Текст книги "Геополитические перемены на БСВ в 80–90-е годы и политика США"

• фактическое игнорирование Вашингтоном усилий СССР, направленных на разрешение кризиса вокруг Кувейта политическими средствами, отражала убежденность американской администрации, что в условиях прогрессировавшего ослабления внешнеполитических позиций Советского Союза, завершившегося его распадом в результате Беловежских соглашений в декабре того же 1991 года, США в состоянии самостоятельно, по чисто американскому сценарию, решать все аспекты ситуации в Заливе и ближневосточного кризиса, включая палестинскую проблему, значительно успешнее, чем прежде, добиваться тесной координации внешнеполитической активности стран региона с политическим курсом Вашингтона. Западные политические наблюдатели отмечали плохо скрытое откровенное злорадство официального Вашингтона в связи с проявившейся неспособностью Советского Союза как-то влиять в нужном для себя направлении на развитие ближневосточной ситуации и готовностью советской стороны ради улучшения отношений с США идти на далеко идущие уступки американцам в вопросах подхода к разрешению региональных конфликтов. Успех США в скоротечной войне с бывшим советским «клиентом» оказал воздействие на подход американской администрации к оценкам состояния и перспектив советско-американских отношений, налицо было (и остается до сих пор, несмотря на замену в США республиканской администрации на демократическую) стремление американского руководства не считаться с позицией нашей страны;

• наметившаяся после окончания войны новая расстановка политических сил в ближневосточном регионе – резкое ослабление Ирака, укрепление позиций консервативных государств, рост внутренних сложностей в Палестинском движении сопротивления в силу проявившейся в ходе войны «завязанности» председателя исполкома ООП Арафата на Ирак – была расценена западными политическими наблюдателями как благоприятная для США в плане выдвижения и проталкивания американских внешнеполитических инициатив как в отношении созыва, рамок и итогов мирной конференции по Ближнему Востоку, так и в отношении установления в регионе системы коллективной безопасности на американских условиях и при непременном сохранении американского военного присутствия, в рамках которой, по мнению американской стороны, должны были быть разрешены все спорные и деликатные ближневосточные проблемы, являющиеся производными от арабо-израильского конфликта, включая и палестинскую проблему;

• немаловажным итогом «Бури в пустыне» западные политические наблюдатели сочли рост авторитета США в НАТО, упрочение их ведущей роли в этой организации.

Большинство американских политологов считало, что политические дивиденды, полученные президентом Бушем в результате антииракской войны, явятся весомым аргументом в его пользу на предстоящих в 1992 году президентских выборах. Однако серьезные просчеты, допущенные Бушем во внутренней политике, «недостаточно деликатные» (по оценке американской прессы) действия Буша в отношении Израиля, оттолкнувшие от него избирателей-евреев в таких ведущих штатах, как Нью-Йорк и Калифорния, привели к поражению Буша на выборах. К тому же его удачливый соперник – президент Клинтон – умело воспользовался тем обстоятельством, что республиканцы рекламировали победу над Ираком как успех «двухпартийной» внешней политики. Это делалось для того, чтобы обезопасить республиканцев от возможной критики в стране и за рубежом. Однако этот пропагандистский тезис имел, как оказалось, контрпродуктивный эффект.

По мнению многих представителей американской политической элиты (бывшие государственные секретари Киссинджер, Вэнс, бывшие президенты Форд, ныне покойный Никсон), события вокруг Кувейта поставили США перед новой реальностью – постепенным формированием условий для серьезных политических перемен, и руководство США должно вовремя «подстроиться» к этим неизбежным переменам, по возможности направив их в нужное для американской стороны русло. В противном случае, по оценке выше упоминавшихся видных американских государственных деятелей, политика США на Ближнем Востоке будет постоянно сталкиваться с растущими сложностями, могущими проистекать, в частности, из появления в регионе новых «центров силы» или «конфликтных узлов». В результате американцам будет трудно воспользоваться результатами войны с Ираком для долгосрочного закрепления большинства дальневосточных государств в своей политической орбите, для успешного продвижения американских схем и формул ближневосточного урегулирования, которые, в конечном итоге, повели бы к формированию в регионе «пакс американа».

Совершенно не случайно американская сторона свои действия против Ирака прикрыла и международным одобрением (резолюция Совета Безопасности № 678) и формированием многонациональной атнтииракской коалиции. Анализируя эти действия США, можно предположить, что в будущем возможна аналогичная реакция в тех случаях, когда наиболее развитые в военном и политическом отношении страны «третьего мира» будут действовать, руководствуясь только своими интересами, не оглядываясь на позицию великих держав.

2.2. Закрепление роли США как главного гаранта стабильности ближневосточной ситуации

При рассмотрении результатов антииракской войны многонациональной коалиции, где главной силой были регулярные американские воинские подразделения, прежде всего, обращает на себя внимание военная сторона дела.

Общеизвестно, что в конце 80-х – начале 90-х годов в военной доктрине США происходили качественные изменения, которые охватили все ее основные части, прежде всего, оценку и понятие угрозы, эволюцию военного искусства и планов военного строительства, на что оказали непосредственное воздействие новые типы вооружений, поступившие к тому времени на вооружение американской армии. Поэтому антииракская война оказалась весьма «кстати» для военно-промышленного комплекса США и для руководства американских вооруженных сил.

Прежде всего следует отметить как характерное явление для вооруженных сил США, отмеченное именно на рубеже 80–90-х годов, «информатизацию» гонки вооружений и значение этой информатизации для дальнейшей эволюции американской военной доктрины, а применительно непосредственно к антииракской войне – для повышения роли систем боевого управления, связи и разведки, для усиления значения «информационно-ударных комплексов».

Политические интересы и цели всегда первичны по отношению к военной силе, выступающей в качестве средства их реализации в международных отношениях. Эта аксиома полностью подтвердилась в ходе антииракской войны, накануне которой формировались (со стороны США) цели войны, а в ходе самой войны определялись и уточнялись средства ее ведения, решалось, когда, каким образом и на каких условиях прекращать военные действия, т. е. определялись масштабы и характер войны и допустимые пределы использования военной силы. На примере антииракской войны подтвердилась мысль, высказанная еще в 1987 году отечественным экспертом П. П. – Тимохиным: «Военное насилие в том виде, в котором его практикуют США, – это не просто применение вооруженных сил. Оно представляет собой сложное сочетание манипуляции силой и вооруженного насилия».[126]126
  Тимохин П. П. Военно-силовая политика США. М.: Воениздат, 1987. С. 36.


[Закрыть]

Эволюция военной доктрины США, ставшая заметной в ходе антииракской войны, оказала неизбежное и непосредственное воздействие на состояние и эволюцию многих военно-политических аспектов международной безопасности. На американской военной доктрине сказалось воздействие как ряда традиционных, так и новых военно-политических факторов, среди которых следует отметить следующие:

• ускоряющийся процесс изменения соотношения сил в мире, который развивается в направлении складывания нового экономического, научно-технического, технологического и военно-политического баланса сил за счет появления новых глобальных и региональных центров силы, к которым в начале 90-х годов вполне мог быть отнесен и Ирак. Одна из основных внешнеполитических задач США в условиях резкого падения влияния на мировые процессы нашего государства и явной утраты им статуса «сверхдержавы» – не допустить превращения военно-политической ситуации в мире в многополярную структуру, закрепить за США положение единственной «сверхдержавы», единственного арбитра и гаранта стабильности международных отношений;

• последствия нового этапа научно-технической революции, который внес перемены качественного характера в средства ведения вооруженной борьбы – вооружения и военную технику, – что привело к началу процесса кардинальных перемен во всех областях военного искусства, т. е. в способах применения государствами вооруженного насилия в качестве внешнеполитического средства воздействия на своих реальных или потенциальных противников;

• оба указанных выше фактора ведут к появлению на международной арене новых субъектов – целого ряда быстро растущих в военно-политическом отношении государств (к числу которых в начале 90-х годов относился и Ирак), влияние которых на структуру международных отношений, их политическое, военное, экономическое, технологическое утверждение в ряде случаев ведет к противопоставлению их национальных интересов национальным интересам США. Чисто теоретически американская политологическая наука не исключала в этой связи возможности столкновения национальных интересов США с интересами новых субъектов военно-политических отношений и проистекающей отсюда необходимости американского противодействия влиянию государств на расстановку политических сил в мире и в отдельных регионах. Антииракская война – яркий и характерный пример этого.

В 80-е годы в США активно развернулся процесс революционных изменений способов и форм вооруженной борьбы, охватившей все области военного искусства: военную стратегию, оперативно-тактическое искусство и тактику. Именно в 80-е годы были разработаны новейшие американские военные и военно-стратегические концепции «всеобщей неядерной войны», морской стратегии, «воздушно-наземной операции», которые получили апробацию и нашли широкое применение в ходе «Бури в пустыне». Процесс изменения форм и способов вооруженной борьбы формировался по мере разработки и внедрения новых образцов оружия и военной техники, средств боевого управления ими.

В США разработана теория «дифференцированного» или «избирательного» применения военной силы. Другими словами, разработана теория самого широкого спектра возможных способов использования вооруженного насилия, прежде всего, за счет расширения числа вероятных способов применения военной силы на нижних уровнях эскалации военных конфликтов, в том числе и в региональном масштабе. Как показала антииракская война, США энергично пытались использовать (и преуспели в этом) свое технологическое превосходство, давшее основу характерной черте американской военной доктрины – «доктрины качества», по американским определениям.

В ходе антииракской войны наглядно проявилась важнейшая особенность эволюции американской военной доктрины – повышение роли информатики и информационных ресурсов, значения автоматизации и всей управленческой деятельности. Материальной основой количественного накопления и качественного совершенствования вооружения и военной техники, которыми оснащена американская армия, явились новейшие достижения науки и техники, прежде всего, в области микроэлектроники и электронно-вычислительной техники, использование которых реализуется в военном деле в создании самого широкого спектра средств боевого управления оружием, военной техникой и вооруженными силами в целом. Это ведет к резкому повышению значимости информационного обеспечения, а определяющим фактором в совершенствовании вооружений становится разработка новейших систем боевого управления, связи и разведки. В ходе антииракской войны планирование боевых действий американской стороной проводилось на основе информации, получаемой от спутников радиоэлектронной разведки типа «Лакросс», «Вортекс» и «Магнум», поскольку аппараты фоторазведки КН-II контролировали территорию Ирака и весь театр военных действий только в течение 10 минут в сутки каждый (использовалось четыре спутника). Данные о расположении на территории Ирака ракетных систем SCUD давал геостационарный спутник радиоэлектронной разведки «Магнум» (его стоимость – 300 миллионов долларов в ценах 1989 года, не считая стоимости его выведения на орбиту кораблем многоразового использования «Шаттл»). Факт запуска ракет SCUD и продолжительное направление полета ракеты засекал по факелу двигателя спутник раннего предупреждения DSP, информация через спутник связи DSCS-3 передавалась в центры Алис-Спингс (Австралия) и Шайенн Маунтин (США), где производился расчет траектории, и через пять минут по тому же каналу спутниковой связи целеуказание получали команды зенитных комплексов «Пэтриот».

Если абстрагироваться от целей, которые ставили перед собой США в антииракской войне, и подходить к ней с позиций анализа развития «чистого» военного искусства, станет ясным, что особый интерес представили формы ведения военных действий – от кампании до боя как основной формы тактических действий наземных войск, ВВС и ВМС. Естественно, что в ходе операции «Буря в пустыне» формы ведения военных действий определялись самими масштабами вооруженной борьбы, возможностями группировок сил как многонациональной коалиции, так и армии Ирака, а главное – целями военных действий. Говоря об особенностях «войны в Заливе», которые отражали новые тенденции в действиях вооруженных сил развитых стран, начальник Главного оперативного управления Генштаба Вооруженных сил РФ генерал-полковник В. М. Барынькин отмечал, в частности: «В последние два десятилетия в локальных войнах и вооруженных конфликтах наиболее ярко проявилась тенденция дальних (глубоких) ударов, причем не только пилотируемой авиацией и ракетными комплексами, но и беспилотными высокоточными средствами по целям и объектам как в зоне конфликта, так и по всей территории конфликтующих сторон. Так, в ходе войны Персидского залива (имеется в виду антииракская война многонациональной коалиции – прим. авт.) 1990–1991 года в нанесении огневых ударов применялись авиация и крылатые ракеты морского базирования «Томагавк», а дальнее огневое поражение впервые осуществлялось в течение 38 суток. Необходимо отметить, что там же применялись и массированные радиоэлектронные удары или, более того, проводилась операция РЭБ (радиоэлектронной борьбы)».[127]127
  Барынькин В. М. Некоторые вопросы организации военных действий по разрешению военных конфликтов // Военно-исторический журнал. № 6 (ноябрь – декабрь). 1995. С. 16.


[Закрыть]

Все изложенные выше весьма впечатляющие факты убеждают в наличии у США реальных возможностей прийти на помощь своим «клиентам» в ближневосточном регионе в том случае, если стабильности их положения (а значит, и бесперебойности нефтедобычи) будут угрожать внешние или внутренние обстоятельства.

Новое нагнетание напряженности вокруг Кувейта, начавшееся в первых числах октября 1994 года и вызванное сосредоточением элитных иракских воинских подразделения из так называемой Национальной гвардии на северных границах Кувейта, предоставили американской стороне желанный повод для нового вооруженного вмешательства. К тому же, накануне выборов всего состава палаты представителей и трети сената (8 ноября 1994 года) Клинтону нужен был серьезный военный успех для подтверждения своего «имиджа» решительного политика и снятия критики со стороны республиканцев за то, что он, якобы, «растерял» плоды военной победы над Ираком, достигнутые администрацией Буша. Сведения о перемещении иракских войск в сторону границы с Кувейтом были известны американской разведке задолго до первых чисел октября; Клинтон не предавал гласности эту информацию до политически выгодного ему момента, т. е. до выборов.

Расчет Клинтона, как известно, не оправдался; выборы 8 ноября принесли успех республиканцам. В отличие от «Бури в пустыне», США с самого начала не рассчитывали на придание международного характера предстоящей военной операции. Это подтверждается многочисленными заявлениями американских официальных лиц. Комментируя отвод иракской армии от границы с Кувейтом, государственный секретарь У. Кристофер заявил: «В следующий раз мы не будем ждать, мы предпримем ответную акцию». Более откровенно высказалась постоянный представитель США при ООН М. Олбрайт: «Когда можно, мы будем действовать на многосторонней основе, когда нужно – самостоятельно».

Антииракская война оказала двоякое воздействие на иракскую армию. Поражение в результате скоротечных военных действий, неумение и невозможность противостоять методам «электронной войны», значительные потери в живой силе и технике, особенно в танках, заметно подорвали моральный дух иракской армии. С другой стороны, введенные решением Совета Безопасности экономические санкции против Ирака коснулись, прежде всего, его вооруженных сил. Резко ухудшилось пополнение иракской армии вооружением, боеприпасами и запасными частями к военной технике. Военная промышленность страны оказалась не в состоянии удовлетворить запросы вооруженных сил. Это вызвало ощутимый рост недовольства в армейских кругах, особенно среди высшего офицерства, которое высказывало мнение, что формирование элитных частей Национальной гвардии, являющихся наряду с партийным аппаратом партии Баас основной опорой Саддама Хусейна, но ничем не проявивших себя во время «Бури в пустыне», повело к расколу армии, что несет в себе опасность не только для вооруженных сил, но и для иракского общества в целом. Не способствовали укреплению единства армии и проходившие после ухода Ирака из Кувейта спорадически проходившие в армии «чистки», которые, видимо, были неизбежным следствием условий, в которых оказался Ирак после «Бури в пустыне».

Ликвидация и замораживание амбициозных программ модернизации армии, что было произведено после многочисленных международных инспекций, появление которых в Ираке также было следствием антииракской войны, вызывало и вызывает недовольство иракского офицерства. Многие офицеры среднего звена, находившиеся в период войны за рубежом в составе многочисленных, зачастую ненужных «военно-закупочных комиссий», после введения антииракских экономических санкций оказались не у дел и предпочли на родину не возвращаться.

Несмотря на военное поражение, динамичный характер иракского режима сохранился, а, значит, сохранилась и потенциальная опасность военных провокаций Багдада в отношении своих соседей. Архаичность существующих в нефтедобывающих монархиях зоны Персидского залива общественных и политических систем, создание антимонархических партий и движений непосредственно в этих странах и в эмиграции, несомненно, облегчит Ираку достижение его далеко идущих целей вопреки политике США, направленной на сохранение указанных государств в своей орбите.

Серьезной ошибкой иракского руководства, имевшей фатальные последствия, была ложная уверенность в том, что США и лично Буш способны только на воинственную риторику в адрес Ирака, а не на практические действия по прекращению иракской агрессии против Кувейта. Самоуверенность Саддама обернулась для вооруженных сил Ирака подлинной трагедией.

Опасениями Саддама, как бы его армия не «застоялась» и не повернула бы «от безделья» свое оружие против режима, объясняются неожиданные «маневры» вооруженных сил Ирака, в ходе которых 80-тысячная армия была придвинута к ирако-кувейтской границе. Однако эффект от таких действий оказался контрпродуктивным: они были расценены как прямая угроза независимости Кувейта и вызвали ответные военные меры США и Великобритании, которые прямо заявили о готовности нанести превентивный удар.

Вполне реальной стала опасность второго кувейтского кризиса. Именно в этот момент российский министр иностранных дел направился в Ирак с целью урегулировать отношения Ирака с Кувейтом и побудить Саддама предпринять шаги по дипломатическому признанию Кувейта. В результате российско-иракских переговоров начался отвод иракских войск от границы с Кувейтом и постепенно пошло на спад «нагнетание страстей» в этом вопросе; промежуточным, но достаточно обнадеживающим итогом миссии Козырева было принятие Советом Безопасности резолюции № 949. В беседе с журналистами в самолете по пути в Нью-Йорк российский министр, по сообщению информационных агентств, так оценил итоги своих переговоров с президентом Ирака: «Линия России на политическое урегулирование конфликта в районе Персидского залива получила ясное отражение в решении Совета Безопасности ООН. Совет одобрил резолюцию, в самом начале которой отмечаются дипломатические усилия, против которых выступали некоторые партнеры России в Совете Безопасности. Среди этих стран – и США, сделавшие ставку на силовое решение. Мы с самого начала заявляли, что силовое решение вопроса должно рассматриваться лишь как крайняя мера, если дело дойдет до войны в Персидском заливе. Этому мы противопоставили ставку на политическую инициативу. Именно в этом заключался смысл моей поездки по региону, предпринятой по поручению президента России. Резолюция, первоначально составленная, по сути своей, как «резолюция объявления войны», то есть развязывающая руки для перехода к прямым военным действиям, включая авиаудары со стороны США и других стран, сейчас превратилась в решение Совета Безопасности, в котором основной упор делается на политические меры».[128]128
  Независимая газета. 18.10.1994.


[Закрыть]

Действия российской стороны были расценены по-разному. США, считавшие, что инициатива в вопросе урегулирования кризиса вокруг Кувейта полностью принадлежала им и поэтому они вправе в любой момент вновь прибегнуть к силовому решению проблемы с целью свержения Саддама Хусейна, были раздосадованы упущенным шансом. В глазах мирового сообщества американская сторона оказалась в проигрыше. Запад просто отказался признать дипломатический успех Москвы. Не случайно Клинтон заявил, что «концентрация американских войск в зоне Персидского залива будет продолжаться», а министр обороны Перри, невзирая на резолюцию СБ № 949, сказал, что «бомбардировка Ирака с воздуха неизбежна».[129]129
  Там же.


[Закрыть]

Конъюнктурный, вызванный предвыборными соображениями характер этих заявлений был вполне очевиден, что подтвердила и весьма положительная реакция надежных союзников США в регионе – Саудовской Аравии, ОАЭ – на российскую инициативу и официальные заявления их высокопоставленных представителей о важности роли, которую играет Россия в зоне залива. Сам Козырев оценил позицию США как проявление «ноток ревности» по поводу очевидной удачи дипломатических усилий российской стороны в урегулировании нового витка кризиса вокруг Кувейта, объяснив такую линию поведения «недопониманием ситуации», тем более, что У. Кристофер, по его словам, даже не ознакомился с текстом российско-иракского коммюнике.

Различные оценки причин и характера «второго раунда» конфликта вокруг Кувейта давали российские СМИ. «Известия» считали, что новый виток событий вокруг Кувейта – всего лишь «игра, дипломатические маневры, драматизируемые с помощью десятков тысяч солдат, а также авиации и флота. Главные ее участники – Саддам Хусейн и Бил Клинтон. Успех или неудачу этой игры они как бы персонифицируют, связывают со своим политическим реноме… Главная задача игры – извлечь максимум внутриполитических и внешнеполитических дивидендов, балансируя на грани вооруженного конфликта, но не преступая ее». Что касается позиции нашей страны, то Россия, как утверждали «Известия», «ведет собственную игру. Визит Козырева в Багдад, продолжения в Нью-Йорке – до отчаяния смелая попытка вернуться на некогда знакомую сцену и получить там, что можно, что законно причитается».[130]130
  Известия. 21.10.1994.


[Закрыть]

С резкой критикой миссии Козырева выступили некоторые органы оппозиции. В частности, «Московский комсомолец» подчеркивал: «В очередной раз Москва взялась миротворствовать между объединенным западным фронтом и намеченным в жертвы режимом третьего мира. В очередной раз ее тщаниями Вашингтон лишился плодов эффективного военного удара по супостатам. И снова «дипломатическая победа» России оставляет ощущение второй свежести. И снова сомнительны практические приобретения».[131]131
  Московский комсомолец. 19. 10.1994.


[Закрыть] Несправедливость и предвзятость такой оценки была объяснима только запальчивостью автора заметки, остротой полемики.

Особо следует отметить комментарий председателя комитета Государственной думы по международным делам В. Лукина (бывшего посла в Вашингтоне). Лукин, неоднократно обоснованно и заслуженно критиковавший в своих публичных выступлениях проамериканский крен в деятельности российского МИДа, на этот раз критиковал Козырева за действия, затруднившие Вашингтону проведение политики диктата и силового давления в отношении Ирака. «Похитить у Белого дома лавры борца с диктаторами, – писал Лукин, – попытались сделать московские дипломатические импровизаторы… Нам опять приснились лавры всемирных миротворцев. А губит нас именно страсть к показухе, синдром потемкинской деревни. В результате мы сумели испортить то, к чему надо бы относиться бережнее – рабочие отношения с американской администрацией. Если целью Смоленской площади было раздражение самой сильной и самой богатой страны, то эта цель достигнута. Мы позволили Саддаму Хусейну, не теряя ни солдата, укрепить свой престиж, но испортили Клинтону планы на ноябрь и сделали это, не ставя перед собой ощутимых целей».[132]132
  Московские новости. 23–30.10.1994.


[Закрыть]

При всей внешней убедительности аргументация Лукина была изначально ошибочна: если следовать его логике, то России следовало бы быть «шакалом при льве», не нервировать американскую администрацию, не идти на сотрудничество со странами «третьего мира».

В период, предшествовавший операции «Буря в пустыне», в период самой операции и некоторое время после нее комментарии и информационные сообщения, публиковавшиеся в иранских СМИ, были достаточно сдержанными, их авторы явно воздерживались от привычной антиамериканской риторики. Судя по всему, действия американских вооруженных сил произвели впечатление и в Тегеране. Следует отметить, что именно с началом операции «Буря в пустыне» из официальных выступлений иранских руководителей исчез тезис о необходимости нового подъема «шиитской волны», всемерного активизирования исламского движения во всем мусульманском мире. Началась, видимо, под явным вилянием американских «агентов влияния», окопавшихся в иранском руководстве, откровенная переориентировка пропагандистских усилий Ирана на среднеазиатские республики, в которых именно в этот момент развернулись требования полной независимости от Москвы. Все политические партии и группировки Узбекистана, Таджикистана и Туркмении, например, утверждали, что только на пути самостоятельного развития и тесного сотрудничества с «братьями по вере» возможно подлинное национальное возрождение Средней Азии. В это время в иранских СМИ появился тезис о необходимости создания «Великого Туркестана», который включал бы все среднеазиатские республики Советского Союза и находился бы в тесных союзнических отношениях с «лидером исламского мира» – Ираном.

Конечно, лобовое столкновение с США никогда не входило в планы руководства Ирана, тем более что ресурсы страны были резко подорваны в результате почти восьмилетней войны с Ираком. Но после операции «Буря в пустыне» в иранском руководстве возросла роль «прагматиков», считавших, что Ирану пора перестать быть в плену собственной антиамериканской пропаганды, что настало время «наводить мосты» в отношениях с США, без поддержки которых трудно будет добиться «тесных союзнических» отношений с республиками Средней Азии.

Чисто военные итоги операции «Буря в пустыне» имеют отношение не только к Ираку, военная машина которого оказалась серьезно надломленной, а экономическая инфраструктура основательно поврежденной. Американская сторона, в своих действиях намеренно «вышедшая за рамки» мандата Совета Безопасности, своими акциями демонстрировала и своим противникам (Ираку и Ирану), и своим «клиентам», и союзникам, кто имеет решающее влияние в определении судеб ближневосточного региона. Именно военный успех дал американской дипломатии основные козыри в борьбе за созыв международной конференции по Ближнему Востоку по американскому сценарию и во имя достижения тех целей, которые, по мнению американской стороны, соответствовали национальным интересам США.