Текст книги "Девочка с красным шарфом"

У неё пытливый, живой взгляд, бегающие глаза какого-то странного цвета. Зелёные? Карие? Они вообще могут быть каре-зелёными? Как я говорил прежде, из меня никудышный колорист. Глаза же Ники нельзя было спутать ни с чем. Они как кусочки синего льда, гранёные сапфиры, чистые, как осколки горного хрусталя. Огромные, голубые и неподвижные они смотрят в самую душу, сводя с ума. Я же хотел рассказать об Анне… и так внезапно взялся описывать Нику… Я совершенно не планировал писать о ней… Как так вышло, что я начал сравнивать её со всеми? Когда она успела стать для меня идеалом? Раз так, то зачем идти наперекор самому себе, заставляя писать о солнце, когда можешь думать лишь о луне? В конце концов, это мой дневник, разве нет?

Глава 19 «Прощаюсь»

Сейчас начало февраля – моё самое нелюбимое время года. Ты уже не радуешься первым снежинкам, не вдыхаешь с наслаждением морозный воздух. В последний месяц тебя тошнит от снега и бесит свинцовое небо над головой. Каждый день ты неизменно залезаешь в телефон, чтобы посмотреть прогноз погоды, всё надеясь – скоро потеплеет. Голые деревья и тяжёлые облака, не пропускающие лучики солнца, стали тягостной обыденностью.

К слову, несмотря на описываемый мной негатив, мы довольно весело отпраздновали Новый год. Была ёлка, мандарины, подарки, короче, всё как положено. Как всё-таки быстро идёт время, согласны?

Проходили дни, а я так и не притрагивался к своему дневнику. Хотя кого я обманываю? Притрагивался и множество раз, перечитывал когда-то написанное мной, чтобы продолжить, но не мог. В этом можно было винить только самого себя. Я совершенно обленился или же просто не знал, что ещё вам рассказать. Предполагаю, это будет моей последней главой. Без сомнений, в любой момент я могу передумать. Ведь даже теперь я не знаю, что будут набирать мои замершие пальцы. Наверное, лучше было бы закрыть глаза и наугад тыкать в клавиатуру. Так было бы правильнее, так было бы честнее…

Скорей всего, вам интересно, почему я перестал писать? Не хочу хвастаться, но в последнее время я серьезно взялся за учебу. Я больше не надеюсь на счастливый случай, хочу всё делать сам, хочу понимать любую школьную задачку. Я хочу быть умнее и лучше, чем когда-либо был. Да и вообще, теперь я не нуждаюсь в дневнике. Я вёл его лишь потому, что мне было не с кем говорить. Признаюсь, я боялся чувствовать себя одиноким. Мне нужно было изложить кому-то свои вскипающие мысли, пусть и бездушному куску металла. Теперь же какой смысл в этом? У меня есть Ника, у меня есть Анна (независимо от того, рад я ей или не очень) и, конечно же, семья. О чём ещё можно мечтать? Ну, что же, думаю, прошло достаточно много времени, и я могу спокойно рассказать вам обо всём произошедшем без лишних эмоций, слов и деталей. С чего же начать?

Наверное, всё-таки стоит вернуться немного назад и поведать небольшую предысторию. Как вы помните, с Анной у нас, мягко говоря, были напряжённые отношения. Я всегда сильно переживал, когда нас видели вместе. Я боялся того, что обо мне могут подумать. Почему для людей столь важно общественное мнение? Почему мы все так сильно боимся осуждения? Есть ли смысл в их надуманной лжи, когда ты знаешь о себе чистейшую правду? Эти вопросы на первый взгляд кажутся такими лёгкими и очевидными, но почему никто до сих пор не смог найти ответ на них в реальной жизни? Тем более, я уже успел привыкнуть к Анне, как к неизбежной необходимости. Нет, она больше не доставляла мне особых неудобств. Мне даже нравилось, что хоть кто-то не сторонился меня. Вскоре я перестал представлять свой день без неё, как не мог представить свою ночь без Ники. Честно говоря, сильнее всего меня пугали не насмешки, не сплетни и даже не возможное физическое насилие. Меня устрашала лишь одна стройная темноволосая персона. Каждый раз, когда она проходила мимо или стояла со своими подругами в коридоре, я старался быть как можно более холоден по отношению к Анне. Я отворачивался от неё и делал уставшее, высокомерное лицо. Я переживал, что Марина будет ревновать, хотя прекрасно понимал, что так же безразличен ей, как и процентное содержание водорода в каком-нибудь заумном веществе в учебнике по химии. Но почему я был таким наивным? Дурак.

Через пару недель все словно разом забыли обо мне и Анне. Я больше не слышал неприятных перешёптываний, не натыкался на чью-то усмешку или презрительный взгляд. Меня поразила способность людей со скоростью света переключаться с одной сплетни на другую. Но кто теперь их новая жертва? А впрочем, забыли не все.

Однажды, слушая очередные россказни Анны, мне показалось, что Марина пристально смотрит на меня, прожигая насквозь. Я смутился, потому что это её внимание было слишком странно. Я почувствовал угрызения совести, но за что? Неужели просто за то, что я больше не одинок? Но в тот момент я не задумывался о том, действительно ли провинился перед ней или совершил хоть какую-то ошибку. Мне просто хотелось подскочить с места, подбежать и всё объяснить. Сказать ей, что она самая красивая из всех, кого я видел, и что она может не волноваться, потому что Анна меня совсем не интересует. Может, я бы и поступил так, если бы не толпа школьников, в которой девушка внезапно растворилась.

Я много размышлял над этим. Я же не настолько туп, чтобы так просто поверить своим глазам. Они уже столько раз безжалостно подводили меня… Может, мне опять всё почудилось? Но мои сомнения развеял повторный инцидент подобного рода, а точнее, череда инцидентов. Девушка всегда становилась до жути злой, когда видела нас вдвоём. От переживаний я заламывал пальцы и кусал губы, гадая, как же мне поступить. Но затем я успокоился, перестав обращать на это внимание. Впервые за столько лет меня перестала волновать Марина. Я совершенно не замечал её и даже ни разу за последний месяц не глядел в её сторону. Почему со мной это произошло? И почему именно сейчас? Я не знаю, безразличие в моём сердце не собиралось давать ответ. Конечно, я даже и не пытался питать иллюзий о том, что мог понравиться ей, не говоря уже о влюбленности в убогого придурка. Просто, я думаю, она привыкла быть в центре внимания, привыкла, что все всегда таращатся на неё, в том числе и я. Да, помню те времена, когда мог смотреть, не отрываясь, пока мои глаза не начинали слезиться. Короче, я был самым типичным представителем вида «влюблённый пингвин». Наверное, трудно терять фанатов, пусть даже таких ничтожных, как я. Кто я? Чёрствый и бездушный, не способный на любовь? Но что происходит с моим подсознанием, когда я слышу звонкий смех, шелест кружевного платья? Когда до меня доносится собственное имя «Филипп», произнесённое до изнеможения нежным и ласковым голосом. Ника всё так же занимает отдельное место в моей душе, и время, проведённое рядом, не могло сравниться ни с чем.

– Вставай, – говорила она каждую ночь, и я беспрекословно поднимался с кровати. Иногда мне казалось, что если бы она приказала мне лететь, то я бы тут же, как по волшебству, взмыл в воздух.

А теперь главная интрига предыдущей серии. С моей стороны было очень нетактично оставлять вас с этой загадкой на целых три месяца. Помните о сумке, которую я выхватил из рук великана? Да, о той, валявшейся в моём барахле целый день? Естественно, в школе я мог думать только о ней и всё мечтал скорее оказаться дома, чтобы во всём разобраться. После уроков я помчался выполнять свою миссию. Зайдя внутрь, я тут же кинулся к злополучному шкафу и судорожно открыл дверцу. И что вы думаете? Там было пусто! Совершенно! Я поднял комнату вверх дном, но так и не смог ничего отыскать. Что же это? Видение? Мираж? Как-то я пытался спросить об этом Нику. Она сама была очень удивлена, сказав, что ни о чём таком не знает. Или же сделала вид, что удивлена… Мне показалось, что чуть заметный румянец покрыл её щеки. Но кто знает, может и не из-за этого…

Мы бегали по заснеженным кварталам, играли в снежки. Ника учила меня кататься на коньках. Никогда не думал, что смогу простоять на ногах хоть секунду, а тут качусь на двух тоненьких лезвиях по льду! Но всё не было настолько легко, как мне хотелось. Я ехал, падал, ударялся, вставал и опять ехал. Ника держала меня за предплечье, параллельно выполняя замысловатые кульбиты, безумно походя на фею. Знаете, почему это не было моим сном? Наконец, я смогу доказать вам это! Каждый раз, просыпаясь наутро, я обнаруживал всё новые и новые синяки на своём бледном теле. Коленки всегда были разбиты, поэтому втайне от родителей приходилось обрабатывать их зелёнкой. Звучит невероятно, не так ли? А если сложить воедино случай с дамской сумочкой и все эти раны, то получится довольно неплохое разъяснение. И нет, я не падал с постели во сне. Просто всё это по-настоящему, мои друзья! В любом случае, радость, веселье и смех – три вещи, сопровождавшие меня долгими зимними вечерами.

Однажды у меня было плохое настроение, которое с недавнего времени перестало быть нормой. Я сидел один, закрывшись от всего мира, затворив окна, так, чтобы Анна не смогла до меня докричаться. Встреча с Никой тоже не принесла мне сильного восторга, хотя я, без сомнения, был рад её видеть. Мы поднялись на крышу, а в мою затуманенную голову внезапно стали приходить прежние мысли… Смерть, как мой главный порок, снова занимала меня. Это место как-то само приманивало мысли о всякой всячине вроде самоубийства, но обычно, я тут же отгонял их прочь, не желая возвращаться к давно забытому. Но в этот раз я не стал этого делать, поджав колени и спрятав в них нос.

– Тебе грустно? – спросила Ника, обращаясь ко мне.

– Да, просто опять думаю о…

– О чём, Филипп, о чём? – взволнованно спросила она.

– О смерти… Знаешь, ты только ничего не подумай. Мне очень хорошо с тобой, но я всё равно не понимаю, какой смысл жить сейчас, чтобы умереть потом? Я имею в виду, что это всё равно неизбежно.

– Но ты должен жить моментом, зачем ты думаешь обо всём этом?

– На пути каждого человека столько трудностей, столько потерь. И всё для того, чтобы в конце сыграть в ящик?

– Чтобы в конце понять, что прожил счастливую жизнь.

– Не проще ли сейчас умереть счастливым? – вдруг спросил я, уставившись на неё. Эта мысль давно мучила и терзала моё безумное сердце. Я всегда представлял то, как умру здесь, ночью, на руках этой прелестной девочкой. И, может быть, она проронит пару горячих слезинок на мою мертвую побледневшую кожу. Романтический образ моей кончины внезапно так ярко всплыл в моих фантазиях. Я был настолько воодушевлен, что готов был улыбаться от одной лишь мысли об этом. Ну и не псих ли я после этого?

– У тебя будет ещё сотня шансов и возможностей попрощаться. Когда угодно ты сможешь сделать выбор в пользу смерти, потому что она целиком и полностью зависит от тебя. Это лишь твоя оболочка, – она тыкнула меня в плечо – я вздрогнул, – ты можешь распорядиться ею, как посчитаешь нужным. И эта материя очень тонка и уязвима, пусть тебе так и не кажется сейчас. И каждый день, каждую свою минуту мы делаем выбор. Ты сможешь отдать предпочтение иному, когда захочешь. Никто не сможет остановить тебя. У тебя нет преград и препятствий. Так не лучше ли прожить как можно дольше? Может, там за углом и скрывается то самое настоящее счастье? Может ты до него ещё просто не дошёл? – Ника произносила эти слова чётко и ясно, как-то по-взрослому. На мгновение она перестала видеться мне Дюймовочкой, которой требовалась защита, вдруг превратившись в мудрую и образованную даму.

– Ты когда-нибудь хотела умереть? – тихо спросил я.

В её лице появилась растерянность и какая-то неловкость.

– Раньше… давно, – сглотнув, произнесла она.

– Поч… – но я, как обычно, не успел договорить.

Ника вложила свою руку в мою, и я невольно сжал её пальцы. Она легонько дрожала, а её крохотная ладонь была не больше, чем у младенца. Девочка повернула своё бледное лицо ко мне и посмотрела на меня своими огромными стеклянными глазами. Казалось, я потерял дар речи. Я ничего не мог сказать, но зато, как мне казалось, я всё понял. Понял, что за всей этой весёлостью и заливным хихиканьем стоит история, возможно, даже труднее моей. Я прочитал это по её тоненьким алым губам, увидел в её расширившихся зрачках, услышал в сбитом дыхании. И мне вдруг сразу всё стало ясно. Я знал, что никогда не узнаю о том, что случилось с этим хрупким, беззащитным созданием в плену безжалостного мира, как бы мне ни было интересно. Но зато я смогу быть с ней, вот так держать её за руку, и, если понадобится, никогда-никогда не отпускать.

И вот я вновь скатился к описанию чувств – моих тупых, безмозглых, по-детски глупых чувств. И мне стыдно, стыдно, что я опять не сдержался. Наверное, мне всё-таки пора прекратить писать. Эти откровения делают из меня тряпку. И теперь, прощаясь с моим нулевым количеством читателей, я хочу сказать спасибо. Спасибо за то, что вы читали, мои невидимые, но очень важные зрители. Похоже, пора ставить точку в моём неоконченном и до боли бессмысленном повествовании.

И да, чуть не забыл. Последнее, что я хотел вам сказать… я… я по-настоящему счастлив. Не верите? Но это именно так. Я понял это недавно, можно сказать, сегодня, с головой упав в мягкий, только что выпавший снег, когда Анна столкнула меня с ледяной горки. Перед этим она силой усадила меня на санки и против моей воли заставила скатиться. Летя вниз, я был ужасно зол и представлял, как буду разрывать её на кусочки, когда остановлюсь. Но оказавшись на земле, слетев с санок и распластавшись на пушистом снегу, я понял, что абсолютно и безоговорочно счастлив.

Да, пожалуй, это всё.

Глава 20

Я не попадаю по клавишам… Не знаю, что это… Мои дрожащие руки или же слёзы. Мои жалкие, позорные слёзы, затопившие весь экран. Мне плохо. Так плохо и безнадежно, невыносимо больно. Я разбит, я полностью подавлен. Я уничтожен. Как я дошёл до такого? Сколько мог обманывать себя? Если бы мне только хватило сил взять нож поострее и покончить со всем этим разом. Просто взять и прекратить все эти сопли. Если бы я только был настолько смел… Хотя насколько? Это может сделать любой трус, но, похоже, я ещё жальче труса. Я хуже… В кромешной темноте я потерял свой последний ориентир, последний маяк, который ещё мог спасти меня.

За окном весна, и я нарушаю обет молчания, потому что больше не могу. Весь мир разом рухнул, потрескался, как лёд на реке в это время года. Я расскажу вам, расскажу всё, что только получится выдавить из себя. Но я опять теряюсь в догадках, с чего же начать? Как я буду описывать радостные моменты, когда сейчас готов кинуться с моста от горя? Значит, никудышный из меня писатель, раз не могу писать то, что от меня требуют. Да и какой из меня писатель? Подписыватель открыток, максимум, да и то с натяжкой. Но я попробую, я постараюсь…

Беззаботная зима закончилась, принеся за собой долгожданную оттепель. И я думал, что всё измениться. Думал, что тогда-то и начнётся настоящая жизнь. Сначала сосульки, потом подснежники, долгие прогулки по парку. Я наслаждался каждой минутой, каждой каплей дождя, каждым лучом в просвете между облаками. Я воображал себе, что стану ещё счастливее, когда сойдёт снег, когда деревья вновь покроются листьями. Но этого не произошло…

Первая ясная ночь, всё ещё прохладный воздух. Мы идём вдвоём по тёмным улицам, считая звезды над своей головой. Я чувствую легкость и полнейшую свободу. Вероятно, вам известно это ощущение. Внутри будто всё становится таким большим и необъятным, словно взламываются все преграды, рвутся цепи обыденных проблем.

Мы бродили очень долго, смеялись, держались за руки. Единственное, я всегда боялся передавить, сжать её ладонь слишком сильно. Я не хотел причинять ей даже малейшую боль или дискомфорт. На лице Ники была такая любимая мной блаженная улыбка, но порой девочка вздрагивала и становилась очень взволнованной. Я не знал, что с ней происходит, она, будто, собиралась рассказать мне какой-то секрет.

Вскоре мы выбились из сил и решили, что пора спать. Найдя укромный уголок, Эдвард покорно расстелился на твёрдом асфальте, словно готовя нам постель. Я предложил укрыть её своей курткой, она согласилась. Это было довольно странно, потому что раньше Ника всегда отказывалась, оставаясь в одном тоненьком летнем платьице даже в пятнадцатиградусный мороз. Это вечно поражало меня, как и множество других факторов, о которых вам уже давно известно. Ника легла первая, уткнув нос в мою ветровку. Я ещё долго ходил неподалеку, не смея присоединиться. Мне было страшно и до ужаса неловко. Я даже пытался устроиться на голом тротуаре, но поняв, что не смогу заснуть, отправился обратно. Сначала я сел на самый краешек шарфа, судорожно поглядывая на девочку. Стоило ли мне приходить? Да и вообще, приглашали ли меня? Нет, она ничего не говорила. Через пару минут мучений я лёг практически на самой границе ткани, сложив руки на груди. Я боялся, что когда засну, могу размахивать ими, беспокоя Нику. Моё левое плечо начало впиваться в землю, и я осторожно подвинулся чуть ближе. Я не слышал ничего, кроме звуков своего обезумевшего сердца, вырывавшегося наружу. «Да, похоже, заснуть на тротуаре было больше шансов…» – думал я.

Через какое-то время мои конечности начали затекать, и я был вынужден опустить их вниз, держа по швам, максимально вжимая в своё туловище. Ника лежала на боку, повернувшись ко мне спиной, но даже так я боялся смотреть в её сторону. Вдруг я почувствовал, как кто-то сжал самые кончики моих пальцев.

– Спокойной ночи, Филипп, – произнесла она, не поворачиваясь.

– Сп… к…ойной… – еле прошептал я, отрывистым голосом.

Я лежал там, всё смотря в звёздное небо, разглядывая луну и созвездия. Мне так хотелось кричать. Кричать от чего? Неужели от счастья? Но я должен был лежать смирно, чтобы не нарушить её священный сон. Ника так и задремала, оставив наши пальцы сцепленными. «Главное, не шелохнуться…» – вновь и вновь думал я. Именно тогда я и осознал, что такое происходит первый раз – ночью наступает ночь. Не знаю, как правильно выразиться. Но не думаю, что вообще есть такой термин. Ночь в ночи? Считаю, нужно самому придумать слово для описания подобного явления. Первый раз мы должны были погружаться в сон рядом друг с другом. А что, если я буду храпеть?

Наутро я открыл глаза. Прямо над моей головой было огромное, слепящее солнце, которое в этот раз почему-то было слишком близко к земле. В испуге я вскочил на локти и стал оглядываться по сторонам. Я был всё на том же самом месте под открытым небом в абсолютно безлюдном городе. Здесь не было ни шарфа, ни Ники, а я был укрыт собственной курткой. Я поднялся с асфальта, отряхнулся и ещё раз осмотрелся. Я не услышал ни единого шороха, везде была до ужаса подозрительная тишина. Подул ветер, мурашки пробежали по моей спине. Неужели я совершенно один? Но ведь наступило утро. Почему я не в своей постели? Почему я всё ещё хожу?

Я с опаской шнырял по пустынному городу, стараясь не привлекать к себе внимание на случай, если здесь всё-таки кто-то есть. Всё слишком сильно напоминало мне фильмы об апокалипсисе и его последствиях. Кругом не было ни души. Если ночью это можно было хоть как-то объяснить, то при свете дня этот факт особенно сводил с ума. Дома, стоящие рядами, напоминали мне лабиринт, из которого не было выхода. Не знаю, сколько бы проходил там, если бы передо мной не мелькнул красный шарфик, круживший между деревьями. Я пустился бежать за ним, пытаясь не потерять Эдварда из виду. Кусок ткани летел уверенно, ведя меня за собой так, будто исполнял приказ. Мы добрались до высокой постройки, когда шарф неожиданно взмыл вверх. Я понял, что придётся лезть. Уже знакомая лестница прокладывала мне дорогу куда-то к серевшим облакам. Поднявшись, я увидел тонкий силуэт на другой стороне крыши. Ника стояла в задумчивости, смотря вдаль, совершенно не замечая меня. Эдвард подлетел к ней и несколько раз бережно обмотал её шею.

Я решил подойти ближе, она услышала звуки и обернулась. На её погрустневшем лице вдруг промелькнула едва заметная улыбка. Девочка тоже сделала пару мелких и неуверенных шагов мне навстречу.

– Привет. Как дела? Что-то случилось? – спросил я, боясь, что успел чем-то обидеть её.

– Привет. Нет, все хорошо, – с тяжестью в голосе произнесла она.

– Ника, прошу, скажи, если я сделал что-то не так. Я не должен был прикасаться к тебе? Я не должен был ложиться рядом? Я знаю, прости, – проговорил я, почти задыхаясь. Я был так взволнован, что боялся упасть в обморок прямо перед ней.

– Что ты, Филипп, – Ника тихонько засмеялась. – Нет, конечно, нет.

– Но что же, тогда?

– Я боюсь.

– Чего? – прошептал я.

– Говорить тебе… Но я должна.

Я чувствовал, как в моем горле образовывался огромный комок, мешавший выдавить из себя хоть слово.

– Говори, – с жадностью хватая воздух, произнёс я, понимая, что должен был сказать хотя бы что-то.

– Если я скажу, то будешь ли ты любить меня так же? – неожиданно спросила Ника, заглянув в моё исказившееся лицо.

– Буду, всегда буду… – мои коленки тряслись, а я даже и не пытался отшутиться или попытаться скрыть свои чувства. Ей всё было ясно уже очень давно. – Любить… – наконец, выговорил я то роковое слово, которое, как мне казалось, никогда не произнесу вслух.

– Я читала твой дневник, Филипп. Прости меня… если сможешь… – добавила Ника, подавляя дрожь в голосе.

– Ты всё видела? Ты все знала… Значит, поэтому тебе было всё известно обо мне. Как я мог не догадаться, – у меня начинала кружиться голова. – Но как же?

– Я читала его ночью, когда ты спал.

– Но ночью мы были вместе! – выкрикнул я, не совладав со всем тем, что разом обрушилось на меня.

– Я не смогу это объяснить.

– Но на телефоне был пароль… как ты узнала его? А впрочем, какая разница? – я махнул рукой, посылая всё к чертям. – Я знаю, знаю, что не можешь.

После этого я лишь ухмыльнулся, прикладывая ладони к вискам, словно это могло помочь подавить боль.

– Прости… – умоляюще повторяла она.

– Мне не за что прощать. Этот дневник всё равно был целиком и полностью посвящён тебе. Я упоминал твоё имя в каждой главе, почти в каждом абзаце. Упоминал, потому что просто не мог больше ни о чём думать. По сути, он и принадлежит тебе. Если хочешь, я могу отдать тебе его. Навсегда. Я всё равно в него больше не пишу. Я распечатаю всё и принесу. Да, так и сделаю, – быстро говорил я, широко жестикулируя. – Анна… так ты знаешь? Это я должен просить прощения. Ты… я не хотел, – мой язык путался, я с трудом подбирал слова.

– Знаю, – Ника легонько улыбнулась.

– Я перестану общаться с ней завтра же! Нет, сегодня! – воскликнул я. Чувства разрывали меня на части, и, не выдержав этого напора, я схватил Нику за руку, пытаясь не дать ей уйти.

– Я и не думала просить тебя об этом, – сказала девочка, не обращая внимания на мою излишнюю эмоциональность. – Наоборот, я очень рада, что у тебя появился друг. Анна – хороший человек. Это видно по тому, как ты описываешь её. Наверное, пора признаться и в том, что пару раз я наблюдала за ней. Ты нуждаешься именно в такой подруге, а не во мне, – голос Ники вдруг оборвался.

– Почему же? Почему ты так говоришь?! – продолжал я, всё сильнее сжимая её ладонь.

– Прошу, хватит, – я увидел, как на её глазах выступили слезы. – Хватит задавать вопросы. Ты же знаешь, что я не смогу на них ответить. Просто пообещай мне, – Ника была в паре секунд от того, чтобы зарыдать.

Я молчал, внимательно слушая и анализируя каждый звук, вырывавшийся из её рта. Я не пытался прерывать речь, зная, насколько она трудно ей даётся.

– Пообещай мне, что всегда будешь счастлив, – наконец пролепетала она.

– Я буду счастлив! Счастлив с то…

– Нет, скажи, что будешь счастлив и так. Скажи, что всегда будешь счастлив. Со мной или без меня, – монолог Ники прерывался всхлипываниями и менял интонации так, как ему вздумается. По лицу девочки уже бежали две крупные слезы.

– Я буду, я буду, – проговорил я, теряя твёрдую поверхность под моими ногами.

Я не знаю, как правильно описывать такое. Пишу ли я слишком много, или же наоборот, не договариваю чего-то? Просто я никогда не чувствовал подобного. Со мной никогда этого не происходило. Тогда мне показалось, что мы застряли в пространстве, оказались в мире, где просто-напросто нет времени. Я держал её чуть тёплую руку как самую величайшую и редкую драгоценность. Мы не двигались, но вдруг каким-то образом оказались ещё ближе друг к другу. Я видел заплаканное лицо Ники прямо перед собой, но не знал, как утешить её. Наши тела подались вперёд как-то одновременно и заключили друг друга в объятия. Я зарылся в её белоснежные волосы, вдыхая их запах, пытаясь запомнить этот аромат. Эдвард облетел обоих несколько раз, стремясь связать нас в одно целое. Ника с нежностью обвила мои плечи, её грудь содрогалась от плача. Моё сердце сжималось от жалости и абсолютной беспомощности. Я бы сделал всё, чтобы прекратить её страдания. А что я мог? Только обнять… Вдруг Ника резко отпрянула назад, пристально всматриваясь в мои глаза, словно пытаясь разглядеть в них что-то. Зрительный контакт, длившийся пару мгновений, позволил мне ещё раз насладиться её красотой. Я заворожённо смотрел, не имея сил отвернуться. Она вновь стала медленно приближаться, прильнув к моим губам.

Вдруг я очнулся, лёжа на кровати в своей собственной комнате. Рассвет только начинался, и я опять был совсем один. Кто знал, что у этой истории будет такой конец?