэнси. – Я справлюсь. Это просто материя, ничего опасного. И при первой же возможности я закопаю его живьем и поставлю сверху свою машину, когда он будет делать свои последние вздохи. И выкурю сигару. Чтобы отпраздновать».
Она взялась за разложившиеся конечности, которые Джим, Луиза и Крошка Мари когда-то заботливо отчленили от трупа, и положила их на землю рядом с могилой. В последнюю очередь достала голову, она была тяжелая и склизкая, глазницы чернели пустотой, глаза почти сгнили, и все равно ей казалось, что они смотрят на нее, обвиняя. Но он сам виноват. Знал, что рискует, знал, что будет, если начнет крутить дела у нее за спиной.
Ей пришлось разложить куски так, чтобы получилось что-то похожее на целое тело.
Пришлось взять почти полностью разложившуюся руку Ренмана и поцеловать ее.
Пришлось поцеловать и склизкую дыру, когда-то бывшую ртом, но когда она отказалась просунуть туда язык, один из байкеров прижал ее голову, заставив это сделать.
Потом она лежала на земле рядом с Ренманом и выла. Но никому ее не было жаль. Ее опять били ногами, потом заставили заново похоронить Ренмана и забросать гроб землей.
– Ну что? – спросил Зак, когда она закончила и стояла на коленях, дрожа всем телом.
Она не ответила, потому что уже не понимала, о чем ее спрашивают. У нее заложило уши, страшно хотелось вымыться, прополоскать рот, смыть все из памяти, лечь на землю и заснуть.
– Можно покончить с этим делом здесь и сейчас, – продолжал Зак. – Помнишь, что я тебе предлагал?
Она медленно повернула голову и посмотрела ему в глаза, чувствуя, что из носа у нее что-то течет, то ли сопли, то ли кровь.
– Иначе у тебя будут проблемы, – предупредил Зак.
– Откуда ты узнал, что я поеду в Блидэ? – спросила Фрэнси, попытавшись подняться на ноги.
– Мужская интуиция.
– Если ты все равно собираешься меня убить, то почему бы не рассказать, кто меня предал.
– Я не собираюсь тебя убивать.
– Почему?
– Ты мне нужна в качестве партнера по бизнесу. Вместе мы будем непобедимы.
– Я уже дала тебе ответ.
– Ты передумаешь.
– Ты меня плохо знаешь.
– Либо ты передумаешь, либо я уничтожу всех твоих людей и организацию.
Фрэнси поднялась на ноги и посмотрела на него в упор. Он оглядел ее с головы до ног.
Грязная. Испачканная кровью. Потная. Отвратительная. Полная трагизма.
– Вообще-то ты красивая, – сказал он и подошел. – Я не могу понять, зачем тебе мараться убийствами и прочим беспределом. Война – мужское дело.
Он взял ее за подбородок, она тут же плюнула ему в лицо, но он даже не пошевелился. Тогда она попыталась вырваться, но его головорезы удержали ее.
– Война – человеческое изобретение, – ответила Фрэнси. – Я тоже человек. А ты?
Он дал ей пощечину. Из носа хлынула кровь, но ей было наплевать, он – упертый женоненавистник, застрявший в прошлом веке, задолго до того, как женщины получили избирательное право.
Он – окаменелость, так она ему и сказала. Он рассмеялся. Затем ее опять связали, завязали глаза, сунули кляп в рот и снова бросили в багажник.
Потом, как показалось Фрэнси, они бесконечно ездили по кругу. Потом она ударялась о стену, иногда падала навзничь, разбивала в кровь колени, вставала на ноги, ее опять толкали, и она падала, все это с повязкой на глазах и связанными сзади руками.
Теперь они уже были вдвоем с Заком, те двое куда-то делись, и Фрэнси не знала, радоваться этому или пугаться до смерти.
Зак, ничего не говоря, просто вел Фрэнси куда-то вперед, время от времени толкая ее в спину, чтобы показать, куда сворачивать.
Их шаги отдавались гулким эхом. Они пришли в какое-то холодное место с твердым полом. Может быть, в подвал, подземный тоннель или заводской цех.
Они остановились. Зак открыл дверь, толкнул ее внутрь, разрезал веревку, которой были связаны руки Фрэнси, затем запер дверь снаружи.
Она услышала звук его удаляющихся шагов.
Сняв повязку с глаз, Фрэнси огляделась.
Да, это заводской цех, холодный и серый. Высота потолков метра четыре. Лампы дневного света, три светят, одна мигает. На окнах ставни с тяжелыми цепями и замками. На полу матрас, как в наркопритоне. А еще гигантский аквариум, в котором при ближайшем рассмотрении оказалось шесть пираний, а на дне – остатки человеческой руки.
Идиотский способ запугивания. За кого он ее принимает, за какую-то клушу?
Фрэнси пошла к окнам, чтобы осмотреть цепи. Подергала немного, залезла на узкий подоконник, стала пинать толстые деревянные ставни. Бесполезно. Слезла, отошла назад, разбежалась и, используя прием карате, с размаху ударила ногой в то окно, которое показалось ей самым хлипким. Она упала на спину и больно ударилась копчиком, а чертовому окну хоть бы хны.
Она подтащила матрас к окну и еще пару раз попыталась проверить его на прочность, но в итоге вынуждена была сдаться.
Шло время. Много часов. Она мерзла, мучилась от голода и жажды и все думала, что за чертовщину задумал Зак, где она находится, зачем тут пираньи, как отсюда выбраться и как там ее домашние.
Адриан и Бэлль. Кто о них заботится? Йенс, Юсеф с Грейс или Пер? Или все сразу? Ей бы хотелось, чтобы это был Пер. Все-таки он отец. Она не была готова простить, но больше не собиралась вести себя с ним так же жестко, как раньше. Лишь бы он присмотрел за детьми.
Ее малышами. Ее чудесными крошками.
Она не может умереть и оставить их одних. Нужно как-то отсюда выбраться.
Фрэнси уселась на пол и, прижав ладони к ушам, заплакала, заскулила, стала себя бить, чтобы заглушить страх, но ничего не помогало. Был только пульсирующий страх… и ни одной таблетки, чтобы от него избавиться.
Собрил. Где бы взять хоть одну таблетку собрила? Чудесного, волшебного собрила!
Чем дальше, тем сильнее становился абстинентный синдром.
Это шантаж. Зак знает, что она жрет транквилизаторы, и, видимо, рассчитывает, что сейчас она начнет лезть на стены.
Если бы она умела, то непременно бы полезла. Вместо этого Фрэнси стала ходить кругами, раз тридцать обошла аквариум, побегала трусцой на месте, поотжималась, покачала брюшной пресс, отработала приемы карате, затем попыталась сделать несколько дыхательных упражнений и расслабиться, но ничего не вышло.
Ей захотелось по малой нужде, но туалета не было, поэтому пришлось присесть на корточки в углу. Мог бы хоть горшок какой-нибудь поставить. Оставалось только надеяться, что не захочется в туалет по большому.
В конце концов она заснула на грязном матрасе, но вскоре проснулась от холода и боли в желудке, заснула опять, проспала несколько часов, снова заснула. Во рту было сухо и страшно хотелось пить.
Она перетерпела еще пару часов, надеясь, что появится Зак с чем-то вроде хлеба и воды. Перетащила матрас к аквариуму, свернула, чтобы встать на него, выждала, пока пираньи отплывут как можно дальше. Сложила ладони лодочкой, молниеносно набрала в них воды и жадно выпила ее в два глотка.
Пираньи, естественно, заметили, что у них воруют воду, но она подождала, пока они успокоятся, и повторила свой маневр. На этот раз не так успешно. Одна из хищниц вцепилась ей в большой палец. Ее подруги тоже хотели получить свою долю, и Фрэнси пришлось быстро выдернуть руку с повисшей на ней пираньей. Палец истекал кровью. Фрэнси ожесточенно затрясла рукой, но рыба не разжимала челюсти. Хоть ее и вытащили из родной стихии, она вполне может сожрать палец целиком, если ее не отцепить.
И Фрэнси стала изо всех сил бить рыбой об стену.
Раз, два, три.
Наконец, пиранья разжала челюсти и упала на пол. Фрэнси отбросила ее ногой, оторвала кусок от подола и перевязала им глубоко прокушенный палец. Повязка мгновенно пропиталась кровью, которая уже хлестала на пол. Фрэнси не переносила вида крови, у нее закружилась голова, в глазах потемнело.
Она села на корточки, опустив голову вниз, и подождала, пока головокружение пройдет, а сознание прояснится. Потом она доползла до матраса и легла, уставившись в скучный серый потолок. Лампа дневного света раздражающе мигала, но выключателя Фрэнси так и не нашла.
Она сложила руки и впервые за долгое время стала молиться тому Богу, в чьем существовании сильно сомневалась, но Он/Она/Оно хорошо подходил для такой тяжелой ситуации, в которую попала Фрэнси.
– Всемилостивый Боже, пусть он вернется, и я его прибью и смогу отсюда сбежать, чтобы защитить моих детей и тех, кого я люблю, а еще избавиться от чертовых… прости… от этих ломок… и сделай, пожалуйста, так, чтобы зажил мой палец, мне кажется, его сильно прогрызли, а еще я очень хочу помириться с мамой, вернуть сестру, потому что мы так отдалились, да Ты знаешь… Еще хочу стать счастливой. Не знаю, но почему-то я почти никогда не чувствую себя счастливой. Я ведь и богата, и работа у меня хорошая, и двое чудесных детишек и…
– И?
Пер. Ей не хватало Пера. Если бы он только был здесь. Он ей всегда так помогал, когда она почти теряла сознание от вида крови. Промывал ранку. Заклеивал пластырем или перевязывал бинтом. Давал что-нибудь съесть или выпить. Сидел рядом, пока ей не становилось лучше.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.