Текст книги "Девочка с красным шарфом"

Глава 16 «Только рядом с ней»

Ещё две секунды… и я лежу на полу, ощущая боль во всем теле. Я провёл рукавом по лбу, убирая волосы, упавшие мне на глаза. Не теряя надежды, я вновь сел, дотянулся до кровати, с трудом перебирая руками к её изголовью. Но ноги подкашиваются, больше не повинуясь моей голове. И вновь я остаюсь наедине со своей ничтожностью. Ничего не вышло, и мне оставалось лишь беспомощно ползти к коляске, ожидая, когда кто-нибудь войдёт в мою комнату. Я был разбит физически и морально. Я был подавлен и разочарован до глубины души. Укладывая ноги на коврик около постели, казалось, я почувствовал, как он легонько щекочет мои ступни, проваливающиеся в мягкую шерсть. Но это был обман. Безумно тяжело просыпаться, осознавая, что больше нет того счастья и ощущения полной свободы. У меня не было никаких доказательств или внятных обоснований, но я верил, что произошедшее со мной прошлой ночью не было фантазией. Нет, это не могло быть сном.

Родители долго стучали в мою комнату, пока, наконец, не решились открыть дверь. Конечно, я мог бы крикнуть и попросить о помощи, но я лишь распластался на полу, отчаянно смотря куда-то в пустоту, унося свои мысли подальше отсюда. Я практически ничего не помню об этом туманном утре. Моя оболочка сидела за столом и пыталась затолкнуть в рот хоть кусочек зажаренного тоста, пока разум был где-то далеко, где-то в другой части суток, где-то в параллельной вселенной, где-то вместе с Никой и её причудливым шарфом.

Но солнце вновь скрылось за горизонтом, и я чувствовал трепет мурашек, проступающих на коже. Я знал, что через какие-то пару часов настанет миг, ради которого стоило проживать этот день. Лёгкий шелест штор разбудил меня, и я опять узнал её в кромешной темноте. Она улыбалась, пытаясь ободрить меня и добавить уверенности в собственных силах. Я опять сел, оперся локтями, приподнялся и всё-таки встал, будучи ошеломлён эффектом от её появления.

Теперь я шёл сам, уверенно переставляя ноги. Мне чудилось, что я солдат на параде, который должен сохранять определенный ритм. Я держался подле Ники, стараясь не отставать и не выдаваться вперёд. Оказалось, что я был выше неё, что не могло не радовать. Меня переполняла гордость, когда я опускал голову, чтобы взглянуть на Нику. Мне казалось, что в одно мгновение из беспомощного калеки я превратился в могучего силача, способного дать отпор любому. Ника, которая теперь была ещё меньше и милее, легонько касалась асфальта босыми ногами, не желая мешать моим фантазиям.

Когда я проснулся, всё было так же. Я вновь витал в облаках, как любит выражаться мой преподаватель. И я опять был всё тем же мальчиком на инвалидной коляске. Каким-то образом я вышел из дома, докатился до школы, а, может, отец отвёз меня на машине? Я не помню. В моей памяти отпечаталось лишь то, что в этот день я обрёл новую кличку – инопланетянин, а точнее, «иноплот». Вероятно, я не замечал абсолютно ничего и не ответил ни на один вопрос. Я делал это не из-за вредности или желания показаться равнодушным, я действительно их не слышал. Если в этот день мы случайно пересеклись с человеком, который сейчас читает этот дневник, примите мои извинения.

Я сидел за партой во время перемены, зажмурившись и погрузившись в глубокие размышления. Люди входили в кабинет и выходили из него, но я не поднимал глаз, пока, наконец, самый отчаянный задира не отвлёк меня. Он толкнул мою коляску, я встрепенулся.

– Ты что с Марса свалился? – сказал он.

– И переломал себе ноги? – подхватил его друг.

Я молчал. Возможно, это будет сказано мне в оправдание, но диалог начинался до боли шаблонно, поэтому я решил, что нет смысла его продолжать.

– По-нашему не понимаешь? Ну, извини, я не изучал марсианский, – им пришлось придумать что-то новое, потому что я отказывался отвечать.

– Я смотрю, ты и в русском особо не разбираешься, – эта фраза пришла ко мне внезапно и настолько понравилась, что я не смог сдержаться.

Вот только обидчику эта реплика оказалась не по душе, он ещё раз толкнул кресло, которое не выдержало натиска безмозглой кучи мышц и перевернулось. Я пытался ухватиться за край парты, но в итоге всё равно рухнул вниз. Очевидно, они не ожидали того, что я упаду. Должно быть, это заставило их нервничать.

– Что вякнул этот иноплот? – возмутился его друг после недолгого молчания.

– С тобой даже драться не интересно. Сидячих избивать скучно, впрочем, как и лежащих, – усмехнулся хулиган.

В этот момент в моей голове промелькнула мысль о том, как хорошо было бы встретить его ночью, гуляя по тёмным улочкам вместе с Никой. Тогда бы я показал ему, каково драться с «сидячим».

– Я умею ходить – не выдержав, произнёс я.

– В своих кошмарах? – ухмылка проявилась на его лице. – Мы слышали разговор психолога с директором. Вся школа знает.

– Мы и без этого догадывались, что ты псих, – подхватил теперь уже девчачий голос.

– Не во сне! – заорал я, извиваясь словно червяк. Не знаю, почему мой мозг посетило безумное осознание того, что я будто бы умею передвигаться без помощи инвалидной коляски.

– Ну, так почему ты барахтаешься под партой, если можешь встать и дать мне сдачи, – смеялся задира.

– Иди, давай же! – дразнили они.

– Я не могу! – раздался душераздирающий вопль, вырвавшийся из моего горла.

– Ладно, всё с ним ясно – безумец.

– Оставим его, – произнёс кто-то, вероятно, испугавшись, что мой возглас услышит учитель.

– Я не сумасшедший… – прошептал я, взглянув на кучку ребят исподлобья, так что те попятились назад, – я действительно могу ходить, только если…

– Закинешься таблетками? – усмехнулся друг, заслужив этим вопросом всеобщее одобрение.

– Только если встречусь с одной девочкой…

– Она тоже наркоманка? – продолжал он.

– Нет, она прекрасная, красивая и… добрая… – произнёс я, понимая, что это было совершенно лишним.

Раздался невозможный хохот, который заставлял меня смущаться и краснеть. Находившиеся рядом со мной ребята схватились за животы и чуть ли не попадали навзничь. Мне стало неловко, и я пытался, как мог, исправить положение.

– У неё белые волосы и голубые… голубые глаза. Мы с ней, мы с ней дружим… – уже тише пролепетал я. – И рядом с ней я могу ходить…

– Я даже не знаю, что звучит более странно… – сквозь смех говорил хулиган, – то, что ты будто бы периодически встаёшь с кресла, или то, что с тобой можно дружить?

В эту минуту в кабинет ворвался учитель. Его рот был испачкан, думаю, он нёсся из столовой прямо сюда, когда услышал крики. Он был совсем не так плох и не так равнодушен к моим проблемам, а может, он просто боялся выговора. Мужчина разогнал детей, которые обступили меня, и помог подняться. Я сел на коляску, почти не испытывая облегчения от того, что всё закончилось, потому что я знал, что это только начало. Учеников, напавших на инвалида, наказали, оставив после уроков и прочитав нудную лекцию о нравственности и толерантности к таким, как я. Меня же вызвал к себе директор, у которого я просидел где-то полчаса. Затем за мной пришла психолог. Она расспрашивала о моих кошмарах, попросила рассказать, кем является девочка, о которой я поведал сегодня утром. Я односложно отвечал на её вопросы, так как она не оставляла мне ни единого шанса молчать. Я не нашёл ничего лучше, чем сказать, что Ника, скорей всего, тоже сон. Мы сошлись на том, что я просто хотел привлечь к себе внимание и выдал видения за реальность. Иногда нужно выставлять себя дурачком, чтобы от тебя отстали. Главное, я полностью доверяю своим изначальным словам.

Уроки давно закончились, когда я вышел в опустевший коридор. Я поехал к шкафчикам, чтобы положить свои учебники и отправиться домой. Я очень устал, поэтому, только закрывая дверцу, заметил незнакомую фигуру, стоящую прямо передо мной.

– Привет, – проговорила незнакомка.

– Привет… – нехотя ответил я, еле шевеля губами.

– Я хотела сказать тебе, что… – но я не дал ей договорить.

– Можешь не продолжать, – строго произнёс я – ты хочешь сказать, что я псих. Я слышал это уже миллиард раз!

– Я вовсе не это хотела сказать…

– Если честно, мне плевать, каким изощренным способом ты собиралась унизить меня, – наверное, девчонка придумала что-то стоящее, раз была здесь так поздно. Я взял свою сумку и поехал к выходу.

– Я лишь хотела сказать, что верю тебе, – воскликнула она, догоняя отдалявшуюся коляску.

Глава 17 «Мой личный швейцар»

Я остановился в смятении, не ожидая услышать эти слова от совершенно незнакомого человека. Я растерялся, не зная, чем ответить, и боясь обернуться.

– Веришь? – ухмыльнулся я, не желая показаться слабым.

Незнакомка кивнула головой.

– А знаешь ли ты, что у этой девочки есть живой шарф? – говорил я, стремительно подъезжая к ней.

Девчонка в испуге отступала назад, пока не уперлась в стену.

– Этот шарф зовут Эдвард, и, представляешь, он умеет летать! – громко крикнул я, остановив коляску в паре миллиметров от её больших мужских сапог, с неаккуратно заправленными в них штанами.

– Теперь ты тоже веришь?! – злился я, не позволяя ей сдвинуться с места.

– Я тебе верю, – ровно и спокойно, подняв нос кверху, отвечала она.

Я вновь смутился, не зная как реагировать на эту излишнюю умиротворенность. Я отъехал назад, позволяя девочке выбраться из западни. Она отошла от стены, полная достоинства, не подавая виду, что мой яростный тон её задел.

– Я Анна, – живо воскликнула она, протянув мне руку.

– Филипп, – буркнул я, лениво приподняв запястье с подлокотника кресла.

Она мгновенно схватила мою ладонь и сжала так, будто хотела остановить в ней кровоток. На её лице сияла ослепительная улыбка, полностью открывавшая зубы и даже слегка обнажавшая десны. Когда самое странное рукопожатие в моей жизни прекратилось, я испытал настоящее облегчение.

– Ты можешь побольше рассказать о своём друге? – попросила Анна, с любопытством взглянув на меня.

– Я не настроен рассказывать что-либо, – ответил я, вновь направившись к выходу, надеясь отвязаться от своей новой подруги.

– Хорошо, тогда поговорим в следующий раз, – с еле заметным сожалением произнесла она и вприпрыжку понеслась за мной.

Я подобрался к двери и стал открывать её, но в этот раз она поддалась слишком легко, что заставило меня обернуться. Анна стояла в стороне, гордо придерживая передо мной дверцу.

– Я бы справился сам, – сквозь зубы прошипел я, ощущая жгучую обиду в своём сердце. Где это видано, чтобы девчонка открывала перед мужчиной дверь?! Я был зол и до глубины души расстроен своим ничтожным и жалким положением.

– Мне, правда, не сложно, – всё так же непринужденно отвечала она, не замечая раздражения в моих словах.

Я ехал с угрюмой миной, любыми способами пытаясь оторваться от этой пиявки. Я резко сворачивал в подворотню, неожиданно набирал скорость, но это не помогало. Моя новая знакомая радостно размахивала сумкой и безумолчно болтала, не упуская меня из виду.

– Я живу с родителями, старшей сестрой и братом, а у тебя есть сестра? – спросила она после долгого рассказа о том, как её семья оказалась в этом городке.

– Нет.

– А брат? У меня он совсем маленький, а ещё много двоюродных и троюродных братьев. Они иногда приезжают к нам погостить. В эти дни у нас не дом, а детский сад, – она улыбалась, перескакивая через глубокую лужу.

– Нет.

– Ты, получается, совсем один? И тебе не скучно? Я не понимаю, как можно так жить. Конечно, порой они раздражают. Бывает, что хочется посидеть в тишине, когда по всему дому раздаются детские крики и звуки бьющейся посуды. Но я и представить не могу себе другой жизни. Конечно, мне нужно кормить их, одевать, забирать из садика, пока родители на работе. У меня довольно хорошая фантазия, но совершенно не могу вообразить того, чтобы я была одна.

Она говорила, говорила и говорила. Признаюсь, я не слушал её, отчаянно вглядываясь в фасады зданий в надежде, что скоро покажется и мой дом.

– Мне кажется, очень хорошо иметь свою комнату. Я живу в комнате с сестрой. Бывает, она достаёт меня, но вообще я её очень и очень люблю. А что, если насмотришься страшилок на ночь? Как тогда спать? Одному?! Нет, это невозможно! – размышляла она, самостоятельно приводя аргументы за и против.

Изнемогая от усталости, мой мозг рисовал передо мной бескрайнюю пустыню и, казалось, что до моего дома ещё сотни километров потрескавшейся и обезвоженной земли. Но вот дорога, которая стала для меня целой вечностью, подходила к концу. Я был несказанно счастлив, увидев такую желанную цель.

– Ещё мы часто выбираемся за город и устраиваем пикники. Ты когда-либо устраивал пикник? Это так весело. Только надо приготовить побольше бутербродов. Жаль, что сейчас холодно. Это замечательно делать в солнечную погоду. Уже не могу дождаться весны, чтобы пойти на природу. Кстати, если хочешь, ты мог бы присоединиться к нам…

– А вот мы и пришли! Пока, – со скоростью света произнёс я и бросился к пандусу, ведущему на крыльцо.

Я поспешно достал ключ из кармана и дрожащими пальцами пытался попасть им в замочную скважину. Я, как алкоголик, всё время мазал мимо, озабоченно оглядываясь назад. Зайдя внутрь, я тяжело и прерывисто дышал, будто только что убегал от своры собак. Придя в себя, я боязливо подъехал к окну. Анна всё ещё стояла на месте, разглядывая здание, в котором я поспешил скрыться. Девочка вернула взгляд к первому этажу и, увидев меня через стекло, начала приветственно махать рукой. В моём горле образовался огромный комок, и в испуге я задёрнул штору.

Позже, сидя за письменным столом, я думал о своём ужасном поведении. И это называется мужчина? Мужчина, который боится девчонок? Мне было стыдно и до ужаса страшно одновременно. Эта Анна явно больная на голову, и её действия не могли не пугать. Но сам в себе я был разочарован гораздо сильнее. Я выглядел как последний трус, при первой возможности прячущий голову в песок. Я решил не говорить об этом странном инциденте Нике, хотя за последние несколько дней привык рассказывать ей обо всем. Мы обсуждали учителей, одноклассников и вообще всё-всё-всё. Самое интригующее то, что она почти всегда была на моей стороне. С ней я мог говорить на удивление много, несмотря на мой молчаливый характер, не боясь осуждения или упрёка. Она слушала меня, иногда улыбалась и впопад кивала головой. Я чувствовал, что начинаю привязываться к ней. Теперь она не была какой-то девочкой-призраком из ночного кошмара. Ника стала настоящим другом, а может и членом семьи. Ту легкость, которую я ощущал рядом с ней, мне никто другой не мог подарить. Она больше не казалась мне сумасшедшей или глупой, как прежде. Ника поддерживала разговор и порой говорила вещи, приводившие меня в восторг. Но все наши беседы были только обо мне и деталях моей жизни. Это было единственное, что иногда сбивало с толку и заставляло погружаться в раздумья – она никогда не говорила о себе.

А мне так хотелось знать о ней больше… Хотелось знать о её жизни, её родителях, живы ли они? А может она сирота? Может, её разыскивает служба опеки, и поэтому ей можно гулять только ночью? Знать хотя бы, сколько ей лет или город, в котором она родилась. Может, она странствует по свету и этот уголок земли лишь её временное пристанище? Как только я задавал вопросы или тонкими намёками пытался вывести её на откровенность, Ника быстро переводила тему, как заяц путая следы. Единственное, что однажды удалось узнать – её любимый цвет. Это был один из редких споров, возникших между нами. Я долго рассуждал о цвете, говоря, что люди уделяют ему слишком большое значение. Ведь, в принципе, какая разница, какого цвета твоя одежда, если она не греет, или какого оттенка твой стол, если на нём нет еды? Это просто прихоть человечества, которое выдумывает всё новые и новые безделушки. Я твёрдо сказал, что у меня нет любимого цвета, да и вообще, я бы предпочёл не различать цвета, чтобы не видеть всю глупость, связанную с ними. Ника была в корне не согласна со мной и произнесла несколько слов о том, что окраска предметов влияет на наше настроение. После недолгого молчания я всё же решился спросить, есть ли у неё любимый цвет. Она провела в задумчивости несколько секунд, уголки её губ опустились, лицо стало более серьёзным. Повернувшись ко мне, с полным уверенности голосом Ника ответила: «Красный». Я усмехнулся, подумав, что она говорит о своём шарфе, но вскоре понял, что здесь не могло всё быть так однозначно. Почему она настолько изменилась, когда говорила это? Почему её губы не натянулись в той ласковой улыбке? Почему она была столь сосредоточена? Красный? Цвет страсти, крови, любви… Или может чего-нибудь ещё?

На следующий день я сел в коляску в прекрасном расположении духа. Ночные приключения в виде посиделок на крыше и пробежек вдоль улиц города как ничто другое поднимали мне настроение. Обычно, занавески в моей комнате раздвигает утром и сдвигает вечером мама, потому что лично мне нет до них никакого дела. Но в этот раз мне самому захотелось взглянуть на осеннее небо и, быть может, поймать последний лучик солнца перед долгой зимой. Я раздвинул шторы и с упоением открыл окно. На меня дул несильный прохладный ветерок, и я дышал полной грудью.

– Филипп! Привет! – чей-то громкий и радостный крик донёсся до моих ушей, заставив меня содрогнуться.

Я опустил глаза и увидел Анну, махавшую рукой. Мне стало дурно, и я отошёл в другой угол комнаты.

Когда я пошёл на кухню, чтобы позавтракать, мама подозрительно хихикала.

– Что не так?! – не выдержав, воскликнул я.

Затем оказалось, что она тоже видела девочку, которая явно ждала кого-то. Разумеется, она догадалась, кто был нужен этой чокнутой маньячке.

– Ты можешь пригласить её выпить чаю, если хочешь, – сказала мама, моя посуду.

– Ещё чего, – раздраженно прошептал я и спешно натянул куртку.

Я подошёл к двери, заставив себя схватиться за ручку. Глубокий вдох, зажмуренные глаза – и я стою на улице. Не слыша криков, я немного успокоился и решил оглядеться. Вокруг был пусто. Я облегченно выдохнул и подъехал к пандусу, но внезапно почувствовал, что качусь вниз, не контролируя ситуацию. Я вскрикнул, не совладав с собой. Оказалось, можно было не переживать. Анна бежала за мной, толкая в спину.

– Что это было?! – воскликнул я, очутившись на ровной поверхности.

– Я хотела помочь тебе спуститься. Было круто, да? – говорила она, переводя дыхание.

В тот момент я понял, что от меня теперь ничего не зависит. Я могу злиться, орать, но что толку, если она будет продолжать ходить за мной. Я молчал, но, видимо, Анне было не столь важно моё внимание, и она продолжила болтать. В школу мы заехали вместе. Анна, разумеется, опять работала моим личным швейцаром. Я смотрел прямо перед собой, воспринимая это как вселенскую кару за все совершенные грехи. Мы шли по коридору, осознавая, что абсолютно все удивленно косятся на нас. Я сконфуженно и смущённо отводил взгляд, всё сильнее вжимаясь в кресло. Анна же, наоборот, чувствовала себя раскованно, улыбаясь во весь рот и высоко держа подбородок.

В классе на одном из предметов она попросилась сесть рядом. Я пытался отвертеться и соврал, будто место занято и со мной сидит кто-то другой. Конечно, это была самая убогая ложь из всех существующих, потому что кто, помимо сумасшедших, захочет водиться со мной? А жаль, ведь если бы к нам в школу ходила Ника, она бы, вероятно, села рядом… В итоге, урок я провёл в уже давно привычном для себя гордом одиночестве. На перемене Анна не подходила ко мне, и я уже начал бредить о том, что она обиделась и больше не желает со мной общаться.

Прозвенел звонок на урок алгебры, когда я с любопытством заметил, что Анна стоит рядом с учителем и о чём-то оживлённо лепечет ему. Меня это насторожило, я прислушался, но разобрать толком ничего не получилось. Девочка повернулась ко мне и улыбнулась. Я опустил глаза в тетрадь.

– Филипп! – крикнул преподаватель, закончив вытирать с доски.

Я замер и с тревогой отметил, что за последние два дня моё имя стали произносить чересчур часто.

– Анна сядет с тобой и будет помогать с математикой, – произнёс учитель будничным голосом. Наверное, он не видел в этом ничего критичного, но знал ли он, что в тот момент его слова прозвучали хуже любого смертного приговора.

Глава 18 «Мечта»

Этой ночью мне приснился очень странный сон. Да, именно сон, а может и кошмар. Мне чудилось, что мы по обыкновению бродили вместе с Никой, когда вдруг заметили силуэты двух людей. Высокий и грузный мужчина пытался вырвать сумку из рук всхлипывающей девушки. Это было словно дежавю, как бумеранг, вернувшийся ко мне. Всё это я уже видел, гуляя с Никой в день своего рождения. Я отпрянул назад, пристально глядя на Нику, пытаясь найти объяснение происходящему в её лице.

– Ты должен помочь, – ответила она ровным и спокойным голосом, будто всё это уже давно было прописано в каком-то известном лишь ей сценарии.

Я вновь взглянул на кричащую даму и пугающего своими размерами вора. Я чувствовал, как у меня сгибались и дрожали коленки. Я опять вернулся к Нике, которая следила за мной глазами полными надежды. Я понял, что не могу подвести её, только не опять, только не теперь. Я сделал шаг, но подошвы моих ботинок словно вросли в землю и не хотели отпускать. Я не знал, что делать, как играть в эту безумную игру. Мне казалось, что ровный асфальт вдруг превратился в вязкое болото, утягивающее меня вглубь. Я приближался к парочке, с трудом переставляя ноги. Но почему никто до сих пор не заметил меня? Когда я находился буквально в шаге от громилы, он замер на месте. Я потянул руку вперёд по направлению к сумке. Сердце вырывалось из груди, пока я пытался ухватить женский аксессуар. Внезапно, без каких-либо усилий с моей стороны, сумка оказалась у меня. Я был ошарашен этим, от испуга еле держась на ватных ногах и содрогаясь всем телом. Я сделал это? Сделал? Неужели я настолько силён? Мои противники оставались на месте как манекены, застывшие в одной позе. Я встал к ним вплотную, протиснувшись между телами так, что можно было заглянуть им в лицо. Женщина в пальто и с зонтиком в руках стояла словно скульптура, широко открыв рот и отвернувшись в сторону, будто боясь удара. Её кисти были вытянуты вперёд, пальцы, сжимавшие вещь, так и остались в том же напряжённом положении. Мужчина же, как изваяние, высоко держал грозный кулак, скорчив губы в пугающей гримасе.

Ника пыталась докричаться до меня, но я, как заворожённый, не шевельнулся. Голова начинала кружиться, и я уже не мог уловить никаких сигналов, посылаемых мне из окружающего мира. Я почувствовал, что кто-то ухватил меня за запястье и тащит в противоположную сторону. Прикосновение было аккуратным, но точным. Я резко обернулся. Ника вела меня за собой, убегая, как мне казалось, от несуществующей опасности. При этом она задыхалась и из последних сил кричала одно слово: «Беги». Я вновь взглянул на статуи, которые каким-то образом вновь ожили. Не обнаружив предмета раздора, они грозно уставились на меня. Великан устроил погоню, быстро сокращая расстояние между нами.

Я не знаю, что было дальше. Я проснулся в холодном поту и это всё, что мне удалось вспомнить. Я с жадностью хватал воздух, меня бил озноб. Мне было страшно, и первые пятнадцать минут я не мог думать ни о чём другом. Кто были эти люди? Почему они стояли там как каменные изваяния, а потом внезапно погнались за нами? Нет, они не могли быть людьми. Может, это роботы? Может, Ника взялась за старое и вновь хотела меня разыграть? Но что, если это просто был мой сон? Да, я уже неоднократно говорил, что безоговорочно верю Нике, а точнее, верю в неё. Эта девочка и её алый шарф не могли быть выдумкой. Но всё произошедшее этой ночью никак не хотело поддаваться здравым объяснениям. Да, наверное, это всё мне приснилось. А что? Разве у меня не может быть снов? Да, точно так. Я просто был слишком взволнован, вот мой мозг и начал выдумывать галлюцинации. Собрав все факты в кучу и вынеся всем этим странностям разумный приговор, я заметил какую-то подозрительную вещь, лежавшую на моём письменном столе. Рассвет только начался, поэтому в комнате было довольно темно. Я пересел в коляску, включил свет и подъехал к неопознанному объекту. На столе стояла та самая сумка из моего кошмарного сна.

Ладно, думаю, пора оставить Нику и мои ночные приключения в покое. Наверное, вам уже наскучило бесконечно читать о том, как я засыпаю и просыпаюсь. Я понимаю, что предмет, найденный в моей комнате, мог заинтриговать вас. Наверняка, вы хотите знать его дальнейшую судьбу и то, что я решил с ним сделать. Но, по правде сказать, я догадался лишь спрятать его в шкаф, на случай, если моя мама придёт убираться. К сожалению, придумать ничего разумнее мне не удалось.

Скорей всего, уже давно пришло время вернуться к рассказу о школе. Как же я справлялся с этой противной девчонкой? Да никак, просто терпел, стиснув зубы. Меня трясло от злобы, я чувствовал себя униженным, втоптанным в грязь. Анна, без сомнений, была рада – ей удалось меня достать. Девочка сидела, болтая ногой под партой. В бешенстве я чуть не взвился под потолок, но ущипнул себя за плечо, чтобы успокоиться. Я хотел сделать ей замечание, но не успел: учитель начал объяснять новую тему. Как только на доске стали появляться вселяющие в меня ужас цифры и иксы, я заметил, что у Анны загорелись глаза. Она вцепились взглядом в написанное, непрерывно следя за движением руки преподавателя. Девочка старательно записывала всё в свою тетрадь, выводя каждый крючок. Я всей душой ненавидел «ботаников» подобных ей. Весь этот интерес и любопытство казались мне такими наигранными и неестественными, нужными лишь для того, чтобы тебя считали прилежным учеником-подлизой. Через время я опять вернулся к её чистенькой тетрадке в клеточку, с удивлением заметив, что она уже давно опережает учителя, объяснявшего решение нового примера. Как эта чокнутая могла решить такую сложную задачу с первого раза? Вероятно, она усекла, что я давно наблюдаю за ней, и улыбнулась. Я отвернулся, чтобы она случайно не посчитала меня заинтересованным. Урок, к моему великому счастью, закончился. Я вылетел из класса настолько быстро, насколько это позволяла моя коляска. Теперь почти каждый раз, выезжая в коридор, я слышал колкие слова про нас с Анной, которые были до чёртиков противны мне.

В школе, на улице и даже дома она преследовала меня. Я не знал, куда от неё деться. Мне даже пришлось притвориться больным, чтобы остаться в постели. Но продержаться так долго у меня не вышло: мама догадывалась, почему я не хочу возвращаться в класс. Она пыталась объяснить мне, что в этом нет ничего плохого, и что мне давно следовало завести друзей. Также мама предлагала поговорить с Анной и попросить её быть чуть менее напористой, но я наотрез отказался.

Я прогуливал уже целых три дня, когда подслушал возобновленный разговор родителей о моём переходе на домашнее обучение. После этого я понял, что дороги назад перекрыты. Последние часы перед возвращением дались мне особенно тяжело. Я надеялся, что удастся обсудить всё с Никой и заручиться её моральной поддержкой, но заснуть вновь не удалось. Утром я обнаружил Анну, караулившую меня под окнами, которая, к слову, за всё это время ни разу не оставила свой пост. Вернувшись в школу, я продолжал бегать, стараясь не попадать в её поле зрения. Порой доходило до того, что я прятался в мальчишеском туалете, в котором мог просидеть всю перемену. Звучит смешно, не так ли?

Осень подходила к концу, а Анна даже не думала о том, чтобы отпустить меня хоть на шаг. Она изо дня в день верно провожала меня домой и отводила в «детский садик», не обращая внимания на мои капризы. Анна пыталась помогать мне с учебой, в основном с математикой, но я практически всегда уворачивался и отказывался принимать её советы.

– Ты любишь путешествовать? – спросила она однажды, выполняя свой ежедневный ритуал. – Ты был где-нибудь ещё? В другой стране? Я не была. Но надеюсь, что выберусь куда-нибудь дальше пригорода. Я мечтаю побывать в каждом уголке нашей планеты. Мне так нравится читать про всякие достопримечательности. Я так хочу поехать в Париж и в Лондон, и Нью-Йорк, и… и Египет! Я очень хочу увидеть пирамиды и Лувр, и Пизанскую башню! Я так много о чём мечтаю…

А я? Мечтаю ли я хоть о чём-нибудь? Хотел ли я когда-либо повидать мир? Хотел бы отправиться в кругосветку? Я вообще что-нибудь когда-нибудь хотел? До недавнего времени я просил лишь о двух вещах: ногах и смерти. Но чего мне просить теперь? Я могу ходить, пусть даже об этом никто не знает. И я хочу жить, жить, но жить для чего? Неужели лишь только для того, чтобы наступила полночь?

Через пару недель мучений мы стали ходить вместе в парк, конечно, не по моей инициативе. Анна решила показать мне своё «секретное место», которое находилось в укромном уголке среди пожелтевших и редевших крон. Там стоял деревянный стол с облупленной краской, ввинченный в землю, и пара лавочек рядом. Она силком затаскивала меня туда под предлогом того, что мне надо дышать свежим воздухом. Мы могли оставаться там довольно долго, несмотря на заметное похолодание. В один из таких вечеров мне в голову пришла идея сказать, что я замёрз. Анна, почти не раздумывая, сняла свою куртку и бережно накинула её на меня. Мой план с треском провалился. Анна опять не дала возможности улизнуть. Постепенно я стал привыкать к своему безвольному положению и всё меньше сопротивлялся. Впрочем, в этом были и плюсы – порой она делала за меня домашние задания. И ещё, как бы это странно ни звучало, количество стычек с «крутыми парнями» заметно уменьшилось. Неужели её, и правда, боялся не только я? Из минусов была её несмолкаемая болтовня, не утихавшая ни на секунду. Я, по обыкновению, не слушал, меня занимали собственные мысли и переживания. Я, как неисправимый болван и мечтатель, продолжал считать минуты до наступления темноты, с трепетом ожидая мгновения встречи с Никой. Я думал, о чём буду вещать ей сегодня, как буду себя вести. Мне хотелось быть для неё интересным человеком, с которым будет приятно общаться.

Анна всегда казалась мне какой-то приземлённой, вещавшей о скучных, бытовых вещах. Да, она могла делиться своими мечтами, но и они виделись мне чересчур примитивными. По обыкновению, она рассказывала о своей семье или уроках. Ника же была совершенно другой. С ней в разговоре мы могли заглянуть в другие галактики, вообразить себе далёкое будущее или же долго рассуждать о смерти и смысле жизни. Её слова были мягкими и лёгкими как пушинки, но при этом настолько глубокими и цепкими, что на долгие месяцы застревали в моей памяти. Ника сделалась чуть ли не самой авторитетной личностью, и я даже сам не заметил, как её мнение вдруг стало значить для меня так много. Треп Анны же был абсолютно безразличен, я даже не пытался сделать заинтересованный вид. Но она и не думала обижаться. Меня всегда поражало то, с каким воодушевлением она рассказывала мне о рыбалке с отцом или же ночёвке в палатке. Анна любила громко и раскатисто смеяться так, что веснушки, которыми было усыпано её лицо, подпрыгивали на щеках. Она разительно отличалась от остальных девочек в нашей школе, не стремясь понравиться, всегда оставаясь собой. Она собирала свои русые волосы в нелепый пучок на макушке, в то время как остальные девушки завивались или делали модные стрижки. Она была до безумия простой и до ужаса настоящей.