Текст книги "Дневник: Воспоминания о кампании 1914–1915 годов"

Того же дня 4 августа, около 11 часов утра, подходя к какому-то имению, услышали довольно сильный артиллерийский огонь в направлении с ю[го]-з[апада], причем казалось, что снаряды рвались совсем близко. Разведка в бинокль не дала указаний, где находится артиллерия противника и движение продолжалось. В это время авангард колонны, при которой ехал генерал Орел, передвигаясь по возвышенности, внезапно попал под несколько очередей хорошо пристрелянной артиллерии. По словам Орла, все, что здесь находилось, бросилось вправо вниз с горы и там перепуталось. В особенности в беспорядке понеслась бывшая в авангарде 6-я батарея подполковника Магена. Генерал Орел слез с лошади и отвел авангард назад, где дал ему разобраться. Об этом безобразии я узнал только в Торгау. В авангарде, кроме означенной батареи, находились 2 батальона 115-го полка. В это время я получил донесение от генерала Орла, что переправа на границе через р. Ширвинту[56]56
  Река Ширвинта (Шервинта) – река в Литве на границе с Калининградской областью, приток реки Шешупе, левого притока Немана. В 1914 г. по реке проходила граница Российской и Германской империй.


[Закрыть] занята противником и что туда двинуты 2 роты головного отряда, чтобы очистить проход. Пешая разведка пока больше ничего не выяснила. Одновременно с этим я узнал от генерала Гандурина, что к нему прибыли 2 эскадрона Павлоградского гусарского полка в качестве дивизионной конницы. Я приказал один эскадрон тотчас же прислать ко мне, установив связь с соседями и выслать вперед разведку. Генералу Орлу я велел энергичнее теснить неприятеля и скорее захватывать мост. Вскоре я получил донесение, что противник отступил и мост свободен. Неприятельские небольшие части отходили с боем на запад к темной роще, находящейся на шоссе Зодарген – Дегезен и на ю[го]-з[апад], по направлению к деревне Бильдервейтчен. В каждое из этих направлений генерал-майор Орел направил по одному батальону, но когда они разошлись, то между ними не было никакой связи. Около 4 часов дня выяснилось, что противник у темной рощи открыл смертоносный ружейный и пулеметный огонь, нанося батальону 115-го полка огромные потери. Вследствие этого туда были двинуты 2 роты 114-го полка и батарея. Остальная часть 114-го полка оставалась в резерве дивизии. Около того же времени стало известно, что против генерала Гандурина очень слабые силы, без артиллерии, поэтому я приказал генералу Гандурину оставить против них 1 батальон и ½ батареи, с остальными же быстро идти во фланг и тыл темной рощи. Это приказание было повторено 3 раза, но генерал Гандурин его не исполнил, все время будучи в сомнении, что именно находится против него. Вследствие этого 2½ батальона 113-го полка вышли к темной роще около 12 часов ночи, когда противник уже отступил. Если бы он исполнил мое приказание своевременно, то неприятель был бы окружен. Тем временем генерал Орел с остальной частью 115-го полка и 16-ю орудиями двинулся влево на Бильдервейтчен и стал наступать очень быстро, причем батальоны шли в огромном порядке, как на ученьи, батарея же Богуславского выехала прямо в цепь и попала под пулеметный огонь немцев. В помощь генералу Орлу я послал капитана Бучинского, который отправился с большой неохотой. Штаб дивизии около 3 часов дня перешел через границу у Радчен и расположился близ переправы у разрушенного немецкого кордона, где лежали трупы двух женщин. Сюда прибыл лейб-эскадрон[57]57
  Лейб-эскадрон – первый эскадрон кавалерийского полка, имевший элитный статус, так как по традиции в 1-й эскадрон набирали лучших, наиболее обученных и опытных кавалеристов.


[Закрыть] Павлоградского полка под начальством ротмистра барона Дризена, брата покойного генерал-адъютанта барона Дризена. Я тотчас выслал вперед разъезды. Один из них около 6 час[ов] вечера донес, что батальон 115-го полка и роты 114-го полка против черной рощи изнемогают от потерь и еле держатся. Помню, что молодой корнет, который это докладывал, плакал при этом. Насколько помню, послал туда еще одну роту 114-го полка и приказал артиллерии не жалеть снарядов. От генерала Епанчина получил записку с восторженной благодарностью за содействие во фланг противнику. В это время 2½ батальона 115-го полка продолжали наступать на Бильдервейтчен, терпя довольно большие потери от огня. Начальник команды разведчиков, георгиевский кавалер, кажется, Петров, увлекся боем и вместо разведки наступал вместе с ротами. Уже под вечер, в темноте, когда 115-й полк переходил несколько раз в атаку, немцы выбросили из одного окопа белый флаг. Тогда Петров с разведчиками открыто пошел на них. С 50 шагов немцы открыли ружейный и пулеметный огонь и почти всех уложили, в том числе и лихого Петрова. Во время боя генерал Орел и, главное, Бучинский все время просили подкреплений и докладывали по телефону, что они несут огромные потери от артиллерийского огня. Я двинул в их распоряжение еще одну батарею и приказал генерал-майору Савичу отправиться на артиллерийскую позицию и сосредоточить огонь, чтобы обезвредить артиллерию противника. Отправился он очень неохотно и, видимо, никакой пользы не принес. Даже и не приблизился к артилл[ерийской] позиции, а оставался при генерале Орле. Как Савич, так и Бучинский всегда говорили по телефону запуганным, взволнованным голосом, так что чувствовалось, что от них только вред. Это и оправдалось. Когда уже темнело, я по просьбе генерала Орла направил к 115-му полку в помощь 2 роты 114-го полка. Помню, как эти роты прошли мимо меня разомкнутым строем и, быстро двигаясь, в большом порядке скоро скрылись во мгле сгущающихся сумерек. Они подошли к 115-му полку, и их почему-то прямо влили в цепи, перемешав с вяземцами, у которых тем временем в резерве оставалась одна рота. На мое приказание атаковать ночью генерал Орел доложил, что успеха не будет, так как все сильно измучены и, кроме того, в некоторых ротах нет офицеров. Оказалось, что в полку за этот бой выбыло убитыми и ранеными 17 офицеров. Так и заночевали в своих наскоро вырытых, плохеньких окопах; генерал же Орел расположился позади в разрушенной деревне. Телефон все время действовал превосходно. Я прождал на своем пункте до 11 часов вечера, все надеясь получить сведения от Гандурина или Калишевича, который двигался на Дегезен. Ничего не получая, решил расположиться на ночлег в отдельном дворе на правом берегу р. Ширвинты. Для прикрытия была притянута рота 114-го полка. Ночь была очень темная. Когда мы пришли во двор, то он был битком набит солдатами; оказывается, Ефимов не потрудился своевременно распорядиться. Ни чаю, ни свечей, ни наших вещей, ничего не было. Как только пришли, Ефимов первый разлегся, ни о чем не заботясь, и заснул. Я спал на деревянной кровати, на которую принесли немного соломы. Пришлось лично проверять дежурство, так как все уже располагались на полу спать, и отдавать необходимые приказания. Пока мы еще стояли у моста, мимо меня проносили и проводили раненых, причем ни стонов, ни жалоб не было. С некоторыми из раненых я разговаривал и убедился в их спокойствии. На следующий день я встал в 5 часов утра, когда еще все спали. Желая распорядиться отправкой разъездов, я не мог нигде найти прикомандированного к нам эскадрона гусар. Наконец, в 6 часов утра их нашли. Оказывается, они ночевали в 2 верстах от нас, оставив для связи двух гусар, но никто об этом не знал ничего. Рано утром получил донесение, что Бильдервейчен свободен; противник ушел и бросил 6 орудий, и в деревне его перевязочный пункт с массой раненых, а трупы на позиции им не убраны. Значит, отступил поспешно. Если бы Вяземский полк двинулся ночью, то успел бы погнать его и захватить орудия силой – честь была бы иная. Рано утром получил донесение, что Старорусский полк около 12 часов ночи подошел к Тартупенену и немцев в роще уже не нашел. Тогда же получил приказание двигаться сегодня на Дегезен и далее в направлении на Катенау.

Приказав дивизии сосредоточиться в Дегезене и выслать вперед разъезды, сам со штабом дивизии рысью двинулся туда же. Погода была отличная, ехали очень скоро; по пути в разных местах видели наших убитых и раненых и разные предметы амуниции. Дегезен – это богатое имение, расположенное у шоссе в г[ород] Сталупенен. Здесь, у перекрестка, находились сжатые поля, на которых хватило всем места. Я в дом не входил и остался на шоссе. Тотчас же выслал разъезды на Катенау и на Сталупенен, чтобы узнать, занят ли этот город 25-й дивизией, так как в отрицательном случае пришлось бы воздействовать на него с севера. Разъезд очень долго не возвращался, и пришлось ждать, кажется, до 2 часов дня. В это время приехал на автомобиле Смирнов со Шрейдером и Шемякиным. У них сведений о противнике не было, и о том, взят ли Сталупенен 25-й дивизией, тоже ничего не знали. Поговорив о незначащих вещах, они уехали. В это время внезапно загорелся один из сараев имения Дегезен, наполненный сеном и снопами. Тотчас были приняты меры, чтобы охранить другие постройки, и высланы дозоры, чтобы поймать поджигателей, а также объявлено, чтобы никто не смел ничего трогать и не бродил бы по имению. Столб дыма и огня поднялся необъятный, и все вблизи заносило пеплом. Многие говорили, что тут прячутся немцы и подожгли, чтобы указать наше местоположение. Искали всюду, но никого не удалось поймать. Не успел этот сарай догореть до половины, как вдруг вспыхнул другой сарай. Последний так близко от одной из батарей, что ее пришлось поспешно вывести. Все были до невероятия возмущены этим безобразием, но виновных так и не нашли. Тем временем было получено донесение, что Сталупенен занят 25-й дивизией и что она продолжает наступление далее на запад. Вследствие этого и моя дивизия тоже двинулась в направлении к Катенау. Задержки не было, так как авангард был своевременно выдвинут на должную дистанцию вперед. Сначала пришлось идти по плохой дороге и пересекать без моста топкую речку. Затем движение продолжалось по малой проселочной дороге. Я ехал в голове колонны главных сил. По пути следования все деревни были покинуты населением, но везде на свободе кругом было множество домашних животных и птиц. Некоторые телята, жеребята, поросята и проч. пристраивались даже к колонне. В одном месте в течение нескольких верст бежал даже рядом с дорогой молодой кот, а собаки шли по несколько вместе. Вообще оживление было большое. Во всех населенных пунктах, через которые мы проходили, была одна и та же картина: двери в домах открыты настежь и в комнатах все перерыто и разбросано. Так как мы шли в голове, то у нас было представление, что все это сделано было отступавшими немцами, но наши солдаты при первой же возможности сейчас же залезали в дома и принимались рыться. [Не]скольких из них пришлось даже лично выгонять. Ввиду этого было приказано принять строжайшие меры против мародерства. Около 5–6 час[ов] вечера, когда колонна была еще на походе, ввиду медленности движения авангарда штаб дивизии нагнал его хвост, и голова главных сил подходила тоже близко. В это время я услышал впереди себя несмолкаемые крики. Наконец, крик стал перекидываться назад в глубину, и я ясно различил, как десятки голосов кричали: «кавалерия слева, артиллерия карьером вперед» и т. д. Спрашиваю, кто приказал кричать, – никто не знает. Крик этот немедленно прекратил кругом себя, но он передался в главные силы, и, пока поскакали его прекращать, вдруг слышу, один за другим, несколько артиллерийских выстрелов и в том числе два разрыва вблизи штаба дивизии. Начинаем наблюдать во все стороны, для той же цели высланы были еще раньше дополнительные разъезды, но ничего не видно. Думаем, не аэроплан ли бросил бомбы и улетел. Однако небо ясное, и он не мог бы быть не замечен. Огонь прекратился, через некоторое время вернулись разъезды, но никого нигде не обнаружили. Только на ночлеге узнали, что артиллерийский огонь открыл из наших же главных сил ошалевший командир (кажется, 1-й) батареи только на основании вышеуказанных криков. Хорош, однако. На ночлег авангард стал в Катенау, а главные силы – в нескольких верстах не доходя Катенау.

Несмотря на несомненную победу, при которой противник внезапно отступил, бросив 6 орудий, перевязочный пункт и неубранные трупы в окопах и в тылу за ними, бой под Бильдервейтченом произвел на меня неблагоприятное впечатление. Причиной тому, главным образом, неисполнительность генерала Гандурина, основанная на его крайне плохой ориентировке. В то время как он с целым полком и батареей боролся почти что против ветряных мельниц, он дал возможность противнику, как я полагаю, батальону с пулеметами, занимавшему темную рощу, упорно удерживаться до глубокой ночи, нанести нам большие потери и затем уйти незамеченным. Если бы части Старорусского полка появились в тылу рощи засветло, то батальон немцев был бы уничтожен, а части, занимавшие Бильдервейтчен, были бы в окружении и взяты в плен. Затем мне крайне не понравилось, что пешая разведка во время походного движения двигалась слишком близко к охраняющим частям и не предупредила о близости противника, [так] авангард внезапно попал под огонь, и это вызвало указанный в своем месте беспорядок. Затем боевой порядок генерала Орла разошелся на Бильдервейтчен и на темную рощу, разорвавшись и потеряв всякую связь, вследствие чего генерал Орел выпустил управление и вошел в роль начальника левого боевого участка. При этом на участке он израсходовал почти все резервы, даже присланные две роты 114-го полка, и у него всего-навсего осталась одна рота. Благодаря этому он не мог повести ночного наступления, и противник внезапно улизнул. По моим соображениям, у немцев на всем этом участке находились всего один полк (кажется, 41-й[58]58
  41-й пехотный (5-й Восточно-Прусский) полк – Infanterie-Regiment „von Boyen“ (5. Ostpreußisches) Nr. 41, пехотный полк из состава 1-й пехотной дивизии 1-го корпуса Германской императорской армии. Сформирован 5 мая 1860 г. В 1914 г. 1-й и 2-й батальоны полка дислоцировались в Тильзите, 3-й в Мемеле. В Первой мировой войне – кампании 1914 и 1915 гг. на Восточном фронте, кампания 1916 г. на Западном фронте в составе 221-й пехотной дивизии, кампания 1917 г. снова на Восточном фронте в Буковине, кампания 1918 г. на Западном фронте. Расформирован 11 января 1919 г. С сентября 1907 г. полком командовал полковник Шуманн.


[Закрыть]) и 2 батареи. При таких условиях чувство неудовлетворенности вполне понятно и законно, несмотря даже на то, что Вяземский полк и роты Новоторжского полка наступали смело и самоотверженно вели бой, а генерал Орел тоже смело находился с полком, артиллерия же, особенно 4-я батарея, действовала лихо, смело и с большим успехом, приведя одну из батарей неприятеля к молчанию.

6 августа приказано было наступать дальше. О противнике было сведение, что он отступает безостановочно. Утром 6 августа разъезд Павлоградского полка, шедший по пути наступления, донес, что обыскал все деревни и нашел только одну пику. Населения нигде не было. Везде в населенных пунктах следы быстрого ухода жителей. Все имущество было брошено и очень часто на столах находили остатки незаконченной трапезы, а кровати смятые, как бы от только что вставших людей. Во всем был замечен большой достаток населения: все постройки каменные, отдельные дворы – богато отстроенные, внутренняя обстановка домов городская, вполне комфортабельная; сараи и амбары полны сеном, овсом, ячменем, рожью и проч., везде огромное количество домашних животных и птицы; всюду брошенные экипажи, повозки и огромное количество с[ельско] х[озяйственных] орудий. Замечательно, что многие каменные сараи в отдельных дворах расположены были широкой стороной на восток и снабжены бойницами, а большинство населенных пунктов построены на высотах, представляющих стрелковые позиции с хорошим обстрелом. Затем везде на местности разбросаны приметные группы деревьев, отличные наблюдательные вышки, высокие флюгера, показывающие направление ветра и пр[очие] предметы, облегчающие наблюдение и пристрелку, а над лесами и рощами, в разных местах высились какие-то условные вехи и вышки. Все это для человека, особенно знакомого с местностью, сильно облегчало ориентировку и наблюдение. Телефонная сеть имелась почти между всеми населенными пунктами и очень часто по пути встречались почтовые ящики, прибитые к домам. Проволочные заборы сопровождали многие дороги и окружали поля и загоны скота. Местами этих проволочных заграждений было без конца. Каждый разъезд должен был иметь несколько ножниц для резания проволоки, иначе он рисковал запутаться в проволоке, а если под огнем противника, то и совсем погибнуть. Дороги находились в отличном состоянии, и сеть путей была обильно пополнена превосходно содержимыми шоссе, большинство из коих сопровождалось аллеями из хороших деревьев. Замечательно еще то, что нигде на ночлегах не беспокоили насекомые. Вообще благорастворение воздухов и обилие плодов земных было полное. При таких условиях дивизия двигалась далее на запад.

В авангарде наступал генерал Орел с Новоторжским полком и одним дивизионом артиллерии на Шершинелен, Шпринген и далее. В правом боковом отряде от Гр[осс] Катенау, на Бумбельн шел Ольдерогге с 1 батальоном Старорусского полка, 4 орудиями и 1 взводом павлоградцев. Я со штабом двигался во главе колонны главных сил через Альт Катенау. Когда мы подходили к этому пункту, то получилось донесение от генерала Орла, что головной отряд встретил противника. Полагая, что силы незначительны, я приказал гнать его скорее и очистить дорогу. Когда же мы подошли к кладбищу у Альт Будупенена, то услышали артилл[ерийские] выстрелы и вскоре получилось донесение генерала Орла, что он попал под огонь неприятельской батареи и разворачивает авангард. Деревня Шершинелен лежит на заметной возвышенности, далее между нею и деревней Шершинен находится пологая, широкая лощина, а за последней деревней идет всхолмленная местность с мелким рельефом. Когда головной отряд выходил из Шершинена, то он был встречен ружейным и пулеметным огнем и не продвигался, а авангард попал под обстрел легкой артиллерии в то время, когда он переваливал через высоты у Шершинелена. К счастью, однако, все разрывы были влево от дороги и колонна не пострадала. Спустившись в вышеуказанную лощину, генерал Орел начал разворачивать авангард, оставив предварительно один батальон в резерве. Вправо – Новоторжский полк вошел в близкое соприкосновение с батальоном староруссцев Ольдерогге, который наступал вдоль шоссе Катенау-Бумбельн и вошел в подчинение генерала Орла. 1-й дивизион артиллерийской бригады (29-й) под начальством полковника Насекина развернулся в лощине между Шершинелен и Шершиненом, причем противник вел по нем огонь тяжелой артиллерией, и хотя дивизион попал «в вилку», но поражений не было. Главные силы остановились на шоссе, вдоль которого густая аллея укрывала от взоров аэроплана. Я остановился тотчас, пройдя кладбище у Альт Будупенена. Здесь была открытая площадка с обзором до Шершинелена, а влево была видна впадина у Пабельна и большой лес, находящийся южнее точки стояния. Погода была солнечная, совсем летняя. Из стратегической двуколки тотчас вынули столик с картами и отметили флажками все расположение. Вправо и влево была выслана дополнительная разведка. Тем временем огонь в авангарде все время усиливался, и получено было донесение генерала Орла, что за Шершиненом дальше продвинуться невозможно, и что противник обстреливает слева, примерно со стороны Ворупенена, куда фронт недохватывает. В это же время получилось уведомление от начальника 25-й дивизии генерала Булгакова, что он встретился с сильным противником и просит содействия во фланг с севера. О силах противника никто не сообщал, но только всеми говорилось, что он оказывает упорное сопротивление и открыл сильный огонь, и все просили помощи. Только от 28-й дивизии, наступавшей правее, не было определенных известий. Так как обстановка не выяснилась, нельзя было бросать резерв дивизии, на который уже со всех сторон предъявлялись требования. В это время в мое распоряжение как раз прислали конную батарею. Я решил для поддержания генерала Орла слева и одновременно для связи с фронтом 25-й дивизии выдвинуть один батальон с конной батареей, которым укрыто пробраться к Пусперну и Пабельну, а оттуда быстро атаковать Ворупенен во фланг. Местность вполне способствовала такому незаметному передвижению. Не зная еще штаб-офицеров дивизии, я спросил командира Вяземского полка полковника Войцеховского, кто у него из батальонных командиров наиболее энергичен и способен решить самостоятельную задачу. На это он неуместно гордо ответил, что у него в полку все штаб-офицеры одинаково достойны и могут решить любую задачу. Я попросил его все-таки лично предназначить батальон. Тогда он выбрал батальон, которым командовал полковник Эрасмус, причем очень похвалил этого штаб-офицера. Вызвав его, я лично ориентировал его и дал нужные указания, а также снабдил его всадниками и самокатчиками для связи. Около 2 часов дня колонна Эрасмуса двинулась. Прошло более 2 часов времени, генерал Орел продолжал все жаловаться на действия противника со стороны Ворупенена, а донесений от Эрасмуса все не было. Тогда я приказал послать к нему с новым приказом энергичнее наступать на Пабельн– Ворупенен и с вопросом, что до сих пор им сделано и какие сведения о противнике. Никакого ответа получено не было. Тогда приказание было повторено, и, наконец, около 6 часов вечера, получилась краткая записка полковника Эрасмуса, что по его колонне из Ворупенена открыли огонь, и он наступать дальше не может. На посланное приказание пользоваться данной артиллерией и наступать ответа так и не получилось. Потом оказалось, что хваленый полковником Войцеховским Эрасмус, просидев в каком-то укрытии, артиллерийского огня не открыл, не сделал даже попытки атаковать неприятеля, отступил, когда стемнело, назад, причем и об этом даже не донес и затем, бросив конную батарею, самовольно пошел за своим Вяземским полком, который под вечер был двинут в распоряжение генерала Орла. На что можно рассчитывать с такими штаб-офицерами, как полковник Эрасмус, а лучших, как оказалось потом, во всей дивизии было человека 4. Образец, как у нас производят в мирное время в штаб-офицеры. Для чего все эти аттестации, аттестационные комиссии и прочее. Одно несомненно: пока будут такие начальники дивизии, каковым был Архипов, и такие ленивые командиры корпуса, как Смирнов, который целых 5 лет покрывал его, до тех пор мы не избавимся от типов, Эрасмусу подобных. Имя же им – легион.

Около 4 часов дня к месту расположения штаба дивизии прибыл на автомобиле генерал Смирнов с полковником Михаэлисом. Я ознакомил его с обстановкой и узнал от Михаэлиса, что 28-я дивизия правее меня продолжает с успехом свое движение, будучи задерживаема лишь небольшими частями неприятеля. Совокупность всех указанных данных привела меня под вечер к заключению, что противник слаб, и поэтому решил, усилив с вечера авангард Вяземским полком, 2-м дивизионом артиллерии и только что прибывшей в мое распоряжение мортирной батареей Долгова, дабы все они могли принять с вечера и за ночь выгодное исходное положение, и на следующий день после хорошей артиллерийской подготовки атаковать немцев. Распоряжения обо всем этом мною были сделаны около 6 часов вечера, причем батарея полевых мортир к этому времени уже занимала позицию вправо от дороги Шершинелен – Шершинен, но, вследствие страшной мешкотности в изготовке, огня еще не открыла. В начале 6 часа я переехал верхом со штабом дивизии на новый пункт между Шершинеленом и Шершиненом. Предварительно там была подготовлена телефонная станция. Помню, когда встали на этот пункт, заметил двух-трех нижних чинов артиллеристов, врознь удалявшихся в тыл и доложивших, что они для связи. Фамилии всех оказались жидовские; стеком погнал их обратно на позицию. Как только начало смеркаться, вяземцы широким фронтом цепями прошли вперед, а за ними оказался батальон пресловутого Эрасмуса. Разведчики 2-го дивизиона и его командиры еще засветло подготовили переход батарей, причем 2-й дивизион стал левее 1-го. Около 9 часов вечера стемнело, и бой совершенно затих. Свои предположения на следующий день я сообщил по телефону генералу Орлу. Последний собрал командиров полков и дивизионов, обсудил с ними обстановку, объехал часть фронта позиции и указал места, которые следует занять. В течение ночи пехота окопалась. Я со штабом дивизии расположился на ночь в одном из дворов небольшой деревушки Шершинелен, в самом крайнем дворе которой находился передовой перевязочный пункт одного из полков, причем перевязка производилась на дворе при свете факелов; кругом было много окровавленной ваты. Спать пришлось на деревянной кровати, на которой лежали ветки сушеного гороха. Первый расположился и уже храпел в соседней комнате Ефимов, а на полу этой комнаты и соседней, через сени, сплошь лежали и спали чины штаба дивизии.