Электронная библиотека » Амели Нотомб » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 11 января 2018, 16:20


Автор книги: Амели Нотомб


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Амели Нотомб
Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Amelie Nothomb

LE CRIME DU COMTE NEVILLE

Сopyright © Editions Albin Michel, S.A. – Paris 2015

RIQUET À LA HOUPPE

Copyright © Editions Albin Michel, S.A. – Paris 2016


Перевод с французского Нины Хотинской, Риммы Генкиной


Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы


© Н. Хотинская, перевод, 2017

© Р. Генкина, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®

Преступление графа Невиля

Скажи кто-нибудь графу Невилю, что он пойдет однажды к гадалке, тот бы не поверил. А уточни этот кто-нибудь, что пойдет он туда в поисках своей дочери, сбежавшей из дому, этот чувствительный человек, наверно, упал бы в обморок.

Ему открыл, очевидно, секретарь и провел его в приемную:

– Мадам Портандюэр очень скоро вас примет.

Как будто на приеме у дантиста. Невиль сел, держа спину прямо, и озадаченно оглядел тибетские узоры, украшавшие стены. Оказавшись в кабинете гадалки, он сразу спросил, где его дочь.

– Малышка спит в соседней комнате, – ответила дама.

Невиль боялся слово вымолвить: неужели с него потребуют выкуп? Гадалка, женщина без возраста, энергичная, упитанная, очень подвижная, продолжала:

– Вчера за полночь я гуляла в лесу недалеко от вашего замка. Луна была полная, светло, как днем. Там-то я и наткнулась на вашу дочь, которая лежала, свернувшись клубочком, у нее зуб на зуб не попадал. Говорить она не желала. Я убедила ее пойти со мной: девочка замерзла бы насмерть, если бы осталась в лесу. Когда мы пришли сюда, я хотела сразу позвонить вам, чтобы успокоить, но она сказала, что это ни к чему: вы, мол, даже не заметите ее исчезновения.

– Так и есть.

– Поэтому я позвонила вам только утром. Месье, как такое возможно, что вы не заметили отсутствия вашей дочери?

– Мы поужинали, и она поднялась в свою комнату, как обычно. Наверно, она вышла из дому, когда мы уже легли.

– Какой она была за ужином?

– По своему обыкновению, не произнесла ни слова, почти ничего не ела и выглядела неважно.

Гадалка вздохнула:

– И вас не тревожит, что ваша дочь в таком состоянии?

– Ей семнадцать лет.

– Этого объяснения вам достаточно?

Невиль нахмурился. По какому праву эта женщина учиняет ему допрос?

– Я догадываюсь, что мои вопросы вам неприятны, но это я нашла вашу дочь в лесу глубокой ночью. Представьте мое удивление. Когда я спросила, не назначено ли у нее любовное свидание, она так посмотрела на меня, будто изумилась.

– Правда, это не в ее духе.

– А что в ее духе?

– Не знаю. Она неразговорчивая девочка.

– Вы никогда не думали, что ей нужна психологическая помощь?

– Она замкнута. Это не болезнь.

– Да, но она убежала из дому.

– Это впервые.

– Месье, как-то вы не слишком встревожены.

Невиль подавил гнев: с какой стати его судит незнакомая женщина? Когда гадалка утром позвонила ему, известие его потрясло. Но он был не из тех, кто выказывает свои эмоции.

– Ладно, я понимаю, что вмешиваюсь не в свое дело, – снова заговорила она. – Но видели бы вы ее, продрогшую, одну в лесу. Она не прихватила с собой ни одеяла, ни пальто. Эта малышка меня тронула, ей так неуютно жить на свете. Не знаю, интересуют ли вас вообще ее чувствования.

Последнее слово было для графа как пощечина. Он не впервые его слышал. Вот уже несколько лет, по неясным причинам, людей перестали удовлетворять такие слова, как «чувства», «ощущения» или «впечатления», которые между тем прекрасно выполняли свою роль. Нет, им надо было испытывать чувствования. Невиль не переносил этого словечка, столь же смешного, сколь и претенциозного.

Гадалка уловила его раздражение и сказала себе, что удар попал в цель: теперь отец девушки будет серьезнее относиться к своему долгу.

Невиль встал, давая понять, что с него хватит. Гадалка нагнала его и схватила за руку жестом, полным энтузиазма, как бы принимая его сторону, но, коснувшись его ладони, она изменилась в лице.

– Вы скоро устраиваете большой праздник, – сказала она.

– Да, в самом деле.

– На этом приеме вы убьете одного из гостей.

– Что-что? – воскликнул граф, побледнев.

Гадалка выпустила его руку и улыбнулась:

– Успокойтесь. Все будет хорошо, просто чудесно. Идемте, разбудим вашу дочь.

Если бы не это предсказание, прозвучавшее неожиданно, граф дал бы в эту минуту волю чувствам. Но, входя в комнату, он выглядел еще более замкнутым, чем обычно.

Девушка, лежавшая на раскладной кровати, не спала.

– Здравствуй, папа, – медленно произнесла она.

– Здравствуй, милая. Как ты себя чувствуешь?

Не слушая ответа, он повернулся к гадалке в надежде, что она оставит их одних. Но той явно хотелось присутствовать при встрече отца и дочери: она, вытянув шею, таращила свои круглые глаза.

Словно глядя на эту сцену со стороны, граф заставил себя изобразить эмоции, которые испытал бы, не будь пророчества и пророчицы. Он сжал в объятиях свою девочку, реагировавшую, по обыкновению, равнодушно.

– Идем домой, – сказал он.

Мадам Портандюэр хотела было предложить им завтрак, но дочь выручила отца:

– Спасибо, мадам. Мама будет волноваться.

– Зови меня Розальбой и говори мне «ты», хорошо?

– Да, – кивнула девушка, явно надеясь, что ни одна из этих двух возможностей ей впредь не представится.

– Если тебе будет необходимо с кем-то поговорить, я всегда к твоим услугам, – добавила женщина, вручив ей визитную карточку.

Она снова увлекла Невиля в свой кабинет, как будто этот эпизод давал ей право контроля над его поведением.

– Вы должны проявлять больше теплоты к вашей дочери, – сказала она.

Он хотел было возразить, что исключительно по ее вине ему это не удалось, как вдруг она озадачила его вопросом:

– Почему вы так ее назвали?

– Как?

– Кто же называет свою дочь Серьёзой?

– Почему нет? – пожал плечами граф и подумал про себя: «Вас же нарекли Розальбой».

– Кто серьезна в семнадцать лет?

– Вы погрешили против грамматики. С местоимением «кто» употребляется мужской род.

Гадалка покачала головой:

– Похоже, с вами не все ладно, месье.

– Довольно, мадам. Вы спасли мою дочь, и я вам за это искренне благодарен. Если вы не возражаете, закончим на этом.


По пути к замку Невиль изо всех сил старался вести себя как отец, вновь обретший беглянку-дочь.

– Ты хочешь мне что-нибудь сказать, милая?

– Ничего особенного, папа.

– Почему ты убежала?

– Я просто хотела провести ночь в лесу. Гадалка нашла меня и назвала это бегством. Если бы не она, я вернулась бы в свою комнату на рассвете, и никто бы ничего не заметил.

– Почему ты не сказала этого ей?

– Я сказала. Но она стояла на своем, она считает, что все подростки убегают из дому.

– А почему ты хотела провести ночь в лесу?

– Чтобы узнать, каково это.

– Это было в первый раз?

– Да.

– Ты могла замерзнуть насмерть.

– Я понятия не имела, что так продрогну в сентябрьскую ночь.

Граф подумал, что ему нечего возразить против такого поведения.

– А ты знаешь, что в твоем возрасте я тоже провел ночь в лесу, как ты?

– Да ну?

– Если ты не против, мы ничего не расскажем маме. Не то она разволнуется.

– Хорошо.

Гордый тем, что ему удалось по-настоящему поговорить с дочерью, Невиль расслабился, но тут ему вспомнилось предсказание гадалки. В первое воскресенье октября в замке Плювье должна была состояться знаменитая ежегодная garden-party[1]1
  Прием в саду (англ.).


[Закрыть]
. Важное светское событие в этом уголке бельгийских Арденн. Об отмене нечего было и думать. Невиль приходил в ужас от одной мысли, что убьет своего гостя. Это предосудительно. И подумать только, что ему предстояло совершить такую оплошность, когда речь шла о самой последней garden-party в Плювье!

Да, семья была разорена; 2 ноября они должны были навсегда покинуть замок. Тем большее значение Невиль придавал этому заключительному приему, на котором собирался восславить семейную честь, в последний раз порадовав своих гостей. Вряд ли убийство одного из них могло этому поспособствовать.

Лопнула шина. Ни отец, ни дочь не умели менять колесо.

– Мы всего в двух километрах от Плювье, пойдем пешком. Я пошлю твоего старшего брата заняться машиной.

Не разговаривать, когда ведешь автомобиль, нормально и даже пристойно: водитель должен быть сосредоточен на дороге. А вот хорошо ли не разговаривать, когда идешь пешком, – вопрос более спорный. Граф силился найти подходящие к случаю слова:

– Расскажи мне про твою ночь в лесу, милая.

– Сначала все было чудесно. Ухала сова, в воздухе хорошо пахло. Я легла на мох, на подушку из опавших листьев, слышала, как пробегают косули. Но очень скоро я замерзла, и все стало враждебным.

– Ты могла вернуться домой хотя бы за одеялом.

– Я поклялась себе, что не вернусь.

Он улыбнулся. Такое пари представлялось ему типичным для подростка.

– А потом пришла мадам Портандюэр. Она дала мне свой плащ, она добрая, но… не знаю, как сказать.

– Я, кажется, тебя понимаю.

– Она искала какие-то особые грибы, которые надо собирать после полуночи.

– Вот как.

– Штучки гадалки, я думаю.

Невиль вспомнил наставление этой женщины: она призывала его проявить интерес к «чувствованиям» дочери. Понадеявшись, что у Серьёзы нет идиосинкразии на это слово, он сделал попытку:

– Расскажи мне про твои чувствования, милая.

– Про мои – что?

– Твои чувствования.

Ему было стыдно даже произносить это слово.

– Извини, папа, этот вопрос смешон.

Успокоившись, он промолчал.

Вдали показалась башня замка, возвышающаяся из самого сердца леса. Граф почувствовал, что дочь разделяет его волнение: как они любили свой дом! Как страдали при мысли, что потеряют его!

Тяжелее всего было пережить, что они утратили возможность защитить это гнездо. В Бельгии не существует закона об охране исторических памятников. Ничто не мешает будущим владельцам снести это здание 1799 года и вырубить окружавший его вековой лес. То, что замок перестанет им принадлежать, – это было еще полбеды, но одна мысль о том, что он будет разрушен, – разрывала им сердце.

– Печально, правда?

– Да.

Было бы недостойным добавить хоть слово. Оба понимали, что в 2014 году скорбь об утрате фамильного замка совершенно неприлична. Чудо уже то, что им удавалось сохранить Плювье так долго, в этом граф де Невиль отдавал себе отчет.

За ними в любом случае оставался домик у подножия замка, Добродей, где жили когда-то арендаторы: остаться без крова им не грозило. Зато, если новый владелец будет сносить замок и рубить лес, им предстоит лицезреть катастрофу из первых рядов.


– Где вы были? – спросила графиня при виде входящих мужа и дочери.

– На мессе, – сымпровизировал Невиль.

– На мессе? Что это вам в голову пришло?

– У меня были чувствования, – сказала Серьёза.

– О чем это ты?

– Это шутка, – ответил граф. – Орест, у меня лопнула шина. Я оставил машину на обочине, на полпути от деревни. Ты можешь ею заняться?

Молодой человек тотчас отправился выполнять поручение. Невилю до сих пор не верилось, что этот высокий, атлетически сложенный парень двадцати двух лет от роду, помешанный на механике и так хорошо ориентирующийся в современной жизни, приходится ему сыном. Ту же гордость с примесью растерянности он испытывал, глядя на Электру, свою двадцатилетнюю дочь, красивую, прелестную и обладавшую всеми талантами. Единственной из его детей, в ком он узнавал себя, была Серьёза, неуклюжая, молчаливая, которой было не по себе в этой жизни.

Когда его спрашивали, почему он назвал своих старших Орестом и Электрой, он без тени смущения отвечал, что так принято в лучших домах. Когда же задавали вопрос об имени младшей дочери, удивляясь, мол, было бы логично назвать ее Ифигенией, он говорил:

– Я терпимее отношусь к отцеубийству и матереубийству, чем к детоубийству[2]2
  Имеется в виду миф об Атридах: Орест с помощью своей сестры Электры убил свою мать Клитемнестру в отмщение за убийство ею ее мужа и его отца Агамемнона. Ранее Агамемнон по указанию прорицателя Калхаса был готов принести в жертву богам еще одну свою дочь, Ифигению, но во время жертвоприношения богиня Артемида заменила девушку ланью. (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть]
.

Он также возмущался, если его за это порицали. В пору, когда детям дают самые несуразные имена, он находил свой выбор весьма умеренным и даже классическим.

И больше всего нападок вызывало имя младшей.

– Вы считаете серьезность первостепенной добродетелью?

– Конечно. Я, кстати, не открыл Америку. Имя Эрнест означает серьезный.

– Почему же тогда не Эрнестина?

– Эрнестина – безобразное имя. Серьёзен звучит не очень красиво, но Серьёза – прекрасно.

– Вам не кажется, что вы льете воду на мельницу тех, кто утверждает, что имена у аристократов – это просто туши свет?

– Послушайте, мою жену зовут Александра, меня Анри, самые обычные имена.

Свет не видывал более влюбленного мужа, чем граф де Невиль. Ему было сорок, когда он встретил свою будущую жену, та была на двадцать лет его моложе. Он с первого взгляда влюбился в девушку ошеломительной красоты.

В ту пору он уже возглавлял самый престижный гольф-клуб Бельгии «Равенстайн», где постоянно организовывал светские мероприятия. Не будучи богатым, он, однако, пользовался превосходной репутацией. Но его личная жизнь была чередой фиаско, и он думал, что обречен умереть холостяком.

– Вечно ты выбираешь женщин слишком красивых для тебя, – говорили ему друзья.

Но что он мог поделать, если красота имела над ним такую огромную власть? Он пытался влюбляться в девушек заурядной, как у него, внешности – тщетно.

Женская красота была его тяжелым наркотиком: в присутствии красивой женщины Невиль воспарял и мог созерцать ее без устали, не ведая привыкания.

Александра превосходила красотой всех молодых особ, на которых он западал прежде. Он думал, что у него нет никаких шансов, но ошибался. Уже на втором свидании она воскликнула:

– Вы мне нравитесь! Перейдем на «ты»?

Помимо прочих достоинств, Александра была полна жизни. Анри влюбился без памяти. Родные не одобрили его страсти к этой девушке, происходившей из самого захудалого дворянского рода.

Его отец Окассен де Невиль, человек шумный и властный, воспротивился этому браку:

– Я запрещаю тебе жениться на этой девушке. Я тебе же оказываю услугу: ты любишь ее исключительно за красоту. Когда она с годами подурнеет, ты меня еще поблагодаришь.

Но Анри не отступился. На дворе был 1990 год, и он счел, что не нуждается для женитьбы в родительском благословении. Он любил и уважал своего отца, но его возмущало, что тот отвергает Александру по сословным мотивам.

Свадьба состоялась в роскошных садах Равенстайна[3]3
  Имеется в виду замок Равенстайн (бывшая собственность короля Леопольда II), в котором теперь разместился Королевский гольф-клуб Бельгии.


[Закрыть]
. Анри и Александра были вместе уже четыре года, и было ясно, что это любовь до гробовой доски. Окассен тем не менее предрекал несчастья такому союзу. Вскоре после этого он умер.


Анри радовался, что пренебрег отцовским запретом: женитьба на Александре была лучшим поступком в его жизни. Окассен ошибался во всем: Анри полюбил свою жену не за одну только ее красоту, а красота эта с годами лишь возрастала. Теперь, в сорок восемь лет, Александра была еще ослепительнее, чем в двадцать. Ее неизменно хорошее настроение распространялось на окружающих и прежде всего на него: не будь ее, он погряз бы в меланхолии, за ним водился такой грех.

Он любил свою жену много больше, чем в первый день. Орест и Электра унаследовали ее красоту. «Если бы все в жизни так удалось мне, как мой брак, я был бы счастливейшим из людей», – думал он.

Впрочем, ему удалось многое, но, увы, не хватало только состояния. При своей скрупулезной честности, он на посту президента богатейшего гольф-клуба не нажил состояния, хотя на его месте человек менее совестливый сделался бы миллионером.

Выйдя в отставку три года назад, граф как мог урезал расходы, но все же не сумел помешать неизбежному: замок предстояло продать.

– Если бы мы хоть знали кому! – сокрушался он.

В этот кризисный период последние замки, принадлежавшие знати, шли с молотка: Кеттенисам пришлось продать Мерлемон, Нотомбам – Пон д’Уа[4]4
  Речь идет о замке Пон д’Уа XVII в., принадлежавшем отцу писательницы барону Пьеру Нотомбу с 1937 по 1965 г.


[Закрыть]
и так далее. Невиль надеялся, что Плювье повторит достойную судьбу Мерлемона, купленного другой семьей из бельгийского дворянства: поскольку подавляющее большинство семейств из этой среды состояли в родстве, Кеттенисы тешили себя иллюзией, что не совсем утратили свою вотчину.

Но надо было еще, чтобы на Плювье нашелся какой-нибудь респектабельный покупатель. Такового могло и не найтись. Чем мог привлечь Плювье, кроме своей красоты и изящества? В остальном достаточно было бросить взгляд, чтобы поставить печальный диагноз: кровля рушится, удобства отсутствуют, замок дышит на ладан. Все равно что пытаться выдать замуж юную бесприданницу, тут одной красоты мало. «Мы еще поторгуемся», – мысленно повторял Невиль, чтобы приободриться.

Увы, он знал, что от его желания мало что зависит. Даже если бы единственный подвернувшийся покупатель оказался боссом русской мафии, граф был не в том положении, чтобы привередничать. Он утешал себя тем, что никому не известный замок, затерянный в глуши бельгийских Арденн, вряд ли заинтересует московских воротил.

Его худшим кошмаром была перспектива, что Плювье будет куплен сетью фастфуда, старые стены снесут, лес вырубят, чтобы построить ресторан, автостоянку и игровую площадку во славу Диснея.

Невиль просыпался порой среди ночи в холодном поту от одной этой мысли. Смятение его было столь велико, что он представлял себе, чтобы отвлечься, garden-party 4 октября: да, последний праздник, который он даст в Плювье, ослепит великолепием. В нем будет душераздирающая красота лебединой песни. Будет стоять прекрасная погода, как всегда в первое воскресенье октября в этих местах. Буки, обступившие замок, уже тронет багрянец, волнующий сильнее, чем первая зелень. В осеннем свете будет особенно прекрасен несказанный охристый цвет фасада, тот самый, который потенциальные покупатели припечатывали категоричным «Придется покрасить!», пробуждавшим в Невиле жажду убийства.

Слово не шло из головы. «На этом приеме вы убьете одного из гостей», – сказала гадалка.

«Это предсказание что-то мне напоминает», – подумал Анри. Ему вдруг захотелось перечесть новеллу Оскара Уайльда, в которой была рассказана подобная история. В библиотеке Плювье царил такой беспорядок, что отыскать нужную книгу было равносильно чуду.

Невиль предпочел отправиться в книжный магазин в ближайшую деревню. В каталоге он нашел название новеллы Уайльда: «Преступление лорда Артура Сэвила». У книготорговца как раз был один экземпляр. Вернувшись домой, Анри уединился с книгой и прочел ее залпом. Читая ее в молодости, он смеялся; теперь же понял, сколь серьезна эта история.

Собираясь жениться на прекрасной Сибил, в которую был безумно влюблен, лорд Артур Сэвил на светском рауте в Лондоне встретил знаменитого хироманта, и тот по линиям руки предсказал ему, что он совершит преступление. В отчаянии лорд Артур всю ночь бродил по городу, после чего отложил свадьбу. Ему надо было скинуть с плеч грязную работу, прежде чем соединить свою судьбу с любимой. Мы не станем пересказывать здесь приключения этого английского лорда, разрывавшегося между противоречивыми требованиями долга, этикета и любви, дабы не лишать удовольствия читателей, которых, надеемся, найдется немало.

«И подумать только, что я смеялся над бедным лордом Артуром! – вздохнул Невиль, закрыв книгу. – Вдобавок мой случай во сто крат хуже, чем его. Он всего лишь узнает, что должен кого-то убить. Это может случиться с кем угодно, случайно или по тысяче других вполне приемлемых причин. Но я-то убью гостя на приеме, который сам же даю!»

Пробыв во главе «Равенстайна» сорок два года, Анри в совершенстве обладал умением принимать гостей. Его функции в клубе состояли в основном в организации коктейлей: в «Равенстайн» приходили даже те, кому на гольф было глубоко плевать. Назначить встречу в «Равенстайне» считалось верхом изыска. Ресторан клуба славился на всю округу, а атмосфера бара пленяла старомодным очарованием. Но сильнее всего посетителей притягивали сады, и Невиль достиг высокого мастерства в столь особом искусстве garden-parties.

В конце своей карьеры он подсчитал, что принимал тысячу человек в месяц. Понятно, что именно поэтому он едва ли не мифологизировал гостей. Из всего рода человеческого гостей граф воспринимал как избранников.

Гость был тем, кого с надеждой ждали всю жизнь, к чьему приходу готовились с чрезвычайным тщанием: надо было заранее предусмотреть, как лучше ему угодить и как избежать всего, что могло стать источником малейшего недовольства. Поэтому гостя следовало знать, наводить о нем справки, не заходя, однако, слишком далеко, дабы не выказать неуместного любопытства.

Даже если бы речь шла лишь о выборе угощения или личных вкусах, и то подготовка была бы делом нелегким. Но главным оставалось общество: здесь должна была царить гармония. Кропотливое изучение совместимостей было сродни энтомологии: порой хозяин мог решить, что тот или иной гость будет рад присутствию другого, и обнаружить уже на приеме, что они друг друга ненавидят или прониклись этим чувством внезапно или граф упустил некий эпизод их отношений, что само по себе было непростительной ошибкой.

Все это делало гостя подобием мессии, и культ его был на поверку много сложнее культа Христа: заповеди последнего как-никак более или менее ясны, тогда как заповеди гостя вечно оказываются недоступны пониманию самого скрупулезного хозяина, а в случае их нарушения судить он будет куда как строго. На невинный вопрос: «Друг мой, вы читали последний роман Модиано?» – он может ответить: «Полноте, сколько раз я вам повторял, что никогда не читаю романов?» Хозяин оказывался, таким образом, грешен забвением предшествующего разговора.

Кара за такого рода оплошности, если они случались слишком часто, была неминуема: гость проявлял признаки неудовольствия. Ему мог разонравиться прием, а может быть, и сам хозяин. Тот плохо подготовился к его приходу, этот недостаток такта мог стать для него роковым, и он должен был почитать за счастье, если гость после этого примет новое приглашение. Еще пара подобных промашек – и он мог получить кошмарную карточку: «Барон Ф. де С. сердечно благодарит вас за любезное приглашение. Увы, он уже приглашен в другое место и потому вынужден отклонить…» – и узнать потом, что на тот самый вечер, когда он его пригласил, барон принял приглашение, пришедшее позже.

Анри возмущало, когда при нем употребляли выражение «высокий гость». Этот чудовищный плеоназм допускал, что гость может иметь тот или иной статус. Конечно, граф знал, что короля встречают не так, как друзей детства. Однако принимал он каждого с почестями, достойными сатрапов Античности.

К счастью, все его усилия не пропали втуне. Невиль овладел искусством делать своих гостей счастливыми. Лучшим его учителем в этом деле был король Бодуэн, которого он принимал в «Равенстайне» в начале восьмидесятых годов. В тот памятный вечер он смотрел во все глаза за поведением короля. Тот обращался к каждому так, будто ждал встречи с этим человеком всю жизнь: он впитывал его слова с самым горячим вниманием, какое только можно себе представить. Невиль был потрясен столь благородным обхождением и поклялся себе, что у него никогда не будет иного вдохновителя: нет, он не надеялся когда-либо сравняться с ним, но ему было дано хоть мельком увидеть грааль этикета.

Вот почему предсказание Розальбы Портандюэр было для него равносильно уничтожению его веры и его искусства. Как если бы шеф-повару сказали, что на следующем важном обеде у него подгорит блюдо, возведшее его в ранг легенды. Хуже того, он подаст отравленное яство, которое прикончит звезду гастрономической критики.

Если бы кому-то из его друзей напророчили нечто подобное и он рассказал бы об этом Анри, тот рассмеялся бы и посоветовал с непоколебимой убежденностью не верить россказням кумушек. Увы, он был как все или почти как все: верил предсказаниям лишь в том случае, если они касались лично его. Даже самый картезиански настроенный скептик верит в свой гороскоп.


– Что я слышу? – сказала Александра, входя в кабинет мужа. – Серьёза убежала из дому?

– Я видел ее в окно всего минуту назад.

– Не сейчас. Прошлой ночью. Прошу тебя, Анри. Мне только что звонила гадалка.

– Вот чума!

– Почему? Потому что она спасла нашу дочь?

– Она ее не спасла. Серьёза просто поставила опыт: хотела провести ночь под открытым небом.

– Не говори мне, что ты поощряешь подобные инициативы.

– Я их не осуждаю. В ее возрасте я делал то же самое.

– Это опасно.

– Куда менее, чем отправиться в город. Раз в кои-то веки Серьёза повела себя, как подобает в ее возрасте, и мне жаль, что эта мадам Портандюэр ей помешала.

– Ты бы предпочел, чтобы малышка провела всю ночь в лесу?

– Да. Это познавательно и поэтично. А эта кумушка звонит мне наутро, чтобы сообщить о бегстве нашей дочери! Что за идиотский лексикон!

– Тебя это не встревожило?

– Как раз наоборот. При слове «бегство» сразу представляешь себе что-то очень нехорошее. Серьёза изложила мне свою версию фактов. Не слушай эту гадалку, прошу тебя. Тристан и Изольда были в возрасте нашей дочери, когда встречались ночью в лесу.

– Если бы еще был Тристан!

– Будет со временем.

Александра, вздохнув, вышла из кабинета. Граф и графиня разделяли глубокое разочарование по поводу их третьего ребенка.

Между тем прежде Серьёза была их самой большой гордостью. На всем свете было не сыскать такой живой, умной и веселой девочки. Хоть и не такая красивая, как старшие, она была изумительна. Из школы она приносила потрясающие оценки, получала похвальные грамоты, писала пьесы, в которых играли все ее одноклассники; ее жизнелюбие, казалось, не знало границ.

С домашними она всегда была ласкова, души не чаяла в родителях и сестре, с очаровательным лукавством поддразнивала брата, – в общем, свет не видывал такой чудесной девочки, и все прочили ей блестящее будущее.

А потом, в двенадцать с половиной лет, в одночасье и без видимой причины Серьёза вдруг погасла. Ее больше не было слышно. Она стала угрюмой, боязливой, замкнутой, словно жизнь из нее ушла. Ее школьные оценки, прежде отличные, были теперь посредственными. Хуже того, девочка как будто потеряла ко всему интерес. Она редко покидала свою комнату, где с ничего не выражающим лицом постоянно читала классиков.

Александра спрашивала дочь, не случилось ли с ней что-нибудь. Та со скучающим видом отвечала, что нет. Мать настаивала, и в конце концов та сказала, что растет, и это утомительно. Графиня не стала углубляться в тему и передала эти слова мужу.

– Что ты об этом думаешь? – спросил он.

– Бывает, что переходный возраст портит детей. Моя сестра Беатрис до двенадцати лет была бойкой, веселой, жизнерадостной девочкой, как и наша Серьёза, а в отрочестве превратилась в унылую особу, которую ты знаешь.

Анри резанула беспечность, с которой жена говорила об этой метаморфозе. Мысль о том, что его дорогая девочка преобразится в унылое создание, как ее тетя Беатрис, повергла его в ужас. Он предпочел замять тему и сохранить надежду, что со временем дочь освободится от того, что походило на проклятие.

Еще и поэтому поступок девушки возбудил его симпатию. Впервые за пять лет дочь подала признак жизни. Анри хотелось видеть в этом пробуждение.

Решительно, эта гадалка невыносима: она прервала приключение Серьёзы, предсказала, что он убьет гостя на garden-party, да еще и позвонила Александре и сообщила, что ее дочь убежала из дому. С какой стати она вмешивается? Кто ее просил?

В раздражении он взял карточку и написал Розальбе Портандюэр:

Мадам,

Вы позвонили моей жене. Я убедительно прошу вас больше этого не делать.

Кроме того, если вам снова случится встретить мою дочь в лесу после полуночи, знайте, что она поступает так с моего разрешения, и оставьте ее в покое.

Добавлю также, что ваши предсказания не приветствуются.

Заверяю вас в моих рассерженных чувствованиях,

Анри Невиль.

Он отправил это письмо с сознанием выполненного долга.


«К чему было выдумывать ад, если существует бессонница?» – спрашивал себя граф.

Он лег в полночь, проснулся через час в холодном поту и больше так и не заснул. В четыре часа утра, измученный тревогой, он встал, надел пальто поверх пижамы и вышел.

«И подумать только, что я пожалею об этом дне! На дворе уже октябрь. Это последние дни моей жизни, которые я проведу в Плювье. Если бы только я не был так привязан к этому окаянному замку!»

Он прошел в конец парка и сел на мокрую от росы скамью. Замок вырисовывался перед ним в еще черной ночи. Анри так хорошо его знал, что лучше различал в темноте, чем после восхода солнца.

«Да, моя самая давняя любовь, я покину тебя. Будь я бесчестен, имел бы тысячу возможностей набить карманы и не был бы вынужден тебя продать. Я знаю, все находят меня смешным, но в моих глазах честь несовместима с воровством».

Темный лес обступал его силуэтами, в детстве казавшимися ему воинами. И то сказать, армия бы пригодилась, чтобы помешать захватчикам разорить эти святые места.

«Жизнь в замке! Если бы люди знали, что это такое! Из-за тебя, мой любимый, я подыхал от голода до восемнадцати лет, я подыхал от холода каждую зиму, а Бог мне свидетель, зима здесь длится полгода! Верно говорят, что от любви до ненависти один шаг. Я ненавидел тебя, когда моя сестра Луиза умирала без медицинской помощи зимой пятьдесят восьмого, мне было двенадцать лет, а ей четырнадцать, нам не разрешалось произносить вслух название ее болезни, но недоедание и холод усугубили ее, до взрослого возраста я никогда не ел покупного мяса, надо ли говорить, что не это разбило мне сердце, а между тем мой отец любил Луизу безумной любовью, он просто был не способен изменить образ жизни, отказаться жертвовать всем ради видимости, не принимать со всей пышностью бельгийскую знать раз в месяц, пусть в остальное время приходилось прозябать в нищете».

Анри с содроганием вспомнил, как собралась вся семья вокруг окоченевшего тела Луизы, как плакала мать, как младшие сестренки смотрели, не понимая, и как сказал ему сквозь слезы отец: «Теперь ты мой старший».

«Я не такой, как Окассен. Хоть я и одержим искусством принимать гостей, но никогда не жертвовал благополучием моих близких. После смерти Луизы я пытался проникнуться к тебе отвращением, моя самая давняя любовь, убийца моей сестры, но мне это не удалось. Жить здесь – не жить, а защищать тебя: защищать, как осажденные защищают крепость. Вот что я понял в двенадцать лет. Луиза пала в битве, которая началась, когда Невили остановили свой выбор на этой земле – Плювье. Я выдерживал осаду с рождения до сегодняшнего дня. В шестьдесят восемь лет я проигрываю войну, которая началась задолго до меня».

Ему, однако, были отрадны воспоминания о детстве. Как они играли с Луизой в подземных галереях, как исследовали огромный лес! Окассен был адвокатом. В арлонском суде присяжных он прославился, защищая отравительницу. На процессе в своей защитительной речи, ставшей притчей во языцех, он выдвинул незаурядный аргумент:

– Господа присяжные, я убежден в невиновности этой женщины и дам тому доказательство: если вы ее оправдаете, я клянусь перед вами, что найму ее поварихой для моих четверых детей.


Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации