Текст книги "Интендант третьего ранга"

12

Назавтра Семен привел коня, но Крайнев в Город не поехал – Соня не пустила. Едва он намекнул об отлучке, глаза Сони набухли, и Крайнев вынужден был поклясться: за ограду фельдшерского пункта – ни ногой. Семен его решение одобрил.

– Опасно тебе, – сказал, раскуривая самокрутку. – Пусть все уляжется. Сам съезжу. Запрягу коня в телегу…

Крайнев покачал головой.

– Ты у нас большой человек, – усмехнулся Семен, – а я простой селянин. Документы исправные, скажу: на торг! Завезу Гавриловне гостинца, заодно разузнаю, что слышно.

– Привези досок, раз так! – попросил Крайнев. – В Заречье открыли лесопилку.

– Много?

– Скворечник такой сколотить! – Крайнев указал на сортир.

– Надолго обустраиваешься, – сделал вывод Семен. – Вдруг Сонин муж вернется?

– Его часть попала в окружение, – хмуро ответил Крайнев. – Это плен. Он еврей…

Семен вздохнул и бросил самокрутку.

– Вещи твои привезти? – спросил деловито. – Хотел, да Настя не отдала. Сказала: ты не велел.

– Утопиться грозилась! – пожаловался Крайнев.

– В мать! – улыбнулся Семен. – Ту родители бить пробовали, чтоб за меня не шла, так она взяла веревку: «Удавлюсь!..» Не станет Настя топиться, Ефимович, не бойся! Она девушка серьезная и выводы сделала. Врачом хочет стать. Как думаешь, Соня возьмет в науку?

К удивлению Крайнева, Соня согласилась. То ли не видела в Насте соперницу, то ли решила: пусть будет на виду. Вчерашнее объяснение убедило Соню в серьезности намерений интенданта Брагина. Она перестала стесняться. Каждую свободную минуту бежала к любимому, обнимала жарко. Будь Сонина воля, Крайнев вообще бы не вылез из койки, но тут он решительно воспротивился.

Семен, как и обещал, привез из Города новости и доски. Новости оказались хорошими: Крайнева никто не подозревал. В Городе, после похорон убитых немцев и полицаев, только и разговоров было о большевиках, заполонивших окрестные леса. Немцы строили огневые точки и на въезде в Город рьяно обыскивали приезжающих крестьян. Некоторых сразу забирали в СД. Семену помог новенький аусвайс, выхлопотанный Крайневым, и щедрая взятка постовым. Кроме досок, Семен привез несколько еловых жердей, гвозди, инструмент. На заднем дворе Крайнев выкопал яму, сбил каркас и обшил его досками. Он заканчивал, когда пришел Саломатин.

– Ишь, как! – съязвил, оценив творение.

– Лучше б помог! – окрысился Крайнев.

Саломатин умолк и послушно натягивал сукно, пока Крайнев изнутри прижимал его планками.

– Чтоб не поддувало! – пояснил он, собирая инструмент.

– Зачем это буржуйство? – спросил комбат, трогая вытесанный Крайневым стульчак и сиденье, обтянутое войлоком.

– Мы с тобой можем делать это морозе, – сказал Крайнев. – Женщин надо беречь. Им рожать…

– Теперь понимаю, почему она выбрала тебя, – вздохнул комбат и дал совет: – Повесь замок. Станут ходить, как на экскурсию, загадят, сукно обдерут…

– Сам бы не догадался! – буркнул Крайнев и повел гостя в дом – ставить магарыч.

Нечаянно выпавшие дни отдыха Крайнев потратил с максимальной пользой. Первым делом собрал старост деревень, где осели еврейские семьи. Крайнев хотел знать, как встретили беженцев, нужна ли помощь. Все-таки лишние рты… Сходу предложил выдать из своих закромов по два мешка зерна на каждую пришлую душу. К его удивлению, люди обиделись.

– Нешто сами не прокормим?! – сказал Федот, бывший колхозный бригадир из Заболотья. – Урожай хороший, хлеба хватит. Это ж наши люди… Сколько горя хватили! Работы им в Городе не давали, денег не было, кормились с огорода или добро продавали. Потом и вовсе стрелять повели… Не надо помощи!

– Тогда по корове для семей с маленькими детьми! – предложил Крайнев.

Это предложение понравилось. Собрание после горячего обсуждения решило: семьям, взявшим животных, помочь сеном и другими кормами. Если корова окажется стельной, теленок переходит в собственность семьи, а вот сама корова будет во временном пользовании. Теленка еще надо выходить, а корову дают дойную, к тому же казенную. Крайнев не спорил. Он давно понял, что слабо разбирается в непростых деревенских взаимоотношениях. Такой дорогой по деревенским представлениям подарок, как корова, мог вызвать неприязнь к евреям. Животное во временном пользовании – другое дело. Раз чужая, завидовать нечему! Крестьянская психология…

– Узнайте, у кого из детей плохо с одеждой и обувью! – попросил Крайнев напоследок. – Зима на носу!

Мужики разом притихли, и Крайнев торопливо добавил:

– Речь обо всех детях! У кого отцы на фронте, кормильца нет, кто бедствует… Составьте списки с подробным обоснованием. Рассмотрим, постараемся помочь.

– Доброе дело! – согласился Федот. Другие старосты согласно закивали. Когда собрание разошлось, Крайнев долго сидел, задумавшись. Соня отчасти права. Евреев приняли по-братски, но если целенаправленно помогать только им, скажут: «Уполномоченный с еврейкой живет! Она им крутит!» Ничего не докажешь, и, главное, кто-нибудь из завистников возьмет да и сбегает в Город к Ланге…

После старост Крайнев занялся обороной. Саломатин снова поселил бойцов в школе. Проживание в семьях разлагающе действовало на красноармейцев, следовало держать их в кулаке. Старший лейтенант упорно называл свою часть батальоном, хотя бойцов в ней было едва на роту, и не хотел слышать иного – впрочем, Крайнев не возражал. На работы батальон более не ходил, зато ежедневно занимался строевой и боевой подготовкой, не жалея разваливающихся ботинок на первой и патронов – на второй. Саломатин даже провел частичную мобилизацию подросших деревенских парней: под его присмотром сержанты учили новобранцев стрелять, окапываться, воевать в обороне и наступлении применительно к окружающей местности. Среди новобранцев оказалось пятеро еврейских юношей из Города, в том числе и Давид. Они пришли сами и настойчиво просили их взять. Саломатин согласился и не пожалел. Евреи учились воевать жадно, повиновались командирам с полуслова, не брезговали самой грязной работой, и их пример благотворно действовал на деревенскую вольницу.

Молодых бойцов обучали для резерва. Содержать большую воинскую часть было накладно, к тому же не хватало оружия. Немцы скупо выдавали винтовки полицейским, не помогли даже связи Крайнева. Увеличивать число полицейских он тоже не хотел: немцы могли в любой момент вытребовать их для очередного расстрела, и что тогда? Пока Крайнев отговаривался малочисленностью своего войска, едва достаточного для обороны от зловредных большевиков. Заведешь большой отряд – потребуют ловить партизан по лесам; не поймаешь – сделают выводы. Лучше оставить как есть.

⁂

Нежданный визит городского начальства в Кричиви не остался без последствий. Саломатин с Крайневым разработали систему оповещения об опасности: в каждой деревне имелся наготове человек с верховой лошадью, который знал, куда и к кому скакать в случае тревоги. Батальон Саломатина мог быстро вступить в бой или же укрыться от превосходящих сил противника. До наступления холодов закончили строительство лесной базы. Соорудили огромные землянки-блиндажи с обшитыми лесом стенами, в каждой имелись нары, столы, печь. Всего в лагере могло разместиться до двухсот человек. Боеприпасы из Рулинки разнесли по укромным местам, даже шрапнель. Саломатин хотел половину снарядов взорвать, считая, что их не расстрелять и за пять лет, но Семен отстоял.

Как-то сама собой сложилась иерархия. Главой военной и административной власти стал Саломатин, Семен – его заместителем. Крайнев должности не имел, кроме той, которой наделили его немцы: он старательно уклонялся от всяческих постов, отговариваясь особым заданием. Но на любом совещании последнее слово было за ним. Крайнев недоумевал, но ситуацией пользовался: мужики в деревнях не шибко хотели ссориться с немцами, надеясь пересидеть лихолетье за печкой. На Семена и даже Саломатина могли шикнуть, распоряжения Крайнева выполняли неукоснительно. Он как-то спросил Семена о причине.

– Что тут непонятного? – пожал плечами Семен. – Прежняя власть забирала и командовала, толкала мужика в шею и плечи. При тебе жить стали! Старост выбираем, все решаем на сходах, закрома у всех полные – на свадьбах деревни днями гуляют!

– Без меня не гуляли бы? – усмехнулся Крайнев.

– Боялись бы… – серьезно ответил Семен.

Как бы то ни было, инфраструктура сформировалась и работала. Крайнев все чаще думал: здесь он более не нужен. Можно возвращаться в Москву. Если б не Соня…

Умело пущенный слух о гибели мужа помог: Соню молчаливо признали вдовой. Крайнев понятия не имел, в самом ли деле военврач Гольдберг в плену, но и не врал. Заканчивался трагичный сорок первый год, число пленных красноармейцев и командиров исчислялось миллионами, а часть Гольдберга к началу войны стояла под Минском… Шансы выжить у него было никакие. Как вдова, Соня имела право на личную жизнь. В мирное время требовалось некоторое время носить траур, но теперь было не до условностей.

Солдатки в деревнях, обоснованно полагая, что мужей не дождутся, крутили любовь с бойцами Саломатина, в споре за мужиков нередко доходя до рукоприкладства. Саломатину постоянно приходилось выслушивать жалобы, и ему это быстро надоело. Комбат ввел суровый казарменный режим и отпускал бойца в увольнение, когда за ним приходили. Если являлись две женщины, увольнение отменялось. Как и в случае жалобы. Донжуаны в роте перевелись, зато посыпались просьбы жениться. Поначалу Саломатин категорически запрещал, но когда число потенциальных женихов в батальоне превысило количество стойких холостяков, скрепя сердце, согласился. Формальных оснований для запрета не было: советская власть красноармейцам женитьбу разрешала.

Саломатина с Крайневым звали на каждую свадьбу. По обоюдному согласию, они не ходили. Свадьбы гремели ежедневно: убранный урожай лежал в закромах, полевые работы закончились, в деревнях спешили отгулять до рождественского поста. Батюшки, исчезнувшие при советской власти, появились, как из-под земли, и венчали молодых. Ситуация сама подсказывала, как отучить Соню от надуманных страхов. Где можно мягко влиться в общество, как не на свадьбе? Крайнев стал принимать приглашения. По деревенскому обычаю, на свадьбу следовало приходить вместе с женой, возлюбленные являлись порознь. Крайнев демонстративно приводил Соню, сидел с ней рядом, пил, закусывал, танцевал… На первой свадьбе на них смотрели во все глаза, забыв о молодых. На второй Соню ждали и весь вечер поглядывали с интересом. После третьей стало ясно: Крайнев везде появляется с Соней – следовательно, она жена.

Поначалу Соня чувствовала себя неловко, дичилась. Но вскоре повеселела.

– Меня каждый день больные поздравляют! – сказала она Крайневу вечером. – Говорят: вы такая красивая пара!

– Да ну?! – подыграл Крайнев.

– Говорят: понимаем, почему выбрал тебя! Ты ученая, – продолжила Соня. – Наши дочки, говорят, красивые, но необразованные. И одеты хуже.

– Врут.

– Почему? – удивилась Соня.

– Как ни одевай их дочек, выйдут пугала. Красавица ты одна!

– Подлизываешься! – вздохнула Соня, целуя его в висок. – Но слушать приятно! Может, нам свадьбу сыграть?

– Ты замужем, – возразил Крайнев.

– Какой муж! – обиделась Соня. – Сам знаешь… Я даже фамилию не меняла: была Гольдман, стала бы Гольдберг. Если явится – прогоню!

– Прогонишь – поженимся. Не раньше.

Соня обиженно отвернулась. Крайнев сделал вид, что встает с койки. Соня подскочила, и, как кошка лапками, прижала его к матрацу.

– Чуть что, сразу бежать! – сказала сердито. – Хоть привязывай!

– Можно попробовать, – согласился Крайнев…

Желание Сони держать его возле себя, ее беспричинная ревность поначалу забавляли Крайнева. Затем он стал уставать. Сонина любовь напоминала болезнь: она страдала, когда он отлучался, но продолжала беспокоиться, когда он был рядом. Что, если Крайнев уйдет насовсем, найдет себе другую, попадет под шальную пулю, окажется в подвале СД? Она ежедневно изобретала тысячи опасностей и, рассказывая о них, плакала. Крайнев списывал это на нервы (Соне и вправду хватило лиха с головой!), поил любимую лекарствами, не жалел ласковых слова и горячих поцелуев. Помогало не надолго. Чуть воспрянув, Соня принималась за старое. Жить постоянно в такой атмосфере было тяжко, поэтому Крайнев прервал медовый месяц, вернулся в свое время и пробыл в нем неделю – отдыхал от страстей. Имелось и дело – бланки аусвайсов. По возвращении Крайнев позвал Давида. Он заставил Соню помириться с братом. Давид был рад необыкновенно: он любил сестру. Было еще одно обстоятельство. Грехопадение Сони ставило их вровень – его скоропалительный брак отныне не подлежал осуждению.

Крайнев поручил Давиду объехать деревни и сфотографировать спасенных евреев. Заодно переписать их имена и помочь выбрать новые фамилии: еврейская в аусвайсе гарантировала смерть. Давид выполнил поручение блестяще. С фамилиями затруднений не возникло: спасенные стали родственниками приютивших их семей. В районе заметно прибавилось Ивановых, Петровых, Сидоровых и Воробьевых. Появился даже один Шишигин. Эту фамилию Крайнев забраковал: немцы не настолько хорошо разбирались в происхождении славянских фамилий, чтоб определить в необычном звучании русские корни. Шишигин стал Шишовым. Крайнев планировал усадить за выписку аусвайсов Соню, но она была постоянно занята, к тому же с институтских времен приобрела отвратительный «врачебный» почерк. После нескольких проб выбрали Настю. Она хорошо знала немецкий, а буквы выписывала прямо готические. Настю устроили в комнате Сони, и первое время Крайнев буквально висел за ее плечом – контролировал. Соня стала ревновать, забегала каждые пять минут; поэтому Крайнев, убедившись, что у Насти получается, переместился к жене. Он помогал ей бинтовать, накладывать лубки на сломанные руки и ноги, держал больных, когда Соня вскрывала им нарывы или чирьи. Соне его помощь нравилась: при виде Крайнева пациенты становились немногословными и терпеливыми.

– Из тебя вышел бы хороший врач, – сказала как-то она. – Жаль…

– Чего? – не понял Крайнев.

– С детства мечтала выйти за врача, – улыбнулась Соня и вздохнула: – Почему так получается? Врач оказывается плохим человеком, а хороший – не врачом?..

Соня была так довольна его участием, что даже похвалила Настю:

– Девочка умная, послушная, старательная. Не красавица, конечно, – поспешила добавить Соня. – Но душа у нее добрая…

Крайнев не стал рассказывать о недавнем происшествии. Разбирая вечером постель, он нащупал в подушке нечто постороннее. Сняв наволочку, обнаружил аккуратно вспоротый и зашитый уголок наперника. Внутри оказалась сухая лягушечья лапка, перевязанная суровой ниткой. Утром Крайнев положил лапку перед Настей. Щеки ее заалели.

– Не стыдно? – сказал Крайнев укоризненно.

– Мне сказали: привораживает любимого… – залепетала Настя. – Простите…

– Когда ты повзрослеешь? – вздохнул Крайнев.

– Папе не говорите! – взмолилась Настя. – Не то он – вожжами!..

– Следовало бы! – кровожадно сказал Крайнев, но после того, как Настя, расплакавшись, побожилась оставить их в покое, смилостивился. Заглянувшая Соня подозрительно уставилась на заплаканное лицо помощницы. Крайнев показал ей испорченный бланк, и Соня успокоилась.

Аусвайсы раздали евреям. Они приходили за ними сами, кланялись, благодарили. Женщины пытались целовать ему руки. Крайнева это тяготило чрезвычайно, но фотографии в документах требовалось сличить с оригиналом. Многие евреи шли благодарить Соню. Крайнев удивился, но потом проведал: евреи считают Соню второй Эсфирью, спасшей свой народ от истребления. Она, мол, уговорила немца Кернера предотвратить расстрел. Автором слуха был Мордехай. Старик пришел за аусвайсом первым – благо, жил по соседству; проговорил с Соней полдня, а на прощание расцеловался. После чего Крайнев сделал вывод: дед и в самом деле противный. Как бы то ни было, спасенных удалось легализовать, Гюнтер лежал в земле, и Крайнев надеялся: второго специалиста по вынюхиванию евреев у Ланге нет.

Со времени боя у карьера шла третья неделя, Крайневу пора было появиться в Городе. К этому он готовился (следовало продумать все до мелочей), советовался с Саломатиным и Семеном. Сообща и определили формат: он едет во главе десятка вооруженных бойцов, все верхом, следом лошади тянут трофейный «опель». Легковая машина оказалась малопригодной для передвижения по раскисшим дорогам района, к тому же для нее не было бензина. За рулем «опеля» устроился Саломатин. По его словам, в Городе следовало провести рекогносцировку, но Крайнев подозревал, что Саломатин просто опасается, что уполномоченного могут схватить, и решил в случае неприятностей вступить в бой. Неприятность и в самом деле случилась, но не та, которую ждали. Крайнев подскакал к Городу с помпой и едва не схлопотал пулеметную очередь. Заметив направленные на него стволы, Крайнев в последний миг сориентировался, стал махать руками и кричать по-немецки. К счастью, фельдфебель, возглавлявший пост, узнал его. Но в Город не пропустил.

– Вы тронулись умом, Кернер! – разозлился спешно вызванный Ланге. – Город ожидает нападения большевиков, а вы устраиваете кавалерийскую атаку! У солдат нервы на взводе… Кто эти люди?

– Моя охрана.

– Откуда нам знать, что не большевики?

– У них на рукавах белые повязки.

– Большевики могли повязать такие же.

– Некому повязывать – убиты. Я как раз прибыл с вестями.

– Говорите! – подскочил на месте Ланге.

– Ведите меня к коменданту! – не согласился Крайнев.

Ланге неохотно уступил. Представ перед Краузе, Крайнев выложил на стол документы расстрелянного Спиридонова. Два бойца внесли и положили на пол тяжелый рогожный куль. Крайнев развернул. Внутри лежали пулемет МГ и немецкие винтовки, захваченные у карьера. Сделать этот эффектный жест стоило большого труда – Саломатин легко согласился отдать «опель», но с оружием расставаться не хотел. Крайнев убедил его, поинтересовавшись, чем комбат собирается стрелять. Немецких патронов в отряде не было, даже полицейских немцы вооружали трехлинейками.

– Банда большевиков разгромлена! – торжественно сказал Крайнев, указывая на винтовки. – Ваша машина, герр комендант, также отбита и стоит под окном.

– Где это произошло? – заинтересовался Краузе.

– Здесь! – указал Крайнев на карте. – У деревни Осиновка.

– Их было много?

– Деся… Человек двадцать! – поправился Крайнев, поймав взгляд Ланге.

– Вам удалось справиться? – удивился гауптман.

– Мы напали на рассвете, большевики спали пьяные. Они были настолько беспечны, что не выставили охрану.

– И?

– Нескольких, в том числе главаря, застрелили на месте. Остальные побежали к болоту, – Крайнев говорил вдохновенно, изображая победный восторг. – Большевики надеялись, что мороз сковал его. На самом деле образовалась тонкая корка. Большевики стали проваливаться и тонуть. Не понадобилось стрелять…

– Следовало взять пленных! – недовольно сказал Ланге.

– Мои люди – не солдаты, к тому же были озлоблены. Большевики ранили двоих… Я не смог удержать их от расправы.

– Что вы сделали с убитыми?

– Бросили в болото – к их товарищам. Я должен был устроить похороны?

– Следовало привезти трупы, – сморщился Ланге.

– Зачем?

– Повесили бы в назидание прочим.

– Не догадался. У большевиков не было такого обычая.

Ланге пожевал губами и стал переводить Краузе текст захваченной выписки из постановления бюро райкома. По лицу коменданта Крайнев понял: документ впечатлил.

– Других большевиков не осталось? – спросил Ланге, завершив перевод.

– В Осиновке – нет.

– А в других местах?

– Мы убили их главаря. Если кто уцелел, не посмеет вредить.

– Уверены?

– У меня люди почти в каждой деревне! – обиженно сказал Крайнев. – Я получаю полную и достоверную информацию. Как иначе мне удалось бы узнать место дислокации большевистского отряда и напасть на него врасплох?

– Мы не сомневаемся в вашей преданности! – поспешил комендант. – Если сведения подтвердятся, вас ждет награда…

Крайнева расспрашивали долго. Краузе дотошно вызнавал, как Крайнев организовал операцию, как расположил своих людей, как на рассвете атаковали Осиновку… Крайнев вначале решил: проверяют. Он был готов к разговору, накануне с Саломатиным они отшлифовали каждую деталь. Доклад Крайнева был обстоятелен и изобиловал подробностями. Краузе делал пометки в блокноте, и Крайнев внезапно понял: коменданту это нужно для отчета. Нападение у карьера наверняка стоило гауптману разноса начальства. Теперь он сможет с чистой совестью доложить: коварный враг уничтожен, захваченное немецкое оружие возвращено. Можно не сомневаться, в отчете число уничтоженных большевиков возрастет многократно: чем больше, тем выше награда. Проверить невозможно – из болота тела не достанешь. Да и кто станет проверять?

– Вы действовали как боевой офицер, – заключил гауптман, когда Крайнев умолк. – Удивительно…

– Я читал Клаузевица! – нашелся Крайнев.

– О, да! – согласился Краузе. – Старик разбирался в военном деле…

– Вы можете собрать сбежавших евреев? – спросил Ланге, когда они вышли от коменданта.

– Не буду! – отказался Крайнев.

– Почему?

– Не хочу получить пулю в спину. Большевиков селяне не любят, а вот евреев приютили. Оружия в деревнях много: возле Города шли бои…

– Минуту назад я считал вас храбрецом!

– Я смел, когда дело касается меня. В ином случае… Я уполномочен заготавливать продовольствие. Окончательное решение еврейского вопроса не в моей компетенции.

Ланге обиженно засопел.

– Хотел вас спросить, Эдуард, – спросил он минуту спустя. – Почему вы спасли меня у карьера?

– Мне нельзя было объявиться в Городе одному. Я наполовину русский… Кого обвинить в сотрудничестве с большевиками, как не такого подозрительного типа? Тем более в горячке…

– Поэтому вы сразу уехали? – улыбнулся эсесовец. – Мудро… Подозреваю, что бой в Осиновке не столько месть за пустяковую рану, сколько желание восстановить репутацию.

– Не буду спорить…

– Я так и знал! – довольно сказал Ланге. – Благородство встречается только в романах. Мы живем в прагматичное время. Это правильно. Что хотите в награду?

– Дом! Их немало осталось после евреев. Мне надо разместить своих людей.

– Скажите Клаусу, пусть подберет! – согласился Ланге. – Только будьте скромнее: вы не немецкий офицер!

В Городе Крайнева ждала еще одна встреча. Не самая приятная. Он отправился на нее один. Валентина Гавриловна встретила его холодно.

– Мне сказали, женился? – спросила, встав на пороге.

Крайнев подтвердил.

– Знаю Соню, – неодобрительно сказала она. – Шустрая девочка! Иметь одновременно двух мужей…

– Ты несправедлива! – пытался возразить Крайнев, но Валентина не стала его слушать.

– У них это в крови! Соня – двоюродная сестра моего Марка, племянница Мордехая… Не знал? Кобелиная порода… Как тебя угораздило?

Крайнев попытался ее обнять.

– Не то чтоб я на что-то рассчитывала, – вздохнула Валентина, решительно отстраняясь. – Но Соня! Женился б на Настеньке – такая девочка! Где у мужиков глаза?

– Настя передает вам привет и приглашает в гости на Рождество, – Крайнев обрадовался возможности сменить тему. – Семен Михайлович тоже зовет. Отпроситесь у немцев, я могу похлопотать. Пришлем телегу, то есть сани…

– Буду, буду! – замахал руками Валентина. – Не уговаривай! Сам-то хоть придешь?

– Ну… – замялся Крайнев. – Я теперь женатый.

– Приводи! – разрешила Валентина. – Глаза не выцарапаю!

В этот раз ей не удалось отстраниться.

– Я выдал двести одиннадцать аусвайсов, – прошептал он ей на ухо. – Считай, ты их спасла!

– Мордехаю тоже? – поинтересовалась она таким же шепотом.

– Он теперь Шишов, – информировал Крайнев.

– Мордехай? – засмеялась Валентина. – Хотелось бы взглянуть!

– Приведу…

– Ну тебя! – деланно рассердилась она.

– Будь осторожна! – попросил Крайнев, прощаясь. – Немцы теперь злые.

– Ты тоже. Слышала: ранили?

– Царапина. Давно зажила.

– Я даже знаю, кто лечил, – вздохнула Валентина…