Текст книги "Словарь Сатаны"

Человек с двумя жизнями[37]37
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

Эту необычную историю, случившуюся с Дэвидом Уильямом Даком, рассказал он сам. Дак – старик, живущий в Авроре, штат Иллинойс, где его все уважают. Однако называют Мертвым Даком.

«Осенью 1866 года я служил рядовым в восемнадцатом пехотном полку. Мой батальон был из тех, что размещались в форте Фил-Карни под командованием полковника Каррингтона. Жители страны более-менее знакомы с историей гарнизона, в частности с резней[38]38
  21 декабря 1866 года 2 тысячи индейских воинов уничтожили отряд из 81 человека американских кавалеристов и пехотинцев из-за нарушения территориального договора.


[Закрыть], устроенной племенем сиу, в результате которой был уничтожен отряд из восьмидесяти одного человека (ни одному не удалось уцелеть), из-за нарушения договора смелым, но безрассудным капитаном Феттерманом. Когда это произошло, я как раз пытался пробиться с важным донесением в форт С. Ф. Смита в горах Биг-Хорн. Местность кишела враждебно настроенными индейцами, и потому я шел ночами, а перед рассветом прятался как можно надежнее. Ради успеха дела я шел пешком, вооруженный винтовкой Генри[39]39
  Бенджамен Тайлер Генри (1821–1898) изобрел и внедрил в производство первую надежную трехлинейную винтовку.


[Закрыть], с трехдневным запасом провизии в рюкзаке.

На второй день для укромного укрытия я выбрал место, казавшееся в полумраке узким каньоном между каменистых холмов. В нем было много больших камней, скатившихся со склонов. За одним из них, в зарослях полыни, я устроил себе постель на день и вскоре уснул. Казалось, я только что сомкнул глаза, но, когда я проснулся от звука выстрела, уже близился полдень. Пуля ударила в камень как раз над моей головой. Группа индейцев выследила меня и почти окружила; индеец, приметивший меня с холма, выстрелил неточно. Дымок от выстрела выдал стрелка, теперь я опередил его, и индеец скатился под откос. Пригнувшись, я побежал от невидимых врагов, маневрируя под градом пуль в зарослях полыни. Негодяи не преследовали меня дальше, что казалось странным: ведь по моим следам они должны были понять, что имеют дело с одним человеком. Но скоро причина их бездействия стала ясна. Меньше чем через сто ярдов я достиг конца ущелья, которое принял за каньон. Оно заканчивалось почти вертикальной каменной стеной, лишенной всякой растительности. В этом тупике я чувствовал себя как медведь в загоне. Не было никакой нужды меня преследовать, нужно было только подождать.

И они ждали. Два дня и две ночи просидел я, скрючившись между скалой, поросшей мескитом, и каменной стеной, мучаясь от жажды и не надеясь на спасение. Я сражался с индейцами на дальнем расстоянии, стреляя иногда по дымкам от выстрелов, и они отвечали мне тем же. Конечно, я не смыкал ночью глаз, и отсутствие сна было мучительно.

Помню утро третьего дня – я знал, что оно последнее. Смутно припоминаю, что в отчаянии и крайнем возбуждении я выскочил из-за скалы и стал палить куда попало. Больше я ничего не помню.

Следующее воспоминание: я выхожу из воды с наступлением сумерек. На мне нет ничего из одежды, и я не знаю, где нахожусь, но, продрогший, со сбитыми ногами, иду куда-то всю ночь. На рассвете оказываюсь у форта С. Ф. Смита, пункта моего назначения, но донесения при мне нет. Первый человек, которого встречаю, – мой хороший знакомый, сержант Уильям Брискоу. Можете представить, как он удивился, увидев меня в таком состоянии, и как удивился я, когда он спросил, кто я такой, черт возьми.

– Дейв Дак, – ответил я. – Кто же еще?

Сержант вылупил на меня глаза.

– Ты похож на него, – сказал он и отодвинулся подальше. – Как дела?

Я рассказал, что приключилось со мной днем раньше. Он выслушал меня, по-прежнему изумленно тараща глаза, а потом сказал:

– Дружище, если ты Дейв Дак, то должен сказать, что лично похоронил тебя два месяца назад. Я был в разведке с небольшой группой и нашел твое тело – в дырках от пуль, с недавно снятым скальпом и прочими увечьями – как раз на том месте, где, по твоим словам, произошла последняя битва. Пойдем в мою палатку, и я покажу оставленные после тебя вещи и письма, которые я принес в лагерь; донесение я передал командиру.

Он сдержал обещание. Показал вещи, которые я сразу решительно надел; письма – я положил их в карман, а затем он отвел меня к командиру, и тот, выслушав мою историю, ледяным голосом приказал Брискоу посадить меня под стражу. Пока мы шли, я спросил:

– Билл Брискоу, скажи, ты действительно похоронил найденное тобой в этой одежде тело?

– Конечно, – ответил он, – все, как я сказал. И это был Дейв Дак, его многие знали. А теперь скажи мне, чертов самозванец, кто ты на самом деле?

– Сам хотел бы знать, – ответил я.

Спустя неделю мне удалось бежать, и я постарался как можно быстрее оказаться подальше от лагеря. Впоследствии я дважды возвращался сюда, чтобы найти то роковое место в горах, но мне это так и не удалось».

Другие жильцы[40]40
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

– Чтобы сесть на этот поезд, – сказал полковник Леверинг, сидя в гостинице «Уолдорф-Астория», – вам придется провести почти всю ночь в Атланте. Прекрасное место, только не советую останавливаться в «Бретхит-Хаус», одной из гостиниц города. Старый деревянный дом нуждается в срочном ремонте. В стенах такие дыры, что может пролезть кошка. На дверях номеров нет замков, из мебели есть только стул, на кровати – один матрас, никакого постельного белья. Но и это еще не все, вы никогда не сможете быть уверены, что проведете ночь один, к вам могут подселить других жильцов. Да, сэр, такой гнусной гостиницы больше не найти!

Проведенная там ночь была для меня ужасной. Я приехал поздно вечером, и в комнату на первом этаже меня проводил постоянно извиняющийся ночной портье с сальной свечой в руке, которую предусмотрительно мне оставил. Я был основательно измотан двумя днями и одной ночью, проведенными в поезде, и к тому же еще не совсем оправился от пулевого ранения в голову во время ссоры. Предпочтя не искать лучшего ночлега, я улегся на матрас, не снимая одежды, и заснул.

Ближе к утру я проснулся. Луна стояла высоко и светила в незашторенное окно; мягкий голубоватый свет казался немного призрачным, хотя, думаю, в этом нет ничего необычного: если вы замечали, лунный свет всегда такой. Представьте мое удивление и возмущение, когда я увидел, что на полу лежит не менее дюжины новых постояльцев! Я сел в постели, кляня на чем свет стоит хозяев этой чертовой гостиницы, и уже собрался встать и идти ругаться с ночным портье – тем, у кого был извиняющийся вид и который оставил мне свечу, – но тут меня поразила полная неподвижность лежащих тел. Меня, как пишут в книгах, сковал ужас. Все эти люди были мертвы!

Они лежали навзничь, ногами к трем стенам комнаты – у четвертой стены, наиболее удаленной от двери, стояла моя кровать и стул. Лица покрывала белая материя, но профили двух мертвецов четко вырисовывались в падавшем на них лунном свете.

Решив, что это дурной сон, я тщетно пытался кричать, как обычно делаешь в кошмаре. Наконец, пересилив себя, я спустил ноги с кровати и, пройдя меж двух рядов мертвецов с закрытыми лицами и еще двух тел у самой двери, быстро выскочил из номера и промчался в служебное помещение. Ночной портье сидел за своей конторкой, перед ним горела свеча, а он просто сидел и смотрел в пространство. Он не встал мне навстречу; мое неожиданное появление не произвело на него никакого впечатления, хотя, думаю, я сам напоминал выходца с того света. Я подумал, что раньше как-то не присматривался к нему. Он был небольшого роста, с бесцветным лицом, а таких блеклых, пустых глаз я никогда раньше не видел. И никакого выражения на лице. Его одежда была грязно-серого цвета.

– Черт побери! – выкрикнул я. – Что все это значит?

Никакого ответа. Я дрожал как осиновый лист и даже не узнал свой голос.

Ночной портье встал, поклонился (как бы извиняясь) и – исчез, и в ту же минуту я почувствовал руку на своем плече. Только представьте себе, если можете! Страшно испуганный, я повернулся и увидел перед собой дородного джентльмена с добрым лицом, который спросил меня:

– Что случилось, друг мой?

Я рассказал вкратце о случившемся, и он, еще не дослушав до конца, страшно побледнел.

– Это правда – то, что вы говорите? – задал он вопрос.

К этому времени я взял себя в руки, и страх уступил место возмущению.

– Вы еще сомневаетесь? – сказал я. – Да я из вас душу вытрясу!

– Не надо, – остановил он меня. – Лучше сядьте, и я вам кое-что расскажу. Это не гостиница. Раньше была, но потом в ней устроили госпиталь. Сейчас дом пустует – ждет владельца. В комнате, о которой вы говорите, находился морг, там всегда было полно трупов. Человек, которого вы называете ночным портье, действительно им был, но потом он регистрировал поступающих пациентов. Не понимаю, почему он здесь. Несколько недель назад он умер.

– А вы кто? – вырвалось у меня.

– О, я приглядываю за недвижимостью. Случайно проходил мимо, увидел свет и зашел узнать, в чем дело. Давайте взглянем на вашу комнату, – прибавил он и взял с конторки оплывшую свечу.

– Как бы не так! – ответил я и поспешил на улицу. – Так что, сэр, «Бретхит-Хаус» в Атланте – препакостное место. Не вздумайте там остановиться.

– Боже упаси! Ваш рассказ к этому не располагает. Кстати, полковник, когда это было?

– В сентябре 1864-го – вскоре после осады[41]41
  Имеется в виду осада Атланты войсками Союза и ее капитуляция 2 сентября 1864 года.


[Закрыть].

Лагерь мертвых[42]42
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

В самом сердце Аллеганских гор, в округе Покахонтас[43]43
  Покахонтас (1595–1617) – дочь индейского вождя; вышла замуж за виргинского колониста; ездила в Англию, была представлена королеве.


[Закрыть], в Западной Виргинии, есть красивая долина, по которой течет восточный рукав реки Гринбриер. В том месте, где дорога в долине соединяется со старой магистралью, идущей на Стантон и Паркерсберг, очень оживленной в свое время, в фермерском доме располагается почта. Это место зовется «Приют путника» – в прошлом здесь была таверна. На невысоких холмах, неподалеку, на расстоянии брошенного камня, тянутся старые укрепления конфедератов; они так искусно построены и находятся в таком прекрасном состоянии, что бригаде нужен всего час, чтобы привести их в нужный вид для следующей гражданской войны. В этом месте произошло сражение – вернее, то, что называлось сражением в ранний период великого мятежа. Бригада федеральных войск (в ее составе и полк человека, пишущего эти строки) перевалила через горы Чеат[44]44
  Чеат – высокий горный хребет в Аллеганских горах, его высота около 1,5 км.


[Закрыть] в пятнадцати милях к западу и, расположившись в долине, весь день «прощупывала» противника, а тот, в свою очередь, делал то же самое. Гремел орудийный огонь, каждая сторона потеряла по дюжине бойцов; затем, решив, что позиция противника сильно укреплена, федералы назвали это событие разведкой боем и, похоронив убитых, отошли на более удобные рубежи, откуда пришли. Сейчас павшие в тот день покоятся на ухоженном национальном кладбище в Графтоне, все они лежат под своими именами, там же похоронены и солдаты федеральных войск, убитые в других сражениях на земле Западной Виргинии. Павшему солдату (слово «герой» – более позднее изобретение) воздали скромную честь.

 
В великолепье солнечного дня
Награда воину —
Зеленая могила.[45]45
  Строки из стихотворения «Июнь» американского поэта У. К. Брайента.


[Закрыть]
 

Действительно, более половины зеленых могил на графтонском кладбище отмечены как места упокоения неизвестных солдат, так что выражение «увековечить память» подчас кажется весьма противоречивым: ведь памяти-то не осталось; но живые об этом не задумываются и не видят тут даже логической ошибки.

Несколько сотен ярдов отделяют старые укрепления конфедератов от поросшего лесом холма. Раньше на нем леса не было. Здесь среди деревьев и кустарников, если разгрести опавшие листья, можно увидеть ряды неглубоких впадин. Из некоторых можно достать (и потом с благоговением опустить на то же место) небольшие куски разрушенных камней местных пород с краткими и корявыми надписями, сделанными товарищами. Я нашел только одну плитку с датой, только одну с полным именем солдата и названием полка. Всего я нашел восемь плиток.

В этих заброшенных могилах покоятся солдаты армии южан – числом от восьмидесяти до сотни, насколько можно понять. Некоторые погибли на поле боя, большинство умерли от болезней. Двух, только двух, выкопали и перезахоронили на родине. Это campo santo[46]46
  святое место (исп.).


[Закрыть] настолько заброшено и забыто, что только тот, на чьей земле оно находится – престарелый почтмейстер из «Приюта путника», – похоже, знает о нем. Но другие мужчины, те, которые помогли упокоиться солдатам-южанам, еще живы и могли бы помочь установить некоторые имена. Разве найдутся люди на Севере или на Юге, которые откажутся отдать дань уважения павшим братьям, наградив их зелеными могилами? Хочется думать, что не найдутся. Конечно, великая война оставила за собой еще несколько сотен таких мест. Тем сильнее молчаливое требование, немая мольба павших братьев, взывающих к «божественному в душе человека».

Они были честными и мужественными противниками, у них было мало общего с политическими безумцами, обрекшими их на гибель, и с лжесвидетельствующими писаками в послевоенное время. Они не перешли из времени славной борьбы во время поношений, из железного века – в медный, из царства меча – в суету и славословие. Среди них нет членов Южного исторического общества. Их мужество не было яростью гражданских лиц, и у них нет голоса в громогласном осуждении, идущем от штатских. Не они подорвали достоинство и вызывающий сострадание пафос погибшей цели. Так дадим этим благородным джентльменам то, что принадлежит им по праву, в «великолепье солнечного дня»!

Мир ужасов

Житель Каркосы[47]47
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть][48]48
  Вымышленный Бирсом город, расположенный рядом с вымышленным же озером Хали. В то же время Хали – некий мудрец-эзотерик, созданный воображением писателя.


[Закрыть]

Есть разные виды смерти – при некоторых тело остается, но при некоторых исчезает вместе с душой. Последнее обычно свершается без свидетелей (если на то воля Божья), и мы, не видя всего, говорим, что человек пропал или уехал в долгое путешествие, – что, в сущности, и происходит, но иногда такое случается при большом стечении народа, и тому есть достаточно свидетельств. Бывает, что умирает душа, а тело остается бодрым еще долгие годы, но существуют достоверные показания, что иногда, умерев вместе с телом, она через какое-то время возрождается там, где осталась гнить плоть.

Размышляя над этими словами Хали (отмеченного Богом), я вдумывался в их значение как человек, который, получив информацию, сомневается, нет ли в ней чего-то, не распознанного им. Задумавшись, я не замечал, куда бреду, пока коснувшийся лица холодный порыв ветра не заставил меня оглядеться по сторонам. С удивлением взирал я на незнакомый пейзаж. По обеим сторонам от меня простиралась унылая, пустынная равнина, поросшая высокой сухой травой, которая ломко шуршала и шелестела на осеннем ветру, навевая странные и тревожные ощущения. Над ней то там, то тут возвышались причудливой формы холодные камни, которые, похоже, нашли согласие друг с другом и как бы обменивались многозначительными взглядами, словно им предстояло стать свидетелями некоего ожидаемого события. Несколько почерневших от ударов молний деревьев, казалось, возглавляли этот враждебный, молчаливый сговор.

Хотя солнца видно не было, я решил, что прошло много времени, и осознал, что воздух сырой и холодный, – осознал скорее подсознательно, чем физически, так как не испытывал никакого неудобства. Над мрачным пейзажем зримым проклятием висели низкие, свинцовые тучи. Во всем ощущались угроза и неясный намек – тень зла, предвестник гибели. Здесь не было ни птиц, ни животных, ни насекомых. Вздохи ветра среди голых сучьев мертвых деревьев, шелест сухой травы, шепчущей земле свои страшные секреты, – никакие другие звуки, никакое движение не нарушали жуткий покой этого мрачного места.

Среди травы я разглядел пострадавшие от непогоды камни, в свое время явно обработанные инструментами. Они потрескались и, поросшие мхом, частично ушли в землю. Некоторые лежали горизонтально, другие – под разными углами, были и такие, что торчали из земли. Несомненно, то были надгробия, хотя самих могил – ни в виде холмиков или, напротив, ям – не существовало: время все сгладило. Среди них встречались и крупные камни, говорившие, что некогда на этих местах не смогли сопротивляться забвению величественные гробницы или претенциозные памятники. Эти останки, свидетельства тщеславия, любви и почтительности, были такими старыми, истертыми и грязными, а само место – таким покинутым, заброшенным и осиротелым, что, по-видимому, я набрел на место захоронения некоего доисторического племени, название которого давно стерлось в людской памяти.

Поглощенный этими размышлениями, я на какое-то время забыл о своих перемещениях, но потом задумался: «А как я очутился здесь?» Ответ, пусть тревожный и обескураживающий, пришел быстро: только он мог объяснить природу моей фантазии – того, что я видел и слышал. Я болен. Я вспомнил, как лежал обессиленный после приступа внезапной лихорадки, и родные рассказывали, что в бессознательном состоянии я требовал больше воздуха и свободы и меня приходилось удерживать в кровати, чтобы я не сбежал. Значит, мне удалось усыпить бдительность моих стражей и забрести сюда – но куда? Этого я не знал. Ясно, что я нахожусь на значительном расстоянии от города, где живу, – древней и славной Каркосы.

Никаких видимых признаков присутствия человека здесь не было – ни вьющегося дымка, ни лая сторожевой собаки, ни рева домашнего скота, ни криков играющих детей, ничего, кроме жутковатого погоста с его ужасной тайной, куда меня привела болезнь. Вдруг у меня опять начался бред – сейчас, когда неоткуда ждать помощи? А может, все происходящее – иллюзия, рожденная безумием? Я громко выкрикивал имена своих жен и сыновей, простирал к ним руки, ступая по разрушенным камням в пожухшей траве.

Неясный шум позади заставил меня обернуться. Дикое животное, а именно степная рысь, подкрадывалось ко мне. Если я упаду здесь, на равнине, подумал я, если болезнь вернется и я потеряю сознание, зверь вцепится мне в горло. С криком я бросился навстречу рыси. Она невозмутимо пробежала мимо на расстоянии вытянутой руки и скрылась за камнем.

Почти сразу же невдалеке, словно из земли, показалась голова мужчины. Он поднимался по дальнему от меня склону невысокого холма, вершина которого была почти неразличима с равнины. Вскоре на фоне серых облаков обозначилась вся его фигура. Сквозь одежду из шкур виднелось голое тело. Волосы спутаны, длинная борода росла клочками. В одной руке он нес лук и стрелы, в другой – горящий факел, за которым тянулся черный дым. Он двигался медленно и осторожно, словно боялся упасть в разверстую могилу, скрытую в высокой траве. Это странное видение удивило, но не испугало меня; я пошел наперерез и встретился с мужчиной почти лицом к лицу, обратившись к нему с обычным приветствием: «Да хранит тебя Бог!»

Не обратив на меня внимания, он продолжал идти.

– Добрый незнакомец, я болен и заблудился, – сказал я. – Умоляю, укажите мне путь в Каркосу.

Мужчина неожиданно заорал дикую песню на незнакомом языке и, не останавливаясь, вскоре исчез вдали.

Сова, сидящая на суку почерневшего дерева, зловеще заухала, ей издалека ответила другая. Подняв голову, я увидел в мгновенном проблеске между облаками Альдебаран и Гиады[49]49
  Звезды в созвездии Тельца.


[Закрыть]! По всем признакам сейчас была ночь – рысь, мужчина с факелом, сова. Однако я все видел – даже звезды, и это при полном отсутствии темноты. Я видел, но меня не видели и не слышали. Во власти каких чар я оказался?

Сев у подножия большого дерева, я серьезно задумался: что же мне делать? Без сомнения, я схожу с ума, но не все так просто. От лихорадки не осталось и следа. Напротив, я ощущал подъем сил и радостное возбуждение – психическую и физическую экзальтацию. Все мои чувства находились на пределе возможностей; я ощущал плотность воздуха, мог слушать тишину.

Толстый корень огромного дерева, к стволу которого я прислонился, опутал каменную плиту, часть которой ушла в петлю, образованную другим корнем. Так что камень, хотя и основательно поврежденный, был частично защищен от непогоды. Стороны его сгладились, углы отвалились, поверхность потрескалась и стерлась. В земле вокруг камня поблескивали частички слюды – следы его распада. Вне всякого сомнения, плита обозначала могилу, из которой много веков назад поднялось это дерево. Корни дерева истощили могилу, а каменную плиту взяли в заложники.

Внезапный порыв ветра смел с плиты сухие ветки и листья, открыв высеченную на ней надпись. Я нагнулся, чтобы ее прочитать. Боже! Там было выбито мое имя! А еще – дата моего рождения и дата моей смерти!

Когда я в ужасе вскочил на ноги, ровный луч света вдруг окрасил ствол дерева. На востоке розовело восходящее солнце. Я стоял между деревом и льющимся светом, но тень от меня не падала.

Дружный вой волков приветствовал рассвет. Я видел, как они сидят поодиночке и группами поверх развалин, занимавших половину обозреваемой мною местности и тянувшихся за горизонт. И тогда я понял, что вижу руины древнего и славного города Каркосы.

Вот что поведал медиуму Бейролесу дух Хосейба Алара Робардина.