Текст книги "Понятие преступления"

На наш взгляд, главным недостатком позиции Г. П. Новоселова является методологическая подтасовка аргументации. Прошу прощения у читателя, но придется привести из работы обширную цитату, чтобы не было разговоров о вырывании из контекста. «Если встать на точку зрения, согласно которой преступление понимается как определенного рода общественные отношения, то объектом преступления можно считать что угодно, но только не общественные отношения как таковые. Имея в виду, что в них всегда присутствует две стороны и каждой из них выступают люди, вполне логично утверждать: одна сторона – виновный, другая сторона – объект, против которого совершаются наказуемые действия или бездействие. При таком подходе, однако, можно говорить о том, что преступление совершается в той или иной сфере складывающихся в обществе отношений между людьми (например, в сфере отношений собственности, половых отношений), но никак ни о том, что преступление посягает на эти отношения. Как бы именно ни называлось отношение между людьми в процессе посягательства – особым, незаконным, криминальным и т. п., – мы в любом случае подразумеваем, что стороной данного отношения является другой его участник, а не другое общественное отношение (курсив мой. – А. К.)».[522]522
  Новоселов Г. П. Указ. соч. С. 78.


[Закрыть] Здесь мы видим сплошные накладки, которые в совокупности создают якобы доказательства правомерности существования «нового» подхода к пониманию объекта преступления.

Во-первых, нельзя соглашаться с тем, что каждой из сторон общественного отношения-преступления выступают люди, точнее, фактически это верно, а по сути – издевательство; действительно, посягающий – всегда человек (по крайней мере, до тех пор, когда в уголовный закон ни будет введено в качестве субъекта юридическое лицо), объект посягательства – всегда социальные связи между людьми, в противном случае Г. П. Новоселов будет вынужден классифицировать преступления по математической множественности лиц; социальные связи образуют специфику объединения людей в обществе в те или иные группы. Отсюда другой стороной, объектом выступают не собственно люди, а нечто иное – их социальные связи.

Во-вторых, автор не заметил или создал определенную подмену понятий. Да, можно согласиться с тем, что преступление представляет собой общественное отношение, но это не те социальные связи, на которые преступник посягает. Элементарный пример. Некто имеет собственность и право таковой – это его социальные связи с обществом в лице отдельных людей или социальных объединений; он владеет, пользуется, распоряжается определенным имуществом в рамках закона, и никто не имеет права воспрепятствовать такому обращению. Так эти социальные связи мы можем назвать общественными отношениями со всеми их атрибутами (правами собственника и обязанностями иных людей или их объединений соблюдать эти права), закрепленными в Конституции (согласно ст. 35 Конституции «каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда») и других законах, или к этому есть препятствия? Г. П. Новоселов этого признавать не хочет, поскольку за деревьями не видит леса.

Мы не собираемся противопоставлять людей и общественные отношения, поскольку люди являются таковыми, ибо социально связаны; вне социальных связей это просто прямостоящее животное. Однако здесь же на другом уровне появляется новое общественное отношение, основой которого выступает право изменения существующих статус кво отношений собственности. Право собственности может быть реализовано в нескольких направлениях: имущество может быть подарено, завещано, передано по наследству, продано и т. д.; соответственно, другое лицо может получить его как подарок, по завещанию, по наследованию, по договору купли-продажи и т. д. Это уже социальные связи другого порядка, вторгающиеся в собственность как отдельно существующую социальную связь. Однако некоторые люди вторгаются в собственность путем совершения преступления, нарушая тем самым отношения собственности, т. е. при совершении преступления происходит перекрещивание как минимум двух социальных связей – общественных отношений преступления и общественных отношений по поводу той или иной ценности. Именно эту аксиоматичную истину не желает воспринимать Г. П. Новоселов ради своих сомнительных выводов и пишет о них как об одном общественном отношении, что абсолютно не объективно. Смешение двух общественных отношений, представление о них как о едином отношении и позволяет автору создать фикцию отрицания наличия другого общественного отношения и замены его людьми.

В-третьих, из сказанного следует единственный вывод – преступление посягает на те социальные, обществом установленные и охраняемые связи, которые существуют по поводу тех или иных предметов, т. е. мы не видим смысла изменять существующее и господствующее в теории уголовного права воззрение на объект преступления как общественные отношения.

Несколько ранее В. Д. Филимонов предлагал такой же общий объект, свойственный каждому преступлению и всем преступлениям вместе, но таковым он признавал безопасность.[523]523
  Филимонов В. Д. Виды объектов преступлений // Актуальные вопросы государства и права на современном этапе. Томск, 1984. С. 154.


[Закрыть] Думается, такой подход непригоден по своей сути, хотя на первый взгляд авторы вроде бы правы, поскольку любое общество представляет прежде всего какую-то совокупность людей или безопасность как таковую. Однако суть объединения людей в любое сообщество заключается не в самой множественности лиц, а в тех или иных идеях, в тех или иных специфических связях, создающих сообщество. И в этом плане профсоюзы и государство, союз промышленников и государство и т. п., составленные из одних и тех же лиц, имеют различные задачи, выполняют различные функции. Игнорирование подобного приведет к разрушению гражданского права, в котором выделены общественная, кооперативная, частная, государственная собственность как собственность специфических объединений, к возврату в пещерное право, где всего этого не было. И если сегодня деление на виды собственности потеряло для уголовного права свою актуальность, то не утратило актуальности выделение личности, общества, государства, его подразделений – правосудия, управления, военной службы, как категорий со специфическим объединением множества лиц, и, похоже, никогда не утратит своего значения, если мы всерьез говорим о регулятивной функции уголовного права. Мало того, анализируемая позиция нивелирует объект и предмет, что также недопустимо.[524]524
  Курс уголовного права. С. 199–200.


[Закрыть]

К сожалению, уголовный закон также не видит различий между правами, интересами, благами и общественными отношениями, Так, даже УК РСФСР 1960 г. грешил этим: нарушения правил (ст. 84, 85, 88, 140 и др.), преступления против политических и трудовых прав граждан (гл. 4), нарушение законов (ст. 142) и т. д. Но особенно заметным стало все это в УК 1996 г.: преступления против конституционных прав и свобод (гл. 19), нарушение правил (ст. 143, 181, 192 и др.), преступления против интересов (гл. 23, 30). Чего ожидать на этом фоне от теории уголовного права, которая находит в уголовном законе все, что она хочет и не хочет. Единственное, чего нет в уголовном законе сегодня, – отражение общественных отношений как объекта причинения вреда. Разумеется, такой подход законодателя наносит вред унификации представлениям об объекте преступления и дает лишний шанс к продолжению растянувшимся на 150 лет дискуссиям о нем.

Общественные отношения – это реальная жизнь любого общества. Все общественные отношения можно разделить на две группы – социально полезные и социально вредные; естественно, к объекту вреда относятся только первые. Уголовное право еще более сужает пределы объекта вреда – до наиболее существенных из них. При этом речь идет всегда об общественных отношениях, регулируемых иными отраслями права.

На этом фоне существует еще одна проблема: что признавать общественными отношениями, значимыми с позиций уголовного права. Дело в том, что, по мнению некоторых ученых, общественными отношениями нужно признавать типизированные, интегрированные связи массы людей, а не конкретные связи и отношения между индивидуумами.[525]525
  Прохоров В. С., Кропачев Н. М., Тарбагаев А. Н. Механизм уголовно-правового регулирования. Красноярск, 1989. С. 13.


[Закрыть] Неприемлемость подобного уже отмечена в литературе.[526]526
  Георгиевский Э. В., Чернов А. В. Указ. соч. С. 34.


[Закрыть] И действительно, авторы забыли о нескольких вещах или знать о них не хотят.

1. В природе не существует отношений между массами людей (впрочем, я забыл о партийных собраниях и массовых беспорядках), все массовые явления, как правило, состоят из связей индивидуумов, и только в статистически большом количестве они становятся отношениями масс.

2) Уголовное право имеет дело с конкретным деянием, конкретным лицом, конкретным вредом конкретным общественным отношениям. И ничего массового, интегрированного.

Если авторы всерьез заинтересованы в раскрытии общественных отношений (а это из их работы следует) и именно в уголовном праве, то они должны забыть о своей позиции, которая, возможно, годится для социологии (да и то с известным допуском), но ни в коей мере не для уголовного права, в котором значимы индивидуализированные, конкретизированные отношения индивидуумов, а не их типизированное свойство. Разумеется, полностью нельзя исключать существования в уголовном праве некоторых типизированных, массовидных отношений (отношения общественного порядка, общественной безопасности, здоровья населения и т. д.), но и они либо в определенной части индивидуально выражены даже в законе (захват заложника – ст. 206 УК, бандитизм – ст. 209 УК, хулиганство – ст. 213 УК и т. д.), либо все же на фоне типизированного, интегрированного общественного отношения индивидуально выражены в конкретном преступлении, причиняя вред более или менее узкому кругу отношений из этих интегрированных.

Таким образом, глубочайшая конкретизация и четкая дифференциация общественных отношений, страдающих при посягательствах, помогает определить объект вреда и прежде всего его классификацию. Первой проблемой классификации объектов является поиск основания классификации.[527]527
  Уголовное право. Общая часть. С. 135–138.


[Закрыть] На наш взгляд, основанием классификации объектов выступает круг общественных отношений, которым причиняется вред той или иной совокупностью преступлений. По этому основанию теория уголовного права традиционно выделяет несколько объектов: общий, родовой и непосредственный. Кроме них в советском уголовном праве был предложен видовой объект,[528]528
  Коржанский Н. И. Объект и предмет преступления. М., 1980. С. 73.


[Закрыть] идея поддержана в настоящее время в учебниках и научных работах.[529]529
  Уголовное право Российской Федерации Общая часть / Под ред. Б. В. Здравомыслова. М., 1996. С. 118–119; Кругликов Л. Л. Проблемы теории уголовного права. Ярославль, 1999. С. 12; Практикум по уголовному праву / Под ред. Л. Л. Кругликова. М., 1997. С. 50; Бунева И. Ю. Понятие объекта преступлений против правосудия, совершаемых работниками правоохранительных органов // Уголовное право и современность. Красноярск, 1997. С. 146–147; и др.


[Закрыть]

Но имеются и противники подобного. По мнению Г. П. Новоселова, никаких разновидностей объектов нет, существует только объект, который в теории называют непосредственным.[530]530
  Новоселов Г. П. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть] Сделана еще одна попытка разрушить традиционное представление об уголовно-правовых категориях, в чем ничего противоестественного нет, лишь бы она была на пользу закону, практике, теории. Попробуем разобраться в том, насколько она полезна, хотя предыдущие попытки автора критически осмыслить традиции по тем или иным категориям уголовного права (понятию преступления, понятию объекта его) позитивными назвать никак нельзя.

Чтобы аргументировать данный радикальный вывод, автор должен был опровергнуть существующие традиционно доказательства двух направлений: 1) существование определенной классификации объектов и 2) построение данной классификации на основе философских понятий общего, особенного, единичного, отдельного. Посмотрим, как ему это удалось. Первую группу доказательств он опровергает следующим образом. «Нет нужды доказывать очевидное: говоря об общем, родовом и непосредственном объекте посягательства, юристы в данном случае подразумевают фактически взаимосвязь иного категориального ряда: целого и части, или точнее, системы, подсистемы и элемента. С позиций взаимосвязи данных категорий вся совокупность объектов преступлений должна рассматриваться не как вид (общий) объекта посягательства, а в качестве некоторой системы (совокупности, множественности) объектов, в составе которой могут быть выделены определенные подсистемы и элементы (части). Роль подсистем, очевидно, играют объекты разновидностей преступлений, однородных по направленности посягательств. Объект отдельно взятого преступления выступает как элемент системы объектов в целом и одновременно какой-то ее подсистемы. Безусловно, нас не могут не интересовать взаимосвязи элемента, подсистемы и в целом всей системы объектов посягательства. Но вычленение разных аспектов анализа системы, ее вертикальных связей никакого отношения к классификации как методу научного познания не имеет и в принципе иметь не может, поскольку в ней исследователя интересуют взаимосвязи иного плана – вертикальные, то есть между членами деления. Учитывая, что система в целом нигде и никем не называлась видом по отношению к подсистеме, а сама подсистема видом по отношению к ее отдельным элементам, необходимо со всей определенностью констатировать: …ни о какой классификации объектов преступления говорить не приходится (курсив мой. – А. К.)».[531]531
  Там же. С. 20.


[Закрыть]

Аргументация автора, прямо скажем, никакая. Во-первых, необходимо согласиться с ним в том, что, выделяя определенные классы объектов, юристы имеют в виду определенную их систему. Но почему при этом обязательно противопоставлять классификацию и систему («иного категориального ряда»), разве эти категории несопоставимы? Посмотрим на аксиомы философии. Там сказано, что «практически каждый объект может быть рассмотрен как система».[532]532
  Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 610.


[Закрыть] Но это вовсе не означает, что соответственно классификации как таковой вообще не существует; похоже на то, что и почти каждое явление («объект») может быть дифференцировано на классы, т. е. системы и классы существуют в каждом явлении. Означает ли это, что они существуют как нечто несовпадающее, раздельное? Ничего подобного. Каждое явление может быть разделено на элементы, в свою очередь каждый элемент представляет собой класс той или иной классификации. А целью классификации является систематизация и сама классификация образует развернутую систему, где каждый член деления вновь делится на новые члены…[533]533
  Кириллов В. И., Старченко А. А. Логика. М., 1982. С. 54.


[Закрыть] С другой стороны, признаком системы является ее структурность, «зависимость каждого элемента, свойства и отношения системы от его места, функций и т. д. внутри целого».[534]534
  Философский энциклопедический словарь. С. 610.


[Закрыть] Разумеется, здесь речь идет о структуре связей системы, но структура связей существует между элементами (классами) явления (вполне понятно, что структура связей может носить и иной характер, например, между признаками как элементами, но тем не менее); вне структуры элементов, в том числе и классов вообще невозможна структурность связей системы (пусть никого не вводит в заблуждение приведенный в цитате перечень якобы отдельных элементов, свойств и отношений, поскольку свойства и отношения характеризуют либо систему в целом, либо только отдельные ее элементы). Именно поэтому в определенной части классификация и система представляют собой неразрывное целое. Это понимает и сам автор, который говорит об особенностях групп тех или иных объектов, т. е. выделяет классы, но не готов признать это классификацией.[535]535
  Новоселов Г. П. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть] Может ли система объектов располагаться помимо классификации? Теоретически да. Но в таком случае все равно следовало бы установить элементы системы, основания структурирования явления при их наличии, а уж потом устанавливать систему связей между элементами. Автор же ограничился лишь системой связей, абсолютно забыв о структуре элементов, что недопустимо. Резонно спросить его, в какой же структуре элементов он определял систему связей? Мы не готовы, как и Г. П. Новоселов, искать иную структуру элементов помимо классификации объектов, но зато готовы устанавливать систему связей применительно к структуре классификации объектов.

Во-вторых, следует согласиться с автором в том, что совокупность объектов нельзя рассматривать как вид (общий), но не потому, что это является совокупностью (тавтология у автора), а только в связи с тем, что Г. П. Новоселов забыл или не желает знать о родовидовом делении понятия, при котором совокупность объектов должна быть признана родовым понятием, все остальные виды объектов должны располагаться внутри него как составные части, элементы, виды, подвиды и т. д.

В-третьих, автор старательно повторил классификацию объектов при ее трехчленном делении, перенеся все это на систему, по существу ничего не изменив, поскольку системой он признает общий объект, подсистемами, соответственно, вынужден признать родовые и элементами – непосредственные объекты. Ну и за что мы боролись? Если автор имел в виду нечто иное, то чем он собирается заполнить систему, подсистемы и элементы?

В-четвертых, напрасно автор опирается на вертикальные связи как аргументацию неприемлемости классификации в качестве метода научного познания. Г. П. Новоселов не заметил, что, используя систему, подсистемы и элементы, он заговорил о классификации системы на различных уровнях. Вертикальные связи системы вовсе не исключают классификации, они просто, с одной стороны, сами по себе являются классификацией, а с другой – характеризуют классификацию объектов по горизонтали на различных уровнях (если так нравится автору, – по вертикали) как их взаимосвязи. В этом плане абсолютно не истинна позиция автора, согласно которой никто не называл систему видом по отношению к подсистеме, а подсистему видом по отношению к элементам. Нужно просто понимать, почему философские категории не подвергают формально логическому анализу. Дело в том, что сами философы, признавая философию чем-то наднаучным, не готовы «принижать» ее до уровня формальной логики, а прикладникам до формально логической структуры философии вообще нет дела.

Сказанное позволяет сделать вывод о том, что позиция Г. П. Новоселова, согласно которой объекты не имеют классификации, ложна, необъективна, антинаучна. Другое дело, что собой представляет такая классификация объектов. Необходимо помнить, что классификация объектов, как и любая другая классификация, имеет характер родовидового распределения элементов, при котором нечто представляет собой род, а иное – виды, подвиды и т. д.

Опровергая вторую группу доказательств и критикуя криминалистов за попытку увязать классификацию объектов с философскими категориями общего, особенного, единичного и отдельного[536]536
  Там же. С. 20.


[Закрыть] (кстати, напрасно он соединяет единичное и отдельное союзом «и», поскольку философия не видит между ними разницы и определяет отдельное как единичное,[537]537
  Философский энциклопедический словарь. С. 469.


[Закрыть] да и сам автор в конечном счете их отождествляет[538]538
  Новоселов Г. П. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть]), Г. П. Новоселов пишет, что «с позиций общей методологии отдельное не выступает частью общего. Как раз напротив, общее есть часть отдельного».[539]539
  Там же.


[Закрыть] Думается, автор не совсем точен применительно к общей методологии. Прежде всего, он забыл о многоаспектности философских понятий. Рассмотрим это на примере указанных категорий. Единичным признано отдельное, индивидуальное.[540]540
  Философский энциклопедический словарь. С. 183.


[Закрыть] Общее представлено как всеобщее.[541]541
  Там же. С. 447.


[Закрыть] Особенное есть реальный предмет как целое.[542]542
  Там же. С. 469.


[Закрыть] В результате таких определений мы вполне вслед за В. С. Прохоровым[543]543
  Прохоров В. С. Преступление и ответственность. Л., 1984. С. 47.


[Закрыть] можем сказать, что отдельное (единичное) входит в общее, тогда как и общее, и единичное являются каждый в отдельности особенным, а вот позиция Г. П. Новоселова противоречит общей методологии. Однако философия предлагает и иное толкование анализируемых категорий. Единичное выражает относительную обособленность, дискретность, отграниченность друг от друга вещей и событий, специфические неповторимые особенности.[544]544
  Философский энциклопедический словарь. С. 183.


[Закрыть] Общее выражает сходство, определенные свойства и отношения, характерные для данного класса предметов.[545]545
  Там же. С. 447.


[Закрыть] Особенное – целое в единстве и соотнесении единичного и общего.[546]546
  Там же. С. 469.


[Закрыть] При таком определении единичное и общее выступают как различие и сходство, свойственные нескольким особенностям и характеризующие каждое из них, т. е. в каждом особенном есть нечто единичное и общее по сравнению с другим особенным. В таком случае, естественно, В. С. Прохоров не прав, так как единичное не может входить в общее, поскольку они представляют собой две противоположности. Но не прав и Г. П. Новоселов, поскольку общее не может входить в единичное (отдельное) по тем же самым причинам. Отсюда, В. С. Прохоров хотя бы в какой-то части соотносит свои положения с общей методологией, тогда как позиция Г. П. Новоселова никоим образом не может быть с нею соотнесена и соответственно не может быть признана аргументом против классификации объектов.

Итак, уголовное право совершенно обоснованно классифицирует объекты преступления, только немного нужно уточнить, что же скрывается за этой классификацией. Прежде всего выделяют общий объект как наиболее полный по кругу общественных отношений. По существу здесь речь идет о такой массе общественных отношениях, на которую могут посягать все преступления в совокупности, предусмотренные уголовным законом; это – совокупный объект совокупного уголовно-правового вреда. В целом, все, что выше было написано об объекте, касается именно общего объекта. Таким образом, общий объект является родовым понятием. Его можно изобразить в виде шара, который должен быть заполнен видами, подвидами и подподвидами объектов.

Под родовым объектом обычно понимают группу общественных отношений, отраженных в том или ином разделе УК. Однако в УК 1960 г. разделов не было вовсе, тем не менее родовой объект был выделен в соответствии с главами. На наш взгляд, родовым объектом следует признавать и ту группу общественных отношений, которые отражены в главах УК. Таким образом мы будем иметь два уровня родовых объектов: первый с более обширным накоплением общественных отношений (на уровне разделов УК), второй как части первого с естественно меньшей совокупностью общественных отношений (на уровне глав УК). В противном случае наука будет постоянно «бегать» за законодателем: последний удалит разделы и мы будем вынуждены менять классификацию, тогда как разделы и главы УК служат лишь формальным, видимым ориентиром, а фактическим основанием выделения видов объектов является объем общественных отношений, который в родовом объекте меньше, чем в общем, и больше, чем в видовом. Это необходимо понять не ради оригинальности выводов, а для того, чтобы точнее установить место видового объекта в системе объектов.

Родовой объект является инструментом создания иерархии общественных отношений и соответствующих норм в Особенной части уголовного законодательства. Это представляется аксиоматичным. Не менее аксиоматично и то, что главы Особенной части уголовных кодексов дифференцированы в зависимости от ценности родового объекта и расположены в системе от более к менее значимым. В предыдущем уголовном законодательстве иерархия была представлена следующим образом: отношения, на которые посягают особо опасные государственные преступления, иные государственные преступления, преступления против социалистической собственности, преступления против личности, преступления против политических, трудовых и иных прав граждан, преступления против личной собственности, преступления хозяйственные, преступления против порядка управления, преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения, преступления, составляющие пережитки местных обычаев, воинские преступления. Подобное ранжирование объектов было подвергнуто критике. Так, Н. И. Коржанский писал: «Оставим пока в стороне возможность уголовным законом обеспечить охрану общественного и государственного строя, политической и экономической систем. Хотя строй и система, нуждающиеся в защите от своего народа уголовно-правовыми средствами, заслуживает определенной оценки».[547]547
  Коржанский Н. И. Очерки теории уголовного права. Волгоград, 1992. С. 8.


[Закрыть] Так же критически относился к указанному ранжированию и ваш покорный слуга,[548]548
  Козлов А. П. Система санкций в уголовном праве. Красноярск, 1991. С. 21–36.


[Закрыть] хотя и не готов согласиться с Н. И. Коржанским по поводу защиты государства от народа (не о народе речь). Такая позиция в целом соответствовала общей направленности на демократизацию общества, правда, несколько относительной по тем временам.

На этом фоне в действующем УК РФ 1996 г. ситуация с дифференциацией общественных отношений несколько изменилась: слиты две группы преступлений против собственности (социалистической и личной); в преступлениях против личности выделены в отдельные главы преступления против жизни и здоровья, против свободы, чести и достоинства, против половой неприкосновенности и половой свободы; в самостоятельную главу выделены преступления против семьи и несовершеннолетних; создана новая глава о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях; выделены в отдельную главу преступления против здоровья населения и общественной нравственности; возникли новые главы об экологических и компьютерных преступлениях; создан раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества; расформирован раздел об иных государственных преступлениях, виды преступлений которого распределены по различным главам нового УК.

В результате Особенная часть нового УК представляет собой следующую иерархическую систему: раздел о преступлениях против личности включает в себя главы 16 (против жизни и здоровья), 17 (против свободы, чести и достоинства личности), 18 (против половой неприкосновенности и половой свободы), 19 (против конституционных прав и свобод человека и гражданина), 20 (против семьи и несовершеннолетних); раздел о преступлениях против экономики – главы 21 (о преступлениях против собственности), 22 (в сфере экономической деятельности), 23 (против интересов службы в коммерческих и иных организациях); раздел о преступлениях против общественной безопасности и общественного порядка – главы 24 (против общественной безопасности), 25 (против здоровья населения и общественной нравственности), 26 (экологические преступления), 27 (против безопасности движения и эксплуатации транспорта), 28 (в сфере компьютерной информации); раздел о преступлениях против государственной власти – главы 29 (против основ конституционного строя и безопасности государства), 30 (против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления), 31 (против правосудия), 32 (против порядка управления); раздел о преступлениях против военной службы – глава 33 и раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества – глава 34.

В целом конструкция Особенной части действующего УК выглядит более приемлемо, чем УК 1960 г.: законодатель постарался более жестко концентрировать виды преступления применительно к личности и собственности; более упорядоченно смотрятся и другие разделы УК. В то же время вызывает недоумение выделение как самостоятельных некоторых глав УК РФ. Так, глава 28, регламентирующая преступления в сфере компьютерной информации, включает три статьи, связанные с неправомерным доступом к компьютерной информации (ст. 272 УК), созданием, использованием и распространением вредоносных программ для ЭВМ (ст. 273 УК), нарушением правил эксплуатации ЭВМ, системы ЭВМ или их сети (ст. 274 УК). Из анализа данных статей видно, что ничего нового там нет: речь идет либо о незаконном завладении чужим имуществом с использованием компьютера, либо о причинении вреда авторским правам создателей компьютерных программ, либо о причинении вреда собственникам компьютеров, компьютерных программ или сетей путем их повреждения или уничтожения, т. е. имеются в виду те же самые преступления против экономики или авторского права с использованием определенных средств и способов, а это равносильно тому, как если бы законодатель ввел норму о повреждении клавиш пишущей машинки. На наш взгляд, все анализируемые нормы полностью вписываются в соответствующие нормы разделов об экономических преступлениях или преступлениях против конституционных прав граждан и не требуют самостоятельной регламентации. По существу здесь законодатель обособил в самостоятельные нормы способ совершения данных видов преступлений без особой в этом необходимости, чего в целом законодатель не делает. Думается, законодатель в погоне за модной компьютеризацией несколько превысил значимость анализируемых общественных отношений по поводу пользования данной техникой.

После выделения общего объекта и двух уровней родового объекта за пределами классификации остаются совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления, и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного конкретного вида преступления. Кому-то это покажется явным пресыщением. Однако ни для кого не секрет, что каждое преступление определенного вида является отличным по своим каким-то свойствам от других преступлений этого же вида – каждая кража специфична либо по размеру, либо по субъекту, либо по характеру имущества и т. д. и т. п. Кое-кто спросит, а при чем же здесь объект. Скажу откровенно, на уровне преступлений против собственности пока трудно определиться в различии объектов вида преступления и конкретного преступления данного вида, хотя оно, несомненно, имеется. Зато очень наглядно просматривается это на примере преступлений против личности. Возьмем в качестве примера тяжкий вред здоровью (ч. 1 ст.111 УК); общепризнанно, что он определяется через утрату трудоспособности от 35 % до 100 %. Не трудно представить себе тот объем общественных отношений, который будет нарушен при (возьмем крайний случай) лишении человека рук и ног (это максимальное разрушение трудовых отношений, максимальное разрушение культурных связей и т. д.), и то, что объектом данного вреда будет являться максимальный объем общественных отношений, который свойствен 100-процентной утрате трудоспособности, который естественно будет включать в себя иные менее значимые общественные отношения. Таким образом, максимальным объектом тяжкого вреда здоровью вообще будет именно этот максимальный объем общественных отношений. Минимальным объектом выступают общественные отношения, свойственные 35-процентной утрате трудоспособности.

На этом фоне каждый конкретный тяжкий вред здоровью как самостоятельное конкретное преступление данного вида будет занимать лишь какую-то часть этого континуума между минимальным и максимальным объемами, тем большую, чем тяжелее вред, т. е. объем общественных отношений при 35-процентной утрате трудоспособности будет абсолютно иным, чем при 90 или 100-процентной ее утрате. Будет он абсолютно иным и при сопоставлении с максимальным объектом вида преступления, тяжкого вреда вообще; совпадать в этом плане будут только максимальные степени выраженности вреда конкретного преступления с «общим» объектом вида преступления, предусмотренного ст. 111 УК. Таким образом, совокупность общественных отношений, которым причиняет вред вид преступления (точнее, вся совокупность преступлений данного вида), и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного вида, не совпадают по объему, первая больше и сложнее второй. Следовательно, необходимо выделять и объект вида преступления, и объект преступления этого вида. Как видите, мне пришлось даже использовать термин «общий» с его заковычиванием только потому, что у объекта вреда, свойственного виду преступления, нет самостоятельного наименования. Вот для того, чтобы четко разделять объект вреда, свойственный виду преступления, и объект вреда конкретного преступления данного вида, и необходимо терминологически обособить тот и другой. Для определения последнего существует непосредственный объект как совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление того или иного вида. Для определения первого из них и можно использовать термин «видовой объект», под которым будем понимать совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления. При этом В. Е. Мельникова считает видовой объект основанием выделения глав в новом УК, тогда как у Л. Л. Кругликова таковым признан внутригрупповой объект, объект группы преступлений, расположенных внутри глав. Мы полностью согласны с наличием подобной разновидности объекта и с тем, как его толкует Н. И. Коржанский, но не готовы следовать другим авторам в его понимании, но об этом несколько ниже. В результате мы получим всеобъемлющую классификацию по кругу общественных отношений, которым может быть причинен вред: от совокупности всех преступлений до конкретного преступления какого-либо вида.