Текст книги "Рассказы о русском флоте"

Щеглы для флота

Саша Клоков до военной службы был механизатором. Он умел управлять любой колхозной машиной. Весной на тракторе пахал поле. Летом убирал комбайном пшеницу. Осенью картофелекопалкой выкапывал картошку. Зимой бульдозером расчищал дороги от снега. В деревне все думали, что в армии Саша будет танкистом.

«Ему только научиться из пушки стрелять, – говорили о Саше, – а машины он знает».

Но Сашу взяли на флот: там тоже нужны люди, которые знают машины. Однажды Саша приехал домой – в отпуск за отличную службу. Он ходил по деревне в бушлате, брюках клёш и в бескозырке с лентами. Саша гордился морской формой. Да и моряк он был особый – плавал на подводной лодке, на атомном ракетоносце.

Саша зашёл повидаться к деду Сергею. Дед Сергей, бабушка Дуня и внук Сергей обрадовались. Поставили самовар. Достали мёду. За чаем расспрашивали, большая ли она, атомная лодка? Глубоко ли опускается? Какой силы ракеты?

– Не полагается рассказывать о лодке, – отвечал Саша. – Это военная тайна. Скажу только: плавали глубоко. Месяцами не поднимались на поверхность океана. Лодка большая. Есть даже садик в ней: там цветы, фонтанчик бьёт, птицы летают. Товарищи просили привезти ещё парочку щеглов. Щеглы поют хорошо. Да не знаю, как поймать их.

– Ну и задача! – засмеялся дед Сергей. – Для флота мы с внуком поймаем хоть сотню.

Вечером дед Сергей и внук Сергей делали петлянку: из конского волоса вязали петли и закрепляли их на доске. Утром дед и внук полезли через сугробы в огород. Около бурьяна петлянку положили на снег, насыпали конопли и стали ждать, стоя поодаль. Недолго ждали. На бурьян опустилась стайка: снегири, щеглы, чечётки. Самые бойкие кинулись на коноплю. И запутались лапками в петлях.

– Беги, Серёга, зови моряка! – сказал дед. – Пусть сам выберет, какие нужны. Да чтобы валенки обул, иначе клёши в сугробах испортит.

У Саши была припасена клетка. Посадили в неё щегла и щеглиху. Других птиц отпустили.

Скоро Саша уехал.

Бабушка Дуня, когда проводили моряка, сказала деду и внуку:

– Я думала, он посмеялся над вами. А он и вправду птиц повёз на море.

– На чужой сторонушке рад родной воронушке, – ответил дед Сергей. – Шутка ли, месяцами под водой да под водой, у машин да у ракет. А тут зашёл в садик – щеглы поют. Всё полегче станет. Правильно я говорю?

– Правильно! – подтвердил внук Сергей.

Про себя-то маленький Сергей думал, что совсем правильно было бы, если Саша взял бы и его с собой. На тракторе он с Сашей ездил, на комбайне, на бульдозере тоже. Почему бы не поплавать на подводной лодке. Лодка большая – всем хватит места.

Капля

На мой плащ упала капля. Она прокатилась по рукаву от плеча до локтя и застряла в складке.

Дождь в это время кончился, засветило солнце. Солнце отразилось в капле, и от этого она сама стала казаться маленьким лучистым солнышком.

– Ну ладно, – сказал я капле, – хватит пускать мне в глаза такие яркие зайчики. Лучше бы… Лучше бы рассказала что-нибудь о себе. Где родилась, например…

Так я это сказал, в шутку. А капля вдруг совершенно серьёзно ответила:

– Я родилась в роднике. Видели родники в лесных оврагах?

Мне приходилось видеть родники в лесных оврагах. Но я промедлил с ответом: я ещё сомневался, капля ли это говорит, – может, кто разыгрывает меня. Капля поняла моё молчание по-своему и стала рассказывать, какой он, родник, как бьётся на его дне водяная струй ка – чистая, холодная. А струйка – это толпа капель. Капли дружные: куда одна покатится, туда и все бегут.

Рассказывая, капля звенела, журчала, а иногда в запальчивости булькала даже. Мои сомнения рассеялись, и я задал ещё вопрос:

– А куда вы, капли, бежите?

– В море! – ответила капля и немного засмущалась. – Всем нам, как только мы появимся на свет, почему-то хочется быть просоленными моряками, хочется носить на себе огромные корабли. Конечно, одной капле это не под силу, но, когда нас много, мы легко поднимаем и корабли.

– Ну и как там, в море?

– Я знаю это только с чужих слов, – ответила капля. – Вряд ли будет интересно, если рассказывать с чужих слов. А сама я море видела с такой высоты, что оно казалось болотцем.

– Вот как! – удивился я. – Расскажи-ка, как ты забралась на такую высоту?

– Так уж получилось, – улыбнулась капля. – К тому времени я уже повидала кое-что. Вместе с другими каплями давно рассталась с родником. Мы текли в зелёных берегах. Нас было так много, что мы назывались рекой.

Однажды на берег пришёл человек. Он спустился к самой воде и ведром зачерпнул меня и моих соседок. Сделано это было очень бесцеремонно. Многие капли рассердились и выплеснулись из ведра. Я, верно, тоже выплеснулась бы. Но я была на самом дне и поэтому через минуту попала в радиатор грузовика. Человек был шофёром, он подъехал на автомобиле к реке, чтобы долить воды.

– Сидеть в радиаторе – это не то что журчать по камешкам! – посочувствовал я капле.

– Как вам сказать?.. – ответила капля. – Конечно, пришлось попотеть. Но, знаете, это была настоящая работа. Нас было не так уж много, а мы не дали перегреться мотору. Мы сами почти кипели, но забирали жар у мотора и мчались в радиатор. Там, на ветру, остывали немного и снова бежали в мотор. Когда грузовик ехал в гору, я так нагрелась, что превратилась в пар. Тут сквозь крышку радиатора я вылетела на воздух.

Капля умолкла, но через минуту продол жала:

– Я стала лёгкой-лёгкой, легче пушинки. Я стала невидимой. Это было так странно, непривычно, что, пока я приходила в себя, грузовик уехал далеко. Солнце пекло. Ветра не было. И я летела прямо вверх. Мне было и страшно и радостно. Я очень пожалела, пролетая мимо ястреба, парившего в небе, что он не видит меня. Кто же заметит каплю, превратившуюся в пар? Однако я недолго была такой. Стало вдруг так холодно, что я превратилась в ледышку.

«Немало пришлось пережить этой крохе!» – подумал я, глядя на каплю.

Капля будто угадала, о чём я думаю, и продолжала:

– Нет, это нисколько не огорчило меня: ради того чтобы лететь над землёй, можно пережить и не такое! Как красива земля, знают только воздушные путешественники. Но вот что самое важное… – тут капля так засияла, засверкала, такие яркие огоньки вспыхнули на ней, что я понял: сейчас будет сказано действительно что-то очень важное. – Самое важное, – торжественно продолжала капля, – что земля становится дороже, чем выше поднимешься над ней, чем дальше от неё будешь. Я видела солнце и звёзды не такими, как видят их все, я видела волшебной красоты утренние и вечерние зори. Но когда я вспомнила ветлу, которая росла над нашим родником, её тонкие ветки, её узкие листья, её морщинистую кору, мне захотелось заплакать. И хотя я была ледышкой, где-то во мне нашлись горячие слёзы. И я заплакала.

– Что же было дальше? – спросил я каплю дрогнувшим голосом.

Голос дрогнул у меня потому, что я вспомнил, как сам летел в самолёте и подумал тогда, что нет ничего страшнее на свете, чем кружить всю жизнь высоко над землёй, видеть её, но не иметь возможности опуститься на поляну, заросшую белым клевером.

– Что было дальше? – переспросила капля. – От горячих слёз я растаяла и снова стала каплей. Тут я увидела рядом другие капли: оказывается, не одна я была в небе. Стал дуть ветер. Он закружил нас, и мы, сталкиваясь друг с другом, обнимались от радости. И мы не заметили, что начали падать на землю.

Я посмотрел вокруг и увидел множество капель на листьях, на травах, на заборе… На тропинке капель не было, но были их следы – крохотные тёмные кружочки. Эти капли уже просочились в землю, чтобы где-то в темноте со браться вместе, снова родиться в роднике и начать свой бег к морю. Тогда я посмотрел на каплю, которая была в складке плаща. Капли не было.

Пока я смотрел по сторонам, солнышко нагрело её. Она опять отправилась в путешествие над землёй. Мне было досадно, что я не по прощался с каплей, не пожелал ей счастливого пути и благополучного возвращения. Верно, капле было страшно снова расставаться с землей. Но тут сверху я услышал вдруг голосок. Он звенел, он радовался:

– Счастливо оставаться! Я снова лечу. Лечу…

Лапочка с красного бакена

Бакен плавал на самой середине реки. Был он сделан из жести, покрашен суриком и издали походил на огромный поплавок. Чтобы не уплыл он никуда, к его днищу была привязана цепь с якорем. Якорь увяз в глинистом дне и надёжно держал бакен на месте.

На самой верхушке бакена жила лампочка. Обычная электрическая лампочка, родные сёстры которой есть в каждом доме.

Лампочка родилась на заводе. После того как она научилась гореть, ей выдали футлярчик из мягкого картона, поместили в ящик вместе с другими лампочками и повезли. Лампочка радовалась этому: она знала, что в любом месте, куда бы её ни привезли, она будет светить. А это было самым главным, это было смыслом жизни.

Однажды ящик открылся, и лампочка оказалась в руках бакенщика. Бакенщик положил её в карман брезентового плаща. Вскоре послышался тихий, мерный скрип. Скрипели тихо и мерно, в лад взмахам, вёсла лодки, плывущей к бакену.

– Ну вот и хорошо! – сказал бакенщик, когда установил лампочку на место.

«Да, кажется, неплохо!» – согласилась про себя лампочка.

Бакенщик уплыл, и лампочка принялась с любопытством рассматривать всё вокруг.

Далеко во все стороны, насколько можно было видеть, бежали низкие синие волны. Они легонько вскидывали бакен, бакен плавно переваливался с боку на бок. От этого постоянного качания у лампочки закружилась голова. Но то ли потому, что скоро привыкла, то ли потому, что воздух на реке был таким свежим, лампочка стала чувствовать себя прекрасно.

Скоро на бакен прилетела белая чайка. Она часто отдыхала здесь и, чтобы сразу наладить дружеские отношения, рассказала лампочке о том, что живёт у дальнего берега, в камышах, что есть у неё птенцы и что они очень любят уклеек. Отдохнув, чайка ещё раз поздравила лампочку с назначением на бакен.

– Очень удачно вы устроились! – крикнула она с высоты. – Вы совсем не будете терять времени, чтобы добираться к месту работы.

В воде под бакеном мелькали стаи рыб. На них было интересно смотреть. Но тут из-за поворота реки, из далёкой дали, где зелень лесов сливается с голубым небом, выплыл пароход. Он был похож на белую гору. Лампочка во все глаза глядела на него, слушала музыку, которую доносил с палубы ветер.

Над капитанской рубкой взлетело белым шариком облачко пара, и над рекой пронёсся гудок. Пароход гудел басом. Его голос понравился лампочке. Она даже подумала, что это приветствие ей. И когда бакен подскочил на волнах, катившихся от парохода, лампочка не рассердилась, а закивала в такт ударам волн. Ей очень хотелось, чтобы скорее наступила ночь, – тогда бы она показала, как ярко может светить, указывая путь красавцам пароходам.

Ночь была тихая, лунная. Свет луны лежал на реке ровной полоской, словно с берега до берега перекинулась светлая тропинка. И от лампочки тоже уходила тропочка. Она то пропадала, то возникала снова – это потому, что лампочка то вспыхивала, то гасла. Так вспыхивали и гасли все лампочки на бакенах, что высвечивали путь вдоль обоих берегов реки – от самого её истока до самого моря. А мимо этих мигающих огоньков спокойно плыли пароходы, полные людей, и баржи, полные товаров, и плоты – длинные, сырые, пахнущие сосновым бором.

Под утро реку, и берега её, и низины на берегах затянуло туманом. Лампочка ничего не видела вокруг себя. Позади, спереди, справа, слева, закрывая воду и небо, неподвижно лежала сырая мгла. Лампочке, хотя она всю ночь светила и нагрелась в работе, стало зябко. Но вот вверху начало розоветь – это пробивались лучи солнца. Солнце поднялось высоко и грело воздух. Потянул ветерок. Туман зашевелился, словно живой, и стал таять.

Откуда-то издали донеслись до лампочки крики чайки. Птица вынырнула из тумана, села на бакен.

– Ну, как дела? – спросила белая чайка лампочку.

– Хорошо! – ответила лампочка и смутилась. – Туман напугал немножко. Было так одиноко… Я ведь первый раз вижу туман.

– Совсем не подумала об этом, – сказала чайка, – я-то знала, что будет туман. Мы, речные жители, чувствуем, как изменится погода. Мне следовало предупредить тебя. Сегодня ты можешь спокойно отдыхать: день наступил тихий, жаркий.

Так стала жить и работать на бакене лам почка.

Однажды под вечер она увидела чайку. Чайка быстро взмахивала крыльями, летела над самой водой. Она не села на бакен, как это делала раньше, крикнула на лету: «Будет буря! Берегись!» – и понеслась к далёкому берегу.

«Чудно́! – подумала лампочка. – Так тепло на реке! Может, чайка спутала что-нибудь?»

Но тепло и тихо было недолго. Из-за края земли, из-за леса, вышла туча. Сначала её чёрный клин был чуть виден на светлом небе. С каждой минутой клин увеличивался, скоро врезался он в небо и выщербил край его. Ветер пронёсся над рекой, взъерошил волны, подхватил брызги, разбил их в мелкую водяную пыль и понёс. Бакен под ударом ветра вздрогнул, провалился на мгновение в пустоту. Налетевшая волна не дала ему падать ниже, ударила в днище, подбросила вверх.

«Началось!» – в тревоге подумала лампочка.

Загремел гром. Вначале он гремел далеко, глухо. Потом загрохотал над самой лампочкой. Белые раскалённые молнии рассекали чёрную тучу и исчезали в бурлящей воде. Пошёл дождь. Стало темно.

В это время из-за завесы дождя неожиданно, как-то сразу, появился теплоход. Огромный, с чуть наклонённой назад трубой, белый, как цвет вишни, он спокойно плыл по пенным вол нам.

Но не его увидела лампочка. Она увидела яркий свет, который шёл из круглых окон теплохода. Там, в тёплых сухих каютах, горели лампочки. Они горели под цветными абажурами, широкими и плоскими, как китайские шляпы, или под тонкими, округлыми, словно громадные цветы ландыша, а ещё в узких прозрачных трубочках, напоминающих длинные рога.

Лампочка загляделась на эту картину. Она уже не помнила, что ей самой надо сейчас светить. Ей захотелось на теплоход, захотелось бежать с грозной и страшной реки в большой город, где можно попасть в праздничную гирлянду лампочек или даже в хрустальную люстру театра.

Лампочка решилась. Она приготовилась броситься в воду, как только теплоход поравняется с бакеном. Кто-то ведь протянул бы ей руку с его борта!..

Но тут заметила она, что теплоход движется прямо на неё, на красный бакен, на мель, которой бугрилось здесь речное дно. Лампочка вздрогнула и вспыхнула ярко-ярко…

Теплоход круто повернул. Его высокий белый бок оказался совсем рядом с бакеном. Мимо лампочки проплыли круглые светлые окна, шлюпки, закрытые брезентом, мокрый флаг на корме – он трепетал и бился в порывах ветра.

Вскоре всё это исчезло в потоках дождя. Лишь вспышки молний на мгновение вырывали из темноты уходивший теплоход. А лампочка с верхушки бакена, как с крохотного островка, затерянного в бушующей воде, всё светила и светила.

Пусть испугалась лампочка. Но она не бросила свой пост в страшную ночь, когда светить очень трудно. И за это слава лампочке с красного бакена!

Рассказы о русском флоте

Корабли-герои

Россия – великая морская держава. По разным морям и океанам плавают наши торговые суда и военные корабли. Нелёгкое дело – морская служба. Но нашим морякам есть с кого брать пример. Никогда не забудутся имена мужественных адмиралов и отважных матросов прежних времён.

Более чем за триста лет своего существования моряки российского флота совершали кругосветные плавания, открывали неведомые земли и воевали – защищали родную страну от врагов. Созданный по воле Петра Великого руками и талантом русских людей отечественный флот помог России завоевать уважение европейских стран. Можно сказать, что в число великих мировых держав Россия вошла на парусах линейных кораблей[1]1
  Лине́йный корабль – самый большой парусный трёхмачтовый корабль XVIII–XIX вв., с вооружением до 130 пушек на двух-трёх палубах. Вёл бой, находясь в линии, т. е. располагаясь один за другим.


[Закрыть] и фрегатов[2]2
  Фрега́т – трёхмачтовый парусный корабль, имевший большую скорость, на двух палубах которого располагалось до 60 пушек. Предназначался для самостоятельных боёв и дальней разведки.


[Закрыть].

Огромные изменения произошли за триста лет в облике кораблей и силе флота. Но остаётся неизменным содружество моряков, как прежде со своими парусниками, так и теперь со своими пароходами и атомоходами. Великий русский флотоводец Степан Осипович Макаров считал корабль живым существом, одушевлённым исполином, послушным воле своего командира. И потому честь победы в бою на равных принадлежит и команде, и кораблю.

Жизнь кораблей, и деревянных и железных, недолгая, даже если они не погибли в бою. Корпус разрушается в солёной морской воде, машины изнашиваются. Изобретатели постоянно совершенствуют механизмы и оружие: надо заменить устаревшее новым. Деревянный корабль, отслуживший своё, разберут, всё сгнившее сгорит в огне большого костра. Железный корабль разрежут на части и отправят на переплавку. Но если это корабль-герой, память о нём не исчезнет: его имя перейдёт на борт будущего героя.

На Руси издревле во многих семьях было принято давать мальчику имя деда или прадеда, девочке – имя бабушки или прабабушки. Так пополнялась родословная семьи, сохранялась история рода. Подобное происходит и на флоте: повторяя названия кораблей, моряки связывают времена минувшие со временем настоящим, сохраняют историю российского флота, а с ней и историю Отечества.

Три века – протяжённое время. Много раз российским эскадрам довелось оглашать моря громом орудий, много славных побед было одержано в морских сражениях. Потому в списках флота России несколько несхожих видом «Гангутов», несколько «Полтав», «Стерегущих», «Рюриков», «Пантер», «Безупречных», «Новиков»… Корабли-тёзки, а лучше сказать – соименники, разделены десятилетиями и даже веками… В наше время на водных просторах Отечества можно встретить и ладьи[3]3
  Ладья́ – старинное славянское парусно-весельное судно, приспособленное для дальних плаваний. Строилось в России до конца XVII в.


[Закрыть], и карбасы, и кочи[4]4
  Коч – старинное поморское плоскодонное парусно-гребное судно, приспособленное для плавания в замерзающих водоёмах.


[Закрыть] – точные копии тех старинных судов, что Когда-то, очень давно, в допетровские времена, служили нашим предкам. Их строят, на них плавают (поморскому – «ходят») наши современники, знающие и любящие флот. Такие корабли тоже достойны внимания и почтения: в них хранится память о начале нашего мореплавания.

На протяжении трёх веков под российским андреевским флагом ходили тысячи кораблей и судов. Название флага связано с именем апостола Андрея Первозванного, которого православная церковь считает покровителем земли русской. Начав строительство кораблей, Пётр I учредил и военно-морской флаг – на белом поле синий диагональный крест. На таком кресте враги христиан распяли святого Андрея. Сохранился рисунок вымпела, собственноручно сделанный царём.

Но кроме флага, как известно, украшает корабль имя. Названия на борту многочисленны и разнообразны: от величественного – крейсер «Россия» – до курьёзного на первый взгляд – бриг «Авось» (так именуется остров-скала в гряде Курильских островов). Из однословных названий кораблей разных веков можно сложить рассказ обо всей нашей державе: какая она, что в ней есть, как жили раньше и как живём теперь, во что верили и верим, кто наши герои…

Давайте попробуем объединить в группы разнообразные имена кораблей. Самая большая и старшая по времени группа названий – это имена святых, почитаемых нашей церковью и прежде знакомых каждому россиянину с детства: «Апостол Пётр», «Апостол Павел», «Казанская Богоматерь», «Святой Георгий», «Иоанн Предтеча», «Андрей Первозванный»… Лучший линейный корабль Петра I, построенный по его проекту, чертежам и при непосредственном участии царя, назывался «Го́то предестина́ция» – «Божие предзнаменование».

Во второй группе – названия памятных мест, где русский флот и армия одержали блистательные победы: «Полтава», «Га́нгут», «Навари́н», «Калиа́крия», «Чесма́», «Сино́п», «Бородино»…

В следующей – корабли, названные именами полководцев и флотоводцев России: «Дмитрий Донской», «Князь Пожарский», «Суворов», «Кутузов», «Адмирал Ушаков», «Генерал-адмирал Апраксин», «Пётр Великий»…

Император Пётр I бывал в сражениях и руководил войсками на суше и флотами на море. Он отличался храбростью и умением побеждать. Именами других российских императоров тоже были названы большие корабли, хотя никто, кроме Петра, не имел военного дарования.

Много побед на морях было одержано в царствование Екатерины II. В её честь моряки называли корабли «Императрица Екатерина II», «Слава Екатерины». Корабль, названный просто «Екатерина», посвящался жене Петра I – Екатерине I. Она была в трудном Прутском походе русского войска и проявила немалое мужество.

После 1917 года были корабли с именами советских государственных деятелей: «Ленин», «Сталин», «Фрунзе», «Молотов». Уже несколько десятилетий в составе современного Северного флота есть великолепный тяжёлый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», всё ещё в строю большие противолодочные корабли «Адмирал Пантелеев» и «Маршал Шапошников».

Названия наших городов – прекрасное украшение корабля: «Москва», «Петербург», «Севастополь», «Петропавловск». В советское время были ещё «Минск», «Баку», «Ташкент» и другие.

Есть названия – предупреждение о возмездии, ко́ли враг задумает напасть на нас. «Не тронь меня» – так назывался линейный корабль, участник знаменитого Чесменского сражения 1770 года. То же прозвище получила броненосная плавучая батарея в начале XIX века. А вот ещё имена: «Страшный», «Смерч», «Гневный», «Спящий лев», «Разъярённый». Но есть и «Разумный»: для победы нужны не только храбрость и отвага, но и хладнокровный расчёт и ум.

Доверено было кораблям хранить память о Древней Руси: «Баян», «Варяг», «Рюрик», «Олег», «Громобой», «Вещун», «Колдун», «Русалка»…

У многих кораблей названия российских рек: «Десна», «Нева», «Енисей», «Амур», «Ока». У других – названия птиц: «Ястреб», «Кречет», «Ласточка», «Глухарь», «Альбатрос». А самый первый русский парусный военный корабль, построенный ещё до рождения Петра его отцом, царём Алексеем Михайловичем, назывался «Орёл». Название это дано в честь двуглавой птицы с государственного российского герба и было очень популярно на флоте. Позже его носили различные корабли и суда.

Первым русским подводным лодкам давались названия морских животных и рыб: «Морж», «Косатка», «Дельфин», «Акула», «Краб», «Сом», «Скат». В Великую Отечественную войну сражались с фашистами «Щука», «Линь», «Окунь», «Треска», «Ёрш». Знаменитая лодка Щ-303 «Ёрш» в Балтийском море потопила торпедами восемь транспортов и сторожевой корабль немцев. Уже в XX веке российский флот пополнился атомным подводным ракетоносцем «Гепард», а его предшественники назывались так: «Барс», «Рысь», «Тигр» и «Пантера»…

Ещё с петровских времён образованные российские моряки знали историю и мифы Древней Греции и Рима. И потому на борту корабля привычно было имя античного бога или героя. Бомбардирский корабль, вооружённый большими орудиями, назывался в честь бога-громовержца «Юпитером». А дозорный корабль – стоглазым стражем «Аргусом». Нельзя не вспомнить три шестидесятипушечных фрегата: богиню-воительницу «Палладу», богиню охоты «Диану» и богиню утренней зари «Аврору». В середине XIX столетия, во время Крымской войны, эти корабли совершали героические плавания в морях Дальнего Востока. Через полвека, уже в Русско-японскую войну, в тех же краях сражались их тёзки: крейсер «Паллада», крейсер «Диана» и крейсер «Аврора».

Особая, завидная судьба выпала «Авроре». Столетний корабль, участник всех войн России в XX веке, свидетель всех русских революций, до сих пор ещё на плаву. Воистину одушевлённый исполин, он стоит у Петроградской набережной Невы в Санкт-Петербурге.

В том же городе, в Военно-морском музее, поселился совсем удивительный корабль, вернее сказать, кораблик – длиной не более шести метров и шириной до двух. И вовсе без имени на борту…

Как у Петра возникла страсть к мореходству? Предполагают, что это случилось, когда царь-подросток нашёл в подмосковном селе Измайлово, в амбаре своей родни, старый, всеми забытый английский дубовый ботик[5]5
  Бо́тик (небольшой бот) – одномачтовое парусное судёнышко.


[Закрыть]. Находка совпала по времени с подарком – привезли из Франции астроля́бию – прибор для измерения астрономической широты и долготы. Нашёлся в Москве знающий иностранец. Он рассказал, как пользоваться астролябией, он же сопровождал юного царя в плавании на починенном ботике по Яузе. Потом на Плещеевом озере, у Переславля-Залесского, построили несколько небольших корабликов и перевезли туда ботик. Пётр разыгрывал взятие кораблями батареи, сооружённой на холмистом берегу озера. Возможно, именно эти занятия увлекли Петра в мореходство. Личное увлечение царя перешло в дело державной важности. Через три десятка лет флот, созданный Петром с нуля, стал самым сильным на Балтике: сорок восемь линейных кораблей и фрегатов, восемьсот галер и других судов, двадцать тысяч матросов на кораблях и в морских крепостях.

В конце жизни адмирал Пётр ещё раз будет править тем самым ботиком. В 1723 году в Петербурге проходило чествование Балтийского флота. Из Москвы ботик привезли в новую столицу России. Празднование началось спуском его в Неву. Как только днище коснулось воды, грянул залп с кораблей флота. В ботик гребцами сели знаменитые адмиралы: Апраксин, Сенявин, Меншиков. Пётр был кормчим[6]6
  Ко́рмчий – рулевой, управляющий судном с кормы.


[Закрыть]. Ботик шёл вдоль строя кораблей, и те в знак почтения приспускали свои флаги. «Смотрите, как дедушку внучата поздравляют! – сказал Пётр адмиралам. – От него флот на юге и на севере, страх неприятелям, польза и оборона государству». После праздника ботик был поручен коменданту Петропавловской крепости «для вечного хранения».