Текст книги "Взаимосвязан мир. Фантастическая поэзия и проза"

Анатолий Изотов
Взаимосвязан мир

© Анатолий Изотов, 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

* * *

Родился летом 1940 года в Калужской области. Детство и юность прошли в Крыму, в селе Богатое (бывшее Бахчи-Эли), что расположено ровно посредине между Симферополем и Феодосией. После окончания средней школы год работал на Донбассе, затем поступил в Новочеркасский политехнический институт. По окончании института получил диплом инженера-гидрогеолога и направление на работу в П/Я. Десять лет проработал на уранодобывающем предприятии в закрытом городе Учкудук. Затем, как опытный горный инженер, был направлен в Северную Чехию, в заграничную командировку, которая затянулась на десять лет. По чешской тематике защитил кандидатскую диссертацию, затем вернулся на родину. Работал в институте ВИОГЕМ (г. Белгород), став со временем его главным инженером. В настоящее время являюсь научным консультантом этого института.

С пятнадцати лет начал писать стихи. Первые публикации появились в газетах «Кадиевский рабочий» и «Кадры индустрии» (1958–1964 гг.). Одно из произведений того периода, белый стих «Письмо из Средней Азии», вошло в книгу «Письма из тополиной весны», выпущенную Ростовским книжным издательством в 1967 году.

Прозу пишу с 1965 года. Ранние произведения – повесть «Охота на Клеопатру», рассказы «Фархад», «За тех, кто в поле» и другие – долгое время не мог опубликовать в силу специфики работы на закрытом предприятии. С 2005 по 2010 годы издал малыми тиражами четыре книги – сборник стихов, сборник рассказов и два романа.

Активно занимаюсь литературными исследованиями, особенно плодотворно – творчеством М. Ю. Лермонтова и Гомера.

С 2015 года являюсь членом Интернационального Союза писателей.

Регулярно публиковался в альманахе «Российский колокол», участвовал в литературных конкурсах, проводимых ИСП, «Ялос-2016», «Ялос-2017», в XXXIV фестивале фантастики «Аэлита», конкурсах прозы (им. Жюля Верна), поэзии (им. Иннокентия Анненского) и др. Награждался дипломами различной степени, в том числе «За крупный вклад в развитие культуры» и дипломом гран-при за лучшую публицистику 2017 г.

Диплом 2-й степени лауреата «Российской литературной премии» журнала «Российский колокол», медаль «За крупный вклад в отечественную словесность». Лауреат медали – премии имени С. Я. Надсона. Номинант конкурса на премию им. М. Ю. Лермонтова.

Издал книги: роман «Верка», сборник произведений «Портреты моих современников», «Избранные произведения», повесть «За тех, кто в поле», роман «Галактика Магдалена» (на английском языке) – на бумажном носителе и аудиокнигу «Рассказы».

Предисловие. Зачем фантазии реальность

Каждый, кто хоть немного знаком с писательским мастерством, знает, что такое страх белого листа. Это только кажется, что в фантастическом жанре все просто – знай себе выдумывай да поскорее заноси на бумагу или в компьютер. С таким подходом у автора получаются мертворожденные кадавры, когда неуемная фантазия начисто разрушает внутреннюю логику мира. Чтобы говорить с читателем на равных, одного лишь чистого вымысла недостаточно, писатель должен иметь хотя бы минимальный жизненный опыт.

Внутренние переживания и наблюдения за людьми, желание поделиться историями из реальности, бытовыми зарисовками и смешными сценками, непротиворечивое фантастическое допущение, которое органично встроено в картину мира, – визитная карточка автора состоявшегося. Причем состоявшегося не только на писательском поприще, но и в любимом деле, обществе, семье. Слишком узкие рамки – тоже беда для фантаста. Автор должен использовать собственный жизненный и профессиональный опыт, чтобы читатель ему поверил. Когда человек рассказывает о любимом деле или недавно пережитых эмоциях, он неизбежно увлекается, у него загораются глаза – и слушатели проникаются его историей. В книге необходимость этого еще острее: здесь нет харизмы и энергетики живого разговора – мы видим лишь строгие буквы, но все, пережитое лично автором, все, что он передумал и о чем мечтал на долгом жизненном пути, цепляет гораздо сильнее, чем свободные, полностью оторванные от реальных переживаний голые фантазии.

Анатолий Изотов выгодно отличается от многих новичков, дерзких и амбициозных, что пришли в фантастику в последние годы. Автор с богатейшим опытом в выбранной профессии, инженер-гидрогеолог, прошедший разностороннюю и суровую школу работы в закрытом для обывателя атомном ведомстве, с внушительным атласом путешествий (Крым, Средняя Азия, Африка, Вьетнам, Лаос, Кампучия, Америка, Израиль, Кавказ, Чехия, страны Восточной Европы, Русский Север и все великое государство СССР) не может быть скучным. А уж если он пробует писать фантастику…

Конечно, когда в поэтических строках автора вдруг попадаются метафизические или даже метагалактические размышления, а в рассказах можно встретить разговор со Всевышним и мистические совпадения, далеко не все критики согласятся считать его фантастом. Сразу начнутся узкоспециальные споры о фантастическом допущении и его роли в формировании сюжета. Но читателю всегда важнее интересная история, пусть она и вымышлена. Зато в ней есть рациональное зерно и опирается она на личный опыт и переживания автора. А уж если писатель описывает события из реального прошлого, как в «Рассказах из школы», то кредит читательского доверия к его словам возрастает многократно.

Необычно и то, что Изотов не только пробует себя в совершенно разной жанровой прозе – от бытописательства до мистики, но и не боится расчехлять поэтическое перо. Особенный, стихотворный формат дополняется еще и редкой для современной поэзии тематикой. Изотов с первых же страниц завоевывает читательское внимание метафизическими размышлениями о сути креационизма, что на русскоязычном поэтическом Олимпе встречается не так часто. В западной литературе фантастическая («спекулятивная») поэзия не считается экзотикой, как у нас, – примерно с 70-х годов прошлого века регулярно выходят сборники лучших произведений стихотворной формы. И даже существует специальная премия, получившая имя героя рассказа Р. Хайнлайна «Зеленые холмы Земли» – Певца Космических Дорог Райслинга. В России же даже истинный ценитель фантастики не сразу вспомнит имена Андрея Родионова, Марии Степановой и Федора Сваровского, антологии «Магическая механика» и «Мифическая механика». Широкие же массы любителей НФ больше знакомы с прекрасными поэтическими образами Р. Брэдбери в блистательном переводе Юлии Качалкиной: «Кто это написал стихотворенье? Ужели я, Рэй Брэдбери? Что я несу! Конечно – ОН! Другой, беспечный, хитрый, веселый малый».

Изотов не выглядит беспечным хитрованом: чего стоит только краткая зарисовка душевных терзаний Пушкина, воскрешенного далекими потомками, – «бессильным оказался пистолет перед могучей, праведной эпохой…» А теперь представьте, что мог бы написать неистовый Александр Сергеевич, впечатленный заревом ракетного старта с площадки космодрома? Да и сама метафора – озаренный светом космического запуска Пушкин на морском берегу ведет в поводу белого жеребца. Тут материала на целую повесть, не меньше, а Анатолий Изотов удивительным образом сконцентрировал все переживания и эмоции в нескольких строфах.

Поэты «режут в кровь свои босые души», как писал Высоцкий, и даже в фантастических сюжетах невозможно избавиться от ощущения личной боли автора за своих героев. В коротеньком «Анабиозе» мы едва ли не обнаженным нервом чувствуем страшный груз ответственности, что лежит на работниках гигантского гибернационного центра где-то во льдах Арктики. Земля находится на грани всепланетной катастрофы – и лишь в миллиардах анабиозных ванн люди могут дождаться спасения. Опять же: сюжет полноценного романа волею и талантом автора упакован в компактную стихотворную форму.

Авторские судьбы неисповедимы. В сегодняшнем мире стремительной смены горячих тем и быстрого хайпа поэту, писателю и эссеисту практически невозможно попасть в ТОПы новостных лент. Да это и не нужно: личный разговор с читателем тет-а-тет не нуждается в барабанах, фейерверках и разноцветном карнавальном шоу. Тексты Анатолия Изотова требуют вдумчивого прочтения, и, уверен, они точно не покажутся пустыми и скучными никому из тех, кто взял в руки этот сборник.

Самым фантастическим и емким является стихотворение «Цветные сны». Вот оно:

 
Меняюсь с осенью мыслями,
Меняюсь с Землей горизонтами —
Земля усеяна листьями,
А небо усыпано звездами.
 
 
И где-то вдали смыкается
Осени мертвое пламя
Переплетенными пальцами
С белою звездною плазмой.
 
 
Что ж меня так тревожат
Останки жаркого лета?
Вдали звезда не похожа
На море тепла и света.
 
 
Меняюсь с UFO свечением,
Меняюсь с птицей магнитами —
Полон мир удивления,
А сам я еще удивительней:
 
 
От тысячи солнц не слепну я,
Парсеки мне душу не старят,
Во мне вмещена Вселенная,
А я – песчинка в Сахаре.
 
 
Что ж меня так тревожит
То, что еще не открыто?
А жизнь коротка и похожа
На вспышку метеорита.
 
 
Меняюсь покоем с гранатой,
Меняюсь с атомом силой —
В висках гремит канонада,
В сердце горит Хиросима,
 
 
Дыбится пламя круто,
Ширится огненный танец,
И вот планету окутал
Солнечный протуберанец.
 
 
Что ж меня так тревожит
В вас, равнодушные лица?
А люди совсем не похожи
На племя-самоубийцу!
 
 
Меняюсь с осенью листьями,
Меняюсь с Землей горизонтами —
Земля усеяна листьями,
А небо усыпано звездами…
 

В чем же его особенность?

1. Фантастический прием: листья, солнце, Вселенная, космос.

2. Обычные листья охватывают всю Вселенную и ее содержимое.

3. Песчинка-человек вмещает всю Вселенную.

4. Отражена современная проблема человечества – гибель Земли в ядерной войне. И трагедия Хиросимы разрастается на всю цивилизацию. Философский смысл в том, что беда в доме – проблема его обитателей.

Сергей Чекмаев

Фантастическая поэзия

Монолог Магдалены

Взаимосвязан мир: как ни сложить,

В нем будут элементы стыковаться,

Чтоб на Земле возникла чудо-жизнь,

Должна Земля кружиться и вращаться.

Чтоб уплотнилась звездная зола,

Отжалась влага в дозе океанов,

Чтоб в центре раскалилось добела

Ядро, и загремела цепь вулканов,

И оплели магнитные поля

Надземное пространство пеленою,

И северным сиянием Земля

Простерла щит озонового слоя.

В том ожерелье миллиарды лет

Должна нести Вселенная планету

Меж жара звезд и холода комет,

Творя ей щит, утробу и плаценту.

Должна Луна кружиться над Землей

И гнать волну над океанской гладью,

Чтоб неустанно молотом прибой

Дробил и рушил берег пядь за пядью.

И чтобы выщелачивал набор

Солей и компонентов благородных

Из скал, готовя медленно раствор

Для синтеза молекул углеродных.

И дрейфовать должны материки,

Перерисовывая лик планеты, —

То разом через грозные толчки,

То медленно, вздымая континенты.

Должны быть в океанах шапки льдов,

Открытые и донные теченья,

Круговорот воды, бег облаков,

Тайфуны, молнии и наводненья.

Должно быть в меру влажно и тепло

Среди лагун уютного комфорта,

Чтоб время миллиарды лет текло

Без завихрений и без разворотов…

И, как при родах, втайне за стеной,

В палате голубой и лучезарной,

Всегда был тот, кто плод спасет рукой

От гибели внезапной и коварной…

Должно быть совпадений миллион,

Чтобы случился случай чрезвычайный,

Поэтому мне кажется, что он

Не мог никак произойти случайно!

Анабиоз

Когда пойму наконец, что напрасно

Ставить приезд твой как главный вопрос,

Приду к тебе чукчей с оленьим мясом,

На поясе – нерпа и свежий лосось.

И золотистые в баночках шпроты,

И ароматы древнейших растений…

Взреветь бы белугой, но буду шепотом

Читать историю оледенений.

Прижмусь небритой щекой к щеке —

Я нравлюсь тебе такой вот колючий,

Стисну нежную руку в руке —

Суставы скрипнут уключиной.

Ты скажешь: «Сегодня твой голос грубый,

А я от него в восторге диком —

Люблю твои папуасские губы,

Но ты не заманишь меня на Диксон!»

Утром проводишь в рассвет аметистовый,

Который меня в Заполярье ведет.

Улыбка не выдаст боли неистовой,

Солнцем на смуглом лице расцветет.

Тебя не украшу, как яркую вывеску,

Не вымощу путь твой в сиянии славы,

Но светлый твой профиль умело высеку

В застывшем потоке лавы!

И, когда густо покроюсь инеем

На вахте во льдах потухшего кратера,

Я буду греться твоим именем,

Как жарким солнцем экватора.

Когда же сорвется с орбиты Земля,

Тебя в межзвездное плаванье

Отправлю я радостно вместо себя,

А сам сгорю оранжевым пламенем.

Ты улетишь… В другие миры,

Свою красоту принесешь им и нежность,

И будет любовь моя тихо парить

Над гривой Пегаса в пространстве безбрежном.

* * *

Но в раскаленной субстанции ада

Мучиться будет даже мой прах,

Что не сумел рассказать тебе правду,

Зачем мне север и остров во льдах.

Планету нашу по точным прогнозам

Ждет катастрофа – и Высший Совет

Мне вверил Центр анабиоза,

С тем чтобы в нем через пару лет

Вводилось семь миллионов в месяц

В анабиоз здоровых людей

И было для каждого номера место

В контейнерах супер-ракет-кораблей.

И ряд бухгалтерских показателей,

И биотехнологический тест

Крепились к номеру обязательно,

И номер входил в планетарный реестр.

И все опечатано, в прочных бюветах

И в сейфах, охрана, специальный контроль,

Под кодами хитроумных секретов,

И каждые сутки меняют пароль.

Подписками весь персонал ограничен:

Запрет общенья с внешней средой,

Чтоб ни звонков, ни записок, ни личных

Контактов, ни даже писем домой!

* * *

Лед заполярный для нас самый главный

Технологический компонент:

Перечень свойств его многогранных

Вылиться может в длинный сонет.

Термостабильный, как хладоноситель,

В анабиозе незаменим,

И многорукий, и многоликий,

Он – словно одушевленный. И с ним

Мы подготовим, проверим, погрузим

В трюмы космических кораблей

Свыше шести миллиардов мумий…

И тем возродим планету людей.

Ночное небо

Сквозь матовую завесу

Просачивается Кассиопея.

Достать бы рукой поднебесье

И в пустыне звезды рассеять!

Все равно, из какого полушария

Созерцать бесконечность.

Бледное небо, луна янтарная,

Край земли искалеченной.

Как стальная ферма, держит углами

Млечный Путь большое созвездие.

Луч скользит по граням

И умирает в бездне.

И бродит бессмертие хрупкое,

Как рожденный досрочно,

И сжимается вечность губкой,

И сомненья приходят ночью…

Но, говорят, счастлив тот,

Кто часто видит Кассиопею.

И я, холодной красотой

Пораженный, пьянею.

Только по коже мороз,

Когда неосмыслима бесконечность,

Слышен стон умирающих звезд

И органом звучит вечность.

В пустыне

Уходят мачты в серый горизонт,

Перерезая небо сизой бритвой,

Горячий ветер в проводах поет

И проникает в душу, как молитва.

Куда ни глянь, ни крыш, ни желтых юрт,

Песок безбрежный не охватишь глазом.

Давно ушли кочевники на юг,

Но рвется на восток оседлый разум.

Я долго был среди густых полей,

Зеленых гор и шума городского…

И вот стою на выжженной земле́

Не путешественник, а житель новый.

Прислушиваюсь к гулу вдалеке́

Под самолетом проплывают строчки

Моих следов на огненном песке,

Уже в бульвар скопированных зодчим.

Смотрю далеким самолетам вслед

В пустынном небе над пустыней бледной…

Один как будто на большой Земле,

Земля как будто на краю Вселенной.

Встреча

Играло море древней синевой,

Из-за горы катилось эхо грома,

Ее вершина розовой иглой

Светилась в сполохах ракетодрома.

С печатью грусти на худом лице,

Откинувшись в седле, как на подушки,

Съезжал с холма на белом жеребце,

Съезжал сам Александр Сергеич Пушкин.

Не верилось ему, что он живет,

Что груз веков его не сгорбил спину,

И роковой свинец в груди не жжет,

И руки ослабевшие не стынут.

Ожили чувства через сотни лет —

Триумф науки дерзостной и строгой,

Бессильным оказался пистолет

Перед могучей, праведной эпохой.

Несметным поколеньям, как огонь,

Его служила лира беззаветно,

И вот с благословления богов

Смогли потомки воскресить поэта.

Он здесь и где-то там, в седой дали,

Где путь, как вспышка, был и жгуч, и краток,

Возможно ль начинать без Натали

Четвертый, с честью прерванный десяток?

Прекрасен мир знакомый и чужой —

И как в нем отыскать для сердца друга?

Возможно ль снова стать самим собой

Средь улиц скоростного Петербурга?..

А жизнь брала свое, и дивный путь

Уже в ней пробивали биотоки,

И вдохновение теснило грудь,

И наплывали пламенные строки,

И наполнялся смыслом дальний гул,

Чертивший в глубину Вселенной трассу…

Стоял живой поэт на берегу

И говорил: «О море, здравствуй, здравствуй!»

Блюз

У маленькой куклы личико белое,

Кудряшки как стружки и голос певучий,

А я – смуглянка широкоскулая,

Хриплю и пугаю вихрами колючими.

Она вечерком засыпает, как птичка,

Под тихие и приличные сказки,

А мне под ухо визжат электрички

И ругань от пьяных скандалов под виски.

Утром игрушка в постельке нежится,

А я трясусь в тарантасе гулком.

И все мечтаю: а может, сбудется —

Однажды проснуться беленькой куклой?

Я – мустанг

Я – мустанг, я лечу над прерией,

Обгоняя крылатых птиц,

Необузданный, неизмеренны́й

Мой разбег не знает границ!

Я несу полутонную массу,

Я изящною шерстью покрыт,

Но дороже шкуры и мяса

Людям резвость моих копыт.

И берут меня в плен двуногие,

(Мне их хитростей не сосчитать),

И ведут в города-берлоги,

Где тускнеет природная стать.

Чтоб скакал я и брал барьеры,

Чтоб плясал, гарцевал трусцой,

Меня держат в чистых вольерах,

Холят, кормят травой и овсом.

Ублажают пробежкой по лугу,

Поят влагою сладкой, как мед,

Серебром вышивают подпругу

И шампунем смывают пот.

Только вижу я над собою

Плетку жгучую, как тавро,

И все чувствую шпору ковбоя,

Словно пуля клюет ребро.

Только рвут удила мои губы,

И с оттяжкой стальной мундштук

Разбивает в крошево зубы

Жалит нёбо, как черный паук.

Я боюсь этой адской боли,

И меня заставляет страх

Подчиняться жокейской воле,

Даже если темнеет в глазах.

Потому меня манит прерия,

Где свобода и радостный бег,

Человеку просто не верю я,

Как не верит он сам себе.

Я – рысак

Я – рысак, я впряжен в тачанку,

Мчимся мы через шквал огня,

Подлетаем к хлопцу-подранку —

Он упал с воронового коня.

На песке кровь и юное тело.

Проскакал я над сотнями тел!

Гибнут парни за правое дело,

В правом царстве пожить не успев.

Я хочу языком шершавым

Зализать его шею и грудь,

Но вожжами наездник бравый

Мне иной означает путь.

И летят вперед комиссары,

Глушит степь громовое «ура»,

Кровь моя полыхает пожаром,

Бьется в жилах, как пламя костра.

* * *

Коренной наш по звонкой упряжке,

Тот, что пушки таранил плечом,

Заразившийся сапом, бедняжка,

Умерщвлен был бескровно врачом.

Пристяжную кобылу, которую

Видел я только между боев,

Скосит пуля в степи под Касторною,

Труп ее расклюет воронье.

Я тачанку в народе прославлю,

Но, заслугам моим вопреки,

Задерут меня в Ярославле

Вдрызг голодные мужики.

* * *

С человеком мы долго дружили,

На земле этой словно родня:

Для него надрывал я жилы,

Он кормил своего коня.

Я его не обидел ни разу,

Лишь скучал по степи и овсу.

Он вбивал в меня плетками разум,

Делал конскую колбасу.

Вместе с ним мы росли, воевали,

Брали крепости и города,

Умирали и побеждали,

Увозили добычу и дань.

Вместе шли за стадами-отарами,

Пробивали в болотах путь.

Мы срослись и стали кентаврами…

Человека неведома суть!

* * *

Когда в огненные колесницы

Он умело впряжет небеса,

То развесит на звездные спицы

Шкуры конские, как паруса…

И, вступив на межзвёздную трассу,

Он помчит по ней как стрела,

И подрежет крылья Пегасу,

И вмонтирует в пасть удила.

Проза

Космические миры Лермонтова

Ярчайший талант поэта М. Ю. Лермонтова и дар его ясновидения, возможно, как-то связан с космическим озарением духа гения, признаки которого следует искать в его произведениях. Например, космическая тема четко обозначается в поэме «Демон». Ее он писал на протяжении всей сознательной жизни, и в ней, как будет показано ниже, можно найти свидетельства того, что автор виртуально не раз бывал в космосе. И, вероятно, оттуда, сверху, видел мир, землю и земную жизнь гораздо обширнее, глубже и дальше, чем его современники.

Поэма «Демон» начинается с того, что дух, отверженный Богом, летает над землей и вспоминает свое далекое прошлое:

 
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил…
 

Из представленного отрывка следует, что, прежде чем летать над землей, Демон обитал где-то в дальнем Космосе, о котором хранит приятные воспоминанья.

Остановимся на последней строчке этих воспоминаний. В ней сказано, что светила, а не одно светило, то есть Солнце, появились в пространстве разом, они были брошены чей-то рукой, именно брошены, а не запущены, раскручены, расставлены и т. п. И значит, их появление в пространстве является результатом фантастически сверхмощного броска, который был способен вывести всю эту необъятную громаду на путь неизведанного движения. Ведь поэт говорит, по сути, о Большом Взрыве, породившем Вселенную! То есть теории, к которой пришли физики двадцатого века уже на основе результатов исследования Вселенной с помощью радиотелескопов, современных знаний квантовой механики, эффекта Доплера и др. Великому поэту не обязательно знать достижения физики, у него есть чувства и Божий дар, а это более высокие категории, чем любой отдельно взятый закон. И тогда раскрывается смысл предыдущих строк о жадности познания Демоном Вселенной, когда сквозь вечные туманы (туманности) он «следил, кочующие караваны в пространстве брошенных светил». Да, небесные светила и их скопления (звездные системы, галактики, метагалактики и т. д.) перемещаются в пространстве не только по закону всемирного тяготения – они разлетаются под воздействием других сил, которые их уносят неизвестно куда. И поэт подобрал для этого движения короткое и точное слово: светила кочуют.

Из дальнего Космоса за свои прегрешенья Демон был изгнан и стал летать над землей, то есть переместился в околоземное пространство. И вот оттуда изгнанник рая осматривает планету Земля. Лермонтов описывает то, что видит его герой, почти на современном уровне знаний: создается впечатление, будто Демон летит в космическом корабле, на котором имеются оптические приборы, способные сначала выбирать из общей панорамы, видимой с большой высоты, нужный объект, а потом, шаг за шагом, приближать его к себе и рассматривать все более подробные детали.

 
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял;
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте
Ревел, – и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте
Глаголу вод его внимали…
 

Итак, паря над землей, Демон выделяет сначала большую горную страну Кавказ, потом различает наиболее яркие и крупные объекты: сияющую, словно грань алмаза, вершину Казбека и черную извилину Дарьяльского ущелья, протянувшегося на сотни километров. Затем высвечиваются подробные детали малых предметов: бурлящий поток Терека, косматая грива волн и даже звери и птицы. Но «…природы блеск не возбудил в груди изгнанника бесплодной ни новых чувств, ни новых сил…», и он продолжает полет над горами. Вот Демон выбирает другой объект и снова сужает поле зрения сначала до небольшой страны Грузии:

 
И перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали…
 

потом подробно рассматривает жилое строение:

 
Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил…
 

потом замечает тени от дома, потом ступени, ведущие к Арагве, и, наконец, видит отдельного человека, молодую княжну Тамару:

 
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
В скале прорублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой…
 

Обобщая кратко то, о чем вспоминает, и то, что созерцает Демон с высоты своего полета, приходим к выводу, что автор поэмы строит пирамиду, в основании которой лежит Космос, в середине – планета с ее деталями, а на вершине – Человек. Иначе говоря, мировоззрение Лермонтова опирается на пирамиду, в которой четко выражена связь между Космосом и Человеком, а тому, кому известны тайны Космоса, известны тайны людей. О значимости Человека, его личности Лермонтов говорит словами Печорина, одного из самых ярких и загадочных своих героев, – что иногда история одного человека интереснее истории целого государства.

Космическое мировоззрение Лермонтова уникально: оно ведет к пониманию основного принципа теории относительности! Для тел, двигающихся относительно друг друга в пространстве с высокими скоростями, время течет по-разному. Так, о жизни Демона вне рая поэт говорит следующими строчками:

 
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута…
 

Конечно, речь идет о быстротечности времени, которую замечают практически все. Например, Пушкин в поэме «Цыганы» говорит словами отца Земфиры: «Ах, быстро молодость моя звездой падучею мелькнула!» Но у Пушкина это относится к быстротечности жизни, сравнимой с мигом падения пришельца из неба – метеора. Лермонтов привязывает относительность течения времени к пространству и выносит это понятие в космос. Таким образом, у него улавливается определенная взаимосвязь пространства и времени. Иначе говоря, Лермонтов в поэтическом смысле вплотную подступает к теории относительности. Этот нюанс заметен и в стремлении Демона проследить движение весьма отдаленных объектов Вселенной относительно других, близких объектов, траектории которых известны, иначе говоря «сквозь вечные туманы».

И несколько слов о кометах. Вернемся к строкам:

 
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним…
 

Как известно, приближаясь к Солнцу, кометы словно расцветают, причудливо сияя на небосводе, по Лермонтову – озаряются улыбкой. Читая эти красочные строки, понимаешь: поэт знал и таинство кратковременного свечения комет.

Следует отметить: в ранних редакциях (1829–1834 гг.) поэмы «Демон» упоминания о пространстве нет, есть просто материя, «слава Бога» и Демон, который сразу появляется с крыльями. Но автору что-то определенно не нравится, и он вновь и вновь переделывает «Демона» и особенно вступительную часть. Наконец к 1838 году появляются «в пространстве брошенные светила», а крылья у Демона в космосе исчезают, и «вырастают» только тогда, когда изгнанник опускается непосредственно на землю. Из чего можно предположить: виртуальное посещение Лермонтовым дальнего космоса и околоземного космического пространства состоялось между 1829 и 1838 годом. И, возможно, он «побывал» там не один раз, открыв для себя многое…

Первое открытие состоит в том, что светила кочуют по бесконечным просторам Вселенной, то есть, оперируя современными знаниями, можно говорить о том, что Лермонтов догадывался о подобии Большого взрыва, в результате которого звездная материя Вселенной двигается более сложно, чем предполагает закон всемирного тяготения.

Второе открытие: полет высоко над землей, где нет воздуха, то есть в околоземном космическом пространстве, возможен. Более того, летать может живое существо (в конце концов, Демон становится человеком, по крайней мере, поддается человеческим страстям, то есть это уже не дух).

Третье открытие: на околоземной орбите можно (и должно) двигаться с большой скоростью, которая позволяет проплывать над целыми странами в течение короткого времени. (Судя по описанию, Демон смог пролететь над Кавказом менее чем за световой день. Это миг, если представить, что в те времена путешествие из Петербурга в Москву занимало несколько недель.)

Четвертое открытие: оттуда (с орбиты) можно обозревать не только обширные пространства, но и отдельные объекты и даже отдельно взятого человека.

Пятое открытие: с этой орбиты можно спускаться на родную землю.

Таким образом, возможность выхода человека в околоземное космическое пространство и некоторые особенности видения земных объектов и пейзажей во время полета вокруг земли высказываются Лермонтовым задолго до того, как отец космонавтики Циолковский указал на реальность такого полета.

На основании каких наблюдений пришел к этим выводам поэт, остается загадкой.

О «космических полетах» Лермонтова можно судить и по другим его произведениям, в которых описываются впечатления «оттуда». Например, в стихотворении «Выхожу один я на дорогу…» (1841 год) есть следующие строчки:

 
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
 

Подумайте: ведь первый раз слова: «Вижу Землю… Голубая!» были сказаны первым космонавтом только 120 лет спустя!

Но прежде чем созерцать Землю с космической орбиты, надо было на нее подняться. И вот в стихотворении «Спор» мы видим описание земных объектов в обратной перспективе – от ближних к дальним, которые открываются по мере подъема над землей. Вот как отвечает Казбек Шату (Эльбрусу) на его предупреждение бояться Востока:

 
Не боюся я Востока! —
Отвечал Казбек. —
Род людской там спит глубоко
Уж девятый век.
Посмотри: в тени чинары
Пену сладких вин
На узорные шальвары
Сонный льет грузин…
 

Итак, обзор Востока начинается с Грузии, затем взор поэта поднимается высоко над горизонтом и ему открывается Тегеран, отстоящий от Грузии за тысячу километров.

 
И, склоняясь в дыму кальяна
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Дремлет Тегеран.
 

Столь отдаленный объект можно увидеть только из космоса! Но поэт на этом не останавливается и поднимается еще выше, расширяя сектор обзора на девяносто градусов и рассматривая страну, удаленную от Грузии уже на полторы тысячи километров.

 
Вот у ног Ерусалима
Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима
Мертвая страна.
 

Потом просматривается более обширное пространство – африканский континент, отстоящий от Грузии за две тысячи километров:

 
Дальше, вечно чуждый тени,
Моет желтый Нил
Раскаленные ступени
Царственных могил…
 

Кроме перспективы, дана яркая характеристика видения и с высоты небес и почти в упор каждого объекта: Тегеран с его жемчужными фонтанами просматривается сквозь дымку, Иудейская пустыня пугает безмолвием и суровостью, горячий Египет предстает чудесами света: желтым Нилом и гробницами фараонов. И в этом описании прослеживается часть «обратной пирамиды», выстроенной Лермонтовым в «Демоне»: человек – отдельный город – отдельное государство – отдельный континент… Вывод из приведенного стихотворения напрашивается сам: Лермонтов «проигрывал» в своем воображении подъем на околоземную орбиту.

Космические мотивы улавливаются также в стихотворении «Ангел» – поэт слышит звуки небес, в стихотворении «Небо и звезды» – он завидует звездам прекрасным…

Лермонтов был наделен даром предвидения не только космических полетов, но и своей судьбы, судеб людей, России, Человечества.