Текст книги "Один коп, одна рука, один сын"

8
Смертельный шопинг

По обе стороны от Джейн стояли ее дочери, сын – наискосок за спиной. Она была похожа на огородное пугало в трауре, нос покраснел от бесконечного сморкания. В ушах сверкали бриллиантовые капельки, подаренные ей на сорокалетие Оливером и оплаченные Фрэнси, но об этом она, конечно, не знала. Руки в перчатках судорожно сцеплены, темно-каштановые блестящие волосы развеваются на ветру, лезут в лицо. Она казалась еще более худой, чем обычно, хотя худеть дальше было некуда. Острые скулы торчали, глаза казались запавшими и покраснели от слез.

Фрэнси впервые почувствовала к Джейн искреннюю нежность вместо той зависти, что загорелась в ней в их последнюю встречу. Пастор монотонно читал молитву, с неба капал жиденький дождик, а на развесистых кладбищенских кленах гроздьями сидели вороны и громко каркали. Если бы у Фрэнси с собой была ее снайперская винтовка, она непременно разогнала бы их. Но винтовки не было, было горе, оказавшееся сильнее, чем она ожидала. В памяти всплыло все, что было пережито вместе с Оливером.

Однажды они ходили вдвоем в оперу и оба плакали, слушая арии Кармен.

Как-то раз они сильно напились на корпоративной вечеринке, на которую Оливер ее пригласил, и танцевали вместе на столах, а потом шли ночью по улице и смотрели на звезды. Вместе болели за «Арсенал» в матче против «Тоттенхэма» у нее дома перед гигантским телевизором во всю стену. Когда они смотрели игры английской премьер-лиги, тот, кто болел за проигравшую команду, должен был потом произнести хвалебную речь в честь выигравшей.

Одно время они почти ежедневно обедали вместе в «Лондоне», простом милом кафе, где Фрэнси всегда заказывала медальоны из вырезки, а Оливер – антрекот, густо политый беарнским соусом. Как правило, они рассказывали друг другу о личной жизни. О проблемах в браке, о трудностях и радостях воспитания детей, о требованиях и ожиданиях стареющих родителей, о еще живых и не собиравшихся умирать юношеских мечтах, и у них всегда было чувство, что они все еще молоды, и в то же время им казалось, что жизнь бежит с умопомрачительной скоростью. Он говорил, что его любовь к Джейн только усиливалась и дети сделали их еще ближе. Она рассказывала о своей ослабевавшей любви к Перу и о том, что ее единственный ребенок, Адриан, – причина их отдаления друг от друга, потому что у обоих уже нет ни времени, ни сил на то, что раньше было их «мы».

Он советовал не ждать, что все изменится, и развестись, чтобы не терять еще год жизни. Она сама думала об этом. Уже будучи беременной Бэлль, она даже заготовила слова: «Это не потому, что ты плох, ты – замечательный, просто я чувствую, что мы отдалились друг от друга». Потом все само сошло на нет. Но слова Оливера засели в ее голове, и она помнила о них, даже когда они с Пером занимались любовью.

Она вспомнила, как они с Оливером поцеловались. Это случилось после затянувшейся партии в покер в ее казино. Оба выпили немало коктейлей. И поскольку играть на деньги они оба не хотели, стали играть на рукопожатие, объятие, поглаживание по голове или поцелуй, как раньше играли «в бутылочку» в школе. Такой вариант предложил Оливер, и Фрэнси это польстило. Во время игры они часто встречались взглядами. Фрэнси почувствовала себя привлекательной и желанной. Он выиграл, в основном потому, что она поддавалась. И потребовал у нее поцелуй, как она и предполагала. Сама-то она потребовала дурацкое объятие или что-то в этом роде. Ведь они же были просто друзьями.

И еще долго после того случая она, лежа по вечерам, фантазировала на тему секса с Оливером. Но фантазии так и не сбылись, и теперь она уже никогда не узнает, как бы это могло быть на самом деле. Не забыла она и того, как он развлекал ее фокусами, когда она рожала Бэлль. Естественно, она тогда обзывала его и ругала последними словами, но все равно была очень рада, что он рядом.

Фрэнси вновь посмотрела на Джейн, которая в этот миг подошла и бросила розу на опускавшийся в землю гроб. Ее дочери и сын сделали то же самое. Пастор сказал еще несколько слов, и настала пора идти пить кофе. Фрэнси не могла остаться на поминки, поэтому подошла к Джейн и взяла ее за руку в перчатке.

– Я очень сочувствую твоему горю, – произнесла она.

Джейн кивнула и взглянула на нее темными блестящими глазами. У нее было лицо изможденной девочки, казалось, что кожа вот-вот начнет трескаться, она даже не смогла наложить тушь на длинные невесомые ресницы.

– Я могу что-то сделать для тебя и девочек? – спросила ее Фрэнси.

Джейн медленно покачала головой. Она была где-то не здесь, словно в полусне.

– Может, ты не в курсе, – начала Фрэнси, – но у нас с Оливером были кое-какие общие дела, и часть его гонораров еще не выплачена, поэтому…

Взгляд Джейн оставался пустым.

– В общем, возможно, тебе в ближайшие дни придет чек на крупную сумму, – продолжила Фрэнси. – И если тебе еще что-то понадобится, просто дай знать.

– Думаешь, меня волнуют деньги? – надтреснутым голосом спросила Джейн.

– Нет, просто… – побормотала Фрэнси.

– Думаешь, меня волнует хоть что-то, кроме того, что он мертв?! – заорала Джейн.

Фрэнси отступила назад, но Джейн тут же подступила к ней вплотную, схватила ее и стала трясти, крича и брызгая слюной ей в лицо.

– Фрэнси, кто?! – вопила она. – Кто это сделал?! Ты же должна знать… с твоими темными делишками! Думаешь, я слепая и глухая, да?!

– Мама, не надо!

Одна из дочерей стала тянуть Джейн назад. Джейн разразилась дикими рыданиями, и дочь быстро увела ее в церковь, но та, оглядываясь, продолжала бросать в сторону Фрэнси яростные взгляды.

Тяжело ступая, Фрэнси ушла с кладбища. Тяжесть была от горя и возмущения. Что Джейн могла подозревать?

Следует ли разузнать, что ей на самом деле известно? Позаботиться о том, чтобы она держала рот на замке? Хотя, учитывая то, что случилось с Оливером, Джейн с детьми, пожалуй, будут вести себя осторожно. Фрэнси решила пока никаких серьезных решений не принимать.

Уже выйдя с кладбища и подходя к стоянке, она заметила двух мальчишек, которые провожали ее взглядом. На вид им было лет по десять. Симпатичные. Но почему они так на нее таращатся? Хотя нет, они смотрели куда-то мимо, и вдруг сорвались и побежали наперегонки. Фрэнси села в машину и уехала оттуда. Стала думать об Адриане и вспоминать слова Нетты о том, что он на переменках ни с кем не общается. Да он и дома не очень-то общается. Никогда не был в гостях ни у одного одноклассника, никогда не просил разрешения привести кого-то домой. Вроде бы ему нравилось играть в футбол, но он никогда не рассказывал о товарищах по команде, ни с кем из них не подружился.

Она как-то не задумывалась об этом до сих пор. А надо было. Но все время было столько дел по работе, а теперь еще эти похороны.

Проголодавшись, она заехала в «Макдоналдс» и быстро съела салат «Цезарь» без соуса. Сыр она тоже из него вынула, затем запила кофе таблетки для сжигания жира, купленные в Интернете, потому что решила – нужно хотя бы попробовать. Она принимала их уже неделю, и пока единственным результатом был сильный запор, но это ее не очень пугало, потому что она страдала ими еще во время беременности.

В любом случае, Перу она про таблетки ничего не скажет. Потому что он наверняка начнет ныть, что они попадут в грудное молоко и Бэлль отравится. У него вечно была эта паранойя. Детям ничего не будет, если они съедят немного какой-нибудь дряни, все равно им придется к этому привыкать.

Поев, она села в машину, включила радио, по второй программе передавали отрывки из «Реквиема» Моцарта. Стресс начал отпускать, мысли и тело стали спокойнее. Она прощает Джейн. Оставит ее в покое. Пошлет ей солидный чек в надежде, что, оттолкнув одной рукой, она примет его другой.

Что касается Адриана, то нужно как можно скорее сесть и спокойно с ним поговорить. Объяснить, что если никто не предлагает ему дружить, то нужно выйти на улицу и самому познакомиться с ребятами. Сидеть дома и плакать – дорога в никуда.

Фрэнси выключила музыку и решила ехать. За покупками. Сегодня это ей казалась весьма привлекательным занятием.

Ким Иеркерс был приятным сорокапятилетним трансвеститом, большую половину жизни занимавшимся торговлей оружием. И хотя многие в гангстерских кругах смотрели на него свысока из-за того, что он разгуливал в розовых гетрах и балетных пачках, но все его уважали за профессионализм и знание дела, потому что он мог достать все что угодно в приемлемые сроки. Фрэнси заказывала у него все, от вертолетных пулеметов и базук до отравленных стрел и восьмиметрового питона. Змею она запустила в каюту шикарного круизного лайнера, в которой спокойно спал Сеппе, бывший бармен ее казино, пребывавший в уверенности, что удачно сбежал с месячной выручкой, намереваясь потратить ее где-нибудь на вест-индских островах.

Ким уже давно жил в небольшом доме в Сольне, и Фрэнси никогда не слышала, чтобы у него был близкий друг или он с кем-то встречался. Пару раз она встречала его в городе. И он всегда был один. Они кивали друг другу, но не останавливались, чтобы поговорить. Ким всегда казался незащищенным, несмотря на его почти наглую манеру общаться и вызывающий стиль одежды. Причиной его незащищенности было одиночество. Все оружие мира не смогло бы ему помочь от него защититься, только люди, но как раз их-то он и не притягивал, за исключением тех, кто вел с ним бизнес. Фрэнси хотела пригласить его как-нибудь к себе на ужин, но потом осознала, что отнюдь не была доброй самаритянкой.

– Дарлинг, ты такая же красотка, как всегда! – воскликнул Ким и поспешил чмокнуть ее в щеку. – Черное платьице тебе очень к лицу. Хочешь чего-нибудь выпить?

Парик, на этот раз черный, был завязан узлом высоко на затылке, и в него была воткнута шпилька. Одет Ким был в нечто, напоминавшее кимоно. Видимо, у него был сейчас период гейши. До этого он увлекался образом балерины, а еще раньше носил строгие деловые костюмы, как у адвокатесс.

– Я с похорон, – сказала Фрэнси. – Нет, пить не буду, я кормлю.

– Ах да, у тебя же родилась малышка. Грудь выглядит огромной. Это «D»?

– Прошу прощения?

– Размер чашки теперь у тебя «D»? Хотя нет… все-таки, наверно, «С»?

– Понятия не имею.

– Ты не меняешься! Полная неинформированность обо всем, что не касается бизнеса! А хочешь посмотреть кое-какие новинки, я прав?

– Не обязательно новое, главное – эффективное.

– Понимаю.

Они спустились в благоустроенный подвал, в котором Ким устроил спальню. Рядом с односпальной кроватью стояли аквариум и прислоненная к стене рамка с фотографией его покойной овчарки Соломона. Ким отодвинул платяной шкаф и открыл находившуюся за ним дверь.

Они вошли в оружейный склад.

– Позавчера мне пришла поставка от Ясмин, – пояснил Ким. – Классные штуки. Взгляни на автоматы. Несколько человек могут положить ими целую армию.

Ясмин была бывшей военнослужащей израильской армии. Теперь она занималась подкупом высоких военных чинов, которые сливали ей кое-что из новейшего ассортимента и помогали вывозить это из страны. Ким познакомился с ней, когда работал сборщиком апельсинов в одном кибуце, тогда ему было двадцать пять, и он решил годик отдохнуть от торговли оружием. После знакомства с Ясмин мысли о том, чтобы сменить профессию, быстро улетучились. Они прекрасно спелись и делали теперь огромные деньги на совместном бизнесе. И если Ким не сменил свой дом на более фешенебельный, то только потому, что соседи уже давно перестали косо на него смотреть и думать, что он педофил, охотящийся на их детей.

– Отличные штуки, – согласилась Фрэнси, осмотрев автоматы. – Беру четыре. Еще мне надо несколько хороших пистолетов. «Магнум» мне надоел. Слишком неуклюжий. Красивый, но неуклюжий.

– Разнообразие красит бытие, – выдвигая ящик, изрек Ким.

Там лежали новенькие пистолеты, прямо с оружейных заводов.

Фрэнси доставала их один за другим. Поглаживала приклады, пробовала курки, осматривала у каждого ствол и дуло. «Курок – чувствительный, как член», – подумала она и пошла сделать несколько пробных выстрелов по манекенам в специально устроенном помещении.

Манекенов было четыре, все обтянуты тканью, на которой были напечатаны фотопортреты. Первый – с фотографией пастора Ульфа Экмана, проповедовавшего, что транссексуалы – ужасные грешники. Второй – с Джорджем Бушем, которого Ким считал конченым кретином. Третий – с Брэдом Питтом, поскольку, с точки зрения Кима, быть таким красавцем просто неприлично. Четвертый манекен был с портретом его мамочки – по причинам, о которых он предпочитал не думать.

– Мне нравится этот, – сказала Фрэнси.

В руках у нее был пистолет «глок», на удивление легкий, несмотря на то что в магазине помещалось семнадцать патронов.

– Мне тоже, – согласился Ким. – Отдача почти незаметная, и не дает осечек, как многие другие.

– У тебя есть пистолеты-автоматы?

– Нет, но могу достать.

– Достань. Мне надо десять штук. А этих мне нужно два. Нет, давай три.

Один для себя, второй для Крошки Мари, третий для Пера, которому придется-таки научиться стрелять на случай, если нужно будет защищаться.

– Мне еще нужны штуки, которыми можно взрывать, – заявила Фрэнси. – И что-то для прослушки.

– Да-да, нет проблем, – ответил Ким и начал доставать товар.

Фрэнси подошла и встала напротив «Джорджа Буша», который уже выглядел довольно потрепанным. В него было выпущено немало пуль. Он, конечно, больше не президент, но Фрэнси задумалась над тем, каково это – обладать такой неслыханной властью. Та власть, что была у нее, не шла ни в какое сравнение с той, которой когда-то обладал этот человек. Что бы она ответила на предложение сменить свою работу на работу американского президента? Она не могла сказать точно. Например, когда Джордж Буш начал войну в Ираке, он не мог не понимать, что будет много жертв среди гражданских. Чтобы принять такое решение, требовалось больше мужества или безрассудства, чем для того, чтобы объявить войну конкурирующей мафиозной организации. Ведь в такой войне гибнут в основном отморозки, которые, кто в большей, кто в меньшей степени, и так этого заслуживают.

– А как у тебя вообще дела? – спросила Фрэнси.

Ким, державший в каждой руке по гранате, удивленно взглянул на нее.

– Ты о чем? – спросил он.

– Как твои дела? – повторила Фрэнки.

Ким не сразу ответил, потом повернулся к ней спиной:

– Все нормально, спасибо. А гранатомет тебя интересует?

– Нет.

– Только обычные гранаты?

– Да, пожалуйста.

– Сколько штук?

– Я что-то не так сказала?

– Сколько… Нет, все о’кей!

– Если я все-таки сказала что-то не так, извини меня, пожалуйста…

Молчание.

– Я беру всю партию, – сказала Фрэнси.

– А что ты собираешься взорвать? – поинтересовался Ким.

– Пока не знаю. Ты не слышал про такого Закариаса Кона?

Ким как-то засуетился и взглянул на Фрэнси довольно испуганно.

– Я надеюсь, ты с ним не ссорилась? – произнес он.

– Так ты знаешь, кто это? – спросила Фрэнси.

– Я его видел как-то раз, когда ездил в Сараево забирать товар. В самом начале войны на Балканах. Ехать туда было вообще идиотской идеей, но я тогда не понимал, насколько все серьезно. Одним из продавцов был Закариас Кон. Это была банда военных, которые воровали оружие из армии либо у противника. Совершенно сумасшедшие, полные отморозки, хвастались тем, как насиловали стариков и детей, вспарывали животы беременным женщинам и тому подобное. Мне повезло, что я сумел убраться оттуда целым. Слава богу, я догадался не ходить там в юбках и при макияже. Хорошо, что они меня не изнасиловали, когда я завязал волосы в хвост. В любом случае, я услышал о нем вновь пару лет назад. Видимо, он поселился где-то здесь, в Стокгольме.

– А ты знаешь, где именно в Стокгольме?

– Нет.

– А как ты узнал о том, что сейчас рассказал?

– Ренман как-то проболтался, когда был здесь у меня.

– А… ясно…

– Он должен был на прошлой неделе кое за чем заехать, но так и не появился. Ты не в курсе, что случилось?

– Нет. Заболел, наверное. Сейчас у многих грипп.

– Да, понятно. Но мог бы и позвонить.

– Безусловно, должна быть какая-то причина. К сожалению, мне надо ехать. Ну, давай рассчитаемся?

– Конечно.

Фрэнси открыла портфель и передала Киму деньги, пачки тысячных купюр. Потом упаковала покупки в свой «додж», который оставила на заднем дворе, окруженном живой изгородью и (на всякий случай) красным дощатым забором. Для таких случаев ее джип был специально оборудован встроенными ящиками под сиденьями и в спинках.

В свободное время они с Пером ездили на этой машине по карьерам с песком и гравием. Это были самые счастливые моменты их жизни. Но теперь они отправлялись в такие путешествия лишь пару раз в году. Ей их не хватало. Не хватало Пера.

– Береги себя, – сказал на прощание Ким, когда Фрэнси уже села в машину.

– Ты тоже, – ответила Фрэнси и быстро дотронулась до его плеча.

Когда Ким открыл для нее ворота, выезжая, Фрэнси смотрела на него в зеркало заднего вида. Неужели можно быть счастливым, если ты так одинок? Или это апофеоз самообмана? Сама она обожала посидеть несколько часов в одиночестве и поработать в офисе, но она прекрасно знала – это потому, что в любой момент, если захочется, можно оказаться среди близких людей.

Приехав домой, она сразу же заперла все оружие в сейфе, переоделась в купальник и пошла в крытый бассейн. Проплыв двенадцать раз по двадцать пять метров (она всегда считала дистанцию), она увидела, что пришел Пер в плавках и с голенькой Бэлль на руках.

Фрэнси подплыла к бортику и приняла у него малышку. Теплый мягкий комочек дрыгал ножками, и Фрэнси мгновенно превратилась в одно большое любящее сердце.

Пер влез в воду и обнял их обеих. Фрэнси закрыла глаза, и ее наполнили свет, пульсирующая радость и бесконечная любовь.

9
То шторм, то затишье

– Это не очень сложная операция, и у вас абсолютно нет повода волноваться. Я их сделала сотни, и результаты очень успешные.

Говорила пластический хирург Эмма Фридль. Она была примерно одного возраста с Фрэнси и специализировалась на коррекции наружных половых органов. Ее порекомендовал доктор Валлин, потому что настал момент привести в порядок мочевой пузырь и влагалище. После родов Фрэнси мучилась от недержания мочи и цистита, от того, что внешние половые губы отвисли, да и в целом испытывала дискомфорт от ощущения, что там, внизу, все стало каким-то вялым и дряблым.

И вот уже Фрэнси лежала под наркозом на операционном столе и, ей приводили в порядок то, что испортила Бэлль. Очнувшись, она обнаружила, что уже не лежит в кровати, а сидит, съежившись, на потолке в углу палаты и смотрит вниз на свое тело, которое гладит Пер и радуется при этом, что он не женщина.

«А что, если взять да и свалить отсюда? – думала она, сидя на потолке. – Уйти и бросить свое тело. Похоже, у меня как раз сейчас есть такая возможность. В последнее время столько разных заморочек. Не уверена, что у меня хватит сил на все. К тому же Пер достоин женщины лучшей, чем я, а дети – лучшей матери. Конечно, я буду по ним скучать, но нельзя иметь все сразу. Здесь, наверху, очень хорошо. А лежащее внизу тело так устало! А она – это на самом деле я?»

Но потом галлюцинация от наркоза прошла, и она прямо-таки рухнула обратно в свое тело. Теперь Фрэнси слышала себя – она лежала и ныла, что там, внизу, все болит и что она голодная как волк, и требовала принести ей пиццу, и Пер пообещал немедленно это сделать. Какой он все-таки добрый. Она заплакала. Он, естественно, подумает, что это от боли. Но она плакала, потому что думала, что не заслуживает такого мужа.

Через двое суток три оборванные девчонки, у каждой в руке чек на пять тысяч евро, сидели, тесно прижавшись друг к другу, на диване напротив Фрэнси, которая не знала, куда девать глаза. Воздух в помещении вибрировал от страха. Да, они все еще смертельно напуганы. Никому не верят. Не могут поверить, что они теперь свободны, могут идти, куда хотят, могут поехать домой. Время от времени они бросали на нее робкие взгляды. Безмолвные обвинения? Да, она воспринимала это именно так. Наверно, они думали, что она каким-то образом замешана в том, что с ними случилось, хотя и Фрэнси, и Элизабет уже много раз объяснили им, как обстояло дело. Показали фотографии мертвого Ронни Д., чтобы девочки почувствовали уверенность в том, что, по крайней мере, он ничего плохого им сделать уже не может.

– Here are your tickets back to Kiev, – сказала Фрэнси по-английски и отдала им билеты. – I ensure you, no one will hurt you anymore. I am very sorry[5]5
  Вот ваши билеты до Киева. Обещаю, что больше никто вас не обидит. Мне очень жаль, что так вышло (англ.).


[Закрыть].

Эти слова прозвучали пустым эхом, можно сказать, ей даже было стыдно.

– Is there anything I can do for you?[6]6
  Я могу вам еще чем-то помочь? (англ.)


[Закрыть] – попыталась она еще что-то сказать.

Молчание. Двум девушкам было по девятнадцать, а третьей вообще семнадцать, и, без косметики, в убогих свитерках и брючках, они казались совсем детьми. Она видела их пару раз до этого, когда приезжала к Элизабет за деньгами, но тогда не обратила на них никакого внимания. Их вынудили носить маски довольных жизнью шлюх. Угрожали, что убьют их близких, если они только посмеют не подчиниться, поэтому они молчали.

Фрэнси не могла понять, почему эти девочки не попытались сбежать или хотя бы с кем-то поговорить. Хотя что тут непонятного? Если бы она была на их месте и кто-то угрожал Бэлль, что бы она смогла сделать?

– You can go now[7]7
  Можете теперь идти (англ.).


[Закрыть], – устало сказала она девушкам.

Они встали и ушли, неуверенным шагом, держась за руки. Крошка Мари пошла с ними, чтобы отвезти в аэропорт.

Фрэнси еще какое-то время оставалась в грязноватом служебном помещении автомастерской, куда она привезла этих девушек. У одного из трех качков был двоюродный брат, который здесь работал. Заведение никак не было связано с Фрэнси, поэтому она и выбрала его для этой цели. Лишняя предосторожность не помешает.

Бордель Элизабет, где они прожили три месяца и могли покидать его только «в сопровождении» кого-то из мерзких приспешников Ронни Д., по приказу Фрэнси уже был очищен от всех следов этого бизнеса. Звукоизоляцию убрали, на обоих этажах опять появилась прелестная, столь характерная для квартир начала прошлого века слышимость. Все светонепроницаемые и пуленепробиваемые оконные стекла заменили на обычные. Убрали лестницу, соединявшую этажи. Лифт, на котором можно было подняться в бордель прямо из гаража, замуровали. Фрэнси связалась со знакомым агентом по недвижимости и поручила ему продать квартиру Элизабет и квартиру «сестер». Цена ее не очень волновала, лишь бы все было сделано побыстрее. Поскольку Элизабет по-прежнему была председателем домоуправления, проблем с формальностями не предвиделось.

Элизабет уже развлекалась в городке на побережье Кипра, куда перебралась на целый год с мыслью осуществить наконец давнюю мечту стать поэтессой.

«Хорошо некоторым», – подумала Фрэнси, устало бредя из автомастерской. Сама они никак не могла взять и все бросить – так дешево ей от проблем не отделаться. Но и позволить Элизабет болтаться в городе она тоже не могла. Бордельный бизнес после этого скандала придется на время прикрыть, и никто не должен знать, где найти маман.

Пройдясь по улице, она почувствовала желание бросить машину и прогуляться хотя бы полпути до дома, а потом взять такси. Хотелось подышать свежим воздухом, а машину кто-нибудь ей пригонит потом. Но Фрэнси почти сразу же передумала. Внутри было какое-то гнетущее чувство, что за ней наблюдают. Что кто-то – один или несколько человек – следует за ней по пятам. Что он или они пока не хотят себя обнаружить, они просто наблюдают. Возможно, ей померещилось, но она быстро вернулась к машине и поехала прямо домой.

Дома никого не оказалось. Наташа уехала забрать Адриана из школы и оставила записку, в которой предупредила, что взяла Бэлль с собой, а также что «было бы хорошо, если бы ты могла покормить ее, когда мы вернемся». Пер был на работе.

Фрэнси скомкала листок и бросила его в корзину для мусора. Она уже устала кормить грудью, устала от необходимости постоянно быть рядом, с грудью наготове, или помнить о том, что нужно сцедиться в бутылочки. Может завести кормилицу? Но где их берут? Нельзя же поместить такое объявление! Или можно?

«Плохая мать… – думала Фрэнси, поднимаясь по лестнице на третий этаж. – Плохая ли я мать только потому, что не люблю некоторые из материнских обязанностей?»

«Плохой босс, – продолжала думать она, набрав код входа в секретную комнату. – Потому что даже не знаю, что за девки работают у меня в борделе, откуда они взялись и как там оказались».

«Плохая жена… – с этой мыслью она зашла в комнату и заперла дверь изнутри, – у которой не хватает ума ценить своего мужа, прекрасного во многих отношениях».

Свернувшись калачиком на полу, Фрэнси пыталась успокоиться. Но получалось не очень. Сердце ныло от тоски, она плакала из-за всех семейных неурядиц и боли, которую причиняла окружающим, плакала о поруганных душах трех девочек… и той, что выпрыгнула из окна.

Рэпер Пафф целые сутки просидел у полицейского дознавателя, но его отпустили, поскольку никаких обвинений ему предъявить было нельзя. Он сказал, что думал, что все три девушки, оказавшиеся в его номере, – фанатки. Две оставшиеся проститутки соврали, как им велели, что они именно фанатки, что они не были знакомы с той, что выпрыгнула из окна, но были уверены, что она тоже фанатка. Полиция их отпустила, но Фрэнси позаботилась о том, чтобы обе девицы на некоторое время исчезли.

Она так и заснула на полу в секретной комнате. Сон был глубоким и тяжелым, а не поверхностным и беспокойным, как обычно. Подсознание было в покое, здесь ей ничего не угрожало.

Много часов спустя она проснулась от стука в дверь и мигания желтой лампочки. Кто-то просился войти. Она посмотрела на монитор камеры наблюдения.

Это был Пер. Фрэнси ему открыла.

– Я тебя искал, – пожаловался он.

– Я тут случайно заснула, – объяснила она. – Ты только приехал?

– Недавно.

Они сели в разные кресла и стали друг друга разглядывать. На Пере был серый деловой костюм, в котором он становился одним из толпы анонимных офисных зануд. Его пепельно-светлые волосы стали седеть на висках, а прическа была все та же – самая обычная, ничего не говорящая о человеке. Так он стригся с тех пор, как они познакомились. Синие глаза такие добрые, но улыбаться стали все реже. За последние два года он сильно постарел. Кожа бледная, морщинки стали глубже.

Ему так хотелось простой, нормальной жизни, семьи, которую бы он любил, о которой бы заботился и рос вместе с ней.

Он хотел бы, чтоб Фрэнси завязала со своим бизнесом, закрыла Фирму и стала работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать.

Пер уверял ее, что она на самом деле не такая, как ее отец, Юсеф, она – яблочко, которое далеко упало от яблоньки. Она делала то, что делала, против воли и была создана отнюдь не для этого.

Но что же ей тогда делать?

Что она умеет?

– Я думал сегодня пораньше отпустить Наташу, чтобы провести вечер семьей, только мы четверо, – сказал Пер.

У Фрэнси была запланирована встреча с Крошкой Мари, Джимом и Луизой, она собиралась показать им новое оружие, которое она купила. Она уже хотела сказать об этом Перу, но он положил ей руку на затылок. Фрэнси закрыла глаза и поплыла, – она так любила это ласковое прикосновение, – и она сдалась, хотя прекрасно знала этот его прием.

– Да, замечательно, – согласилась она. – Я могу приготовить ужин.

Обычно она не готовила. Это делала Наташа или в редких случаях Пер, а сама она обычно ела не дома.

Приготовила Фрэнси спагетти с мясным соусом – единственное, что хорошо умела. Потом они провели чудесный вечер в домашнем кинозале, где она, Адриан и Пер лежали каждый на отдельном диване и сюсюкали с Бэлль, передавая ее с рук на руки. Они посмотрели «Тупого и еще тупее» с Джимом Керри в главной роли, хохотали до колик, были одной семьей. Но когда Адриану пришло время ложиться спать, он стал хныкать, что ему нужна Наташа, которая обычно пела ему особую колыбельную.

Фрэнси оставила Адриана с Пером и ушла к себе в офис с Бэлль на руках. Села на офисный стул и дала дочери высосать из груди молоко, которое наверняка стало горьким от расстройства. Она так много делала для Адриана. Так много работала, чтобы он жил очень хорошо и имел все, что ни пожелает. А он ее наказывал, неблагодарный ребенок! Наказывал тем, что льнул к Наташе. Тем, что стал жертвой травли в классе. Тем, что смотрел на нее обвиняющим взглядом. Да, уж она видела этот взгляд. Совершенно осознанный. С намерением обидеть. Потому что он считал, что она его обижает. И ей всегда хотелось дать ему пощечину, когда она видела этот взгляд. Довести его до слез, чтобы он попросил прощения и…

Она сразу же раскаивалась в таких мыслях. Однако не могла сдержать их натиск. Они кипели в ней, как пары серной кислоты. Тут Бэлль заплакала, и уже ни грудь, ни пустышка, ни ласковые слова не могли ее успокоить. Наконец Фрэнси сдалась и позвонила Наташе.

После этого она уже не могла уснуть. Около двух часов ночи она села в кровати и составила план мероприятий на раннее утро, потом пошла в свой тир и несколько часов пристреливала новое оружие.

Как она любила запах пороха! Обожала секунды сильнейшей концентрации перед выстрелом. Ей нравилось то ощущение власти и контроля, которое возникало при соприкосновении с оружием.

Она смогла бы убить кого угодно.

Загрузив все оружие в спортивную сумку, она села в машину и уехала. В животе бурлило. Она чувствовала себя не очень хорошо из-за таблеток для сжигания жира.

Не бросить ли ей вообще их принимать и не вернуться ли к простому и проверенному, хотя и скучному, способу поддерживать форму – диета и спорт? Черт, почему медицина так и не продвинулась в этой области? Все люди любят пожрать. Так почему не изобрести таблетку, которая снимала бы нежелательные последствия приема пищи? Это точно всех осчастливит. Ешь сколько влезет, но не толстеешь! Люди перестанут превращаться в вечно недовольных ворчунов из-за того, что им приходится сидеть на диете. А сколько возникнет новых рабочих мест в индустрии общепита! Хотя ясно, что сразу разорятся все фирмы-мошенники, обманывающие отчаявшихся похудеть, продавая им свои липовые диетические программы.

И тут Фрэнси пожалела о том, что не сделала еще и липосакцию, когда была у пластического хирурга. Но ведь это должно быть так неприятно, когда у тебя под кожей ковыряют толстой трубкой, которая с хлюпаньем отсасывает жир. К тому же она слышала, что у некоторых пациенток потом весь живот становился каким-то бугристым, ну, и плюс, конечно, боялась боли. Нет, надо все-таки взять себя в руки и начать заниматься спортом.

В пять утра она позвонила в заднюю дверь дома Крошки Мари, у которой рассчитывала попить кофе и получить моральную поддержку для грядущих дел.