Текст книги "Анатомия американского национализма"

Традиции Дикого Запада также способствовали продолжению в современную эпоху культа личного оружия, тесно связанного с определенным пониманием равенства и веры в то, что у каждого человека есть право и обязанность защищать свою личную и семейную честь. Это стало классической темой голливудского образа Запада, но в данном случае этот образ основан на реальной ситуации в этих краях, которая сложилась в связи с традициями южных штатов и Дикого Запада.

Сами эти традиции, в свою очередь, появились еще во времена позднего Средневековья и раннего этапа современной истории Англии и Шотландии, когда жизнь там текла по очень суровым, по современным меркам, законам. В первую очередь это касается территории Северной Англии и Шотландии, где преступления часто являлись преступлениями «чести» или разновидностью lex talionis («закона возмездия»): речь идет о коллективной мести семьи или самообороне, часто со стороны уважаемых дворянских семей. «Англия времен правления Стюартов была страной, в которой насилие было повсеместным, даже если на какое-то время там не свирепствовала гражданская война»³⁷³. И благородным господам, и беднякам в равной степени были свойственны «свирепость, несерьезное поведение и отсутствие самоконтроля – как в гомеровские времена»³⁷⁴. Положение в Шотландии и Ирландии времен правления Стюартов было еще хуже. Как и в южных и западных районах Соединенных Штатов или как во многих племенных обществах по всему миру озабоченность вопросами чести там часто бывала неотличима от повышенной склочности. В середине XIX века на Юге еще были распространены дуэли, тогда как к этому времени их перестали устраивать в большей части стран западного мира вот уже несколько десятков лет³⁷⁵.

В 1960 году техасский журналист и писатель Уоррен Лесли так описывал традиционный техасский характер:

«Времена Дикого Запада для Техаса – не такое уж далекое прошлое… Если [техасцу] бросить вызов, он будет драться с ружьем в руках или кулаками, и с землей он боролся так же, как он боролся бы с врагом. Это был человек действия, а не созерцания. Он был индивидуалистом, и он гордился победой: над землей и над другими мужчинами. Его жизнь состояла из природных событий и явлений, а радикальность религиозной проповеди подтверждала его убеждение, что все на свете делилось на белое или черное… Человек, который действует, который борется, который сопротивляется преступлению, который не покоряется ни коллективным приказам, ни приказам отдельных людей, который никогда не пойдет на компромисс – это человек Дикого Запада, и таких людей по-прежнему можно встретить и в Далласе, и в Техасе»³⁷⁶.

Этот образ представляет собой чрезвычайно важную часть собственного представления о себе и Джорджа Буша, и Дика Чейни (родом из Вайоминга, еще одной приграничной территории, отличающейся жесткостью нравов), а также и важную часть самого их правления в целом. Он повлиял на формирование агрессивной позиции, которую занимала их администрация в международных делах. Правда, в отличие от своих предков, ведущие члены этой администрации не проявляли никакого желания вступать в борьбу лично.

Кто-то [ «Кто?» – Прим. автора] сказал про общину в районе Аппалачей в середине ХХ века: «Оказалось, что обвинить мужчин в убийстве невозможно… при том условии, если присяжные убеждены, что честь нападавшего была задета и что он послал противнику уведомление о своем намерении напасть на него». Иначе говоря, дуэльный кодекс (по существу, устаревший обычай) продолжает существовать в некоторых частях страны, народ которой мнит себя знаменосцем современности.

Джон Шелтон Рид назвал это «узаконенным насилием», имея в виду насилие, одобренное обществом, которое является предсказуемой реакцией на определенные действия, и когда имеются определенный кодекс и определенные ограничения. Другими словами, перед нами еще одно проявление противопоставления общинного (или «народного») права государственному. Оно тесно связано с правом общины как единого целого вершить свой общинный вариант «справедливости» в случае, если государство по тем или иным причинам не хочет или не может действовать согласно народной воле. Отсюда произошла также традиция линчевания, которая была направлена прежде всего на запугивание негров на Юге спустя столетие после Гражданской войны, но сама по себе эта традиция на приграничных территориях существует намного дольше. Такие действия были чаще всего направлены против белых, которые шли вразрез с мнением общины (и, конечно же, против индейцев)³⁷⁷.

Тенденция проявлять насилие за последние сто лет в значительной степени пошла на убыль на Юге и на Западе США, но остается еще по-прежнему весьма заметной по сравнению с остальной частью территории Соединенных Штатов (за исключением тех городов во внутренних районах страны, которые были в значительной степени заселены неграми с Юга), не говоря уже об остальной части развитого мира. Она отразилась и в отношениях с внешним миром.

Как писал в 1941 году У. Дж. Кэш в своей большой работе «Разум Юга» (The Mind of the South), насилие на Юге было не только личным. «Радикальность подхода южанина распространялась также и на сферу общественных правонарушений. Что потребует от него прямой своевольный индивидуализм, когда южанин столкнется с преступлением, которое вызовет его гнев, то и будет приведено в исполнение ради немедленного утоления вспышки гнева: лично испытать катарсис от зрелища дрыгающегося на конце веревки или извивающегося в огне в корчах тела, здесь и сейчас, а не по указанию какой-то медлительной абстрактной машины правосудия в абстрактном завтра. В мире, где общественный контроль неэффективен, традиция вершить самосуд обычно жива до тех пор, пока существует сама приграничная территория, лишь после этого она отмирает. Но здесь она не только сохранилась, но и разрослась»³⁷⁸.

Однако есть такая особенность, присущая и Дикому Западу, и Югу, которая идет совершенно вразрез с популярным образом триумфального шествия белых американцев на Запад, которая роднит истоки американского популистского национализма с радикальным национализмом в других странах мира. Эта особенность связана с переживанием неоднократных, а иногда и сокрушительных поражений. Правда, на Диком Западе это чаще всего происходило по вине природы и было вызвано человеческой бесхозяйственностью и жадностью. В такие времена поражение своими последствиями (истощение почвы, эрозия или засуха) охватывало население целых местностей в сельскохозяйственных районах Дикого Запада.

Пожалуй, самым известным, получившим международный резонанс, стал период разрушительных пыльных бурь, получивший название «пыльный котел». Эти бури стали возникать в прериях Великих равнин в 20-х годах XX века[10]10
  Согласно историческим источникам, данные природные явления имели место в 30-х годах. Так, в 1932 году было зафиксировано 14 пыльных бурь, в 1933 году – 38 бурь. Сам термин «пыльный котел» («котел» – плодородная долина, окруженная горами) применяется для обозначения не только времени пыльных бурь 1930-х годов, но и региона, ставшего их центром: западной трети Канзаса, южного Колорадо, прилегающих частей Техаса и Оклахомы, а также северной части Нью-Мексико. (Прим. переводчика.)


[Закрыть]. В конце концов это привело к миграции на запад населения штата Оклахома и других штатов. Джон Стейнбек в романе «Гроздья гнева» описал, как «оки» (люди из Оклахомы) уезжают с насиженных земель. Но это было лишь частью значительно более широкого и длительного процесса миграции населения. Так, многие «оки» сначала переехали в прерии Великих равнин с низовий Юга. Они отправились туда в первую очередь не столько привлеченные возможностью получить земли, отнятые у индейцев, сколько потому, что они сами были изгнаны: сначала с плодородных земель Юга на засушливые почвы прилегающих холмистых местностей распространением рабовладельческих коммерческих плантаций, позже – с этих холмов – эрозией почвы, вызванной разрушением естественного растительного слоя и экстенсивным земледелием.

Когда они приехали на Великие равнины, повторилась та же самая история. Позже переехали в Калифорнию, где белое местное население (само изначально в значительной степени родом со Среднего Запада) относилось к ним как к низшему, презираемому классу, почти как к мексиканцам. Подобное отношение продолжалось и в 60-е годы XX века, что неизбежно рождало у «оков» чувство отчуждения, неприязни к высшим слоям общества и, конечно, расовой ненависти к мексиканцам. Отчасти благодаря южному и западному происхождению англоамериканцев Южной Калифорнии население этого региона так склонно к религиозному и политическому консерватизму, в отличие от населения северной части Калифорнии, где белое население имеет более смешанные корни³⁷⁹.

Роберт Каро прекрасно изобразил такую ситуацию в районе приграничных сельских территорий техасского нагорья (плато Эдвардса) в своем труде, историческую значимость которого трудно переоценить, – в биографии президента Линдона Б. Джонсона. Джонсон был родом из этих мест, и Каро описывает, как обманчиво плодородными казались земли техасского нагорья, будто «ловушка с приманкой из травы и воды», которая и привлекла поселенцев. Их потомки были обречены из поколения в поколение жить в бедности и непрестанной, изматывающей борьбе с засухой и эрозией почв³⁸⁰.

В конце 1880-х годов, спустя около десяти лет после того, как для жителей техасского нагорья эта ловушка начала захлопываться, еще более неожиданное бедствие небывалой по своим масштабам засухи охватило огромные территории и ударило по новым поселенцам нагорий Дакоты, Небраски, Колорадо и западного Канзаса. Сотням тысяч людей пришлось навсегда оставить мечту прожить свою жизнь, занимаясь почетным трудом земледелия. Вместо этого они вынуждены были влачить ярмо наемного труда на заводах и фабриках в городах. Те же, кто остался на земле, были вынуждены влезать в долги, все больше и больше попадая в зависимость от ненавистных банков³⁸¹. То же самое происходило, может быть, менее драматическим образом, на большей части сельской территории Среднего Запада в последние десятилетия XX века³⁸².

Это поражение (повторившееся после засухи 1910 года) привело к одному из самых больших восстаний «глубинки» против элит Восточного побережья в американской истории – речь идет о народном движении во главе с Уильямом Дженнингсом Брайаном. Его поражение в качестве кандидата от Демократической партии на президентских выборах 1896 года оплакивал в своем стихотворении Вэчел Линдсей, которое процитировано в начале этой главы³⁸³. Брайан проиграл выборы республиканцам, совместную поддержку которым оказали финансово-промышленные круги и группы населения больших городов Восточного побережья. Так же, как и демократ Эл Смит, который потерпел поражение на выборах 1828 года в значительной степени потому, что был католиком и из-за этого потерял голоса многих протестантов «глубинки» и своих южных сторонников, Брайан проиграл отчасти потому, что принадлежал к ревностным протестантам-евангелистам, и свойственная этим христианам неприязнь к большим городам и католическим иммигрантам, которую они не считали нужным скрывать, отпугнула от Брайана, как кандидата в президенты, избирателей-демократов в больших городах, особенно ирландцев.

Брайан фактически привлек и воссоединил немало последователей традиции протестантов-нативистов Американской партии или «незнаек». Их былое единство распалось с разделением страны на северные и южные штаты в преддверии Гражданской войны. В промежутке между этими событиями, однако, число иммигрантов-избирателей, особенно католиков, в Америке многократно увеличилось. Это значительно увеличило и трудность предвыборной кампании для любого представителя течения нативистов, желавшего баллотироваться в президенты.

Период с 1880-х по 1890-е годы был временем, когда произошел резкий рост не только американской экономики в целом, но американского сельскохозяйственного производства. Не буду утверждать, что американская традиция национального и индивидуального успеха была какой-то мнимой. Хочу лишь подчеркнуть, что эта традиция также содержит в себе бесчисленные личные и коллективные поражения, те поражения, которые неизбежно отразились при формировании американской национальной психики.

На каждую семью, которая переехала на Запад и преуспела там, приходилась одна «достойная, но незадачливая семья, которая за сто лет жизни оставила после себя заброшенные фермерские хозяйства, самоубийства мужчин, детские могилки по всей стране от Огайо до побережья, постоянно, с потерями для себя, откатываясь все дальше на запад»³⁸⁴. Более того, хоть это сложно доказать статистически, болезненность поражения, видимо, сильней ощущалась в стране, где успех действительно гораздо больше, чем где бы то ни было, зависит от характера и настойчивости, причем не только на Диком Западе, но и в городах тоже. В связи с этим в Америке неудаче всегда сопутствовали чувство стыда и чувство вины с протестантским подтекстом – ибо «потерпеть неудачу означало признать какой-то глубокий изъян в себе, поскольку нельзя винить в этом общество, сама цель существования которого – это обещание блестящих возможностей и сама возможность счастья»³⁸⁵.

В Европе, где общественный строй был по-прежнему иерархическим, ни один мелкий немецкий фермер не стал бы себя корить за то, что он не герцог фон Гогенлоэ или граф фон Прайзинг. Естественно, совсем по-другому относился к себе новый техасский поселенец, который так и остался мелким фермером или был вынужден насовсем покинуть земледелие и стать городским рабочим. Это было то время, когда Чарли Гуднайт менее чем за одно поколение создал ранчо размерами больше, чем некоторые европейские страны. Техасский поселенец, скорей всего, стал бы напряженно раздумывать над этим и, чтобы справиться с чувством поражения, пожалуй, убедил бы себя, что, несмотря ни на что, он тоже входит в избранную Богом культурную, религиозную и национальную элиту.

Белый Юг

И зарубежные аналитики, и сами американцы часто рассматривают Юг как вполне самостоятельную в культурном и духовном отношении часть Соединенных Штатов, считая при этом, что какого-либо влияния на остальной культурный и духовный фон страны она не оказывает. Действительно, Юг имеет особые историко-культурные черты. Одна из них, впрочем, совершенно неотделима от общей американской политической культуры и американского национализма: «Своим реакционным национализмом ХХ века Соединенные Штаты в немалой степени обязаны ярко выраженному консерватизму Юга и его относительной изолированности от контактов с иностранцами и иностранными идеями»³⁸⁶.

Белый Юг представляет собой значительную часть населения Соединенных Штатов и еще более значительную часть численного состава Республиканской партии, которую я назвал бы Американской националистической партией³⁸⁷. По данным переписи 2002 года, население одиннадцати бывших штатов Конфедерации составляло 30,21 процента населения США, из них население Большого Юга (в том числе штатов Оклахома, Миссури, Кентукки и Западной Виргинии) составляло 35,44 процента. В соответствии с данными этой переписи лишь 19,79 процента населения бывшей Конфедерации, или Старого Юга, и 18,13 процента Большого Юга составляло чернокожее население, 17,91 процента и 15,71 процента соответственно составляли выходцы из Латинской Америки, Азии и потомки американских индейцев.

Это означает, что белые южане составляли более одной пятой от общего населения США – это пусть и не преобладающая часть, но, безусловно, представляющая собой мощную потенциальную силу. С точки зрения политической власти, положение Юга (зачастую выступающего в союзе с Западом) усиливается благодаря некоторым особенностям американской федеральной системы, согласно которой непропорционально большой политический вес приобретают малые штаты в основном с традиционным белым населением³⁸⁸. После 1970 года лишь несколько южных штатов впервые за всю историю проголосовали на президентских выборах за демократов.

Майкл Линд, Кевин Филлипс, Питер Эплбом и другие обозреватели отмечают, что за последние двадцать лет Республиканская партия получила заметный «южный уклон». Это привело к значительному усилению свойственных Югу особенностей в политике Америки в целом и соответственно в поведении США на международной арене³⁸⁹. «Южный уклон» в политике проявился, помимо прочего, и в более жесткой форме национализма. Присущая южанам растущая религиозность республиканцев также оказала влияние, которое проявилось в отчуждении Соединенных Штатов от «атеистической» Европы и в расширении сотрудничества с Израилем. Эти изменения в Республиканской партии способствовали усилению поляризации американцев по партийной линии. Как отмечалось ранее во введении, партийная принадлежность американцев также отражала резко противоположное отношение к религии, нравственности, культуре, экономике и национализму.

В 2003 году это разделение публично признал последний старший представитель консерваторов от южных штатов, сенатор от штата Джорджия Зелл Миллер, который осудил демократов за их нравственное разложение и отсутствие патриотизма. Или, как в 2003 году сказал Томас Шаллер, «пытаться вернуть Юг – это бесполезное, контрпродуктивное занятие, потому что Юг больше не является неопределившимся регионом. Он определился: заявленная в 1968 году «южная стратегия» Ричарда Никсона в полной мере дала свои плоды»³⁹⁰.

Белый Юг, конечно, не вернул себе былого политического господства виргинской аристократии, которое она удерживала с 1780-х до 1820-х годов, но ему удалось не только восстановить, но и преумножить былую власть, которой располагали представители этого региона с окончания периода Реконструкции после Гражданской войны в конце 1870-х годов и до середины 1960-х годов, когда началась эпоха борьбы за гражданские права и Юг перестал поддерживать Демократическую партию.

Югу удавалось поддерживать свое непропорционально большое политическое влияние главным образом благодаря контролю над одной из двух основных партий. С 1877 по 1960 год (хоть с 1940 года и в меньшей степени) Белый Юг был неизменно демократическим в связи с непримиримой враждой, которую испытывали южане к Республиканской партии Авраама Линкольна. Тем не менее все это время ни один южанин из одиннадцати штатов Конфедерации не мог претендовать на пост президента страны (кроме случая, когда этот кандидат-южанин еще в молодости, как Вудро Вильсон, переехал на Север), поскольку было еще сильно предубеждение против них, связанное с Гражданской войной, и недовольство историей расовых притеснений на Юге³⁹¹.

Роль Юга в политической борьбе стала значительно более активной, поскольку подавляющее большинство белого населения там в 1960-х и 1970-х годах стало поддерживать Республиканскую партию в ответ на борьбу демократов за гражданские права и культурное разнообразие. Белый Юг сыграл решающую роль в осуществлении надежд республиканцев на президентское кресло, это вновь стало ясно в ходе целого ряда президентских выборов – в первую очередь в 2000 году, когда Альберту Гору не удалось набрать достаточное количество голосов ни в одном южном штате (хоть он сам родом из Теннесси), что обрекло его на поражение в президентской кампании³⁹².

О воздействии, которое оказывает Юг на проводимую Республиканской партией жесткую линию консервативной политики, можно судить по списку сенаторов и конгрессменов, составленному «Национальным журналом» в 2004 году, причем шестнадцать сенаторов были названы «самыми консервативными» (это одна треть всего республиканского пула), из них десять – с Большого Юга. При этом только пять сенаторов из двадцати одного, которые были названы «центристами», были южанами³⁹³.

На сегодняшний день Юг уже не так поголовно голосует за республиканцев, как когда-то единодушно поддерживал демократов. Причина заключается в том, что чернокожее население Юга теперь обладает избирательным правом и неизменно отдает свои голоса демократам. В связи с недавним окончанием дискриминации и экономическим подъемом Юга (в сравнении с «промышленным поясом» городов Среднего Запада и Северо-Востока) негритянское население стало возвращаться на Юг. Если этот процесс будет продолжаться или даже усилится, в конечном итоге это может серьезно подорвать власть белых консерваторов на Юге.

По состоянию на 2004 год, однако, белые южане преданно и надежно составляли основной электорат Республиканской партии в стране, что, естественно, свидетельствует об их существенном влиянии. Политическая власть и длительность представительства южных консерваторов в конгрессе, таким образом, без применения специальных агитационных мер увеличились благодаря перераспределению голосов по избирательным округам. Это привело к образованию округов преимущественно чернокожих избирателей и, следовательно, усиленного представительства афроамериканцев. Неизбежным результатом этого процесса стало также появление более однородных белых регионов. Это влияние белого населения Юга с конца 1970-х годов и особенно после «республиканской революции» во главе с представителем штата Джорджия Ньютом Гингричем в 1994 году, а также формирования в 2001 году администрации президента Буша, который родом из Техаса, было использовано для продвижения программ, которые уходят корнями в культуру белого населения Юга.

Как отмечают Эплбом, Мид и другие обозреватели и исследователи, этот процесс значительно облегчается благодаря тому, что важные составляющие культуры белых южан в последние десятилетия распространились далеко за пределы их исконных территорий. Так, появилось южное крыло евангелистской протестантской религии, культ личного оружия, музыка «кантри», гонки на грузовиках (которые, по-видимому, зародились в Аппалачских горах среди бутлегеров). Юг также давно уже стал родиной особенно агрессивной формы американского национализма, сдобренной глубоким пиететом ко всему военному и к воинским ценностям. Эта форма национализма стала частью американской культуры в более широком смысле этого слова, культуры, которая поддерживает веру в традиционные ценности религии, семьи, чести и достоинства³⁹⁴.

В этом смысле Юг в культурном отношении никогда не был подобен одиннадцати штатам, которые в 1861 году вышли из Союза бывших колоний и в течение четырех лет составляли Конфедерацию Штатов Америки. Большой Юг выходит за пределы границ бывшей Конфедерации и даже линии Мейсона – Диксона (параллель, которая до 1861 года отделяла рабовладельческие штаты от тех, где рабство было запрещено) и охватывает большую часть Среднего Запада и Запада. По мнению некоторых исследователей культуры, северная граница культуры Большого Юга пролегает примерно по шоссе 40, которое проходит с востока на запад по центральным частям штатов Огайо, Индиана и Иллинойс. На Западе Большой Юг включает штаты Оклахома и другие, население которых в значительной степени состоит из выходцев со Старого Юга³⁹⁵. Во время своей предвыборной кампании кандидат на пост президента, радикальный консерватор-популист (а ранее расист) Джордж С. Уоллес обращался к южанам «от Балтимора до Оклахома-Сити и до Сент-Луиса».

Этот регион – самое сердце евангелической протестантской веры, или так называемый библейский пояс. Представление об Америке как о глубоко религиозной стране в значительной степени формируется из-за глубокой религиозности населения Большого Юга³⁹⁶. До недавнего времени в этом регионе было не так уж много крупных городов. Там не происходил, следовательно, и процесс массовой иммиграции, который шел в городах на Севере и Востоке еще с середины XIX века. Во многих областях, и особенно в сельской местности и малых городах, белое население Большого Юга осталось однородным.

У. Дж. Кэш сказал, что Белый Юг – это «не совсем нация в нации, но очень близко к тому»³⁹⁷. Он написал это еще в 1941 году, но и спустя десятилетия ведущий социолог, изучающий Большой Юг, Джон Шелтон Рид по-прежнему с полным правом утверждает, что белое население Юга представляет собой особый этнос и имеет свое отдельное этническое самосознание³⁹⁸. Говоря об этом, не стоит забывать, что, будь исход одного-двух сражений в Гражданской войне иным (что было весьма вероятно), Юг сейчас был бы независимым государством с собственным («белым») национальным самосознанием.

К сожалению, изучающие американский национализм так пока должным образом и не рассматривали развитие национального самосознания южан в период до 1865 года, поскольку претензии Белого Юга на то, чтобы стать независимой нацией, были развеяны во время войны, а особый национализм региона позже преобразовался в общий национализм современных Соединенных Штатов. Но во многих отношениях национальное самосознание южан является увлекательным предметом для научного исследования, а также добавляет интересные нюансы в дебаты между «исконным» и «конструктивистским» подходом к объяснению происхождения национализма.

С одной стороны, «национальное самосознание» южан явно «сконструировано». Более того, оно было «сконструировано» как ответ на особую угрозу: на «своеобразную социальную организацию» Юга – рабство. Кроме того, хоть белые южане искренне ненавидели и боялись негров, рабство повлияло прежде всего на рабовладельческие элиты Юга. Довоенный Юг может поэтому служить прекрасной моделью элитарной структуры современного национализма, которую обосновывает Эрик Хобсбаум и другие ученые левого крыла, являющиеся приверженцами «конструктивистской» теории национализма.

Конечно, помимо рабства были и другие проблемы, которые вставали на повестку дня при противостоянии Севера и Юга до 1861 года. Тем не менее, если убрать из этого уравнения рабство и антирабовладельческие настроения Севера, не останется никакой реальной подоплеки для столь интенсивных усилий южной элиты по созданию отдельной национальной идентичности, а также для того, чтобы южные штаты решились бы на то, чтобы отстаивать свою независимость в течение четырех разрушительных лет войны.

Юг также является примером того, что национальное самосознание, хоть и может быть «сконструировано», не может быть, по Хобсбауму, «придумано». Его можно составить или «вообразить» на основе неких уже имеющихся элементов. И если эти элементы недостаточно старые и могущественные, то получившийся в результате национализм будет слабым, за него будут готовы принести себя в жертву лишь немногие. В этом основная причина слабости некоторых придуманных национализмов в постколониальной Африке, основанных на искусственно созданных колониальных территориях. Как правило, они оказались совершенно несостоятельны против многих прежних племенных и религиозных привязанностей, которые остались по-прежнему очень сильны³⁹⁹.

«Протонациональное» самосознание довоенного Белого Юга в своей основе держалось на трех базовых побуждениях. Во-первых, бесспорно, это было стремление «белых хозяев» держать негров в подчиненном и беспомощном положении (то, что Кэш называет «дорической» тенденцией Юга, по аналогии с древней Спартой и ее жестокой эксплуатацией илотов). Вторым, но тесно связанным с первым было желание сохранить аграрную структуру экономики Юга, а с ним и господство правящего класса плантаторов. Это желание, в свою очередь, порождало стремление защитить существующее положение дел, придав ему логические и культурные обоснования. «Защитники» сознательно искали эти обоснования в европейских традициях аристократического консерватизма, который разительно отличался от своеобразного либерального псевдоконсерватизма, характерного для населения остальной территории Соединенных Штатов.

Как и в Европе, вместо того чтобы косвенно отстаивать права аристократии, это течение противопоставляло себя бездушию, разобщенности и эксплуатации капитализма Севера, предлагая взамен реальные или придуманные южные ценности неразрывности и исконности традиций⁴⁰⁰. Говоря словами Т. Р. Ференбаха, сказанными в адрес жителей Техаса XX века, «большинство из них знает, где похоронены их бабушки и дедушки»⁴⁰¹. Не только приходящим в упадок аграрным и аристократическим обществам, но и националистическим движениям из полностью или частично «побежденных» стран в новой и новейшей истории – начиная с тевтонского сообщества (Gemeinschaft), направленного против полного бездушной эксплуатации французского и британского [капиталистического] общества (Gesellschaft), и кончая славянофилами XIX века в России и целым рядом писателей третьего мира уже в наши времена, – всем им свойственна подобная критика западного капитализма⁴⁰². Так, уже в 1825 году в среде дворянства Южной Каролины была «именно эта атмосфера гордости, нищеты и недовольства, которые в ХХ веке способствовали росту арабского и африканского национализма»⁴⁰³.

К этой тенденции в южном национальном самосознании добавляется и другая, которую заслонило поражение Юга в Гражданской войне в 1865 году, а также то, что в этой войне с обеих сторон принимали участие американцы англосаксонского и шотландско-ирландского происхождения. Кроме того, и с той, и с другой стороны сражались протестанты-евангелисты – именно те, кто составляет основу этнического состава Белого Юга. Я полагаю, что если бы Белый Юг победил в Гражданской войне и создал бы независимое государство, то в качестве главных характеристик, определяющих общественный облик национального самосознания Белого Юга, выступали бы этническая принадлежность к смешанной англосаксонской и шотландско-ирландской диаспоре и религиозная принадлежность к протестантам фундаменталистского толка.

По мере того как Север (да и фактически вся оставшаяся после самоизоляции Юга территория США) становился все более и более этнически смешанным за счет иммиграции, этническая «чистота» Юга была противопоставлена «нечистокровности» Севера. По сути дела, это противопоставление (чистота/«нечистокровность») широко использовалось южанами в политических целях уже во время Гражданской войны. Южанин Вудро Вильсон прибегал к соответствующим репликам в своих выступлениях, южные нативисты использовали этот образ в своих оголтелых антисемитских высказываниях в конце XIX – начале XX века (в качестве примера можно привести губернатора штата Джорджия Тома Уотсона)⁴⁰⁴. Таким образом, Юг растерял бы всех своих оставшихся либералов, которые переметнулись бы на Север, но привлек бы к себе консервативно настроенных белых северян, которые испытывали глубокое недовольство изменениями этнического состава страны, происходившими в связи с иммиграцией – таких, как романист Оуэн Уистер или художник Фредерик Ремингтон, который в гневе заявлял: «Евреи, индейцы, китайцы, итальянцы, гунны – это сброд со всего мира, который я ненавижу»⁴⁰⁵.

Однако современные ученые, изучающие историю демографии Америки, обращают наше внимание на то, что этническое влияние ирландских шотландцев по крайней мере не было ни «сконструировано», ни «придумано». Оно представляет собой древнюю, сохранившуюся до настоящего времени тенденцию, которая прочно вошла в обычай людей XX века, но возникла еще задолго до наших дней. В некоторых своих аспектах она, пожалуй, восходит еще к дохристианской эпохе. Более того, обстановка насилия, в которой оказались ирландские шотландцы на американском Диком Западе в XVIII и XIX веках, во многом повторяла ту обстановку, от которой они бежали в Америку, – безжалостные столкновения с ирландцами и еще более раннюю непримиримую кровную вражду с англичанами на границе между Англией и Шотландией, а также между шотландскими и североанглийскими кланами⁴⁰⁶. Ирландские шотландцы в XIX веке прекрасно помнили эти события. Говорят, что Эндрю Джексон «требовал, чтобы его подчиненные читали ему истории о шотландских танах, предводителях кланов в Шотландии. Он искренне восхищался ими и считал их для себя во всем примером»⁴⁰⁷.