Текст книги "Белый мерседес"

4. В общежитии

Считается, что у проживавших на Земле за последние 50 тысяч лет 800 поколений, 650 поколений провели жизнь в пещерах, 400 – применяли огонь, 200 – использовали энергию животных, 80 – жили в домах…

Иметь комнату, даже в общежитии все равно было большим делом. Родион быстро освоился и перезнакомился со своими соседями.

Общежитие, конечно, не высший класс, но все же крыша над головой.

Стипендию в институте, в котором учились проживающие в общежитие студенты, частенько выплачивали большой с задержкой, но зато, когда ее выдавали, это был большой праздник. Серая общага сразу преображалась, а ее жители приобретали здоровый цвет лица и нездоровый блеск в глазах. На столах пшенную кашу сменяли пельмени, макароны с натертым сыром, появлялся хлеб и сахар.

Когда все наедались досыта, то возникало желание выпить и повеселиться. Веселая гулянка продолжалась до тех пор, пока в карманах что-то оттопыривалось, а потом ребята сдавали бутылки и покупали хлеб. После этого ждали чьей-нибудь посылки из дома.

«И что же? – спросите вы, – кто были соседи Родиона?» Ему повезло, он поселился в небольшой комнате, где жил один. Общежитие жило своей особенной, размеренной жизнью и вскоре Крестовский стал ее непосредственным участником.

По ночам из-за двери напротив раздавался могучий храп. Большинство храпунов имеют излишний вес, пьют, курят. Даже в былинах об Илье Муромце повествуется о его «богатырском храпе». Кроме этого естественного человеческого порока Родион также познакомился с теорией кууптации. Кууптация – искусство научного бытия.

Виновниками этого стали два молодых человека, которые занимали комнату справа. Оба приятеля были ярыми кууптаторами. У большинства населения страны сложилось мнение, что студенты – это бледные, зеленые от грызни бананов, денно и ношно корпящие за письменным столом в библиотеке и дома люди. На самом деле все совсем не так. Это были жизнерадостные молодые люди. Они хорошо учились, ходили на все тусовки и самое главное постоянно кууптировались. Да. С утра до вечера и с вечера до утра, жертвуя здоровьем ради великого дела Учи Контейнеровича Румчерода. Уважаемый читатель, не подумай чего-нибудь дурного. Сразу от научного определения этого слова перейдем к бытовому. Кууптация в обыденном понятии это особое искусство жить, веселясь и радуясь всему миру и остроумно поддразнивая его, когда он становится совсем невыносим. У кууптаторов жива была легенда о том, как зародилось данное движение. Рассказывали, что якобы это произошло на острове Науру 3 марта 1943 года. Именно тогда был образован Международный кууптационный центр, где все развеселые студенты и состоят. Девиз кууптаторов придумал все тот же великий Уче Контейнерович Румчерод. Он ему приснился нарисованным на огромном зеленом полотнище: «Рум dum cuuptiro spero», что в переводе на русский означает «Пока кууптирую, надеюсь».

Каждому кууптатору положено было иметь кличку. Например, Василий отзывался на имя Гад Иванович Наглый, а Николай иногда торжественно представлялся Кретин Попугаевич Тактебятресну. Среди их знакомых были не менее звучные и выразительные имена. Например, Лысый-жаб Таксопаркович Номерной или Ошейник Гемороевич Сукин-сан.

Кууптаторы очень не любили гиппотатов, или «злобствующих гиппотационных сморчков», а именно, гадкого профессора, поставившему на экзамене «неуд», или преподавателей военной кафедры, заставлявших брить любимую козлиную бородку.

Родион очень заинтересовался новым студенческим движением и несмотря на иронию, сквозившую в каждом его слове, сказал:

– А что, я, наверное, тоже мог бы войти в руководящий состав вашего союза.

Его сосед слева Максим, или просто Макс, писал стихи. Особенно они ему удавались в слегка подвыпитом состоянии, но лучше даже когда доза была больше. Он мог поднимаясь пешком на шестой этаж сочинить стихотворение, как впрочем, и спускаясь.

В своей комнате он написал размашисто через всю стену ломаными неровными буквами: «Я, Максим Степанов, возможность трезвой жизни отрицаю!..»

История как Макс, выпивал с «классиками» была известна всем. Он снял со стен коридора портреты Пушкина, Лермонтова, Есенина, Блока и отнес в свою комнату, расставил у стены и стал с ними выпивать. Им наливает и себя не забывает. Да, с каждым чокается: «Ваше здоровье, Александр Сергеевич!.. Ваше, Михаил Юрьевич!..» Заходившие в комнату друзья решили его остановить. «Эй, Макс, ты чего наклюкался?» Максим был настроен решительно. Выставляя их за дверь, он объяснял свое поведение: «Ребята, не мешайте. Видите, с классиками беседую, с равными себе».

Однажды он пришел с книжечкой.

– Подари, с автографом – пристали к нему.

– Не могу. Тираж небольшой: всего два экземпляра. Один для автора, другой для издателя. На самом деле был сделан всего один экземпляр. А в переплетной мастерской он его переплел.

– Как называется хоть?

– «Первая» книга. Так и называется.

– «Первая»?!

– После моей смерти подлежит обязательному уничтожению. Такова моя воля.

Книга ходила по рукам, и читалась не потому, что это шедевры поэзии, а потому, что там были стихи про них.

Его любимым поэтом был Николай Рубцов, а любимым стихотворением, в котором были следующие строчки:

 
Мы сваливать не вправе
Вину свою на жизнь.
Кто едет, тот и правит,
Поехал, так держись!..
 

Вот какие интересные люди окружали нашего героя. Но круг его знакомства продолжал расширяться. Однажды дверь его комнаты отворилась.

– Я буду здесь жить, – нагло сказал молодой человек с лицом ангела.

– Исчезни, – велел Родион и попытался захлопнуть дверь. Его наваждение легло грудью на дверь и с силой давило ее внутрь.

– Не уйду, – сказало оно, – мне некуда идти.

– Сверх нахальства, – Крестовский был поражен. Вломиться в чужую комнату и говорить, что будет здесь жить. Он узнал в этом нахале юношу по имени Лео, проживавшего выше этажом и с которым по какому-то случаю познакомился не так давно.

– Мои вещи выкинули из общежития. Мне очень стыдно тебя беспокоить. Но мне в самом деле некуда идти.

Тяжелые испытания научили Лео подбирать отмычки к чужим сердцам. Родион вздохнул и сказал роковую фразу:

– Заноси вещи.

Вечером Лео перенес вещи, а ночью притащил самое дорогое, что у него было свою – Ксю.

Беспристрастные наблюдатели никак не могли понять, что объединяло Родиона, Лео и Ксю. Дача денег отвергалась по причине их полного отсутствия у влюбленных.

Не была принята версия и о любви втроем: его сосуществователи были слишком полны друг другом, чтобы размениваться на кого-то третьего.

И Родион оказался в центре чужих страстей. Он понимал, что ужаснее всего для любви – бездомность.

Здесь нужно несколько слов сказать о Лео и Ксю. Вообще-то у них были имена и фамилии. Лео имел имя Леонид, а Ксю – Ксюша. Они сами придумали себе имена и постепенно все остальные окружающие стали их так называть.

Лео занимался коммерцией – но ему никогда ни в чем не везло. У него были глаза ангела, сердце поэта и прошлое уголовника. Когда-то в юности он взял на себя вину старшего брата, у которого была семья, и отправился в колонию. Теперь же Лео постоянно впутывался в темные истории. Целью его жизни было не больше не меньше – получить Нобелевскую премию по литературе. «Уж тогда, они будут кусать локти, что отказали мне в публикации моих повестей», – говорил он.

Но каждый из фантастических проектов Лео терпел фиаско, и заканчивалось дело тем, что они брали билет на электричку и ехали в Тулу в гости к маме Ксю – покушать досыта.

В общежитии многие не знали, кто такие Ромео и Джульета, но кто такие Лео и Ксю знали все. Они иногда ссорились и расставались, но спустя некоторое время возвращались друг к другу, как лесные олени ведомые шестым чувством. Друзья им советовали пожениться, но это было почти безнадежным делом.

Набор вещей, который они притащили в комнату Родиона, был прост и краток, как правда. У них были: сковородка, чайник, холодильник, небольшой шкаф и раскладывающийся на три части небольшой диванчик.

Каждое утро начиналось с ясно слышимого голоса Ксю из-за шкафа.

– Лео, можно тебя попросить?

Да.

Женись на мне.

– Я женюсь на тебе, когда стану знаменитым, – слышалось в ответ.

– Лео, тебе уже тридцать. Все женщины, которые тебя любили прежде, бросили тебя. Мы уже вместе два года. Разве этого недостаточно, чтобы пожениться?

Лео ел приготовленную яичницу, и уходил по делам, обещая Ксю скоро вернуться на новеньких «Жигулях». И Ксю рвала фотографии Лео, которые хранила в коробке от конфет, потом склеивала и аккуратно складывала обратно в коробку. Иногда она читала учебник.

Однажды Ксю поманил неверный блеск бриллиантов и она исчезла в малоизвестном направлении. Ее не было неделю и, когда Лео уже не знал куда идти и к кому обращаться, она явилась. Поставила в вазу цветок, посмотрела через зеркало на синяк на плече. Крестовский ни о чем ее не спрашивал. Пришедший вскоре Лео синяка не заметил и был счастлив встрече безмерно.

В это самое время Лео запал еще на одну идею: продать американскому миллионеру модели детской одежды, которые он тут же сам и нарисовал. Даже нашелся человек, который в считанные дни брался оформить визу. Но в который раз ему не повезло. Однажды дверь в комнату Крестовского распахнулась и на него двинулась незнакомая монголка, торжественная и непреклонная, как танк или, на худой конец, бронетранспортер. «Я пришла отомстить, – заявила гордая дочь пустыни Гоби. – Тот парень, с которым Лео договорился о визе, визы не оформляет, а рисует! Я уже пошла с такой визой в посольство – еле оттуда ноги унесла. Сейчас к вам явятся из органов облаву на вас делать». Родиону вовсе не улыбалось попасть в облаву, да еще компетентных органов, он уже начинал корить себя за то, что связался с этими влюбленными.

– Ксю! – завопил Крестовский, – Когда вы с Лео прекратите устраивать на моей жилплощади цирк!

Весь вечер и часть ночи вооруженные автоматами люди в форме ждали появления Лео. Под охраной боевого оружия Ксю угрюма молчала, а Родион пытался смотреть телевизор. Лео не было. Не дождавшись его, компетентные органы составили протокол и потребовали, чтобы Лео явился завтра по указанному адресу в назначенное время.

Лео явился через десять минут после того, как ушли автоматчики.

Забегая немного вперед, скажу, что финал этой истории был таков. В один прекрасный день Родион, вернувшись в комнату, обнаружил на столе ключи от дверей и записку. «Спасибо за все! Твои навсегда Лео и Ксю». Вообще-то он ожидал этого. Лео и Ксю наконец-то поженились и им выделили комнату в семейном общежитии. Стало даже как-то сиротливо. Крестовский слегка взгрустнул.

5. На ударной стройке

В принципе можно найти сотни относительно безопасных способов зарабатывания денег. Рыночные отношения предоставляют полную свободу действий и поступков, связанных с той сферой деятельности, которая раньше фиксировалась в милицейских протоколах как спекуляция. Можно, конечно, применить вариант «блюдца с голубой каемочкой», отбросив как анахронизм, скрупулезное добывание компромата на «новых Корейко». Можно заняться извозом или стать «общественным контролером» на наземном муниципальном транспорте, откатав на ксероксе «удостоверение». Однако эти способы требуют какого-то стартового капитала или средств технического обеспечения. «А что делать? – думал Родион. – Если в кармане нет ни гроша, но желание завладеть энным количеством дензнаков становится не самоцелью, а естественным желанием выжить в этой суровой жизни. Конечно, можно использовать свои природные способности, а именно – мускульную силу и выносливость. Здесь принцип простой: бери больше, кидай дальше».

– Каменщик, говоришь? – внимательно рассматривая ладони Крестовского в понедельник утром, задумчиво и лениво говорил почесывая за воротом своей выцветшей милицейской рубахи, майор Добролюбов.

– Так и быть поедешь на КПЗ. Родион вначале даже слегка был ошарашен от этого предложения. Его знакомый предложил ему подзаработать на строительстве дачи. А тут… в КПЗ?!

Мы работаем не «от» и «до», а сколько надо. Согласен? Строить предстояло новую загородную виллу очень большому начальнику, который носил на плечах милицейские майорские погоны и ключи от камер изолятора временного содержания.

Как ему объяснил знакомый, эта шабашка соответствовала прежнему статусу ударной комсомольской стройки, но, конечно же не потому, что возведение дачи для майора имело всероссийское значение. Просто майор оформил развод и свою старую виллу благородно оставлял супруге.

Встав рано утром, он благополучно на загородном автобусе добрался до того места, которое называлось КПЗ.

– Это что, конспирация такая?

– Чудак! – похлопал его по плечу парень в грязной спецовке, которого все называли Серый. – Такая у майора традиция: он все свои места работы называет КПЗ.

Трудовой коллектив, в который влился наш герой, сразу изменил его представления о современной шабашке. Он не увидел здесь угрюмых и заросших щетиной лиц, не было здесь и стойкого запаха перегара. Совсем напротив – с раннего утра стройплощадка, огороженная высоким забором из колючей проволоки, дышала трудовым энтузиазмом. Ровно к восьми ноль ноль – на зависть давно сидящего без работы местного стройтреста – подвозили раствор в импортной полиэтиленовой упаковке. Засучив рукава «сокамерники» Крестовского брались класть кирпич: шутка ли, за каждый уложенный кирпич хозяин платил в твердой валюте четверть доллара, если при этом учесть, что за трудовой день каменщик средней квалификации укладывает в среднем 500 кирпичей. Было легко подсчитать, что даже в Америке не снятся такие высокие заработки. Да, шабашить – не у станка стоять на каком-нибудь акционированном обанкротившемся заводе.

Здешние порядки Родиону объяснил все тот же парень в спецовке, не забывая при этом укладывать кирпичи.

– Раньше милиционерскому начальнику арестанты – пятнадцатисуточники и подследственные дачу строили. Но теперь новые времена, новые отношения. Стало строго. Не так давно кто-то из начальства погорел на этом деле. Вот теперь нанимают за деньги… А знаешь сколько их начальников?

– Много, наверное?!

– То-то. И всем нужны дачи.

– А ты как с майором познакомился?

– Да, подрался на танцах с одним. Тот оказался на больничной койке, а я попал в КПЗ к майору. Светил немалый срок. Но майор помог, дали год условно.

В заключение своего нехитрого рассказа Серый проникновенно произнес: «Хозяин так и сказал, когда освобождали, пойдешь ко мне как бы на трудовое воспитание. Уже третью дачу строю. На первых двух мне как перевоспитываемому только пайку давали, а сейчас уже и платят».

В то время пока Родион и Серый возводили внутреннюю стену третьего этажа, чахоточного вида мужик по отчеству Семеныч выкладывал фасад дома. Это требовало большого умения. Но опыта и умения у Семеныча было не занимать. У него, по сведениям Серого, в активе было уже два досрочных освобождения за ударный труд за колючей проволокой, пять построенных дач. Когда последняя дача была построена, причем два этажа вверх и два вниз, майор был растроган до слез и пригласил Семеныча после освобождения занять почетное место в КПЗ.

Проблема всеобщей занятности здесь была решена окончательно и бесповоротно.

Другое почетное и не менее важное положение в шарашке занимал крановщик – Женька, которому вместе с управляемым им автокраном было присвоено имя «автоКПЗ». Когда-то Женька со своим автокраном трудился в одном строительном управлении. Майору же, всегда что-то строившему, позарез нужна была механизация. Сначала он арендовал кран, а после приватизации предприятий, кран стал его собственностью. Женька почему-то приглянулся майору и тот сделал его личным автокрановщиком. Когда же кран не использовался, Женька был его личным шофером и телохранителем. Не многие майоры могут похвастаться, что у них есть личные автокрановщики, водители и телохранители.

– Ну а бригадир, точно рецидивист. Смотри, все руки в татуировке и какие волосатые. А взгляд?! Бр-р!

– Ты что?! Совсем не разбираешься в людях. – Серый покачал головой, – это бывший милиционер. Вместе работал с хозяином в одном отделении и прежде стерег Семеныча. А вот теперь они делают одно общее дело. Рука об руку.

Наука овладения мастерком, благодаря природной сметливости и, вероятно, той неведомой старой жизни, прошла для Родиона без особых профессиональных затруднений. Бригадир придирчиво в конце смены осмотрел его работу, и удовлетворительно хмыкнув, искренне поинтересовался – не сидел ли тот хотя бы 15 суток. Но, получив отрицательный ответ, разочарованно ухмыльнувшись, заметил, что такие деньги ему платят лишь в порядке исключения, поскольку он на подмене основного состава. Но если Крестовский останется в КПЗ, то тариф ему установят как и Серому в полтора раза меньше.

Вот тогда Крестовский и поспорил с бригадиром: как же так, работу он делает не хуже, а платить будут меньше.

– А потому…, что нет у тебя «прописки» в нашей шарашке.

– Какой еще «прописки»? – не понял Родион.

Насчет «прописки» Серый любезно ему разъяснил:

– Понимаешь, ты ни чем не должен хозяину. А это не по правилам. Вот когда ты сядешь, ходя бы суток на 15 или еще лучше на больший срок, а он тебя вызволит, вот тогда ты будешь своим.

– Интересно, а почему майор не может нанять нормальных каменщиков, ведь он платит много? Только предложи.

– Э-э, друг, хозяин платит не за мастерство, а за понятливость. С другим контингентом он и разговаривать уже не может. Просто не поймут друг друга.

К шести часам вечера, когда солнце коснулось верхушек деревьев леса, КПЗ с сознанием выполненного долга выгребала из ведер последние пригоршни раствора. Трудовой день был завершен. Все распрямились, устало приводя в порядок рабочие места. Над стройплощадкой призраком бродил гулаговский девиз – «На свободу с чистой совестью».

В среду днем к стройплощадке, еле слышно шурша шинами, подкатила и мягко остановилась иномарка. Две хозяйские овчарки бросились навстречу хозяину и он, потрепав их по загривкам, стал исподлобья смотреть на проделанную работу и на шеренгу вытянувшихся кэпэзешников. Бригадир, шагнув вперед, бодро отрапортовал о проделанной работе. Майор остался доволен. Он поблагодарил за высокую сознательность и объявил благодарность от своего имени. Затем дал команду бригадиру освободить из подвала провинившегося накануне Семушкина.

И через некоторое время из подвала строящего дома вышел на свет долговязый парень. Он был худенький с колониальной прической «Котовский», в дырявых тапочках. «Давай, вредитель, теперь поработай». Парень щурился от дневного света так, будто пробыл сутки в одиночной камере. А посажен он был за то, что еще вчера после обеда просидел в туалете целых полчаса. У бригадира сразу закралась мысль, что это от чрезмерного употребления местного вина. И тот настучал майору.

На следующий день, когда они делали новый раствор, Семушкин, в глазах которого собралась вся скорбь русского народа, поведал Крестовскому свою простую историю. Оказывается, он привлекался за – угон автомобиля.

Рассказ его был незатейлив.

– Родился я в тихом городке Кимры, что на Волге. Все время мечтал работать в милиции, ловить преступников, быть на переднем крае борьбы с ворами и убийцами. В армии служил десантником. Как раз, что надо. Физическая подготовка и все такое. Вернулся, а в милицию попасть не смог. Пришлось устроиться на один завод, а точнее – в гараж слесарем. Работа мне нравилась, к тому же если водителям вечером нужна была машина, то ее брали из гаража свободно, ни у кого не спрашивая разрешения. Можно было, например, директорскую «Волгу» взять, чтобы девушек покатать. Два месяца тому назад, – продолжал он свой рассказ, в промежутках между укладкой кирпичей, – Пришел в гараж, дал сторожу бутылку и поехал за город отдохнуть с ребятами. Потом поехал в соседнюю область к своей знакомой девушке. И надо же такому случиться, что машина сломалась прямо у районного отдела милиции. Зашел в милицейский гараж, и увидел веселую компанию милиционеров-шоферов. Их было несколько человек. Время обеда. Они отдыхали и пили водку. И вспомнил я тут о своей детской мечте, представил себя работником милиции, подумал, как хорошо было бы быть рядом с ними – с такими веселыми ребятами. Ну и черт меня дернул. Подхожу и говорю, что я такой же водитель-милиционер из соседней области, короче, привез своего начальника на «Волге», да вот незадача, случилась поломка. Шеф уехал на другой машине, а мне сказал, чтобы я обязательно отремонтировал машину. Но я не знал, что столь гостеприимными окажутся эти ребята. Они предложили мне посидеть, выпить. Хотел отказаться, ведь был за рулем. А те пристыдили, – «что ж ты за милиционер, если не пьешь за рулем?» И пошло, и поехало. Машину я отремонтировал. Но в это время в гараж заглянул один опер – Сашка Бурмистров. Он выпил со мной за знакомство, узнав, что я работник милиции из соседней области, пригласил в свой кабинет. Там мы продолжили начатое. Весь день я был в его кабинете.

– А что ж ты не вернулся с машиной?

– Не мог. Не отпускали. Говорили, что так быстро ремонт не закончишь. Чего тебе здесь плохо. Работа подождет. Я там познакомился с прекрасными ребятами. Один старший лейтенант Юра и лейтенант Володя.

– И ты присутствовал при допросах? – удивился Крестовский.

– А чего? Они как раз так мастерски раскручивали одного парня по клике «Мафия», которому клеили убийство одной женщины.

– Пытали?

– Да так. Один взял со стола электрический провод и вставил одним концом в розетку, а другим стал водить по телу.

– Что ж ты, вредитель, сразу не уехал? – неожиданно врубился в рассказ мастер.

– Бес попутал. Потом поехали отдыхать в профилакторий «Березовая роща». Сауна, девочки, водка с пивом, шашлыки, как тут откажешься. Весело. Мне все больше и больше нравилось быть милиционером. Так продолжалась целая неделя. Ночевал в кабинете у оперов. Потом стали просить съездить то по одному делу, то по другому. Правда машина была какая-то гражданская, но выручили ребята из гаража. Смотрю, ребята в гараже на моей машине по трафарету вывели «милиция», нарисовали российский флаг. Я был счастлив.

– Ну а дальше?

– Я неоднократно пытался уехать к себе и вернуть машину в гараж завода, но каждый день получал очередное задание, или не мог самостоятельно ехать, так как постоянно «принимали». Вдобавок вдруг внезапно начала сильно болеть печень. По просьбе знакомых оперов несколько раз ездил в приемник – распределитель, «получал» арестованного. Даже пару раз самостоятельно допрашивал. Потом опять как-то вечером поехали на рыбалку. Напились. На утро я решил все-таки уехать от них. Выехал, смотрю, в бардачке Володька забыл свое удостоверение. Я спьяну засунул его в карман. При выезде из области подъехал к посту ГАИ, чтобы сдать найденное удостоверение. Там меня и арестовали, а машину подали в розыск. Опять препроводили в отдел милиции, где меня допрашивали мои новые друзья. Признался я в том, кто я на самом деле и чья это машина. Теперь вот сижу, и привлекаюсь к уголовной ответственности за угон машины. И черт меня дернул. Вот, втянули в свою компанию, делились со мной последней корочкой хлеба. И такой печальный конец… Хорошо майор, взял на свою стройку…

Семушкин закончив свой рассказ, понуро стал работать мастерком, снимая лишний раствор с кирпича, склонив лохматую голову на тощей как у гуся шее.

– Ничего, тюрьма – хороший университет, – усмехнулся бригадир, но тут же сменил тон. – А ну, братишки, взялись дружней! Порадуйте меня и хозяина усердной работой! – прокричал он, неведомо как узнавший о приближении майора.

Бетонщики, каменщики и просто разнорабочие навалились на работу изо всех сил. Бригадир одним глазом следил за работой, другим – за приближающейся хозяйской иномаркой.

Был конец недели и майор приехал принимать работу, а заодно и расплатиться. Он это делал на западный манер. Зарплата выплачивалась за трудовую неделю.

– Добро пожаловать, хозяин! Как видите, сегодня начали второй этаж. Майор не пожелал сначала выходить из машины, он только выставил на подножку ногу, а потом убрал ее обратно. Но вдруг переменил решение и вылез из машины.

– Строите на совесть?

– А как же иначе.

Майор пожевал губами, уткнулся взглядом в землю, потом поднял глаза, оглядел строящееся здание и с раздражением топнул ногой и с патетикой в голосе проговорил, буравя своими маленькими карими глазками на большом лице своих рабочих.

– Я всю жизнь делаю из таких как вы настоящих людей! – И уже, направившись в сторону машины, бросил негромко. – Денег пока нет. Ждите. Рассчитаюсь только с временными… Сел в машину и сделал знак шоферу трогаться. Все руки поднялись в приветствии, но майор даже не обернулся.

Недовольства никто не проявлял. Все входили в положение майора, и жалели его, так как настроение ему, видно, испортил бракоразводный процесс. Крестовский еще раз убедился в мудрости майора, который строит свои отношения с рабочими по принципу личной преданности и благодарности. Иначе бы ударная стройка превратилась в обычный совковый долгострой.

…Вечером у Родиона нестерпимо болела спина, ноги казались ватными, а пальцы рук неприятно подрагивали и никак не могли держать вилку, она просто вываливалась. Зато в кармане у него лежала довольно приличная сумма денег. На кровать он упал как подкошенный, и сразу провалился в глубокий, без сновидений омут.