Текст книги "Не будите спящих демонов. Персонажи народных сказаний и герои реальной истории"

II. Герои реальной истории

Перенесение мощей святого благоверного великого князя Александра Невского императором Петром I в Петербург. Слева: Пётр I; справа: А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, П. И. Ягужинский. Гравюра К. Р. Вейермана по рисунку А. О. Адамова с фрески П. В. Басина. Журнал «Нива». 1870. № 9

Прямая, то есть подлинная, речь. Послания и публичные высказывания Всеволода Большое Гнездо

Средневековое правописание не знало кавычек. Прямая речь героев повествования, цитаты из других сочинений графически не выделялись, и отличить их от речи рассказчика можно лишь вчитавшись в текст.

Древние литературные памятники дошли до нас в более поздних списках. Летописи при переписывании редактировались, на базе прежних сводов составлялись новые. Но в них неизменно звучала разноголосая, то сухая и чёткая, то взволнованная и сбивчивая, прямая речь.

В распоряжении составителей летописных сводов были разнообразные и многочисленные источники. Предшествующие летописи, зарубежные хроники, договоры князей и других субъектов права, торговые контракты, указы и послания светских и духовных владык, приказы и распоряжения военачальников, личная переписка исторических лиц, иные документы. Их оригиналы, за редкими исключениями, до нас не дошли. А многие сообщения в письменном виде вовсе не передавались и были записаны летописцами со слов участников или свидетелей вербальной их передачи.

Известный советский и российский филолог, культуролог, искусствовед Д. С. Лихачёв в книге «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947) обосновал гипотезу о том, что в первые века древнерусской государственности послания и договоры князей носили почти повсеместно устный характер[68]68
  Лихачёв Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М., Л., 1947. С. 114–131.


[Закрыть]. Кроме тех случаев, когда князь был хорошо знаком с иной традицией – письменной. В качестве подобного исключения упомянуто послание Владимира Мономаха, «гречина» по матери, своему двоюродному брату Олегу Святославичу. Наверняка придерживался этой традиции внук Мономаха Всеволод Большое Гнездо: его мать также происходила из «Греческого царства», а сам он провёл детство в Византии, где и получил образование.

Аргументы, приведённые Д. С. Лихачёвым, весомы: краткость и подчас афористичность посланий, применение устойчивых речевых формул – целый набор приёмов для лучшего запоминания текста теми, кто должен был передать его по назначению изустно. Но одно обстоятельство исследователь учесть не мог. Его монография была написана до открытия, перевернувшего наши представления об уровне грамотности на Руси, – до обретения древних берестяных грамот, первую из которых нашли в Новгороде в 1951 г. Если письмами, начиная с XI в., обменивались простолюдины, то отчего князья и воеводы, воспитанные в «учении книжном», должны были передавать послания и отдавать приказы исключительно устно? Логично предположить, что образованные русские люди следовали примеру византийцев и всё чаще обращались к письму. Почему не найдены их архивы? Прежде зададимся вопросом, почему в Новгородской земле и ряде других мест уцелели выброшенные после прочтения берестяные грамоты. Втоптанная в болотистую почву, без доступа кислорода, берёста хорошо сохранялась. В архивах и книгохранилищах – постепенно истлевала, утилизировалась или сгорала в пламени пожаров.

Лишь отдельные послания и прямые высказывания деятелей средневековой Руси мы имеем возможность прочесть – в летописных текстах. Насколько можно доверять этим записям? Лежат ли в их основе не дошедшие до нас документы: письма, указы, протоколы посольских приёмов, опросы участников событий по их свежим следам и т. п.? Или эти заявления вложили в уста своим героям составители летописей?

Проблема выявления в летописном тексте устных и письменных источников тесно смыкается с другой важной задачей – понять, для чего слагались летописи, и, следовательно, получить дополнительные доводы в пользу исторической достоверности приводимых в них сведений или, напротив, усомниться в ней.

Уже первые серьёзные исследователи русских летописных сводов задались вопросом о целях их создания.

А. А. Шахматов, русский филолог и историк, основоположник исторического изучения русского языка, древнерусского летописания и литературы, высказал предположение о том, что составление первого из них было предпринято в 1039 г. при митрополичьей кафедре, основанной в Киеве двумя годами раньше[69]69
  Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.


[Закрыть]. Исходя из вывода А. А. Шахматова, российский и советский историк М. Д. Присёлков представил возможные причины появления Древнейшего свода: «…обычай византийской церковной администрации требовал при открытии новой кафедры, епископской или митрополичьей, составлять по этому случаю записку исторического характера о причинах, месте и лицах этого события для делопроизводства патриаршего синода в Константинополе. Несомненно, новому “русскому” митрополиту, прибывшему в Киев из Византии, и пришлось озаботиться составлением такого рода записки, которая, поскольку дело шло о новой митрополии Империи у народа, имевшего свой политический уклад и только вступившего в военный союз и “игемонию” Империи, – должна была превратиться в краткий исторический очерк исторических судеб этого молодого политического образования»[70]70
  Присёлков М. Д. История русского летописания XI–XV вв., 1940. Цит. по переизданию: СПб, 1996. С. 61.


[Закрыть]. Позже, в пору зависимости русских земель от Орды, летописи, по мнению М. Д. Присёлкова, служили «историческим доказательством при спорах князей перед ханом о великом княжении».

Своё видение проблемы предложил в книге «Поэтика древнерусской литературы» Д. С. Лихачёв: «Некоторые летописи возникли в связи с вокняжением того или иного князя, другие – в связи с учреждением епископства или архиепископства, третьи – в связи с присоединением какого-либо княжества или области, четвертые – в связи с построением соборных храмов и т. д. Все это наводит на мысль, что составление летописных сводов было моментом историко-юридическим; летописный свод, рассказывая о прошлом, закреплял какой-то важный этап настоящего»[71]71
  Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 51.


[Закрыть].

Идею Д. С. Лихачёва о нормативно-справочном и прецедентно-правоприменительном характере летописей поддержал российский историк Т. В. Гимон: «…при нынешней степени знакомства с материалом мне кажется наиболее вероятным предположение о летописях как о документах, рассчитанных на то, чтобы к ним обращались с целью получить аутентичную информацию о прошлом для доказательства чего-либо в настоящем. Если сравнивать летописание с текстами, создающимися в современном обществе, то ближе всего к нему стоят официальные протоколы, которые ведутся не для интереса или публикации, а для того, чтобы к ним можно было впоследствии обратиться для подтверждения или опровержения какой-либо устной информации. <…> Вероятно, письменное слово пользовалось большим авторитетом, чем устное; возможно, что свою роль сыграли представления о сакральности письменности. Поэтому сильные политические корпорации стремились обзавестись своим летописанием, чтобы обеспечить себе будущее (как в земной жизни, так и, возможно, на Страшном суде). Летописание при таком понимании превращается даже в одну из функций политической власти, подобно тому, как таковой является издание законов»[72]72
  Гимон Т. В. Для чего писались русские летописи? // Журнал «ФИПП». М., 1998. № 1 (2). С. 8–16.


[Закрыть].

Представление о летописи как возможном свидетельстве защиты одних и обвинения других в Судный день развил историк И. Н. Данилевский. Наиболее полно его концепция изложена в монографии «Повесть временных лет. Герменевтические основы источниковедения летописных текстов». Автор заключает: «…Анализ эсхатологических мотивов, то более, то менее явственно звучащих в отдельных сюжетах Повести временных лет, позволяет утверждать, что в подавляющем большинстве случаев они переходят в основную тему древнейшей русской летописи. Судя по всему, именно тема конца света была для летописца системообразующей: все прочие мотивы и сюжеты, встречающиеся в Повести, дополняют и развивают ее. <…> …летописи зародились и бытовали как своеобразные «книги жизни» («книги животные» или «книги вопросные»), которые должны быть предъявлены на Страшном Суде. Они составлялись, начиная с 30-х гг. XI в., непосредственно накануне конца времен, который пытались более или менее точно рассчитать… <…> В таком случае основная цель написания летописей – создание своеобразного документа, который будет фигурировать на Страшном Суде в качестве важного доказательства оправдания – и спасения – либо осуждения конкретной человеческой души»[73]73
  Данилевский И. Н. Повесть временных лет. Герменевтические основы источниковедения летописных текстов. М., 2004. С. 272–273.


[Закрыть].

Вопрос о том, зачем писались летописи, по сей день остаётся дискуссионным. Но при всей разноголосице мнений исследователи сходятся как минимум в одном: составители летописных сводов стремились донести до конечного адресата (будь то византийский император, ордынский хан или сам Господь Бог) правду. Пусть не всегда полную и редко беспристрастную. И, следовательно, должны были пользоваться максимально достоверными источниками фактов. Заказчиками сводов выступали, как правило, правители земель и начальники епархий, и летописцы-сводчики наверняка получали в своё распоряжение княжеские и церковные архивы. А светские и духовные владыки становились цензорами и редакторами новых летописных списков.

Заметной фигурой среди героев древних русских летописей является Всеволод Юрьевич (Георгиевич) Большое Гнездо (1154–1212). Начиная с 1169 г. его деяния запечатлены летописцами хотя и с пробелами, но достаточно подробно. Звучит в летописях и его прямая речь: послания и публичные высказывания.

Больше всего заявлений Всеволода Большое Гнездо сохранил Владимирский свод, различные редакции которого легли в основу Лаврентьевской, Троицкой и Радзивиловской летописей. Первая редакция относится, по мнению М. Д. Присёлкова, к 1177 г.[74]74
  Присёлков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. СПб., 1996. (Перепечатка издания 1940 г.) С. 108–109, 119.


[Закрыть] Часть записей составили статьи, повествующие о борьбе младших сыновей Юрия Долгорукого со своими племянниками Ростиславичами. После смерти владимирского князя Михалка Юрьевича к власти во Владимиро-Суздальской земле пришёл его младший брат Всеволод. Новые редакции свода клирики владимирского Успенского собора составляли уже под его присмотром, а после кончины князя – под приглядом его наследников[75]75
  В этом, в частности, убеждает редакторская правка, уточняющая роль младшего Юрьевича в событиях 1174–1177 гг. Там же. С. 126, 134.


[Закрыть].

В последующем обзоре заявлений Всеволода Юрьевича летописи цитируются в упрощённой транслитерации, прямая речь выделяется полужирным шрифтом. Для тех, кто испытывает затруднения в понимании древнерусского языка, приводимые цитаты сопровождаются в большинстве случаев переводом на современный русский. Летописная датировка событий, с которыми связаны приводимые послания и высказывания, уточнена с учётом изысканий специалистов по хронологии[76]76
  См.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963.


[Закрыть].

В 1176 г. занявший владимирский стол Всеволод «не хотя крове прольяти, посла къ Мстиславу, глаголя: Брате, оже тя привели старѣишая дружина, а поѣди Ростову, а оттоле миръ възмевѣ. Тобе Ростовци привели и боляре, а мене былъ с братомъ Богъ привелъ и Володимерци, а Суздаль буди нама обче, да кого всхотять, то имъ буди князь»[77]77
  ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 1997. (Репринт издания 1926–1928 гг.) Стб. 380–381.


[Закрыть]. (Всеволод, «не желая проливать крови, направил послов к Мстиславу, говоря: “Брат, коль скоро тебя привели старшие дружинники, то поезжай в Ростов, а оттуда мир возьми. Тебя ростовцы привели и бояре, а меня в бытность с братом Бог привёл и владимирцы, а Суздалем станем владеть совместно, и кого пожелают, тот им пусть будет князем”».)

В 1185 г. Всеволод Юрьевич взялся умиротворить своих вассалов – рязанских князей и «посла к нимъ из Володимеря слы своя в Рязань, къ Глѣбовичемъ, к Роману, и къ Игорю, и Володимеру, глаголя имъ: Братья что тако дѣлаете, не дивно оже ны быша погании воевали, а се нонѣ хочете брату своею оубити»[78]78
  Там же. Стб. 401.


[Закрыть]. («Братья, вы что такое делаете? Неудивительно, что мы воевали с погаными, а вот ныне хотите братьев своих убить».)

В том же году Святослав, один из младших Глебовичей, за которых вступился владимирский князь, поддался на уговоры старших братьев и выдал им из осаждённой ими Рязани присланный ранее на помощь ему отряд Всеволода. «Всеволодъ же Гюргевичь слышавъ то, оже передался Святославъ на льсти, а дружину его выдалъ, нача збирати вои, река: Даи мою дружину добромъ, како то еси оу мене поялъ; аще ся миришь с братьею своею, а мои люди чему выдаешь. Язъ к тобѣ послалъ, а ты оу мене выбилъ челомъ, приславъ. Аще ты ратенъ, си ратни же, аще ты миренъ, а си мирни же»[79]79
  Там же. Стб. 403.


[Закрыть]. («Всеволод же Георгиевич, прослышав о том, что Святослав предал, поддавшись обману, а дружину его выдал, начал собирать воинов, говоря: “Отдай мою дружину добром, как её у меня взял. Если миришься с братьями своими, то моих людей зачем выдаёшь? Я к тебе [их] послал, а ты [их] у меня выбил челом, прислав послов. Если ты на войне, то и они на войне; если с тобою мир, то и с ними мир”».)

Портрет Всеволода Юрьевича Большое Гнездо из Царского титулярника. 1672

В 1205 г. Всеволод отправил старшего сына Константина княжить в Новгород «и рече: Сыну мои Костянтине, на тобѣ Богъ положилъ переже старѣишиньство во всеи братьи твоеи, а Новъгородъ Великыи старѣишиньство имать княженью во всеи Русьскои земли. По имени твоемъ тако и хвала твоя. Не токмо Богъ положилъ на тебѣ старѣишиньство в братьи твоеи, но и въ всеи Русскои земли. И язъ ти даю старѣишьньство, поѣди в свои городъ»[80]80
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 422.


[Закрыть]. («Сын мой Константин, на тебя Бог возложил старшинство прежде всех братьев твоих, а Новгород Великий – старшее княжение во всей Русской земле. Сообразно имени твоему такой почёт тебе. Бог возложил на тебя старшинство не только меж братьев твоих, но и во всей Русской земле. И я тебе даю старшинство, поезжай в свой город».) Ясно, что под «именем» здесь понимается родовое прозвание, происхождение. Но и личное, крестильное имя старшего Всеволодича «созвучно» возлагаемой на него миссии. Он родился 18 мая; его небесный покровитель, чья память отмечается тремя днями позже (3 июня по новому стилю), – святой равноапостольный Константин Великий, римский император, сделавший христианство господствующей в его державе религией. В основе антропонима латинское прилагательное constans – «постоянный, стойкий».

В 1207 г. Ольговичи (потомки князя Олега Святославича, внука Ярослава Мудрого) во главе с черниговским князем Всеволодом Чермным и призванные им половцы в очередной раз выступили против киевского князя Рюрика Ростиславича, свата и союзника Всеволода Большое Гнездо. Рюрик бежал из Киева, и киевский стол занял Всеволод Чермный. «Того же лѣта, слышавъ великыи князь Всеволодъ Гюргевичь, внукъ Володимерь Мономаха, оже Олговичи воюютъ с пога[ны]ми землю Рускую, и сжалиси о томь, и рече: То ци тѣмъ отчина однѣмъ Руская земля, а намъ не отчина ли[81]81
  Здесь имеется в виду «Русская земля» в узком смысле – Среднее Поднепровье, на владения в котором Всеволод претендовал, будучи внуком Владимира Мономаха, о чём напоминает летописец, и сыном Юрия Долгорукого: оба княжили в Киеве, оба имели волости в Южной Руси.


[Закрыть], и рече: Како мя с ними Богъ оуправить, хочю поити к Чернигову. И посла Новугороду по сына своего Костянтина»[82]82
  ПСРЛ. Т. 1. Стб. 429.


[Закрыть]. («В том же году. Прослышал великий князь Всеволод Георгиевич, внук Владимира Мономаха, что Ольговичи воюют с погаными землю Русскую, и запечалился о том, и сказал: “Разве тем одним отчина Русская земля, а нам не отчина ли?” И сказал: “Как уж меня с ними Бог рассудит – намереваюсь выступить к Чернигову”. И послал в Новгород за сыном своим Константином».)

В приведённых примерах прямой речи князя первые два – послания. Они вводятся в основной, повествовательный текст летописи стандартными оборотами: «посла [слы своя] къ (перечень лиц), глаголя [имъ]…». В других случаях прямая речь маркируется глаголом «рече» («сказал») или деепричастием «река» («говоря»). Это не послания, но публичные высказывания. Исключение – обращение Всеволода к Святославу Глебовичу. Эта речь – также послание, но перед отправкой князь огласил его своим людям.

Программным политическим заявлением стал наказ Всеволода старшему сыну Константину. Прежде Новгород, как и другие русские города, подчинялся Киеву. Всеволод Юрьевич называет древний центр Русского государства полным именем – Новгород Великий, объявляет Новгородское княжение старшим на Руси, а собственного наследника – преемником своего старшинства «въ всеи Русскои земли»[83]83
  Здесь топоним «Русская земля» применён в расширительном смысле – как название державы Рюриковичей в целом.


[Закрыть]. Примечательно, что до этого случая полное наименование первой русской столицы использовано Лаврентьевской летописью единственный раз: в рассказе о драматическом событии 1170 г. – походе на Новгород, организованном Андреем Боголюбским: «Тое же зимы князь Андрѣи посла сына своего Мстислава съ всею дружиною на Великыи Новъгородъ…»[84]84
  Там же. Стб. 361.


[Закрыть]

Послания и высказывания Всеволода Большое Гнездо важны для понимания того образа, который рисуют летописцы Северо-Восточной Руси. Это образ благочестивого правителя – миротворца, поборника справедливости и воинской чести, основателя династии, призванной объединить Русь. То, что заявления идут от первого лица, убеждает в их подлинности, усиливает их воздействие на читателя.

Реже встречается прямая речь Всеволода в других древних летописях – киевской и новгородской. Сначала рассмотрим свидетельства киевского летописца.

В 1194 г. киевский трон при поддержке Всеволода Юрьевича занял Рюрик Ростиславич. И тотчас отдал своему зятю – волынскому князю Роману Мстиславичу несколько городов на правобережье Днепра, часть которых рассчитывал получить великий князь владимирский. Оскорблённый попранием своих интересов, в 1195 г. «присла Всеволодъ, князь Соуждальскы, послы своя ко сватоу своемоу Рюрикови, река емоу тако: Вы есте нарекли мя во своемь племени, во Володимерѣ, старѣишаго, а нынѣ сѣдѣлъ еси в Кыевѣ, а мнѣ еси части не оучинилъ в Роускои землѣ, но раздалъ еси инѣмь, моложьшимъ братьи своеи, даже мнѣ в неи части нѣтъ. Да то ты, а то Киевъ и Роуская область, а комоу еси в неи часть далъ, с тем же еи и блюди и стережи, да како ю с нимъ оудержишь, а то оузрю же, а мнѣ не надобѣ»[85]85
  ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. СПб., 1998. (Репринт издания 1908 г.) Стб. 683.


[Закрыть]. («Прислал Всеволод, князь Суздальский, послов своих к свату своему Рюрику, говоря ему так: “Вы нарекли меня в племени своём, Владимировом, старшим, а ныне ты сел в Киеве, а мне части не уделил в Русской земле, но раздал иным, младшим братьям своим, даже части в ней нет мне. Но вот ты, а вот Киев и Русская область, и кому ты в ней часть дал, с тем же её и блюди, и сторожи; но как её с ним удержишь, на то посмотрю; а меня [это] не касается”».)

Боясь лишиться поддержки могущественного союзника, Рюрик поспешил исправить ошибку, и в 1196 г. на просьбу киевского князя о военной помощи Всеволод ответил положительно. Ответ был предельно лаконичен: «Ты починаи, а язъ готовъ с тобою»[86]86
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 695.


[Закрыть].

Несколько посланий Всеволода Большое Гнездо сохранила Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Эти послания (или их пересказы) весьма лаконичны.

Без лишней патетики Всеволод Юрьевич объяснил деловым новгородцам необходимость замены их князя в 1205 г.: «В земли вашеи рать ходить, а князь вашь, сынъ мои Святославъ, малъ; и даю вамъ сына своего старѣишаго Костянтина»[87]87
  Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950. С. 246.


[Закрыть].

Впечатлило новгородского летописца то, как вразумил владимирский великий князь в 1208 г. мятежных рязанцев, захвативших его сына Ярослава с придворными людьми (сведения об этом событии помещены в статье 1210 г.): «…ходи Всеволод на Рязань и рече имъ: Поидите ко мнѣ съ сыномъ моимъ Ярославомъ за Оку на рядъ; и переидоша к нему, и ту я изъима, и посла полкы и изыма жены и дѣти, а град их зажьже; и тако расточи их по градомъ»[88]88
  Там же. C. 250. (Сведения об этом событии помещены в статье 1210 г.)


[Закрыть]. («…выступил Всеволод в поход на Рязань и сказал им: “Пойдите ко мне с сыном моим за Оку на переговоры”; они перешли к нему, и тут он их взял под стражу, и послал войска, и взял жён и детей, а город их поджёг; и таким образом рассеял их по городам».)

В 1207 г., забрав из Новгорода Константина, Всеволод Юрьевич вернул новгородцам Святослава. Но в 1209 г. они сместили и заключили во владычном дворе Святослава и его свиту, а на княжеский стол посадили Мстислава Мстиславича, из младшей ветви смоленских князей. Тот снарядил войско и выступил против Всеволода. Владимирское посольство застало Мстислава в Полоцке. Всеволод в жёсткой форме, делая упор на своё старшинство в роду Мономаха (статус «отца»), предложил обменять Святослава с его приближёнными на новгородских гостей, задержанных с их товаром во Владимиро-Суздальской земле: «Ты ми еси сынъ, а язъ тобѣ отець; пусти Святослава с мужи, и все то, еже задѣлъ, исправи; а язъ гость пущу и товаръ»[89]89
  Там же.


[Закрыть]. («Ты мне сын, а я тебе отец; отпусти Святослава с мужами и, если чем обидел, всё то исправь; а я гостей отпущу и товар».) На том целовали крест и взяли мир.

Заявления владимирского великого князя, записанные киевскими и новгородскими летописцами с переданных им его слов, но отнюдь не под его диктовку, укрупняют в портрете Всеволода Юрьевича важные детали – черты строгого и расчётливого хозяина немалой части русских земель.

Многим из распорядителей державного наследия стоило бы вглядеться в черты своих великих предшественников, прислушаться к их речам…