Текст книги "Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания"

В справочной литературе эта сфера определяется как часть экономики, которая включает в себя все виды коммерческих и некоммерческих услуг, оказываемых предприятиями, организациями, а также физическими лицами. Спектр услуг постоянно расширяется и занимает все большее место в ВВП современных государств. Именно сфера услуг составляет в экономически развитых странах основную часть экономики по числу занятых (больше 60 %).

Сфера услуг и само понятие «услуга» в любой стратегии развития, а в постиндустриальной – в особенности, имеют важный социально-экономический и гуманитарный смысл. Они всегда предполагают востребованность и адресность. Что-либо делать и производить, не задаваясь вопросом, кому это нужно, по меньшей мере абсурдно. Если бы то или иное предприятие оперировало термином «услуга» как фундаментальной экономической категорией, говорить о «затоваривании его складов» не приходилось бы. Поэтому и реальный сектор экономики (сельскохозяйственное и промышленное производство) также должен «согласиться» с тем, что, по сути, он работает (должен работать) в режиме оказания услуг – производит продукцию, которая кому-то обязательно нужна, по-другому – удовлетворяет чей-то спрос.

Вместе с тем преобладание сервисной экономики связано с кризисом индустриальной эпохи, но не с ее гибелью. По мнению В. Л. Иноземцева, дальнейшая судьба индустриализма может быть прослежена в контексте оценки эволюции первичного сектора хозяйственно-экономической деятельности. Если в 1869 г. в сельском хозяйстве США создавалось до 40 % ВВП, то этот показатель, снизившийся до 14 % по окончании Первой мировой войны, не превосходит ныне 1,4 %. Еще около 1,6 % ВВП приходится на все остальные подотрасли первичного сектора. Не менее очевидны изменения в структуре занятости: сегодня в аграрном секторе США занято менее 2 % населения (44 % – в 1880 г., 20 % – в 1945 г.), причем с 1994 г. статистические отчеты перестали отмечать фермеров в качестве самостоятельной значимой группы населения [140, с. 4–5][1]1
  Приведенные цифры привлечены В. Л. Иноземцевым из следующих источников: Stewart Т. A. Intellectual Capital. The Wealth of Organizations. New York, 1997. P. 8–9; Statistical Yearbook, United Nations. New York, 1995. Iss. 40. P. 186; Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21 st Century. New York, 1997.


[Закрыть].

Подобные тенденции имеют место и в европейских странах. «Резкое снижение роли в 70-е годы первичного сектора в мировой экономике, – пишет Иноземцев, – впервые продемонстрировало, что трех – (или четырех-) секторная хозяйственная модель не является вечной и что в соотношении составляющих ее секторов могут произойти весьма серьезные изменения. В данном случае третичный сектор всего за какие-то двадцать лет фактически вытеснил на периферию экономики первичные отрасли промышленности в рамках развитых стран и сделал катастрофическим положение экспортеров сырья и аграрной продукции. Вторичный сектор, в определенной мере остававшийся в стороне от основного противостояния, пережил серьезные внутренние трансформации, но в целом сохранил свое значение. Кризисные явления обнаружили себя в то время, когда третичный сектор занял доминирующую роль в экономике… При этом так же, как в 70-е годы, основным "пострадавшим" от экспансии третичного сектора стал сектор первичный, следующий удар будет нанесен именно по вторичному сектору, по сфере промышленного производства. И это станет концом индустриальной эпохи, прелюдией которого оказались события 1973–1981 гг.» [140, с. 8].

С такой оценкой солидаризируется известный эксперт по социально-экономическим проблемам современной Европы Д. Кондратов. За последние 25–30 лет, отмечает он, в европейском сообществе произошло несколько крупных структурных сдвигов. Один из них связан с процессом деиндустриализации. По данным ЮНКТАД, в развитых странах Европы доля промышленности на протяжении 1970–2008 гг. уменьшилась с 42 до 26 %. За это время доля занятых в сфере услуг выросла с 51 до 71 %. То есть теперь работающих в этом секторе почти в 3 раза больше, чем в промышленности [172, с. 77].

Вполне возможно совмещать развитие третичного сектора со стабильным ростом и реформированием общественного производства. К примеру, отмечает польский эксперт П. Тамборский, Польша в кризисном 2009 г. оказалась единственной в ЕС страной, где был зафиксирован рост, а в 2011 г. ее экономика развивалась в 2 раза быстрее европейских экономик. Сейчас ВВП страны устойчиво растет. Основной движущей силой развития Польши стала реструктуризация экономики и как следствие – быстрый рост ее производительности и эффективности. Это происходило одновременно с движением капитала и рабочей силы как между секторами (снижение занятых в сельском хозяйстве и их рост в сфере услуг), так и внутри секторов (снижение в тяжелой промышленности и рост в сфере высоких технологий). Одновременно с уменьшением доли сельского хозяйства и тяжелой промышленности в экономике Польши растет доля услуг. Она составляет уже 65 % ВВП Польши. Эта тенденция должна сохраниться и в ближайшем будущем. Ожидается, что доля занятости в сельском хозяйстве снизится до менее 5 % к 2025 г., в то время как занятость в секторе услуг превысит 70 % к 2030 г. [349].

Интенсивное проявление отмеченной тенденции во второй половине XX – начале XXI в. обусловило ее теоретико-методологическую рефлексию и кристаллизовалось в идее постиндустриального развития. На терминологическом уровне эта идея изначально имела заметную социалистическую окраску как противопоставление индустриальному строю, воспринимавшемуся прежде всего как строй капиталистический.

Считая, что буржуазное общество способно привести к катастрофическим последствиям для всей цивилизации, сторонники этой идеи пытались в начале XX в. предложить концепцию преодоления капиталистического способа производства через восстановление некоторых элементов общинных отношений. Например, теоретик английского либерального социализма А. Пенти в 1916–1917 гг. широко использовал термин «постиндустриализм», имея в виду более совершенное общество, где принципы автономного и даже полукустарного производства могут быть возрождены ради преодоления присущих индустриальной эпохе конфликтов. Считается все же, что термин «постиндустриализм» был впервые введен в научный оборот А. Кумарасвами несколько раньше в его работах по доиндустриальному развитию азиатских стран [139, с. XII; 442; 476; 477].

Постиндустриальная теория явилась, с одной стороны, попыткой преодоления кризиса индустриализма, а с другой – осмыслением перехода общества в иное состояние развития на основе достижений индустриализации, повлиявших на изменение цивилизационных и культурных предпочтений и ценностей современного человека. Наиболее активно она стала разрабатываться с начала 70-х гг. XX в. усилиями таких известных авторов, как Д. Белл, Р. Арон, У. Хармен, А. Этциони и многих других, а также целыми научными коллективами.

Основной смысл этой теории заключается в обосновании возможности преодоления проблем технико-экономического роста и перехода к развитию культуры человека и общества, стимулировании духовно-гуманистической составляющей жизни. В отношении трансформации различных сфер деятельности общества концептуально-методологически и процессуально положения теории сводятся к следующему:

1. В области профессиональной занятости и социальной трансформации приоритеты распределяются в направлении от работников тяжелого неквалифицированного труда, земледельческих работников – через труд инженеров и рабочих различных квалификаций – к деятельности специалистов сервисных отраслей экономики и творчества научной элиты.

2. Техника: сырьевая – энергетическая – информационная.

3. Задачи общества: «игра против природы» – «игра против рукотворной природы» – «игра между людьми».

4. Ведущий («осевой») идеологический принцип: традиционализм, ограничение ресурсами и техникой принятия решений – государственный и частный контроль роста и принятия решений – центральная роль теоретического знания, основанных на нем инноваций и политики [29].

Основными признаками постиндустриального общества являются создание разветвленной цивилизованной экономики услуг (социального сервиса), доминирование в структуре социальной стратификации квалифицированных научно-технических специалистов, исключительная роль теоретического знания и научно обоснованных решений, возможность самоподдерживающегося технологического развития на основе нетрадиционных образцов «интеллектуальной» техники.

Постиндустриальное общество, в отличие от общества индустриального, уже не рассматривает природу как только источник сырья для экстенсивного развития экономики. В этом смысле оно ориентировано не на объемы, а на качество продукции и ее разнообразие, на человека. Уровень квалификации, образованности, компетентности людей, занятых в производстве, становится условием его социальной эффективности, с одной стороны, и внутренним источником развития, с другой. Вовлеченные в производство люди утрачивают при этом сугубо материальную мотивацию своей деятельности, поскольку заняты преимущественно там, где нужны интеллектуально-творческие, духовно-культурные качества. Утрата материальной мотивации социальной (в том числе производственной) коммуникации связывается также с предполагаемым достижением большинством населения (еще на стадии индустриального развития) такого уровня благосостояния, когда «давление непосредственной (материальной) нужды сокращается». «Это положение, – пишет В. Иноземцев, – принято большинством теоретиков постиндустриализма, так как именно после того, как человек достигает материального благосостояния, позволяющего ему не задумываться об удовлетворении привычных потребностей, он начинает искать самовыражения вне традиционных стереотипов поведения. Современные социологи очень осторожно подходят к исследованию данного феномена, отмечая не устранение материальной мотивации, а возникновение вполне определенного сдвига от максимизации материального потребления к обеспечению более высокого «качества жизни», и обращая внимание на то, что "дополнительное увеличение денежных доходов уже не оказывает прежнего воздействия на поведение" человека» [137, с. 39–40].

В культуре постиндустриального общества немаловажное значение приобретает проблема преодоления стандартов. Она проявляется как в непосредственно экономическом отношении, так и в плане стимулирования творческой активности людей, развертывания межкультурных контактов, различных, в первую очередь диалоговых, форм общения и социальной коммуникации в целом. Ряд социологических исследований, призванных выявить «постматериалистический», в том числе духовно-коммуникативный, характер постиндустриальных трансформаций, показал, что уже к середине 1970-х гг. в качестве основных достоинств того или иного вида деятельности чувства удовлетворения от проделанной работы и контактов (коммуникации) с людьми были поставлены на первое место большинством японских и американских работников [457]. Не случайно в связи с этим было обращено внимание на постиндустриальное общество как на такую социальную организацию, где большая часть человеческой активности направляется не на взаимодействие человека с преобразованной им природой, что характерно для индустриального типа развития, а на реализацию коммуникативной интенции, образно представленной Д. Беллом как «игра между людьми».

Речь в данном случае идет не только о сфере «чистых» межличностных отношений, не связанных напрямую с жизненно важным для общества производственным трудом. Сам труд, производство, экономика в целом приобретают особый коммуникативный статус. В свое время Э. Тоффлер предложил рассматривать экономику как состоящую из двух секторов: в одном люди производят товары для обмена, в другом делают вещи для себя. Один – это рыночный, или производственный, сектор, другой – сектор производителя-потребителя, то есть в системе наших рассуждений – коммуникативный сектор производства. Каждый из этих секторов выдвигает свою собственную этику, свой набор ценностей, свое определение успеха.

Постиндустриальное общество, таким образом, предстает обществом мобильной социальной коммуникации, основанной на:

приоритетности знаний и интеллектуального ресурса в целом; структура приоритетов определяется потребностями социально-экономического и духовно-культурного развития, с одной стороны, и превентивным прогнозированием и управлением, с другой;

предпочтениях сервисной экономики, ориентированной на потребности человека и сферу его обслуживания;

высоких наукоемких технологиях и ресурсосбережении;

социально-коммуникативных и организационно-управленческих технологиях, основанных на использовании технических (компьютерных) средств организации, систематизации, хранения и передачи информации;

качественно иных личностных характеристиках социального субъекта, включающих высокий уровень образования, культуры, ответственности.

Постиндустриальная парадигма, естественно, не может претендовать на универсальное объяснение кризиса индустриального мира и изложение наиболее коротких путей его преодоления. По одним позициям она выглядит гипотетичной, по другим – слишком общей. Возможно, эти обстоятельства побудили исследователей к формированию многих новых (иных) моделей обществ со своей экономической, социальной, гуманистической парадигматикой будущего посткризисного развития. Так появились «новое» общество П. Дракера (Друкера) [445], «постсовременное» общество Ж. Ф. Лиотара [466], новое индустриальное общество Дж. Гэлбрейта [111]. За ними последовали «зрелое» общество Д. Габора [450], завершенное общество Д. Макклелланда [470, р. 512], «великое» общество и т. д. Другая группа теорий сконцентрирована на роли и месте человека в развивающемся обществе. Таковы теории «активного» общества А. Этциони [447], «кооперативного» – П. Клиффорда [440], «организационного» – Р. Престуса [480]. Ряд теорий по-прежнему ориентируется на изменения, порожденные развитием знания и техники. К ним принадлежат теории информационного общества, исходящие не столько из известной концепции социальной коммуникации (Г. М. Маклюэна и других авторов), сколько из представлений о преобразующей общество новой вычислительной и телекоммуникационной техники. Так, Дж. Мартин создал теорию «телематического общества» [468], М. Порат, Ё. Масуда, Т. Стоуньер, А. Лабори и другие – «информационного» [478; 469; 486; 463].

Сегодня трудно найти социально-философские, общественно-экономические, социологические, культурологические, политические исследования, где бы так или иначе не затрагивались идеи постиндустриального развития. Да и в арсенале современных конкретно-исторических, равно как и футурологических изысканий, нет пока более приемлемого «рабочего» понятия, чем постиндустриальное общество, которое, можно сказать, приобрело мировоззренческий статус в системе представлений о состоянии и перспективах социального развития.

В качестве важнейшего, с социально-экономической точки зрения, условия перехода к постиндустриальному развитию может быть принята во внимание модель, предложенная в одном из докладов Римского клуба и известная как ФАКТОР-4. Ее суть состоит в том, что наиболее развитые страны мира сегодня подошли к такому уровню научно-технических и технологических возможностей, при котором рост производства во всех отраслях хозяйства способен осуществляться не только без привлечения дополнительных материальных ресурсов и энергии, но и в условиях их прогрессирующей экономии. ФАКТОР-4 означает, что величина богатства, получаемого от использования единицы ресурсов, может возрасти в четыре раза. Следовательно, мы можем жить в два раза богаче, расходуя лишь половину ресурсов.

Страны с так называемой переходной экономикой находятся сегодня перед выбором своих перспектив развития. Сочетание в большинстве из них элементов первичного и вторичного секторов экономики, естественно, накладывает ограничения на этот процесс. Поэтому один из возможных вариантов их дальнейшей эволюции – это сохранение подобного сочетания экономических укладов с постепенным отставанием от наиболее развитых государств. Худшее, что может здесь произойти, – это возвращение в первичный сектор экономики и сохранение статуса сырьевого придатка развитого мира. Второй вариант – повторение путей модернизации, которые прошли страны Запада, и таким образом достижение достаточно приемлемого уровня жизни, не претендуя на заметный вес в мировом сообществе (бесперспективное догоняющее развитие). Надежды на существование третьего сценария развития могут быть обусловлены современными тенденциями глобальной интеграции и универсализации общественно-политических, социально-экономических, научно-технологических процессов, естественно, в их лучших проявлениях.

Суть этого пути заключается в сочетании вторичного и третичного секторов экономики, при этом – с устойчивой ориентацией на процессы становления информационного общества. Данная ориентация будет означать перераспределение социальной активности путем минимизации затрат на индустриальную и еще больше – на аграрную экономику за счет научно-технических и культурно-технологических инноваций. Роль и значение аграрной и индустриальной сфер при этом не исчезают, как иногда примитивно истолковывают постиндустриальную модернизацию. Реальный сектор экономики существует, интенсивно развивается на высокой технологической основе с оптимально необходимой (не массовой) трудовой занятостью людей, но приобретает подчиненный характер по отношению к смысложизненным ориентирам человека и новым формам и способам производства социальных благ.

Поэтому, несмотря на наличие критических и нередко противоречивых оценок теории постиндустриализма, она все же выступает определенным методологическим, а главное – мотивирующим (для критически настроенных исследователей) инструментом социоанализа. Постиндустриальная парадигма дает достаточно реальную картину переходного формационного состояния современного общества, которое образовалось в результате исчерпания ресурсов индустриализма, с одной стороны, и появившихся, в связи с прорывом в интеллектуальных технологиях, системах образования, способах коммуникации людей, культур, опыта, новых возможностей социального развития – с другой. Гуманистическое содержание концепции постиндустриального развития определяется характером описываемых и прогнозируемых ею тенденций в сфере самоорганизации человеческой жизнедеятельности, в том числе производственной.

Важнейшие постулаты постиндустриальной теории основываются на обстоятельных представлениях о роли и эволюции экономического базиса общества, трансформации его социальной структуры и надстроечных институтов. Вместе с тем, говоря о слабых сторонах концепции постиндустриализма, следует, в первую очередь, отметить недостаточную определенность его понимания как самостоятельной (самодостаточной) фазы общественного развития. Постиндустриализм – это не более, но и не менее, чем один из сущностно современных и перспективных общественных укладов, и, как уже признают даже его фундаторы и последователи (Д. Белл, В. Иноземцев и др.), наряду (и в сопряжении/соперничестве) с пока традиционным индустриальным способом общественного производства. Другой «недостаток» постиндустриальной теории – это попытки многих авторов (в какой-то степени и самого Д. Белла) подогнать ее под активно развивающиеся сегодня процессы информатизации общества, становления рынка информационных технологий, новых моделей социально-культурных и производственных коммуникаций. В такой оптике заметно недопонимание, что эти процессы, глубоко проникая в постиндустриальную социоэкономическую и культурную ткань общества, все же не сводимы к третичному сектору – сфере услуг, а представляют собой относительно самостоятельный и неуклонно восходящий новый общественный уклад – фундамент информационного общества (об этом более предметно в разделе 2.4).

Таким образом, сущностно понятая Современность выявила себя как многомерный и целостный процесс. В формационном аспекте индустриальный способ производства все более заметно трансформируется в постиндустриальный уклад с его динамикой сферы услуг, в цивилизационном измерении наблюдается существенное расширение его технико-технологических оснований, в культурологическом плане четко обозначилась тенденция к гуманизации и интеллектуализации научно-технологического прогресса в целом, сдвиг к творческим, креативным ориентирам деятельности, возвышению роли информации, науки и образования в общественном развитии. Эти грани процесса развития кристаллизовались в информационном облике постиндустриализма как относительно самостоятельного общественного уклада. Сегодня очевидно, что постиндустриальные и информационные компоненты эволюции общества в чем-то отрицают, но и во многом комплементарно взаимодополняют друг друга, и, видимо, такая, все более заметная инверсия и коэволюция является одной из важнейших характеристик становления новой общественной формации.

Этот фундаментальный и перспективный аспект Современности рассматривается в следующем разделе.