Текст книги "Зимняя королева"

Вдруг, с невольным криком, он изогнулся дугой, резко выходя из нее. Она почти не заметила этого. Искры восторга превратились в огромные взрывы голубого, красного, белого пламени, угрожающего поглотить ее изнутри. И потом наступила темнота.

Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на спине, на смятой простыне, совершенно обессиленная, а Энтон растянулся рядом с ней. Его рука лежала на ее талии, крепко прижимая к себе.

– Энтон…

– Ш-ш, – прошептал он, не открывая глаз и притягивая ее сильнее, пока их тела не сплелись снова. – Поспи немножко.

Розамунда закрыла глаза, опустила голову на его плечо и почувствовала, как спину холодит воздух. Она охотно согласилась поспать немного, с охотой оставалась здесь, в его руках, чтобы повторилось каждое мгновение.

Она спала, Энтон держал ее в объятиях, прислушиваясь к ее тихому дыханию, а ночь уже уходила от них. Свечи сгорели, и свет за окном превратился из темного в бледно-серый.

Женщины всегда занимали его. Он любил их, ему нравилось поговорить с ними, посмеяться, да и позаниматься любовью. Ему нравилось слышать их голоса, он любил их смех, их запахи, их изящество. Но он не встречал такой женщины, которая завладела бы его сердцем, как Розамунда. Он обнаружил, что полностью поглощен ею, и хотел быть рядом с нею все время. Когда она смеялась над его остротами, он воспарял духом. А когда они целовались… Энтон представить себе не мог, что можно вот так наслаждаться близостью женщины. Хотя Розамунда не могла бы найти более неподходящего момента, чтобы появиться в его жизни, он никогда не будет жалеть, что встретил ее, не будет жалеть, что провел эту ночь с нею. Он притянул ее к себе, нежно поцеловал в лоб. Она нахмурилась, что-то пробормотала, как бы протестуя, что ее выдергивают из приятной дремы.

– Уже поздно, – прошептал он.

– Как холодно, – шепнула Розамунда в ответ, прижимаясь к нему теснее.

– Мне ничего не надо, только оставаться бы с тобой здесь всю ночь, – сказал он. Больше всего он хотел бы лежать вот так, держа ее в своих руках. – А потом весь день, а потом все остальные ночи.

– Какая чудная перспектива, – ответила она, – но я не думаю, что смогу объяснить королеве столь долгое отсутствие!

– А то, что ты отсутствовала в течение нескольких часов, будет обнаружено? – обеспокоенно спросил Энтон.

– Не-ет. – Розамунда покачала головой, ее волосы цвета платины шелковой волной упали ему на грудь. – Почти все фрейлины время от времени таинственно исчезают. Уверена, Анна что-нибудь придумает для меня.

– И все-таки я не хотел бы, чтобы у тебя были неприятности. – Он поцеловал ее в лоб. – Прости меня, Розамунда, мне надо было бы подумать об этом, прежде чем время для нас остановилось.

Розамунда рассмеялась:

– Да, мы сошли с ума! Но я не жалею. – Она села на постели, наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Его губы были теплыми, вкуса вина и их ночи одновременно. – А ты?!

Он обхватил руками ее талию, целуя:

– Жалеть? Что был с тобой? Никогда, миледи. Ты самый большой дар, какой выпал мне в жизни!

Она ласково провела ладонью по его щеке, потом пальцы прошлись по лбу, носу, губам, будто запоминая его.

– Я провожу тебя до апартаментов, – хрипло выговорил он, неохотно отпуская ее, потому что должен был так поступить.

Розамунда молча кивнула, перекатилась через него, села на край кровати, потянулась за своей сорочкой. Он не сдержался, сел позади нее, целуя ее нежную шею. Розамунда вздрогнула и прильнула к нему спиной, а он обвил ее руками и ногами, крепко прижимая к себе.

Так они и сидели молча, эти прекрасно безумные мгновения, которые выпадали из времени и принадлежали только им. И не было в них ни обязанностей, ни опасностей, только они!

Глава 10

Праздник святого Фомы, 29 декабря

Розамунда склонила голову над своим шитьем, не в силах не улыбаться над тем, как пели другие леди. Она опасалась, что, должно быть, похожа сейчас на круглую идиотку, потому что все утро смеялась над любой шуткой. Но она не могла удержаться. Нельзя было усмирить маленького тепленького хохотунчика, затаившегося где-то глубоко внутри. Последнюю ночь она почти не спала. Когда пробралась в свою постель в плаще Энтона поверх незатянутого корсета, другие фрейлины уже давно спали. Не уснула она и после того, как разделась, тщательно свернула плащ Энтона и засунула его в шкаф под свою одежду.

Теперь Розамунда почти не сомневалась: она дурная женщина! Но пережитое того стоило, чтобы называться дурной. Может, завтра она будет все воспринимать по-другому, но сегодня ей казалось, что она плывет в облаке радости.

Королева сидела у окна с открытой книгой в руке. Но она, казалось, не читала, а только смотрела через оконное стекло в раме, украшенной бриллиантами. Фрейлины, те, что не пели, тоже читали, шили или играли в карты, как Анна и Катерина Книветт.

Когда Розамунда потянулась к своему швейному ящичку, чтобы достать клубок ниток, ее глаза встретились с черными глазами Анны Болейн на портрете. Она, казалось, предостерегала об опасности быть дурной, предостерегала даже через годы. Опасности верить мужчинам, опасности ставить сердечные дела над разумом и долгом. Но зато как приятно!

– Господи боже мой! – вскрикнула королева, швыряя книгу через всю спальню и чуть было не попав в одну из своих фрейлин, которая вовремя увернулась и спряталась за портьерой. – Как же мне скучно! Не могу и не хочу ни минуты здесь больше оставаться! Помогите мне одеться, идем на морозный воздух! А может, покатаемся на санях!

– Ваше величество! – осмелилась мисс Перри, голос ее тревожно дрожал. – Лорд Бергли говорит…

– Забудь Бергли! Запершись тут, мы ничего не добьемся. Я должна быть на улице среди моего народа. – Она распахнула один из платяных сундуков и стала разбрасывать кучи рукавов, нижних юбок, пока фрейлины спешили ей на помощь.

– Ваше величество, – взмолилась мисс Перри, – если вы идете на улицу, позвольте нам принести вам самую теплую одежду!

Королева плюхнулась в кресло, скрестив руки.

– Тогда быстрей! Леди Розамунда?!

– Да, ваше величество. – Розамунда испуганно вскочила, услышав свое имя. Она уже попалась?! Ее секреты раскрыты?! – Леди Розамунда, идите в конюшни, скажите, чтобы приготовили мои сани.

– Да, ваше величество. – Розамунда сделала быстрый реверанс и выскочила из спальни.

В коридорах было полно придворных. Но Розамунда уже привыкла к ним и ловко маневрировала, прокладывая себе дорогу к лестнице. В нарядной, сверкающей драгоценностями толпе среди приглушенного шепота она мельком увидела Энтона. От внезапного возбуждения она почувствовала внизу живота приятную тяжесть. Все в ней требовало подойти к нему, обвить руками за шею и целовать не прерываясь. Все вокруг были слишком заняты собой, чтобы подсмотреть пикантную подробность и потом посплетничать. Розамунда прикусила губу, чтобы не заулыбаться, но замедлила шаг, когда проходила мимо него, надеясь, что он ее увидит и сам заговорит с нею и как-нибудь намекнет ей, что он тоже помнит прошедшую ночь, что она для него тоже что-то значит.

Он, конечно, увидел ее, заметил улыбку и лукаво усмехнулся, отчего его серьезное и настороженное лицо по-юношески заискрилось. Он извинился перед своими шведскими друзьями, прокладывая себе путь к ней сквозь толпу. Сначала его рука потянулась к ее руке, как если бы ему не терпелось прикоснуться к ней. Он выглядел таким красивым в свете дня: его темные волны волос были зачесаны назад, так что виднелась капелька аметиста в ухе. Высокий, золотом расшитый воротник камзола из фиолетового бархата оттенял его оливковую кожу, и весь он до последнего дюйма был совершенный придворный. Но она помнила, каким он был прошлой ночью, когда они целовались на прощание перед ее дверью. Помнила его взъерошенные волосы и сонные глаза; как они, держась за руки, слились в бесконечном поцелуе.

– Леди Розамунда, – произнес он низким нежным голосом, тем самым голосом с легким музыкальным акцентом. – Как поживаете?

– Очень хорошо. – Она заглянула ему в глаза, пытаясь передать свои мысли, свои чувства, рассказать, что значила для нее минувшая ночь. – Надеюсь, вы тоже?

– Более чудесного дня у меня в Англии еще не было!

Розамунда счастливо засмеялась:

– Думаю, ее величество согласится с этим. Через час мы посетим зимнюю ярмарку, а потом поедем кататься по реке на санях.

– Вот как?! Покататься на санях и правда совсем недурно в такой-то день!

– Вам это, наверное, неинтересно. Вы в Швеции, должно быть, часто передвигаетесь на санях?

– Не скажите. Было бы приятно почувствовать вкус дома.

– Тогда, я уверена, королеве будет приятно увидеть вас там. Может быть, мы встретим вас на зимней ярмарке?

– Может быть, встретите, леди Розамунда.

Он поклонился, она сделала реверанс, стараясь сдержать свою дышащую радостью улыбку, свой смех. Она побежала дальше, но не удержалась и оглянулась. Он стоял и смотрел на нее.

Зимняя ярмарка и впрямь была красочным зрелищем. Розамунда с другими фрейлинами шла вдоль линии шатров и боялась, что выглядит как деревенский простофиля. Балаганы, торгующие лентами, вышитыми чулками, перчатками, пряным сидром и теплыми пряниками, украшали разноцветные флаги. На одном широком проезде между балаганами люди с разбегу скользили по голому льду, уворачиваясь между гуляками и разносчиками товаров. А за балаганами проносились сани и даже верховые всадники, пользуясь замерзшей рекой как новой дорогой. Толпы весело шумели, радуясь передышке от неприятностей и бед этой суровой зимы. Розамунда смотрела на лица людей, которые собрались вокруг, – все они светились радостью, что видят свою королеву, и были охвачены благоговением, надеждой, волнением и возбуждением. Как если бы Елизавета была рождественским зимним чудом. В этот момент невозможно было себе представить, что кто-то хочет причинить королеве зло, хочет развеять золотую ауру, окружавшую ее и всех, кто смотрел на нее. И кажется, никто не замечал избытка гвардейцев, окружавших маленькую процессию и не спускавших глаз с толпы, держа наготове свои пики и мечи. Особенно лорд Лестер: он стоял рядом с королевой и бросал сердитые взгляды на любого, осмелившегося приблизиться. В какой-то момент королева с улыбкой повернулась к нему и засунула веточку падуба ему под застежку камзола.

– Не хмурься так, Робин, – промурлыкала она. – Рождество же!

Он улыбнулся ей в ответ, и вдруг Розамунда разглядела кое-что, потрясшее ее, – королева смотрела на Лестера так, как она сама смотрела на Энтона… В их улыбках были та же нежность и то же страстное желание. Как же она могла пытаться женить его на шотландской королеве?! Мистер Макинтош, кажется, почувствовал то же самое. Он в это время шел рядом с Розамундой, и она видела, как он хмурился. Но он только произнес:

– Прекрасный день, не правда ли, леди Розамунда?! – Вот и все, что он сказал. Она ответила ему вежливой улыбкой, не доверяя его внезапному дружелюбию.

– Если вы любите лед и холодный ветер, мистер Макинтош.

– В Шотландии, миледи, все это может быть и в благоуханный летний день.

– Тогда я рада, что не живу в Шотландии.

– Вас совсем не радует зима?!

– В зиме есть свои прелести, я думаю. Но весной их больше. Греет солнце, все зеленеет…

– Ну да. Вы англичане – неженки, – съязвил Макинтош.

– Не все из нас, я думаю, – ответила она. – Некоторые, кажется, прямо рвутся в вашу открытую всем ветрам страну, мистер Макинтош. Лорд Дарнли, например.

Макинтош замкнулся, хотя все еще улыбался ей.

– Как я понимаю, чтобы повидать отца, который живет в Эдинбурге.

– Я это слышала. Очень трогательно, что семейная привязанность преодолевает даже такую суровую погоду, какая у вас.

– Конечно, миледи.

– Наверное, есть и другие среди нас, хрупких англичан, которых вы находите достаточно крепкими?

– Да. Вы, к примеру, леди Розамунда.

– Я? – Она покачала головой. – Боюсь, я самая неустойчивая к морозу.

– О! Не могу в это поверить! – воскликнул Макинтош. – Мне вы кажетесь наполненной неисчерпаемо скрытой силой.

– Еще чего, – сварливо возразила Розамунда. – Моя семья с вами бы не согласилась. Они думают, что я легкомысленная, насколько можно быть.

– Нет, нет. Я бы сказал, что вы больше похожи на то, что лежит под этим льдом под нашими ногами, – продолжал он, топнув по голубовато-серебряному льду, – водоворот зимних течений.

– Я просто женщина, мистер Макинтош. И хочу только того, чего хочет любая из нас, – дом, семью. «И свободу добиваться того, что хочешь, без опаски».

– И вы рассчитываете найти все это в причудливом королевском дворе?

– Я рассчитываю исполнять свои обязанности здесь, пока снова не понадоблюсь дома. Это большая честь, если тебя попросили прислуживать королеве, – продолжала Розамунда, хотя уже хорошо знала, что лукавит. Домой она тоже не хотела.

– Так что вы думаете о жизни двора, леди Розамунда, леди домашнего очага? – спросил он с дразнящей улыбкой.

– Мне очень нравятся модные туалеты, – легкомысленно ответила Розамунда, показывая на свою бархатную юбку. – Я слышала, что ваша королева Мария – большая модница! А скажите мне, она правда такая высокая, как говорят?

Они продолжали болтать о пустяках, но Розамунда не могла избавиться от ощущения, что мистеру Макинтошу что-то от нее надо, хоть крупицу сведений о королеве Елизавете и ее матримониальных замыслах относительно королевы Марии. Надо быть еще осторожнее в том, что она говорит, подумала Розамунда, предусмотрительной быть.

Розамунда смотрела, как Лестер подсаживает королеву в самые роскошные сани, которые стояли во главе процессии, и вдруг возле нее возник Энтон. Она его не сразу увидела, только почувствовала, что он рядом, потому что ее внезапно будто окутало его теплом, а ветер донес его запах. Розамунда улыбнулась и закрыла глаза, чтобы вообразить, что она притягивает его, настоящего, к себе.

– Миледи не осчастливит меня своей компанией?!

– Конечно осчастливит, – ответила она, поворачиваясь к нему.

Она была уже уверена, что последует за ним, куда бы он ни повел, и будь что будет. Он подставил руку, и она положила на его шерстяной рукав свою ладонь, сдерживая порыв, чтобы не запустить пальцы в его волосы, притянуть к себе и целовать. Казалось, он угадал ее мысли, глаза его потемнели. Он повел ее в конец вереницы саней, где стояли сани для двоих, запряженные парой красивых белых лошадей.

Только одни сани стояли сзади, и в них уже сидела Анна и лорд Лэнгли. Розамунда посмотрела вперед. Все другие сани были большими, и туда набилось помногу придворных.

– Как вам удалось раздобыть такой экипаж, мистер Густавсен? – спросила она.

– Благодаря моему очарованию, естественно, леди Розамунда, – ответил он, самодовольно усмехнувшись, – и еще кое-чему в придачу.

Она засмеялась и взяла его за руку, чтобы он помог ей забраться на мягкое сиденье. Он завернул ее в одеяло и меховую мантию, подоткнул с боков, чтобы не было холодно, и уже под покровом мантии он быстро поцеловал ей руку повыше перчатки, – она почувствовала кожей его теплые страстные губы. Энтон забрался на сиденье рядом с ней и взял у возницы вожжи.

– Вам тепло? – грубовато спросил он. Она молча кивнула и засунула руки в муфту, храня его поцелуй, а он направил сани вслед за другими. Бубенчики на упряжи весело зазвенели, завели свою серебряную песенку в холодном воздухе. И кое-кто из седоков подхватил эту песню.

«Любовь и радость придет к тебе, придет к тебе с пирушкой. И Господь благословит тебя и пошлет тебе счастливый Новый год».

Розамунда засмеялась, прижимаясь к плечу Энтона.

Кружевные хлопья снега сыпались с жемчужно-серого неба, налипая на ресницы, на мех одеял. Она громко смеялась, чувствуя жесткие снежинки на губах.

– Вот это – настоящее Рождество! – Энтон рассмеялся. – Вам не часто доводится видеть снег?

– Редко. Вам кажется глупым, что я в таком восторге от этого снегопада, такого шуточного по сравнению с вашими снежными бурями в Швеции.

– Нет, нет. Я люблю все, что вызывает вашу улыбку.

Не вынимая рук из-под мантии, она обхватила ладонями его руку, чувствуя напряжение его мышц, когда он управлялся с вожжами.

– Я сегодня весь день смеюсь, – сообщила она. – А что вы думаете про нашу тощенькую английскую зиму?

– Я надеюсь, что увижу много ваших зим, и таких же, как эта.

Они погрузились в уютное молчание, а сани летели по льду, как на крыльях.

У пристани они обогнули поворот реки и въехали в сельскую местность. Они миновали обледенелую заставу, и Розамунда увидела в отдалении зубчатые стены дома поместья, сложенного из красного кирпича. На минуточку она позволила себе несбыточные мечты, будто это их дом, ее и Энтона. Вечерами они прогуливаются по этим зубчатым стенам рука об руку, осматривая свои сады, потом идут в дом и сидят у камина. Но скоро мечты рассыпались, как расколовшаяся ледышка, когда остался позади дом фантазий, как и те щекотливые моменты, которые были у нее с Энтоном.

– А твоя мама по-настоящему поссорилась со своим отцом, когда вышла замуж? – тоскливо спросила Розамунда.

Энтон посмотрел на нее сверху, бровь его удивленно поднялась.

– По-настоящему, конечно. Он не одобрял, что она выбрала шведского дипломата, которого встретила при дворе, и возражал, чтобы она уезжала далеко от дома. Говорил, что ей там будет одиноко и некому ее защитить. Грустно, но он оказался прав.

– Как тяжело, что семьи распадаются от разногласий. У нас всех так мало времени, чтобы побыть вместе.

– Розамунда, – нежно произнес Энтон, перекладывая вожжи в одну руку, а другой обнимая ее за плечи, – сегодня не время для меланхолии! Мне грустно, когда вы грустите…

Розамунда засмеялась, устраивая голову у него на плече.

– Как же я могу грустить, если я с вами? Это только…

– Что – только?

– Ну, так трудно признать, что ты не прав, а родители правы. Ваш дедушка был прав в своем ужасном предсказании. А я теперь признаюсь, что рада совету своего папы.

– Что же он вам посоветовал?

Розамунда помнила слова отца: «Когда ты встретишь того, кого полюбишь по-настоящему, ты поймешь, что мы с матерью имели в виду». Как же она тогда разозлилась! Теперь она понимала, как он был прав. Ее чувства к Ричарду были девчоночьей увлеченностью, светом маленькой свечки в сравнении с ее чувствами к Энтону. Сколько им отведено времени? Две недели? Месяц?

– Мой папа сказал, что когда-нибудь я найду свое собственное место, то, которое предназначено именно для меня.

– Ты это нашла при дворе? Розамунда рассмеялась:

– Нет, не при дворе. Я не такая хитрая, чтобы продержаться здесь долго. Но я думаю, что где-то близко… А вы, Энтон?

Он плотнее прижал ее к себе:

– Я думаю, что тоже должен быть близко.

Сани обогнули поворот замерзшей реки, поднялись на берег, и перед ними открылась фантастическая картина: ровное пространство берегов было очищено, и на нем сооружены высокие зеленые и белые шатры, внешняя – входная – сторона которых была открыта. На шестах развевались королевские стяги, трепетали блестящие ленты – зеленые, белые, красные – с вышитыми на них золотом розами Тюдоров. Костры полыхали оранжевым пламенем, и от них расплывались волны тепла, которые чувствовались даже на таком расстоянии.

– Снежный банкет! – обрадованно воскликнула Розамунда. – Как замечательно! Оказывается, вы правы.

– Знаю, я всегда прав, – ответил он, хитро улыбнувшись. – Но в чем я прав сейчас?

– Что сегодняшний день не для грусти. Рождество все-таки, и мы должны веселиться.

– О! Уверен, это я смогу!

Он быстро наклонился и поцеловал ее, пока никто не видел; губы его были теплыми и нежными. Розамунда хотела обнять его, прижаться к нему. Но он вдруг спрыгнул с саней, залез рукой под сиденье и вытащил полотняную сумку.

– У меня есть подарок для тебя в честь праздника.

– Подарок?! – вскрикнула от удовольствия Розамунда. – Какой?!

– Открой, посмотри, – улыбнулся он.

Она подтянула сумку к себе, гадая, что бы это могло быть. Украшения? Шелк? Книги? Но из сумки выпала пара новых сверкающих коньков! Как у Энтона, только миниатюрные.

– Коньки?! – восторженно выдохнула она, поднимая их к свету.

– Специально для тебя, моя дорогая. Оказалось, совсем непросто найти в Лондоне кузнеца, который мог бы сделать их.

Розамунда бережно держала коньки, поглаживая их:

– Какие красивые! Спасибо, Энтон.

– Скоро ты будешь настоящей шведкой!

Она рассмеялась и с сожалением в голосе проговорила:

– А у меня для тебя подарка… нет.

– Как бы не так! – прошептал он, нежно улыбнувшись. – Этой ночью ты сделала мне восхитительный подарок!

Щеки Розамунды запылали. А Энтон поцеловал ее снова, взял у нее коньки и опять засунул их под сиденье. Потом он поднял ее, поставил на землю и отвел на предназначенное ей место в шатре. Здесь они разошлись; он сел со шведами, а она – за стол с фрейлинами, чуть ниже королевского.

– У тебя щеки прямо горят, – прошептала Анна.

– Правда? Должно быть, от холодного ветра, – ответила Розамунда, беря кубок с вином, чтобы удержаться от глупого хихиканья.

– Ну конечно же, ветер-то зимний! – хитро улыбнулась Анна. – Нам тебя теперь надо звать «Розочка»!

– А что у тебя? Ты, кажется, уладила свои ссоры с лордом Лэнгли, что бы там ни было?

Анна пожала плечами:

– Я бы не сказала, что уладила. Но если он совершит что-нибудь добродетельное…

Розамунде не терпелось спросить, что на самом деле происходит между Анной и лордом Лэнгли. Она страстно хотела видеть свою подругу такой же счастливой, какой счастливой была она сама. Но ей показалось, что Анна не расположена к откровениям, поэтому она сосредоточилась на еде, разглядывая драпировки вокруг шатра, – они сдерживали ветер с улицы.

Энтон шел вдоль берега замерзшей реки, прислушиваясь к гомону голосов и музыке, доносящейся из шатра за его спиной.

Холодный ветер очищал голову от вина, но не от того, от чего он хотел бы сейчас избавиться: от воспоминания о больших голубых глазах Розамунды, смотрящих на него, когда они летели надо льдом, от ее улыбки, такой свежей… Ее свежесть притягивала его куда больше, чем искусный флирт. Она притягивала его все сильней и сильней, пока не превратилась в единственную женщину, о ком он мог думать и о ком заботиться, что было опасным для них обоих.

«Энтон, дорогой мой, – вдруг, будто шепот ветра, услышал он в своем сознании голос матери. – Ты такой верный долгу, такой честолюбивый… Но я умоляю, не позволяй голове постоянно управлять твоим сердцем. Не позволь ускользнуть от тебя тому, что для тебя действительно важно. Я ни о чем в своей жизни не жалею, что бы я ни сделала, потому что следовала за своим сердцем».

Он не понял ее тогда, когда она лежала на смертном одре. Что может быть важнее долга? Важнее защиты чести своего имени? Его мать пошла за своей любовью, и это сделало ее несчастной. Но теперь, когда он слышал смех Розамунды, когда она смотрела на него огромными ясными голубыми глазами, он осознал, что мать имела в виду. Зов сердца может быть столь же сильным, как и доводы ра зума, и даже много сильней! Позволит ли он себе услышать их? И говорят ли они о том, что действительно важно для него в его жизни?

Энтон потряс головой. Он не был уверен, что понимал все. Он обернулся взглянуть на шатер: Розамунда стояла у выхода, потирая от холода руки и оглядывая незащищенную от ветра местность. Она увидела его и улыбнулась, и будто летнее солнце пробилось через серый холод зимы. Она помахала ему, зовя вернуться на празднество. Энтон еще раз обежал взглядом замерзшую реку и направился к ней. Несомненно, тот звук, который он услышал в себе, шел из его сердца, когда оно распахнулось, чтобы позволить ей заглянуть в него, перед тем, как запахнуться опять…