Текст книги "Публичное начало российского уголовного процесса"

Трудно переоценить значение формы в процессе доказывания, наиболее ярко оно (значение) проявляется при оценке допустимости доказательств. Все это так, но допустимость регламентирует моменты, связанные с практической деятельностью при доказывании, которое только к этому не может быть сведено. Попытка это сделать – свидетельство того, что содержание доказывания не имеет никакого значения, результат реализации его содержания, знание об обстоятельствах, подлежащих доказыванию, не более чем гимнастика ума. Логическим выводом подобных предложений может стать реанимация в полном объеме теории формальных доказательств. Но пока в рамках общепринятого представления о процессе доказывания утверждается единство мыслительной и практической сторон, теория процессуальной (формальной) истины является вообще неприемлемой. Не может то, что понимается под целью практической деятельности, быть целью всего процесса доказывания. Сначала нужно определиться в целях всей деятельности, а потом формулировать цель части ее. При таком подходе формулировка будет существенно отличаться от той, что дают сторонники процессуальной истины.

Разбор отношения сторонников состязательности к истине как цели уголовно-процессуальной деятельности показывает, что за внешним словесным отличием скрывается единство, обусловленное сущностью состязательного начала: прав не тот, кто прав в действительности, а тот, у кого больше доказательств, соответствующих требованию закона. Сделано обвиняемым признание в той форме, как должно быть по закону, следовательно, нет необходимости в судебном разбирательстве, можно выносить приговор. То, что было «царицей доказательств» в теории формальных доказательств, не утратило своего значения и в современном состязательном процессе. Но если раньше она была свидетельством ограниченных познавательных возможностей, то сохранение ее в современном процессе ничем не оправдано, это атавизм, объясняющийся превалированием в уголовном процессе частных начал над публичными.

Выше, когда определялось наше отношение к достоверности, говорилось о выяснении соответствия действительности не итогового знания, полученного в ходе расследования и судебного рассмотрения уголовного дела, а информации. Если согласиться с тем, что истина есть соответствие того вывода, к которому пришел суд, тому, что было в действительности[334]334
  Строгович М. С. Избранные труды: В 3 т. Т. 3. Теория судебных доказательств. М.: Наука, 1991. С. 17.


[Закрыть], то выяснение этого соответствия на практике – совершение нового преступления. Если в иных областях знания мы можем выяснить соответствие итогового знания действительности, то в уголовном процессе проверить соответствие полученных знаний прошлой действительности мы не можем, напрямую они не могут быть соотнесены. В этом моменте отражается специфика уголовно-процессуального познания. Знание о преступлении – это воссоздание в нашем сознании, на основе логической отработки имеющейся информации, непротиворечивой картины прошлого. Соответствие с действительностью возможно выявить, только если речь идет об имеющейся информации при соотнесении ее с информацией, снятой о том же, с другого следа. Вопрос о достоверности выясняется именно в отношении информации, но информация еще не знание следователя, прокурора, судьи. Логическая обработка достоверной информации дает нам знание, которое мы можем принять за основу решения.

Применительно к сказанному необходимо сделать еще одно уточнение. Потребность в нем обусловлена необходимостью определения того, в рамках какой деятельности осуществляется проверка получаемых знаний. Исходя так же, как и мы, из невозможности экспериментальной проверки конечных результатов познания, полученных при расследовании уголовного дела, авторы «Теории доказательств в советском уголовном процессе» полагают, что «проверка получаемых знаний практикой осуществляется в ходе самого процесса познания, на его чувственной и рациональной ступенях»[335]335
  Теория доказательств в советском уголовном процессе / Р. С. Белкин, А. И. Винберг, А. Я. Дорохов и др.; ред. кол.: Н. В. Жогин (отв. ред.) и др. 2-е изд., испр. и доп. М.: Юрид. лит., 1973. С. 60.


[Закрыть]. Сложно представить, каким образом включается в проверку практика на рациональном уровне. Без мышления практическая человеческая деятельность не обходится, но это не делает ее мыслительной, практическая деятельность – это не рациональный уровень, если же говорить о соотнесении между собой тех выводов, к которым пришел познающий субъект на основе имеющейся у него информации, то это не проверка, а оценка. Таким образом, проверять можно только информацию, на рациональном уровне это сделать невозможно. Практика – это проведение проверочных следственных действий на предмет выяснения соответствия имеющейся информации действительности.

Из всего сказанного выше следует вывод: понятие истины в познавательном процессе является неопределенным и вряд ли может организовывать познавательную деятельность. В данном случае мы согласны с А. Л. Чанышевым, который писал, что «теория вероятности – единственно научная теория познания»[336]336
  Чанышев А. Н. Курс лекций по древней и средневековой философии: Учебник для вузов. М.: Высш. шк, 1991. С. 167.


[Закрыть].

К такому же выводу приводит и анализ процесса формирования научного знания. Отдельный эмпирически установленный факт может лишь относительно подтвердить ту или иную гипотезу; по мере же установления других соответствующих фактов возрастает вероятность того, что данная гипотеза является истинной, причем в науке такой процесс верификации теории (т. е. подтверждения ее практикой) происходит бесконечно, в связи с чем «речь по существу может идти не о полной достоверности, а о более или менее высокой вероятности теории»[337]337
  Ракитов А. П. Анатомия научного знания (Популярное введение в логику и методологию науки). М.: Политиздат, 1969. С. 176.


[Закрыть].

Сказанное совсем не означает, что при расследовании уголовного дела выводы делаются на основе вероятности, оставляющей сомнение, неуверенность. Научное познание и получение знания о конкретном факте действительности прошлого – разные уровни познавательной деятельности. Если в рамках первого познаются закономерности и формулируются законы развития изучаемого явления, то при расследовании преступления такая задача перед следователем не стоит. Не может он и соотносить полученное с тем, что в литературе понимают под истиной по причинам, обоснованным выше. Критерием его познавательной уверенности «являются: соответствие сообщения действительности, взаимное соответствие сведений друг о друге и их практическая проверка»[338]338
  Лингард И. Процесс и структура человеческого учения/ Пер. с чеш. Р. Е. Мельцера. М.: Прогресс, 1970. С. 510.


[Закрыть], которая осуществляется в рамках опытных действий. Фейербах подчеркивал необходимость постоянного взаимодействия мышления с опытом, называя это взаимодействие «диалогом», в нем он видел существенное проявление «истинной диалектики»[339]339
  Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. Т. 2. Сущность христианства. М.: Мысль, 1955.


[Закрыть]. В рамках такого диалога мы и получаем знания, когда существующие у нас предположения, версии, построенные на основе первоначально полученной информации, соотносим с действительностью, получая новые доказательства, которые предположение переводят в уверенность. В подобном аспекте практика – это не результат нашей деятельности, а сама деятельность, процесс, в ходе которого выковываются знания. Знания же, в свою очередь, при переводе их в действительность могут служить основанием для новой практики.

Предлагая вывести из уголовно-процессуального оборота понятие «истины» как цели деятельности, мы исходим не из того, что мир непознаваем. Следует согласиться с высказыванием Ф. Энгельса, который писал, что «человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавать столь же неограниченна, как и ограниченна. Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограничено по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности»[340]340
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. М.Лолит, лит., 1961. С. 88. См. также: Андреев И. Д. Пути и трудности познания. М.: Моск. рабочий, 1968. С. 162.


[Закрыть].

Таким образом, вопрос о познаваемости мира и вопрос о возможности достижения истины – вопросы из разных плоскостей. Мир, в исторической перспективе, вообще познаваем, но возможность достижения истины, как ее понимают, в каждом конкретном случае проблематична. Для подтверждения этого хочется привести еще одно высказывание Ф. Энгельса: «То, что ныне признается истинным, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону…»[341]341
  Маркс К., Энгельс Ф.Соч. Т. 21. М.: Полит, лит., 1961. С. 302–303.


[Закрыть] Достижение истины в каждом конкретном случае проблематично именно в силу того, что к живой, постоянно развивающейся и изменяющейся действительности подходят с меркой другого уровня – понятием «истины». В рамках философских конструкций, говоря об исторической перспективе познания, можно и нужно его связывать с истиной. Как нам кажется, Ф. Энгельс именно так и поступает, но, когда речь идет о конкретном познавательном акте, он подчеркивает уже иной момент – несуверенность и ограниченность познания.

В тех же случаях когда эти моменты не разграничивают и, оценивая действительность, относятся к ней с позиции исторической перспективы, появляются утверждения, в которых, с одной стороны, признается возможность безвозвратной утраты судебных доказательств, а с другой – утверждается, что эта трудность может и должна быть преодолена в практике уголовного судопроизводства и само по себе существование таких ситуаций ни при каких условиях не может умалять принципиального положения марксистско-ленинской философии о возможности и необходимости познания объективной истины[342]342
  Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 34.


[Закрыть], а «если истина по уголовному делу не найдена, если преступление не раскрыто и преступник не изобличен… это значит, что следствие и суд не справились со своей задачей, допустили серьезные нарушения законности»[343]343
  Строгович М. С. Курс уголовного процесса. Т. 1. С. 329.


[Закрыть].

Более правильным, как нам кажется, является подход, в силу которого вывод «о возможности раскрытия всякого преступления верен применительно к понятию преступления как вида или типа, но он иногда оказывается несостоятельным в отношении конкретного уголовного дела»[344]344
  Резник Г. М. Оправдание за недоказанностью// Советская юстиция. 1969. № 15. С. 12. См. также: Курылев С. В. О достоверности и вероятности в правосудии // Правоведение. 1968. № 1. С. 65; Трусов А. И. Проблемы надежности доказывания в советском уголовном процессе. М., 1984. С. 6–7, и др.


[Закрыть]. Как нам кажется, те ученые, которые утверждают возможность достижения истины при расследовании конкретного преступления, исходят из того, что в рамках уголовного процесса познается прошлое, совершившееся уже деяние и о развитии его говорить уже не приходится. Это так, но непосредственно познать преступление мы не можем. Работаем мы со следами, которые оно оставило и которые под влиянием объективных и субъективных факторов находятся в постоянном изменении, изменяются они и при нашей работе с ними. Если, говоря об уголовно-процессуальном познании, за точку отсчета брать не событие прошлого, а оставленные им следы, то меняется и отношение к истине как цели уголовно-процессуальной деятельности.

Завершая этот фрагмент, стоит обратить внимание на то, какие выгоды несет отказ от понимания в качестве цели уголовного процесса истины. 1. Снимается спор о том, является ли истина целью или принципом уголовного процесса[345]345
  В качестве принципа истину рассматривали Т. Н. Добровольская, В. П. Нажимов и другие авторы. См.: Добровольская Т. Н. Принципы советского уголовного процесса. М.: Юрид. лит., 1971. С. 21–34; Нажимов В. П. Развитие системы демократических принципов советского уголовного процесса в свете новой Конституции СССР // Развитие науки и практики уголовного судопроизводства в свете требований Конституции СССР. М., 1978. С. 32–34.


[Закрыть].2. Пропадает основа для разногласий о содержании истины, устанавливаемой в процессе: если в традиционном понимании истины в ее содержание практически все авторы включали соответствие установленных обстоятельств действительности, то относительно квалификации и определения наказания подобного единодушия не наблюдается. Применительно к первому уже отмечалось, что проблематично говорить о точном соответствии наших знаний действительности, когда речь идет об установлении обстоятельств совершенного преступления. Ведь устанавливая их, мы ведем речь об основных сторонах, связях и отношениях, отказываясь от всей многозначности преступления как факта социальной действительности. Деятельность по квалификации преступления, на наш взгляд, вообще не входит в сущность уголовно-процессуальной деятельности. Уголовно-процессуальное доказывание и квалификация – взаимообусловленные процессы, протекающие в определенной мере параллельно. В определенной мере потому, что в итоге эти процессы сходятся в одной точке при вынесении судом приговора, в котором обстоятельства, установленные в процессе доказывания, подводятся под определенную норму уголовного права. И это уже, по сути, не познавательная, а оценочная деятельность применительно к тому, что уже установлено в рамках уголовного процесса. Наше время с особой наглядностью демонстрирует непостоянство многих оценок: изменяются экономические и социально-политические условия жизни общества, меняются и прежние оценки. То, что было ценным вчера и подлежало охране, перестает быть таковым, а иногда признается вредным. Деяния не перестают существовать, но какая оценка является истинной, вчерашняя или сегодняшняя?

Теперь обратимся к анализу текста ст. 2 УПК РСФСР. Название нацеливает нас на то, что здесь, по крайней мере, речь должна идти о задачах всего уголовного судопроизводства, но наши ожидания не оправдываются. Мы не находим в тексте задач всего уголовного судопроизводства, как описания совокупной деятельности органов, его реализующих. В нем говорится о задачах различных органов, но сами органы не называются. Формулируя задачи различных органов, необходимо было излагать их последовательно, связывая с целями уголовно-процессуальной деятельности, чтобы у исполнителя возникало четкое представление, какой вклад вносит решаемая им задача в достижение общей цели процесса. Определенной системности в изложении задач не усматривается. По нашему мнению, перед тем, как излагать задачи, законодателю следовало посвятить свои усилия разработке целей уголовно-процессуальной деятельности. Здесь может последовать замечание, что законодатель как раз и реализует ту логику, за отсутствие которой его и упрекают. Если в качестве задач рассматривать быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных, правильное применение закона, то решаются они для того, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Последние и есть цели уголовно-процессуальной деятельности. Некоторые авторы именно так их и понимают – «ограждение от ответственности невиновного либо справедливое наказание виновного»[346]346
  Мизулина Е. Б. О модели уголовного процесса// Правоведение. 1989. № 5. С. 51–52; Она же. Уголовный процесс: концепция самоограничения. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 1991. С. 46; Федоров В. Н. О судебной реформе в России// Государство и право. 1992. № 6. С. 8.


[Закрыть]. Такая формулировка цели – ограждение от ответственности – неприемлема в силу того, что цель деятельности должна быть реализована всегда, поскольку в этом суть ее, а вот результат реализации может использоваться по-разному, в том числе и для ограждения. Странно было бы требовать от органа при осуществлении деятельности ограждать невиновного от ответственности, так как до окончания деятельности утверждать виновность или невиновность не возьмется ни один профессионал. Справедливое наказание виновного тоже не может быть целью уголовного процесса, поскольку находится за его пределами, выбор конкретной меры осуществляется в рамках санкции статьи уголовного кодекса. Другое дело, что уголовный процесс должен дать для этого пригодный материал. Выше уже было показано, что то, о чем здесь идет речь – не совсем точно выраженная в словах часть одного из назначений уголовного судопроизводства, а цель находится посредине между назначением и задачей деятельности.

Не было в первой части ст. 2 УПК цели уголовно-процессуальной деятельности, полагаем, нет ее и во второй, где говорится о том, что уголовное судопроизводство должно способствовать укреплению законности и правопорядка, предупреждению и искоренению преступности, охране интересов общества, прав и свобод граждан, воспитанию граждан в духе неуклонного соблюдения Конституции… уважения правил общежития[347]347
  Приводя содержание ч. 2 ст. 2, мы опустили ряд слов, привязывающих это содержание к советской эпохе. Оставшееся значимо и для нашего времени. Стоит также заметить, что в литературе обращалось внимание на неудовлетворительность редакции ч. 2 ст. 2 УПК РСФСР. См.: Кобликов А. К разработке нового уголовно-процессуального законодательства // Социалистическая законность. 1989. № 12. С. 4.


[Закрыть]. Хотя ряд авторов их именно там и находит[348]348
  См., например: Строгович М. С., Алексеева Л. Б., Ларин А. М. Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности. М.: Наука, 1979. С. 226–229.


[Закрыть], выделяя, в частности, среди других целей такие, как оказание воспитательного воздействия на граждан, пресечение и предупреждение преступлений. Изложенное в ч. 2 – это пожелания. Пожелания в силу того, что законодатель не требует их реализации, а предлагает только «способствовать» этому, а так цели не формулируются. Цель должна быть достигнута в рамках самой деятельности. Достижение ее косвенным образом может способствовать чему-то, но это уж зависит от того, как распорядиться результатом деятельности. Рассмотрение этих «целей» по существу также свидетельствует о том, что они не являются целями уголовно-процессуальной деятельности.

Об оказании воспитательного воздействия на обвиняемого в рамках процесса говорить не приходится, так как именно в нем устанавливается его вина, а воспитательное воздействие осуществляется за рамками процесса. Оказывает ли воспитательное воздействие процесс на других граждан? Каким способом это может осуществляться – демонстрацией высоких образцов профессиональной деятельности? Профессионализм может оказывать воздействие примерно такое же, как художественное произведение, которое с блеском решает нравственные проблемы, но может и не затронуть душу наблюдающих за деятельностью следователя и суда, как и иных, кто с равнодушием откладывает в сторону книгу, которая произвела глубокое впечатление на других. Если мы требуем от субъектов уголовно-процессуальной деятельности в качестве цели оказывать воспитательное воздействие на граждан, то оценка эффективности их деятельности будет зависеть и от того, какого результата они здесь добились. Как в данном случае оценить этот результат?

Цель – это не благое пожелание, она ставится для организации деятельности по ее достижению. Уголовно-процессуальная деятельность в плане воспитательного воздействия совершенно не организована и, исходя из ее специфики, не может быть организована. Можно говорить о некоторой театральности судебного разбирательства, в определенной мере она может оказать воспитательное воздействие в плане привития уважения к судебной власти, но может и не оказать, т. е. и здесь нет оснований говорить о такой цели.

Теперь обратимся к вопросу о том, можно ли говорить о такой цели уголовно-процессуальной деятельности, как пресечение преступлений. Если иметь в виду деятельность по возбуждению уголовного дела, то при ее совершении в отдельных случаях достигается подобный результат, но ведь возбуждение дела – это далеко не весь уголовный процесс, и в рамках этой деятельности реагируют на факт уже совершенного преступления. Предупреждением должны заниматься и занимаются специально уполномоченные на это органы – органы дознания. В определенной мере уголовно-процессуальная деятельность способствует предупреждению преступлений, но вряд ли можно количественно выразить этот результат. Значит, и о такой цели говорить проблематично, а то, о чем возможно (охрана прав и свобод граждан), – составная часть назначения уголовного судопроизводства.

Итак, содержание ч. 2 должно, прежде всего, достигаться в рамках реализации политических, экономических, социальных целей, ведь, по сути, они ими и являются, а уголовно-процессуальная деятельность в меру своих сил будет этому способствовать.

Недоверчивый читатель может вслед за нами просмотреть статьи как нового, так и старого УПК в поиске нормы, название которой бы говорило о целях уголовно-процессуальной деятельности, но он ее не найдет.

Поиск содержания целей привел нас к ст. 73 УПК РФ, где говорится об обстоятельствах, подлежащих доказыванию. Подтверждение тому, что именно они должны рассматриваться в качестве целей, мы находим в ст. 85 УПК, где речь идет о процессе доказывания и подчеркивается, что оно осуществляется «в целях установления обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса». Нельзя согласиться с теми авторами, которые считают, что в этой статье речь идет о предмете доказывания[349]349
  См., например: Драпкин Л. Я. Теория раскрытия преступлений: Ретроспективный анализ и вероятностный прогноз // Проблемы раскрытия преступлений в свете современного уголовно-процессуального законодательства: Материалы Всерос. науч. – практ. конф., посвященной памяти проф., д-ра юрид. наук, засл. юриста РФ И. Ф. Герасимова, Екатеринбург, 6–7 февр. 2003 г. Екатеринбург, 2003. С. 124.


[Закрыть]. То, что подлежит доказыванию, по крайней мере, является целью доказывания, а так как доказывание – стержень уголовно-процессуальной деятельности, то и целью уголовного процесса. Редакция этой статьи более совершенна, чем редакция соответствовавшей ей в УПК РСФСР ст. 68. Законодатель в тексте статьи снял, в определенной мере, упреки в обвинительном уклоне, основания для которых давала ст. 68: в число обстоятельств, подлежащих доказыванию, включены обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния, и обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания. Упреки были бы сняты полностью, если бы в первом случае вместо отсылки к гл. 8 УК РФ, где приводятся обстоятельства, исключающие преступность деяния (необходимая оборона, причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, крайняя необходимость, физическое или психическое принуждение, обоснованный риск, исполнение приказа или распоряжения), было указано, что подлежат доказыванию обстоятельства, свидетельствующие о невиновности обвиняемого, так как приведенные в этой главе статьи – частные случаи ее отсутствия.

Доказывать необходимо как виновность лица в совершении преступления, так и его невиновность[350]350
  Алиев Т. Т., Громов Н. А., Зейналова Л. М., Лукичев Н. А. Состязательность и равноправие сторон в уголовном судопроизводстве: Учеб. пособие. М.: Приор-издат, 2003. С. 58.


[Закрыть]. Нельзя согласиться со взглядом, в силу которого невиновность обвиняемого не нуждается в доказывании[351]351
  Савицкий В. М. По поводу уголовно-процессуальных гарантий невиновного на реабилитацию // Советское государство и право. 1965. № 9. С. 51.


[Закрыть]. В рамках подобного подхода игнорируется то, что по возбужденному и находящемуся в производстве делу должны доказываться все обстоятельства, подлежащие установлению. Если с ним согласиться, то нет необходимости доказывать отсутствие события, преступный характер которого предполагался, или отсутствие в деянии состава преступления, одним из элементов которого является вина. Но это уже прямо противоречит закону, где в п. 1 и 2 ч. 1 ст. 24 предписывается устанавливать отсутствие события преступления и состава.

Общее правило принятия решения в рамках уголовного процесса – любое решение должно быть обосновано собранными по делу доказательствами, оно возможно только тогда, когда мы к нему приходим, преодолев сомнения, которые по своей сути являются двигателем познавательной деятельности. Познающий должен реализовывать сформулированный К. Марксом подход к познанию – «Подвергай все сомнению»[352]352
  Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 31. М.: Полит, лит., 1963. С. 492.


[Закрыть]. Можно к этому добавить – подвергая, преодолевай их. Но нет правил без исключения. В отдельных случаях мы можем принять решения о том, что не было события или лицо не виновно в совершении деяния при отсутствии необходимой полноты доказательств, но только при том условии, если исчерпали все возможности по привлечению новых доказательств. При исчерпании возможности, в указанных ситуациях нам не остается другого выхода, кроме как толковать сомнения в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 14 УПК РФ) и прекращать уголовное дело или выносить оправдательный приговор за недоказанностью события или за недоказанностью виновности обвиняемого в совершении деяния. В связи со сказанным следует заметить, что действующий УПК этих оснований не знает. Исключение их – результат реакции законодателя на мнение определенной части процессуалистов[353]353
  Строгович М. С., Алексеева Л. Б., Ларин А. М. Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности. С. 311.


[Закрыть] о том, что применение такого основания, как недоказанность, не обеспечивает в полной мере реабилитацию лица, которое привлекалось в качестве подозреваемого или обвиняемого, оставляет под вопросом его невиновность[354]354
  Более подробно см.: Стойко Н. Г. Недоказанность обстоятельств уголовного дела. Красноярск: КрасГУ, 1984. С. 76–87.


[Закрыть]. В п.1 ч.1 ст. 24 УПК РФ говорится о том, что отказать в возбуждении уголовного дела или прекратить его можно за отсутствием события преступления, а уголовное преследование можно прекратить за непричастностью подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления (п.1 ч.1 ст. 27 УПК РФ). О непричастности подсудимого к совершению преступления в ст. 302 УПК РФ говорится как об основании вынесения оправдательного приговора. Законодатель расшифровывает, что он понимает под непричастностью. «Непричастность – неустановленная причастность либо установленная непричастность лица к совершению преступления» (п. 20 ст. 5 УПК РФ). Одним словом обозначаются два разных результата. Один связан с неустановленной, т. е. недоказанной причастностью лица, другой – с доказанной непричастностью лица к совершению преступления. Причем во втором случае нет необходимости конструировать самостоятельное основание, оно уже имеется – отсутствие состава преступления.

Можно сказать, что проведенная законодателем в этом случае унификация понятийного аппарата оказалась неудачной, так как одно и то же научное понятие не может наполняться в зависимости от ситуации различным содержанием. Только понятие, которое выражено однозначно, может быть использовано в исследовании как инструмент познания. «Непричастностью» сейчас пытаются закамуфлировать те ситуации, которые раньше обозначались как недоказанность участия подсудимого в совершении преступления (п. 3 ч. 3 ст. 309 УПК РСФСР). Но непричастность и недоказанность по сути понятия разные. Лицо непричастно к деянию тогда, когда оно его не совершало, и то, что лицо не совершало его, нужно доказать однозначно и при доказанности прекращать или оправдывать за отсутствием в деянии состава преступления. Недоказанность же влечет за собой реализацию принципа толкований сомнений в пользу обвиняемого, и уж коль скоро он существует, пусть пока и не названный законодателем как принцип, то в законе должна быть и фиксация оснований его применения. Какими бы причинами ни оправдывалось введение в закон вместо недоказанности непричастности, ясно одно, что авторы нового кодекса изменили правильной мысли о том, что «закон не свободен от общей для всех обязанности говорить правду»[355]355
  Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1. М.: Полит, лит., 1955. С. 122.


[Закрыть].

Отсылка законодателя в ст. 73 УПК РФ к гл. 11 УК РФ, где говорится об обстоятельствах, освобождающих от уголовной ответетвенности (деятельное раскаяние, примирение с потерпевшим, изменение обстановки, истечение срока давности), также не может быть признана в полной мере удовлетворительной для снятия обвинительного уклона, поскольку эти обстоятельства учитываются при принятии решения уже при доказанной виновности. Мы же исходим из того, что необходимо доказывать как виновность лица в совершении преступления, так и его невиновность[356]356
  Совершенно справедливо в п. 17 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. «О судебном приговоре» было указано, что невиновность лица в совершении преступления тоже должна быть доказана. Акцент, который был сделан Верховным Судом, свидетельствует о том, что на практике далеко не всегда считают необходимым доказывать это обстоятельство. Для того чтобы такая необходимость была осознана, данное обстоятельство должно найти место в законе. Это необходимо и в силу того, что, формулируя его, Верховный Суд вышел за пределы своей компетенции. По сути, в п. 17 речь идет о новой редакции нормы. См.: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1996. № 7.


[Закрыть], и только при исчерпании возможностей доказывания того или другого становится возможным прекратить дело за недоказанностью участия обвиняемого в совершении преступления. Что же касается обстоятельств, освобождающих от наказания (гл. 12 УК РФ), то включение их в перечень обстоятельств, подлежащих доказыванию при расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел, вряд ли вообще можно счесть оправданным, так как эти обстоятельства следует учитывать за рамками вынесенного приговора, в процессе исполнения наказания.

Обстоятельства, подлежащие доказыванию, изначально закреплялись законодателем в ст. 68 УПК РСФСР для обеспечения нужд уголовно-правовой квалификации. Не требует особого обоснования тот факт, что они – изложение процессуальным языком уголовно-правовой конструкции состава преступления. Содержатся эти обстоятельства и в ст. 73 УПК РФ. В п. 1 ч. 1 без редакционных поправок воспроизводится п. 1 ч. 1 ст. 68 УПК РСФСР, хотя о необходимости их внесения говорилось уже давно. Событие преступления – это не время, место, способ и другие обстоятельства, оно происходит в определенное время, в определенном месте, определенным способом. Неправильно после события преступления перечислять обстоятельства в скобках, событие преступления должно отделяться от других обстоятельств запятой. Да и писать следовало не о событии преступления, а о событии или деянии, так как о том, что оно преступно, мы можем сказать после завершения уголовно-процессуальной деятельности в рамках окончательной уголовно-правовой квалификации.

Пункт 2 изложен в более удовлетворительной редакции, чем соответствующий ему пункт ст. 68, но по счету он должен быть третьим, а во втором речь должна идти о субъекте, совершившем деяние.

Дальше повторяется ошибка, допущенная законодателем в ст. 68 при определении последовательности изложения содержания пунктов. Речь идет об определении места обстоятельств, связанных с необходимостью установления последствий совершенного[357]357
  Говоря о последствиях совершенного, мы полностью согласны с Н. П. Кузнецовым, что вместо терминов «ущерб» или «вред» необходимо использовать более емкое понятие «последствия». См.: Кузнецов Н. П. Доказывание и его особенности на стадиях уголовного процесса России: Автореф. дис… д-ра юрид наук. Воронеж, 1998.С. 16.


[Закрыть]. Сейчас они закреплены в п. 4. Хотя более правильно было бы включить последствия в содержание п.1 вместо иных обстоятельств, так как все иные обстоятельства – это именно последствия. Хотелось бы подчеркнуть, что речь должна идти именно о последствиях совершенного, а не о характере и размере ущерба (п. 4 ст. 68 УПК РСФСР) или вреда (п. 4 ст. 73 УПК РФ). Не каждое преступление причиняет ущерб или вред, есть и формальные составы, но независимо от того, какой состав выполнен, последствия являются непременным результатом реализации преступного умысла.

Установление обстоятельств, способствующих совершению преступления, значимо для более глубокого проникновения и понимания субъективной стороны. Следует напомнить, что только установление всех указанных выше обстоятельств в их взаимосвязи позволяет более глубоко и полно понять содержание каждого.

Установление выделенных обстоятельств – пригодный материал для реализации задачи квалификации, в ходе которой определяется преступность деяния. Сам по себе факт установления преступности деяния является основанием к защите и восстановлению материальных прав потерпевшего и точкой отсчета, с которой должно говорить о необходимости соблюдения уголовных прав осужденного. Но так как констатация преступности деяния – применение общего масштаба к конкретно совершенному преступлению, необходима дальнейшая работа по конкретизации степени общественной опасности совершенного деяния, что сделает более предметными и определенными права и потерпевшего и обвиняемого. Работа по конкретизации осуществляется в рамках установления обстоятельств, приведенных в ст. 61 и 63 Уголовного кодекса Российской Федерации. Установление обстоятельств, свидетельствующих о совершении преступления – это реализация одного из назначений уголовного судопроизводства – служить средством реагирования на каждый факт совершения преступления, что в конечном счете способствует защите граждан, общества, государства от преступных проявлений. Добавление к ним обстоятельств, указанных в ст. 61 и 63 УК РФ, достаточный материал для защиты законных интересов и материальных прав потерпевшего. В этом реализуется еще одно из назначений уголовного судопроизводства, которое обозначено нами в п. 1 ч.1 проекта статьи, говорящей о назначениях уголовного процесса. Реализуется оно и в отношении обвиняемого, но интересы последнего выходят за пределы правильной квалификации. Обвиняемый – субъект уголовно-процессуальных отношений, которому предстоит за совершенное преступление подвергнуться по приговору суда мерам воздействия. Следовательно, его права и законные интересы, их защита во многом определяются и тем, какие цели должны стоять перед правоприменителем при решении вопроса о выборе наказания.

До сих пор, выясняя цели уголовно-процессуальной деятельности, мы работали в ситуации, когда между социальным назначением процесса и им самим не было промежуточного звена, т. е., поняв назначение процесса, обращаясь к анализу уголовно-процессуального закона, мы формулировали соответствующие цели. Ситуация меняется при определении целей, которым должен соответствовать уголовный процесс при представлении материала, необходимого для определения наказания. Анализ уголовно-процессуального закона не дает четкого ответа на вопрос, что следует под ними понимать. Обстоятельства ст. 61 и 63 УК РФ влияют на определение степени общественной опасности совершенного деяния, но наказывают не деяние, а лицо, его совершившее. О том, что установление этих обстоятельств подчинено иной цели, свидетельствует и сам законодатель. Если в ст. 68 УПК РСФСР он в одном пункте писал об обстоятельствах, смягчающих и отягчающих наказание, и обстоятельствах, характеризующих личность обвиняемого, то в ст. 73 УПК РФ последние обстоятельства выделены отдельно. Если бы законодатель в этом пункте описал, какие обстоятельства он считает необходимым установить, анализ их позволил бы выявить определенное назначение, и указанная задача была бы, возможно, решена. Но этих обстоятельств в законе нет, как нет и определения того, что такое личность. Выход из создавшегося положения видится в следующем: исходя из служебного, в определенной мере, положения уголовного процесса в системе криминалистических отраслей права, необходимо установить, каким социальным ожиданиям должен соответствовать результат деятельности в рамках этих отраслей, чему, какому назначению должно служить наказание. Если это удастся и мы поймем, какое место занимает в правоприменительной деятельности понятие «личность», станет возможным сформулировать обстоятельства, установление которых будет значимо при определении наказания, реализация которых позволит соблюсти в полной мере материальные права и законные интересы обвиняемого. В силу того, что подобная работа предполагает привлечение и анализ объемного материала из других областей знаний, полагаем необходимым ее изложить отдельно. А пока вернемся к описанию целей, содержание которых можно вывести из сопоставления назначений с текстом уголовно-процессуального закона.