Текст книги "Софи"

Приятно слышать мысли и желания людей о приобретении жилья и создании семьи, трепетность, душевность в словах, которые сменяются раздражением, вызванным финансовыми трудностями и хлопотами непреходящего свойства растянутого на десятилетия, кто может позволить себе после зарплаты, зайти мимоходом купить квартиру?!

Ближе к пятидесяти пяти мысли и желания меняются, опыт пройдённого и пережитого накладывают свой отпечаток на внешность, черты характера, здоровье, замедляя шаг, отстраняя поспешность выводов и принятия решений, уводя вдруг в безмятежность и тишину рассуждений вечерних сумерек, которые создают атмосферу мистической таинственности уже не молодых глаз, под серебряной, лунной шевелюрой, или остатками от неё.

Полностью разобралась, адаптировалась к новой геометрии и траекториям движений, моего нового восприятия реальностей. Оказалось, что ничего сложного, такая же привычка, как и прежде. Сейчас вспоминаю разговор с Уинстоном без удивления, просто улыбаюсь, очень интересно наблюдать реакцию людей, когда, зная их потаённые мысли, простые и сложные желания, вычурные и вздорные диалоги с воображаемым, реально существующим человеком, – говорю об этом их же текстом возникает шок рассудка, паника, глаза начинают бегать, будто искать, кто и как это подслушал и вообще узнал, ведь всё это про себя, ни слова вслух, во всяком случае прилюдно. Двуногие по своей натуре пугливы; многие боятся, не доверяют, опасаются обмана, подвоха и откровенной, но достоверной лжи выстроенной, как неистребимая правда, подтверждённая такими же пустыми эмоциями, как и сам диалог, не только со стороны чужих или малознакомых людей, но даже внутри семьи, среди родственников, скрывают свои думки, не желая выносить на обозрение внутренний мир, порой весьма неприглядный, подчас гадкий, с омерзительными наглостью и хамством подробностями. Так, что хорошего в этом венце совершенства, на верхней строчке эволюции в природе? Это исключительное совершенство само себя туда взгромоздило, с гордой глупостью во взгляде посматривая по сторонам, – никто там внизу не претендует на моё звание и место, не то гляди, размажу тебя на все четыре стороны аргументами и фактами, коих всегда достаточно у примитивных и слабых особей?! Потерялся человек, заблудился, что же, – бывает. Вот так капли Мазириуса, не только зрение открывают на потаённое, ещё и слух для мыслей со стороны знакомых и незнакомых людей, животных, слова появляются сами, когда хочу узнать – понять прежде неведомое, будто прочла все книги больших и маленьких библиотек на всех известных языках и стала мудрецом седовласым, – чудеса да и только!

Конец августа. Солнце. Лавочка в парке, под красавицей ивой, раскидавшей свои ветви, как симпатичная женщина, небрежными движениями руки соблюдая эстетическую грацию привлекательных кудрей и локонов, уступая место, давая неоспоримое право ветру, ласковыми порывами, создавать очарование живой, подвижной, дышащей природными вихрями ослепительной красоты классического беспорядка, неповторимой, присущей только ей причёски. Беленькая старушка, как одуванчик, удобно расположилась на литой, чугунной лавке с высокой спинкой, положив вытянутые к земле ноги вдоль, на свою палочку для ходьбы, поглощена, умудрённая опытом женщина, чтением старой книги в изрядно потёртом, кожаном переплёте, не обращая внимания на прохожих. Читает, водя своим старческим пальчиком по строчкам, губы шевелятся, произнося текст, как таинственные заклинания любви далёкой молодости, ушедшей, но не забытой в десятилетиях пролетевших друг за другом, как стайка шаловливых, неугомонных воробьёв. Не стану говорить, о чём думает человек, мысли чистые, очень личные и сокровенные, – как ты похожа в прошлом, бабушка, на эту чудесную иву!

Вечером, после ужина, лёжа на диване, прижалась к Альтару, вспоминая события дня, рассказала про встречу с Уинстоном. Альтар улыбался, потом стал грустным и задумчивым: «Как замысловато складываются пути – дороги, был легендарной, исторической личностью, а вот теперь обрёл лапы и хвост, зная об этом при жизни наверняка, он или кто-то другой, похожий на него, вряд ли встали на стезю лжи и обмана, войн, гибели невинных людей, из чьих-то высших идеологических соображений. Почему не всем нам дано знать и уметь, как тебе Софи, зачем столько нелепой гордыни, и непомерного тщеславия на нашей маленькой Земле, отчего люди продолжают считать великими тех, кто приносит в этот мир страдания, мучения и смерть, невежество, глупость и недовольство, вечные спутники человеческих судеб, как счастье может быть окрашено цветом крови?!». – Человек мало знает о себе, кто он, откуда, беспечность, легкомыслие и болезненная вседозволенность, волей злобного случая, тасуют колоду жизней простых людей, не принимая в расчёт ответственность за содеянное во имя умозрительных идеалов, великих целей и задач мнимого свойства, не имеющих ничего общего с благоденствием, простыми и естественными радостями нашего мира, – просто жить, и быть счастливыми. – Что будет дальше Софи? – За тысячи лет человек не стал другим, изменилась форма: города, техника, наука, искусство, внешность, но содержание осталось прежним, не хочет человек жить без насилия и лжи в мире и согласии, нет покоя в душе, не исчезают, как неизлечимая болезнь ревность, зависть, жадность, недовольства, большие и маленькие слабости духа и ума, которые порождали и порождают великие потрясения рода человеческого, и дело здесь не в том, что Адам и Ева согрешили, поддались искушению со стороны, это искушение изначально жило и живёт в сознании и сердце человеческом, не по силам одиноким мудрецам решить эту дилемму, для всех и каждого, окончательно и насовсем, умозрительная величина – всеобщее равенство, не может служить фундаментом, основой для построения великого замка – Согласия, без страха и принуждения конфликтующих сторон, взирая на обстоятельства, происхождение которых из тех же, из глубин человеческой сущности. – Получается замкнутый круг?! – Поживём – увидим. Нет желания забегать вперёд, лукаво умничая, мы всего лишь люди, простые люди, Альтар. Паутина провидения видит каждого в отдельности и всех вместе, априори не имея намерений причинять вред, нести страдания и мучения, великое множество сложено из маленьких, незаметных частичек, каждая из которых в свою очередь добавляет на чаши весов свою лепту, все мы представляем из себя единый механизм, сотканный миллиардами и миллиардами связей невидимого взаимодействия, которое распространяется в глубины Вселенной, связывая события и действия непредвзятым законом равновесия, который не призывает на суд, как прокурор или судья по земным сводам правил, норм и определений. Другой, и очень простой критерий, как мы говорим справедливости – это равновесие, для каждой судьбы в отдельности, и для всех вместе, жизнь неистребима, и это далеко не так, как человек себе представляет: выдумывает, надумывает, там, где выгодно и удобно, или напротив, желая убрать, скрыть, нежелательные проявления для кого-то в отдельности, опять же из высших идеологических соображений маразматического характера на всеобщее благо, которое зовётся корысть и выгода. Воплощения и ответственность за них, незначительная часть глобальной системы, которую мы называем Вселенским Разумом. Внешне выглядит очень сложной структурой для понимания, на самом деле совершенство стремится к простоте, имея неоспоримый камертон для всего сущего, который мы, люди называем богом! С этими словами уснула на плече мужчины. Ночью в мой сон пришёл Мазириус и отправил в далёкое прошлое узнавать, – кто же я на самом деле?

Глава 3. Ядвига Анжуйская. Женщина – Король.

Пасмурный, снежный день не отложил назначенной охоты в ознаменование нашего обручения с Вильгельмом. Мой отец, Людовик первый Анжуйский, Лайош Великий, король Венгрии и Польши с отцом Вильгельма, Австрийским герцогом Леопольдом третьим, заключили договор в силу которого мы с Вильгельмом, когда наступит наше время станем мужем и женой, таким образом укрепим родовые связи королевской династии, присоединив Австрийские владения к территориям Венгрии и Польши. Наше детское сознание ещё не было готово для понимания нюансов политической кухни взрослых, наделённых властью и обязанностями, блюсти государственные интересы во благо короны, нам были нужны игры, развлечения, танцы, музыка, пение и литература, где наши вкусы и характеры совпадали, общностью восприятия привязывая, друг к другу, никто этому не противился, наоборот, шли нам на встречу, когда кто-то из нас говорил о желании встретиться, и весело провести время. Так мы сблизились и полюбили друг друга.

Протрубил горн, охота началась. Тяжёлый, мокрый снег падал на грязный, подмороженный наст прошедших снегопадов, создавая бело-серый узор вытканного природой ковра, который становился всё белее и чище. Как правило детей не берут на охоту, но для нас в этот день сделали исключение, усадив в глубокие сани, запряжённые парой лошадей. На поясе серого шубника Вильгельма, красовался небольшой кинжал, подарок отца, украшенный резьбой и каменьями, мохнатая шапка на голове, как у других охотников с длинными, красными кисточками, которые развевались на ветру, так видно друг друга издалека в любую погоду. Моя рыжая, лисья шубка с капюшоном и муфтой на руках, ярко выделялась на фоне мужских, охотничьих убранств. Рядом двигались верховые, с большими луками и колчанами стрел за спиной, длинные, тонкие копья смотрящие в небо, с такими же красными полосками ткани у наконечников, показывали направление ветра, вокруг кружились собаки, фыркая, обнюхивали снег, приподнимаясь на задних лапах то и дело, всматриваясь туда, где лаяла не прекращая, основная гончая стая. Снег заметно усилился, поднялся ветер, направляя косые потоки прямо в лицо. Белые от снежинок всадники переговаривались в полголоса, выражая свои сомнения, что в такую погоду сложно взять зверя, надежда только на проворство, сноровку поисковых собак, гончие бесполезны, в трёх корпусах лошади ничего не рассмотреть, густой снег покрывает следы, ветер быстро уносит запахи в сторону, оставляя собак в замешательстве, если случаю будет угодно, распогодится, тогда по свежему снегу можно будет выследить кабана или лося, возможно медведя шатуна, спящих в берлоге не поднимали, таков был егерский устав.

В санях устланных оленьими шкурами было тепло и сухо, укрывшись с головой от колючего снега и ветра, лежали близко, плечом к плечу, Вильгельм поднял левую руку над моей головой, приглашая поближе, положить голову ему на грудь, чтобы поговорить, как это вовремя с его стороны, охота мне совсем не интересна, зачем гоняться за животными, если в замке всякой еды достаточно, и можно хорошо провести время слушая музыку и песни девушек?!

– Тебе страшно Ядвига, – спросил Вильгельм, повернувшись ко мне. По его лицу стекали капельки воды, брови серебрились остатками снега, расширенные глаза пылали азартом погони за зверем, он напомнил мне отца, когда король возвращался с охоты, в запале громко разговаривая, даже переходя на крик, брал меня на руки, прижимал к себе и постепенно успокаивался. Спустя время, когда зверя уже разделали и приготовили, вся семья усаживалась за стол в большой зале с камином, отец рассказывал, что было на охоте, все слушали внимательно, не перебивая, король – наш отец был доволен, шутил, пил вино и спрашивал, улыбаясь, вкусный ли кабан попался в этот раз на вертел?!

– Нет, ни капельки не страшно, ты рядом со мной, мне здесь хорошо. Вынула руку из муфты и обтёрла тёплой ладошкой влагу с лица и бровей Вильгельма. Он не противился, взял мою руку и поцеловал, прижавшись мокрыми губами, шапка сдвинулась назад, показались курчавые волосы, которые погладила в ответ. Разговорились, вспоминая наши развлечения в летнем саду, время шло не заметно, чувствовалось, что наш маленький, уютный домик, то спускался вниз, то поднимался в гору. Охотничьи рожки загудели совсем рядом, говоря о том, что собаки взяли след, мы выбрались из под шкур, яркий свет ударил в глаза заставляя прищуриться, снег закончился, ветер стих, наши сани мягко, почти бесшумно спускались в распадок, кони шли ровно, прядая ушами на резкие звуки труб, где-то близко, теперь уже лаяла вся свора, наше сопровождение спешилось, вслед за ними, мы с Вильгельмом выбрались из саней, он предупредительно дал свою руку и подставил плечо, настоящий кавалер, и какой красивый сейчас в этой мохнатой, бараньей шапке, с кинжалом на поясе. Снег проваливался под ногами, быстро идти не получалось, взрослые помогали, протаптывая насколько возможно дорогу впереди, Вильгельм взял меня под руку и упорно тянул за собой, на снегу появились пятна крови, у меня закружилась голова, зашумело в ушах, захватив свободной рукой горсть снега умыла лицо, стало легче от холода, никто, ничего не заметил, – всё же охота и баталии не девичьи забавы.

Огромный секач распластался, приколотый копьём сверху вниз к земле, всё вокруг было окрашено багровым цветом вперемешку со снегом, комьями грязи и листвы, зверь не сдавался, боролся, но длинное лезвие успокоило его навеки, как жалко его, короткая щетина ещё подрагивала кое-где на его теле, безжизненные глаза смотрели в небо, из приоткрытой пасти с выдающимися клыками текла кровь, окрашивая на своём пути, белое в красное, мне захотелось отвернуться и заплакать, но вспомнила, что рядом мужчины и продолжала смотреть, даже совладала с собой, подошла и потрогала его шерсть. Вильгельм был в восторге, и попросил моего отца подарить ему клыки кабана, как охотничий трофей, на что король довольно ответил своим согласием, Вильгельм светился от радости, четверо мужчин с трудом уложили добычу на срубленные и обтёсанные колья, прихватили верёвками, привязали к саням, и поволокли вверх из отрога. Наши отцы, в сёдлах, о чём-то мирно беседовали, прикладываясь к фляжкам, охота закончилась, все были довольны, кони спокойным шагом возвращались домой, в замок, мы с Вильгельмом вернулись к саням, которые так же, не спеша тронулись вслед.

С тех пор минуло несколько лет, Вильгельм часто бывал в нашем замке, приезжал с отцом или один в окружении свиты и охраны, заметно повзрослев, мой названный жених изменился, голос стал низким, вкрадчивым, глаза ярче, выразительнее, с такой же любовью и уважением смотрящие на меня, как и прежде. Встречая меня, Вильгельм преклонял колено, уже без смущения целовал руку, подражая взрослым мужчинам при встрече с женщиной королевской крови, дарил цветы или дорогие безделушки к моим нарядам, иногда в шутку спрашивая, как поживает наша красавица Зарина?! Зарина – это моя любимая, рыжеволосая кукла, среди всех кукол, у которых были свои имена, Вильгельм никогда их не путал, что было особенно приятно для меня. Будучи детьми, часто помогал мне, когда просила подержать куклу, чтобы прочесать ей волосы, хотя она и красивая, но неряха, не следит за собой и своими платьями, так мы вместе наводили порядок в гардеробе, приводя всё к эстетическому благоразумию. Наш первый поцелуй был приятной новостью для меня. Вильгельм появился неожиданно в замке, привёз письмо моему отцу, встретив меня, как обычно целуя руку, преподнёс букетик свежих васильков, срезанных, наверное где-то на лужайке по пути. Такие красивые, тёмно синие, под цвет его глаз, было приятно держать букет в руках, я представляла, что если встряхнуть цветы, появится разноголосый звон колокольчиков, на все лады, заполняя пространство волшебными, божественными звуками, маленькие очаровательные ангелочки с крылышками закружат вокруг нас, с улыбками и смехом отправляя стрелы любви в наши сердца. Вильгельм говорил взволнованно, несвязно, речь сбивалась, затихая, и вновь взлетала горячим потоком тональностей души, глаза пылали, впитывая каждое моё движение, снова преклонил колено, поцеловал руку, прислонился щекой, резко поднялся и близко глядя мне в глаза, произнёс, – я люблю тебя Ядвига, моя принцесса! Наши губы встретились, снова, как тогда на охоте, закружилась голова, руки Вильгельма обхватили талию и плечи, крепко прижимая к себе, мои руки разжались, цветы рассыпались к ногам, как первые поздравления любви, стало нечем дышать, сердце стучалось в висках, горячие волны одна за другой двигались по телу, лишая меня рассудка, ничего не могла поделать с собой, да и не хотела, оторвалась от губ Вильгельма, когда воздух совсем закончился, и обмякла в сильных, мужских руках. Так возмужавший юноша рассказал тайну своей души, где стала единственной и любимой в его чистом, открытом для меня сердце.

Шло время, неся бремя тяжёлых испытаний в нашу королевскую семью, умерла старшая сестра Екатерина и внезапно скончался мой отец – Король Людовик первый Анжуйский. Трон, предназначенный Екатерине теперь был свободен. Его могла занять Мария, средняя сестра, или я, польская знать и шляхта устроили противостояние между нами, желая получить как можно больше выгоды для себя при любом исходе. Отношения между нами, сёстрами остались прежними, так же общались, так же были рады друг другу при встрече. Мне хотелось безоблачного счастья вместе с Вильгельмом, в качестве его жены, буду на троне или принцессой, не важно, главное для меня любить и быть любимой!

Вскоре, политическая борьба партий закончилась в мою пользу, вельможи и высокородные дворяне постановили признать наследницей польского престола ту венгерскую принцессу, которая будет постоянно жить в Польше, для защиты этого решения составили конфедерацию, таким образом, долг предписывал мне прибыть в Краков, где состоится коронация – восхождение на престол.

Закончилось лето, моросил октябрь, ночи стали холодными, выпал первый снег, белое одеяло покрывшее землю не порадовало меня, как прежде, тяжесть утрат камнем лежала на сердце, много времени проводя в молитвах, скорбела по моим близким, внезапно ушедшим из жизни. Вильгельм, моя отрада, прибыл на коронацию вслед за мной, чтобы вскоре нам, обвенчаться в Вавельском соборе. Приготовления к возложению короны занимали всё свободное время, нам не удавалось встречаться с Вильгельмом, оставаться наедине и разговаривать по душам.

Настал день коронации, всё было, как во сне, мало, что помню из церемонии, законы Польши запрещали возводить на престол женщину, теперь я, Ядвига Анжуйская, официально титулуюсь, как женщина – Король. Первое известие, которое получила, став женщиной королём, от епископа Петра Выша окончательно расстроило меня, заставив гневно взглянув на него и топнув ногой, закрыться одной в залах королевы. Политика магнатов Польши изменилась, представилась возможность заключить выгодный союз с Литвой, выдав меня за князя Ягайло, который в несколько раз старше, и к тому же язычник. Про этого необузданного, развратного человека ходили разные слухи, в одном из которых он имел хвост, который от всех скрывал, и был не кем иным, как нечистой силой.

Негодование поселилось в моих мыслях, гнев лишил покоя и сна, – на каких основаниях они взялись диктовать мне свою волю, ставить условия Королеве, как обычной простолюдинке, беспардонно вторгаться в мою душу, запрещая любить того, с кем обручена с детства?! В моей власти призвать к ответу и наказать всех неразумных, за бессовестное вторжение в приватность женщины короля, дабы было неповадно заставлять меня, делать то, чего не желаю. Решила начать с Епископа, призвав его к себе, Вильгельм был настроен так же решительно и согласен со мной, в любой момент готовый поднять Австрийское войско для защиты наших интересов. Вильгельм предложил тайно обвенчаться в одном из костёлов, и священник уже есть для проведения обряда, таким образом, прекратив все манипуляции королевой и троном, шаг дерзкий и безрассудный по своей сути, бросающий вызов верхушке власти, дающий повод для инакомыслия польским прихожанам католической церкви, возводящий тень на благочестие верующей прихожанки – Королевы. Не смогла я переступить через этот рубеж неповиновения и отступничества.

Придворный ударом жезла возвестил о прибытии Епископа Краковского Петра Выша. Сердце моё трепетало, суровыми словами несогласия и непонимания раздаваясь в голове, уставшей от бессонницы и тяжёлых мыслей молодой девушки. Видимо Епископ догадался, зачем его призвала женщина – Король, появился, как всегда, в церковном облачении соответственно статусу, выше него только Кардинал и Папа. Широко улыбаясь не стал протягивать перст для прикосновения, расставив руки приближался ко мне, не как к представителю монаршей власти, а как к члену семьи, когда долго не видятся близкие родственники, и неожиданно случай встречает их лицом к лицу. От такой благожелательности забыла все слова и фразы возмущения, гнев бесследно исчез, глаза мои встали на мокрое место и потекли горючие слёзы влюблённой и обиженной девочки. Епископ поцеловал меня в лоб. Пыталась всхлипывая, что-то произнести, но не получалось, вдруг очень захотелось спать, рукой прикрывая зевоту, вытирала слёзы, потупив взор. – Ваше величество, дочь моя, Королева, на ваши хрупкие, женские плечи выпала не простая доля, браком с языческим князем Ягайло, который примет Католическую веру, обратить весь языческий народ Литвы лицом к богу, великому и всемогущему, нашему Христу Спасителю! Этот подвиг благочестия и самопожертвования отзовётся в веках, прославляя и вознося на небеса ваше доброе имя искренне верующей католички! Потом он, что-то ещё говорил, шутил со мной, странно, но сквозь слёзы я улыбалась, не зная от чего. Очнулась, полулёжа в широком кресле, не зная, был здесь Епископ или нет, возможно, мне это всё приснилось, в голове звучали отдельные фразы, которые всё-таки настаивали на присутствии здесь Выша. Тело было тяжёлым и не слушалось меня, ушла в свои покои и забылась крепким сном.

Утро принесло ещё одно неприятное известие, Вильгельм покинул замок, ничего не сказав о своём отъезде, возможно срочные, неотложные дела заставили его так поступить, но закрадывалась тяжёлая мысль, которая говорила о другом, – вчера здесь был Епископ и этим всё сказано, он принудил, уговорил Вильгельма покинуть замок. Одиночество навалилось на меня, лишая возможности думать и понимать, всему причиной этот Пётр Выш, я последую за моим любимым, мы будем вместе, как бы ни было, что бы ни случилось. Долой из этого ненавистного, холодного дома, где нет уюта, тепла и любви!

Ворота замка оказались замкнутыми. Стражник молча, не препятствуя, смотрел, как сбрасывала деревянные поперечины, которые с грохотом тяжких оков свалились под ноги, освобождая путь на свободу, но нет, ещё ключи… – Воин, распахни ворота перед Королевой! – Ваше величество, нет ключей. – Где же они, как смеешь препятствовать мне? Мужчина в растерянности молчал. – Повелеваю, говори! – Ваше величество, Димитр отобрал. Так вот оно что, здесь и мой опекун проявил себя. Обложили со всех сторон, как зверя, всё равно выберусь из этой западни, темница, а не замок. – Стражник, руби ворота! Воин упал на колени. – Пощадите, ваше величество, приказано никого не выпускать. – Подай мне свою секиру. Человек склонил голову до земли. – Не губите, ваше Величество, увидят, что сам отдал, окажусь на плахе, отсекут мою невинную голову. Королева, ваша светлость, окажите милость, возьмите топор своими руками, не стану препятствовать, пожалейте, молю вас! Так тому и быть, сама срублю ваши ворота. Выхватила секиру, сердце бешено колотилось, тоже искало выхода, щепки полетели в разные стороны, не знала, что в моих руках столько силы, топор взлетал и падал, порхал, как пёрышко голубицы, – закрыли да, но это ненадолго, сейчас вы останетесь ни с чем ваше высокопреосвященство епископ и высочество опекун, обманом хотите взять, не выйдет, берегитесь меня, вот только выйду из заточения. Пот градом катился с лица, под одеждой, ничего не видя вокруг продолжала начатое, устала, решила передохнуть, вокруг стояли придворные, нелепо раскланиваясь, шаркая ножками, улыбались, делая при этом покорно льстивые лица, кто-то, что-то говорил, но не слышала я их, гнев переполнял мою душу, вновь схватилась за топор, пуще прежнего нанося удар за ударом. В пылу рубки, память творила своё, отправляя меня, то в далёкое детство на колени к отцу, он улыбался, рассказывая что-то интересное, то в недавнее прошлое, где появлялась хитрая улыбка епископа, с воодушевлением говорящая о заповедях, то вдруг хоровод с сёстрами на зелёной лужайке нашего родового замка, и снова отец, сильный, неукротимый Король, воспитавший меня, вдохнувший силу и гордость Анжуйских в маленькое создание. Если бы отец сейчас был жив, ничего из происходящего не случилось, его боялись и уважали, уважали, как умного, решительного правителя, боялись, как человека, который не прощал измен и предательства, жестоко наказывая любого отступившего от верности Королю и короне, не взирая на титулы, регалии и родство. Мой отец – Король, для меня символ и образ мужской доблести и чести, где нет места для слабости, лживой изворотливости, пагубной алчности и мстительной ненависти. Я, его дочь, Ядвига Анжуйская с должным уважением и признательностью, гордо стану дополнять страницы летописи нашей семьи, – люблю тебя, отец, нет завершения моей печали, рано ты ушёл, наш Король! Ворота плохо поддавались, силы на исходе, но праведный гнев заставлял снова и снова, рубить и рубить путы лжи и обмана.

Совсем рядом услышала голос Димитра, который выделялся из общего пустословия и призывов остановиться: « Ядвига, Вильгельм отказался от тебя, забрал отступные деньги и покинул замок!». Слова вонзились болью в самое сердце, зазвенела упавшая секира, в глазах потемнело, последнее, что помню, – мне стало всё безразлично.

Открыла глаза лёжа в постели от резкого запаха, надо мной склонившись стоял королевский лекарь с флакончиком соли в руках. Ничего не слышала, только видела испуганные лица и суету вокруг, вот и они, оба, епископ и Димитр, напуганы, конечно, случись, что со мной, их планам не суждено воплотиться, вот и боятся, губы шевелятся, что говорят не слышу, даже смешно, удивительно, кроме отвращения и брезгливости, ничего не чувствую к этим лицам, гнев исчез, растаял, как прошлогодний снег, на душе пустота, как в гулком, необжитом доме, где безликое эхо гуляет по залам. Лекарь снова поднёс нюхать флакончик, острый клинок запаха, приказал отвернуться и закрыть глаза. Мне нет до них дела, пусть все пойдут прочь, надоели, устала, хочу спать, всё потом.

Наверное долгим был мой сон, чувствую голод, рядом на диванчике спит лекарь, больше никого, как хорошо, не стану его будить, полежу ещё немного. В памяти остаток сновидения, лежу перед распятием Христа с вопросом, – долг или любовь, что выбрать не знаю, пришла за советом к Богу?! Не верю словам Димитра, что Вильгельм позарился на деньги, отступился от меня, забыл свою любовь. Нас обманули, это заговор. Так и поступлю, спрошу у него, как скажет, тому и быть, если произнесёт, – борись за любовь – дорублю ворота. Если молвит, – долг обязывает – приму не противясь.

Поднялась, накинула тёплый халат, лекарь безмятежно спит, свернувшись калачиком, как ребёнок, поджав ноги, нужно укрыть, прохладно, намаялся со мной бедненький. Захотела вина, налила два кубка, один поставила рядом с моим верным, терпеливым, знакомым с раннего детства лекарем, только сейчас заметила, медленно потягивая терпкий кагор, что он действительно похож на ребёнка, маленький, сухонький, с остатками волос на голове, – сколько же ему лет, улыбается во сне, когда родилась, он уже верой и правдой много десятилетий служил отцу, хороший человек, всегда был добр ко мне, немногословный, неприметный и вездесущий, оказывался рядом в нужный момент, спасибо тебе мой верный друг, это ты, своей благожелательной рукой наказал всем оставить в покое королеву, приятно, ты понимаешь и чувствуешь, что происходит в моей душе!

Ближе к вечеру потянулась королевская паства к моей ручке, выразить напыщенное сочувствие, наигранную обеспокоенность, затем удалиться с чувством исполненного долга, основательно забыв про меня до следующего раза. Я стала разменной монетой в непрестанных играх, добрых, отзывчивых, искренних, понимающих людей, которые только видимость создают, благонадёжности и верности, на самом деле безразлична для них, корысть, зависть и голод наживы, большими горстями звенящих дукатов, светятся в глазах святош, выставляющих на показ иллюзорную веру, непомерный героизм патетического звучания, для всех и каждого развесивших уши, смазанные елеем сказочных обещаний высокопарного повествования. Как жить среди них? Приказала никого не впускать, кроме молчаливо милосердного лекаря Паравы. Нет меня, закончилась улыбчивая, весёлая и довольная Ядвига!

Ночь решила провести в соборе, под распятием Христа в молитвах, нужен совет, от которого не откажусь, если бог захочет со мной говорить, одарит своей милостью и благословит на деяние, каким бы оно ни было, приму всей душой с покорностью верующей католички.

Настала ночь. Холодный, каменный пол собора остужает мою плоть, лежащую под распятием Христа, – бог милосердный и всеведущий, молю тебя, дай совет твоей послушной Ядвиге, что делать, как поступать, совсем запуталась в мыслях и чувствах, перестала доверять людям, холодно в груди, душа свербит разочарованием, глаза не хотят видеть то, что вижу, слух не хочет принимать то, что доносится, чувствую подвох и обман, теряю уверенность, плохо без Вильгельма, оболгали наши чувства люди добрые, меня закрыли в замке, любимого выгнали, хотят выдать за язычника Ягайло, боль и гнев моего рассудка мешают принять решение, на какую дорогу ступить?! Безмолвствовал Христос, но вот, о чудо Божественный промысел, произнёс фразу: «Спасай язычников!».