Текст книги "Открытие природы: Путешествия Александра фон Гумбольдта"

6. Через Анды

После полугодового тяжелого путешествия в джунглях и льяносах Гумбольдт и Бонплан в конце августа 1800 г. вернулись в Куману. Как ни обессилены они были, немного отдохнув и разобрав свои коллекции, они снова отправились в путь. В конце ноября они отплыли на север и в середине декабря причалили к берегу Кубы. В начале 1801 г., в разгар приготовлений к отплытию в Мексику, развернув как-то утром в Гаване газету, Гумбольдт прочитал статью, заставившую его изменить свои планы. Оказалось, что капитан Николя Боден, к чьей экспедиции он пытался примкнуть тремя годами раньше во Франции, все же отправился в кругосветное плавание{440}440
  AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 285; AH to Nicolas Baudin, 12 April 1801, Bruhns 1873, vol. 1, p. 292; AH to Carl Ludwig Willdenow, 21 February 1801, Biermann 1987, p. 173; AH, Recollections during voyage from Lima to Guayaquil, 24 December 1802–1804 January 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 178; National Intelligencer and Washington Advertiser, 12 November 1800.


[Закрыть]. Раньше, в 1798 г., когда Гумбольдт искал, как ему выбраться из Европы, французскому правительству нечем было финансировать эту экспедицию, теперь же, как уяснил Гумбольдт из статьи, Боден смог оснастить два корабля – «Географ» и «Натуралист» – и отплыл в Южную Америку; дальше он собирался выйти в Тихий океан и плыть в Австралию.

Скорее всего, Боден остановится в Лиме, и, если все пойдет по плану, «Географ» и «Натуралист» дойдут туда к концу 1801 г. Времени было в обрез, но Гумбольдт тут же решил присоединиться к Бодену в Перу и затем плыть вместе с ним в Австралию вместо поездки в Мексику. Конечно, он никак не мог сообщить Бодену о своем решении и о том, где и когда намечает с ним встретиться; он даже не знал, будет ли капитан заходить в Лиму и найдется ли у него на борту хоть какое-то место для двух внештатных ученых. Но чем больше препятствий возникало у него на пути, «тем более я спешил их преодолеть»{441}441
  AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 288.


[Закрыть].

Чтобы обеспечить сохранность своих коллекций, не беря их с собой в кругосветное путешествие, Гумбольдт и Бонплан принялись лихорадочно копировать рукописи и заметки. Все собранное за полтора года было отсортировано и упаковано для отправки в Европу. «Все было очень неопределенно, почти невероятно», – писал Гумбольдт другу в Берлин{442}442
  AH to Carl Ludwig Willdenow, 21 February 1801, Biermann 1987, p. 171.


[Закрыть], имея в виду вероятность того, что они с Бонпланом выдержат кругосветное плавание. Из этого проистекало их желание переправить в Европу хотя бы часть своих сокровищ. Себе они оставили только скромный гербарий – книгу с засушенными образцами растений, – чтобы сравнивать с ними новые виды, которые будут им попадаться. Большому гербарию предстояло дожидаться их возвращения в Гаване.

Из-за продолжавшихся в Европе войн морские путешествия представляли опасность, и Гумбольдт боялся, как бы его бесценные образцы не были захвачены каким-нибудь вражеским судном. Чтобы уменьшить риск, Бонплан предложил разбить коллекцию на части{443}443
  AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 7, p. 286.


[Закрыть]. Одну крупную партию они отправили во Францию, другую – через Англию в Германию, причем обе с инструкцией, что в случае чего коллекции надлежит направить в Лондон, Джозефу Бэнксу. С тех пор как тридцать лет назад он вернулся из плавания на «Индеворе» капитана Кука, Джозеф Бэнкс организовал всемирную систему сбора растений, так что капитанам дальнего плавания всех стран мира его имя было известно. Кроме того, Бэнкс всегда старался, невзирая на Наполеоновские войны, помогать французским ученым с получением паспортов, убежденный, что международное сообщество ученых не должно страдать от войн и узких национальных интересов. «Наука двух стран может находиться в мире, – говорил он, – в то время как политики этих стран воюют»{444}444
  Joseph Banks to Jacques Julien Houttou de La Billardière, 9 June 1796, Banks 2000, p. 171. См. также: Wulf 2008, p. 203–204.


[Закрыть]. Бэнкс обеспечит образцам Гумбольдта сохранность. (В ноябре 1800 г. Гумбольдт уже отправил из Куманы два пакета семян Бэнксу для садов Кью и некоторые свои астрономические наблюдения{445}445
  AH to Banks, 15 November 1800, Banks to Jean Baptiste Joseph Delambre, 4 January 1805, Banks 2007, vol. 5, p. 63–64, 406.


[Закрыть]. И Бэнкс продолжал помогать Гумбольдту. Позднее Бэнкс забрал один из ящиков с минералами Гумбольдта, собранными в Андах, у английского капитана, захватившего французское судно, перевозившее этот ящик.)

В письмах домой Гумбольдт ободрял друзей и родных, уверяя их, что он счастливее и здоровее прежнего{446}446
  AH to Carl Ludwig Willdenow, 21 February 1801, Biermann 1987, p. 175.


[Закрыть]. Он подробно описывал приключения экспедиции, от опасных встреч с ягуарами и змеями до великолепных тропических пейзажей и причудливых цветов. Не удержавшись, Гумбольдт закончил письмо жене одного из ближайших друзей словами: «А как ваша однообразная жизнь, дорогая?»{447}447
  AH to Christiane Haeften, 18 October 1800, AH Letters America 1993, p. 109.


[Закрыть]

После отправки писем и коллекций Гумбольдт и Бонплан в середине марта 1801 г. отплыли с Кубы в Картахену, что на северо-восточном побережье Новой Гранады (нынешняя Колумбия)[7]7
  Испанская империя была разделена на четыре вице-королевства и несколько автономных округов, таких как генерал-капитанство Венесуэла. В вице-королевство Новая Гранада входила большая часть северной части Южной Америки: приблизительно нынешние Панама, Эквадор и Колумбия, частично северо-запад Бразилии, север Перу и Коста-Рика.


[Закрыть]. Плавание длилось две недели и завершилось 30 марта. Гумбольдт и в этот раз решил рискнуть: чтобы попасть в Лиму к концу декабря и поймать там Бодена с экспедицией, он собрался пойти туда по суше вместо того, чтобы воспользоваться более простым водным путем. Это позволяло Гумбольдту и Бонплану пересечь и исследовать Анды – длиннейшую в мире горную систему, протянувшуюся на 4500 миль вдоль всей Южной Америки с севера на юг, от Венесуэлы и Колумбии до Огненной Земли. Гумбольдт мечтал взойти на Чимборасо, красивейший вулкан со снежной шапкой южнее Кито в нынешнем Эквадоре. Чимборасо, достигающий 21 000 футов высоты, считался тогда самой высокой в мире горой.

В этом путешествии протяженностью в 2500 миль из Картахены в Лиму Гумбольдта и его спутников поджидали жесточайшие испытания, требовавшие наивысшего напряжения сил. Их вдохновляла перспектива побывать в местах, куда еще никогда не забирались ученые. Как писал Гумбольдт, «когда ты молод и полон сил», не хочется думать ни о каких опасностях{448}448
  AH, 24 December 1802–4 January 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 178.


[Закрыть]. Если они хотели застать Бодена в Лиме, в их распоряжении было меньше девяти месяцев. Сначала их путь лежал по реке Магдалене из Картахены в Боготу, столицу сегодняшней Колумбии, оттуда через Анды в Кито и дальше на юг, к Лиме. Но, как убеждал себя Гумбольдт, «энергия преодолевает все трудности»{449}449
  AH, Recollections during voyage from Lima to Guayaquil, 24 December 1802–4 January 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 178.


[Закрыть].

Двигаясь на юг, они собирались встретиться с прославленным испанским ботаником Хосе Селестино Мутисом, жившим в Боготе{450}450
  Ibid.; AH, 23 June – 8 July 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 89ff.; AH to WH, 21 September 1801, AH WH Letters 1880, p. 32.


[Закрыть]. 69-летний Мутис приплыл из Испании сорок лет назад и за это время предпринял не одну экспедицию вглубь региона. Ни один ботаник не знал о флоре Южной Америки столько, и в Боготе Гумбольдт надеялся сравнить свои коллекции с теми, которые собрал за долгие годы Мутис. Хотя он слышал, что Мутис мог быть сложным в общении и скрытным, Гумбольдт намеревался добиться его расположения. «Мутис совсем рядом!» – думал он, когда, приехав в Картахену, отправлял ботанику льстивое письмо, приправленное восхвалениями и заискиваниями{451}451
  AH, 23 June – 8 July 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 89–90.


[Закрыть]. Он писал Мутису, что не отправляется из Картахены в Лиму морем, а избирает рискованный путь через Анды только потому, что мечтает встретиться в Боготе с ним.

6 апреля они покинули Картахену и отправились к реке Магдалене, протекающей в 60 милях восточнее. Они шли по густому лесу, озаренному светлячками – «ночными указателями», как называл их Гумбольдт{452}452
  AH, 19 April – 15 June 1801, ibid., p. 65–66.


[Закрыть]. Несколько ночей они провели в мучениях, прямо на жесткой земле, подстилая под себя плащи. Через две недели они столкнули каноэ в Магдалену и стали грести на юг, к Боготе{453}453
  Ibid., p. 67–78.


[Закрыть]. Почти два месяца они шли против сильного течения вдоль густого леса, окаймлявшего реку. Был сезон дождей, и опять их поджидали крокодилы, москиты и невыносимая влажная духота. 15 июня они добрались до Онды, маленькой речной пристани с 4000 жителей менее чем в 100 милях северо-западнее Боготы{454}454
  AH, 18–22 June 1801, ibid., p. 78.


[Закрыть]. Дальше их ждал подъем из речной долины по суровым степным дорогам на плато, раскинувшееся на высоте почти 9000 футов над уровнем моря, где вырос город Богота{455}455
  AH, 23 June – 8 July 1801, ibid., p. 85–9.


[Закрыть]. Бонплан страдал от нехватки кислорода, испытывал тошноту и озноб. Но вознаграждением за изнурительное путешествие стало триумфальное вступление в Боготу 8 июля 1801 г.{456}456
  AH to WH, 21 September 1801, AH WH Letters 1880, p. 35; AH, November – December 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 90ff (эту запись в дневнике Гумбольдт сделал после ухода из Боготы).


[Закрыть]

После приветствий из уст Мутиса и городских знаменитостей последовала череда пиров. Много десятилетий Богота не ликовала так бурно. Гумбольдт не был любителем пышных церемоний и славословий, но Мутис объяснил, что ему придется потерпеть ради вице-короля и городской знати. Зато потом старый ботаник впустил путешественников в свои закрома. Кроме всего прочего, Мутис располагал студией ботанического рисунка, где 32 рисовальщика, среди которых были и индейцы, создали в общей сложности 6000 акварелей местной растительности{457}457
  Holl 2009, p. 161.


[Закрыть]. Что еще лучше, у Мутиса было столько ботанических книг, о чем Гумбольдт рассказывал впоследствии брату, что эту коллекцию могла превзойти только лондонская библиотека Джозефа Бэнкса{458}458
  AH to WH, 21 September 1801, AH WH Letters 1880, p. 35.


[Закрыть]. Это был бесценный источник премудрости, ведь Гумбольдт не был в Европе уже два года и теперь впервые мог листать книги из внушительного собрания, проверять, сравнивать, сопоставлять написанное в них со своими наблюдениями. Этот визит оказался полезен и для хозяина, и для гостя. Мутис был польщен тем, что ученый из Европы пренебрег всеми опасностями и сделал такой огромный крюк, чтобы с ним увидеться, Гумбольдт же получил сведения из области ботаники, в которых остро нуждался.

Когда уже настало время покидать Боготу, Бонплан снова свалился с лихорадкой, уже мучившей его раньше{459}459
  AH, November – December 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 91.


[Закрыть]. На выздоровление ушло несколько недель, а значит, на то, чтобы перевалить через Анды и вовремя добраться до Лимы, у них оставалось еще меньше времени. Только 8 сентября, ровно через два месяца после прихода в Боготу, они простились наконец с Мутисом, так обильно снабдившим их провиантом, что его едва могли везти три мула{460}460
  AH, 8 September 1801, ibid., p. 119.


[Закрыть]. Остальную поклажу пришлось навьючить еще на восемь мулов и быков, а самые ценные приборы доверить пяти носильщикам, местным cargueros{461}461
  AH, 5 October 1801, ibid., p. 135.


[Закрыть], и Хосе, сопровождавшему их уже два года, со времени их прибытия в Куману{462}462
  AH, 23 June – 8 July 1801, ibid., p. 85.


[Закрыть]. Они были готовы к Андам, хотя погода была – хуже не придумаешь.

Выйдя из Боготы, они перевалили через первую горную гряду, воспользовавшись перевалом Квиндио на высоте 12 000 футов, считавшимся самым опасным и сложным во всех Андах{463}463
  AH Cordilleras 1814, vol. 1, p. 63ff.; AH Cordilleren 1810, vol. 1, p. 17ff.; Fiedler and Leitner 2000, p. 170.


[Закрыть]. Борясь с грозами, дождями и снегами, они шли по грязной тропе, которая часто была шириной всего в 8 дюймов. «Таковы тропы в Андах, – писал Гумбольдт в дневнике, – по которым приходится проносить свои рукописи, инструменты, коллекции»{464}464
  AH, 27 November 1801. См. также: AH, 5 October 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 131, 155.


[Закрыть]. Его восхищала способность мулов балансировать на узком карнизе, хотя это был скорее «спуск топтанием на месте», чем продвижение вперед{465}465
  AH, 27 November 1801, ibid., p. 151.


[Закрыть]. Рыб и рептилий, пойманных в реке Магдалене, они лишились: стеклянные банки упали и разбились вдребезги. В считаные дни их обувь порвалась о бамбуковые побеги, торчавшие из грязи, так что продолжать путь пришлось босиком.

Продвижение на юг, к Кито, через горы и долины, было медленным. Путешественники спускались и поднимались, их встречали то лютые метели, то невыносимая духота{466}466
  AH, 14 September 1801, ibid., p. 124; AH Cordilleras 1814, vol. 1, p. 64; AH Cordilleren 1810, vol. 1, p. 19.


[Закрыть]. Кое-где их подстерегали такие глубокие и узкие трещины и овраги, что приходилось сползать вниз, молясь о сохранении жизни; зато ниже, в равнинах, их приветствовали залитые солнцем луга. Иногда по утрам на фоне лазурного неба громоздились заснеженные горы, а бывало и так, что они были окутаны в такие густые облака, что ничего не было видно. Высоко над ними огромные андские кондоры простирали трехметровые в размахе крылья, медленно скользя на фоне неба; они были черны, за исключением кольца белых перьев вокруг шеи и белой бахромы на крыльях, блестевшей «подобно зеркалу» на полуденном солнце{467}467
  AH, 22 December 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 163.


[Закрыть]. Однажды ночью, на полпути между Боготой и Кито, они увидели в темноте языки пламени, вырывавшиеся из жерла вулкана Пасто{468}468
  AH, 19 December 1801, ibid., vol. 2, p. 45.


[Закрыть].

Никогда еще Гумбольдт не чувствовал себя в такой несусветной дали от дома. Если бы он сейчас умер, то минули бы месяцы, а то и годы, прежде чем о его участи узнали бы родные и друзья. Он не имел никакого представления о том, что происходит у них в жизни. Например, его интересовало, в Париже ли до сих пор его брат Вильгельм или вернулся с женой Каролиной в Пруссию? Сколько у него теперь племянников? После отплытия из Испании два с половиной года назад Гумбольдт получил всего одно письмо от брата и два от старого друга, и то с тех пор уже минуло больше года. Где-то между Боготой и Кито в одной из затерянных в Андах деревень чувство одиночества так сильно охватило его, что он сочинил длинное письмо Вильгельму с подробным описанием их приключений в Южной Америке. «Я неустанно строчу письма в Европу», – гласила первая строчка{469}469
  AH to WH, 21 September 1801, AH WH Letters 1880, p. 27.


[Закрыть]. Он знал, что письмо вряд ли попадет к адресату, но все равно старался ничего не упустить.

На следующий день путешественники встали ни свет ни заря, чтобы продолжить путь. Иногда под боком у них разверзались пропасти глубиной в несколько сотен футов, а тропа, по которой они опасливо ступали, бывала ужасно узкой, так что бесценные приборы и коллекции в тюках, навьюченных на мулов, болтались над бездной{470}470
  AH, 27 November 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 155.


[Закрыть]. Такие моменты были особенно напряженными для Хосе, отвечавшего за барометр – самый важный инструмент, которым Гумбольдт определял высоту гор. Барометр представлял собой длинный деревянный шест со стеклянной колбой с ртутью. Гумбольдт придумал ящик-футляр для этого особого походного барометра, но стекло все равно легко могло разбиться. Прибор обошелся ему в 12 талеров, но к концу пятилетней экспедиции его цена выросла до 800 талеров, как подсчитал Гумбольдт, приплюсовав к уплаченной сумме деньги, которые он платил людям, заботившимся о безопасности прибора в путешествии по Южной Америке{471}471
  О барометре и его стоимости см.: Ibid., p. 152. О Хосе и барометре см.: AH, 28 April 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 83. Изображение дорожного барометра см. на портрете Гумбольдта кисти Фридриха Георга Вейча. См. также: Seeberger 1999, p. 57–61.


[Закрыть].

Из нескольких его барометров остался цел только этот. Предпоследний разбился за несколько недель до этого, по пути из Картахены на Магдалену. Тогда Гумбольдт так расстроился, что рухнул наземь посреди маленькой городской площади. Лежа там на спине и глядя в небо, в несусветной дали от Европы и от европейских мастеров, делающих инструменты, он заявил: «Везет тем, кто путешествует без бьющихся приборов!»{472}472
  Wilson 1995, p. 296; AH, 19 April – 15 June 1801, AH Diary 2003, vol. 1, p. 66.


[Закрыть] Он не представлял, как измерять и сравнивать горы мира без этих бесценных предметов.

Когда они наконец приехали в начале января 1802 г. в Кито, преодолев 1300 миль, через девять месяцев после отбытия из Картахены, они получили новости, что сообщения о капитане Бодене были ошибочными{473}473
  AH, Aus Meinem Leben (1769–1850) (см.: Biermann 1987, p. 101).


[Закрыть]. В конце концов Боден не поплыл в Австралию через Южную Америку, а вместо этого направился к мысу Доброй Надежды в Южной Африке и оттуда через Индийский океан. Любой другой от такой новости пришел бы в отчаяние, но не Гумбольдт. Он рассудил, что теперь, по крайней мере, нет нужды спешить в Лиму, что дало им время подняться на все вулканы, которые ему хотелось обследовать.

Вулканы интересовали Гумбольдта по двум причинам. Прежде всего, он хотел проверить, «работают» ли они автономно или связаны друг с другом под землей. Если это были не просто местные явления, а группы или кластеры, протянувшиеся на огромные расстояния, то между ними могла существовать связь через земную кору. Вторая причина интереса Гумбольдта к вулканам заключалась в том, что их изучение могло подсказать ответ на вопрос, как возникла Земля.

Вид на Кито, базу Гумбольдта на протяжении нескольких месяцев

К концу XVIII в. ученые начали догадываться, что Земля старше, чем написано в Библии, но между ними не было согласия в том, как она образовалась. Так называемые нептунисты считали, что главной силой выступала вода, в которой путем осаждения медленно образовывались горы, минералы и геологические объекты, постепенно выступившие из первобытного океана. Другие, «вулканисты», доказывали, что начало всему было положено катастрофами, вроде вулканических извержений. Маятник продолжал раскачиваться между двумя этими концепциями. Одна из проблем европейских ученых состояла в том, что их познания ограничивались двумя действующими вулканами Европы – итальянскими Этной и Везувием. Теперь Гумбольдту представилась возможность обследовать больше вулканов, чем кому-либо до него. Они влекли его так неудержимо потому, что он видел в них ключ к пониманию феномена возникновения Земли; Гёте позже пошутил в письме, в котором рекомендовал Гумбольдту свою знакомую: «Поскольку вы принадлежите к натуралистам, считающим, что все создано вулканами, я посылаю вам женщину-вулкан, все сжигающую и испепеляющую»{474}474
  Goethe to AH, 1824, Goethe Encounters 1965–2000, vol. 14, p. 322.


[Закрыть].

Коль скоро его план примкнуть к экспедиции Бодена не удался, Гумбольдт решил использовать Кито как свою новую базу для систематических восхождений на все доступные вулканы, как бы опасно это ни было. Он был так занят, что в светских кругах Кито не знали, что подумать. Он был хорош собой и привлек внимание сразу нескольких молодых незамужних женщин, но «никогда не оставался дольше необходимого» на ужинах и на светских увеселениях, как свидетельствовала Роза Монтуфар, дочь губернатора провинции и прославленная красавица{475}475
  Rosa Montúfar, Beck 1959, p. 24.


[Закрыть]. Она сетовала, что Гумбольдт, похоже, предпочитал лес и горы обществу привлекательных женщин.

Ирония заключалась в том, что компаньоном Гумбольдта стал брат Розы, Карлос Монтуфар. Гумбольдт так и остался неженатым (собственно, однажды он написал, что женатый человек – «пропащий»{476}476
  AH to Carl Freiesleben, 21 October 1793, AH Letters 1973, p. 280.


[Закрыть]), и, возможно, вообще не вступал в интимную связь с женщинами. Друзьям-мужчинам он писал письма с признаниями в «неумирающей», «пылкой» любви{477}477
  AH to Wilhelm Gabriel Wegener, 27 March 1789, AH to Carl Freiesleben, 10 April 1792, ibid., p. 46, 180.


[Закрыть]. В те времена для мужчин не было необычным признаваться в страстных чувствах при платонических дружеских отношениях. «Я был привязан к вам будто железными цепями», – говорил Гумбольдт одному другу{478}478
  AH to Reinhard von Haeften, 1 January 1796, ibid., p. 477.


[Закрыть]; расставшись с другим, он проплакал много часов{479}479
  AH to Carl Freiesleben, 10 April 1792, ibid., p. 180.


[Закрыть]. «Мои планы подчинены вашим, – писал он одному из своих друзей. – Вы можете приказывать мне, как ребенку, и встретите послушание и ни одного ворчливого слова»{480}480
  AH to Reinhard von Haeften, 1 January 1796, ibid., p. 478–479.


[Закрыть]. Впрочем, отношения Гумбольдта с Бонпланом были совсем иными. «Бонплан – славный малый, – писал он накануне отплытия из Испании, – но все последние шесть месяцев он оставляет меня совершенно холодным, иными словами, мои отношения с ним остаются сугубо в сфере науки»{481}481
  AH to Carl Freiesleben, 4 June 1799, ibid., p. 680.


[Закрыть]. Современники обращали внимание на «отсутствие у Гумбольдта истинной любви к женщинам»{482}482
  Beck 1959, p. 31.


[Закрыть], об этом писали и в газетных статьях{483}483
  Quarterly Review, vol. 14, January 1816, p. 369.


[Закрыть]. Каролина фон Гумбольдт говорила, что «на Александра не может сильно повлиять что-то исходящее не от мужчины»{484}484
  CH to WH, 22 January 1791, WH CH Letters 1910–16, vol. 1, p. 372.


[Закрыть]. Спустя 25 лет после кончины ученого немецкий поэт Теодор Фонтане сетовал на то, что в недавно прочитанной им биографии Гумбольдта ни слова не говорится о его «сексуальных отклонениях»{485}485
  Theodor Fontane to Georg Friedländer, 5 December 1884, Fontane 1980, vol. 3, p. 365.


[Закрыть].

22-летний Карлос Монтуфар был моложе Гумбольдта на десять лет; это был кудрявый черноглазый брюнет, рослый и стройный. Он провел рядом с Гумбольдтом несколько лет. Не будучи ученым, Монтуфар все быстро схватывал, да и Бонплан явно не возражал против прибавления в их отряде. Другие, впрочем, испытывали в связи с этой дружбой некоторую ревность. Южноамериканский ботаник и астроном Хосе де Кальдас, встретивший Гумбольдта за несколько месяцев до этого, когда тот еще двигался к Кито, получил вежливый отказ в ответ на просьбу принять его в состав экспедиции. Уязвленный Кальдас написал в Боготу, Мутису, что Монтуфар теперь – «Адонис» Гумбольдта{486}486
  José de Caldas to José Celestino Mutis, 21 June 1802, Andress 2011, p. 11. См. также: Holl 2009, p. 166.


[Закрыть].

Гумбольдт никогда не высказывался о сущности этой мужской дружбы. Он признавался, что ему чужды «чувственные потребности»{487}487
  AH to Archibald Maclean, 6 November 1791. См. также: AH to Wilhelm Gabriel Wegener, 27 March 1789, AH Letters 1973, p. 47, 157.


[Закрыть]. Он чрезмерно изнурял себя, не давая разгореться «душевным страстям»{488}488
  AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 6 (нем. vom wilden Drange der Leidenschaften bewegt ist). Английский перевод мягче, там говорится о «человеческих страстях» (passions of men). См. также: AH to Archibald Maclean, 6 November 1791, AH Letters 1973, p. 157.


[Закрыть]. Гумбольдт облазил десятки вулканов и в компании Бонплана и Монтуфара, и без них, но всегда с Хосе, бережно несшим ценный барометр{489}489
  AH, 28 April 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 83.


[Закрыть]. Следующие пять месяцев ушли у Гумбольдта на карабканье на все досягаемые с их базы в Кито вулканы.

К таковым относился и вулкан Пичинча, вздымающийся западнее Кито{490}490
  Гумбольдт совершал восхождение на вулкан Пичинча трижды – 14 апреля, 26 и 28 мая 1802 г. См.: AH Diary 2003, vol. 2, p. 72ff.; 85ff.; 90ff.; AH to WH, 25 November 1802, AH WH Letters 1880, p. 45ff.


[Закрыть]; там бедняга Хосе внезапно поскользнулся и свалился со снежного моста, вознесшегося над глубокой пропастью. Ему повезло: он спасся сам и сберег барометр. Гумбольдт продолжил восхождение на самую вершину, где растянулся на узком каменном балкончике, нависшем над глубоким кратером. Раз в две-три минуты его утлое ложе отчаянно трясло, но Гумбольдт, презрев опасность, свесил голову вниз и уставился в самое жерло Пичинчи. Оттуда вырывалось голубоватое пламя, и он чуть не задохнулся от серных испарений. «Никакое воображение не создало бы ничего даже близкого к этому, настолько это было зловеще, настолько смертельно опасно», – записал Гумбольдт{491}491
  AH to WH, 25 November 1802, AH WH Letters 1880, p. 46.


[Закрыть].

Пытался он покорить и Котопахи, вулкан в форме безупречного конуса высотой более 19 000 футов, второй по высоте в Эквадоре{492}492
  AH, 28 April 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 83ff.


[Закрыть]. Но там снег и отвесные склоны не позволили забраться выше 14 500 футов. Вершина осталась непокоренной, но зрелище заснеженного Котопахи на фоне лазурного «райского свода» осталось одним из самых великолепных среди всех, какими ему посчастливилось любоваться{493}493
  AH Cordilleras 1814, vol. 1, p. 121, 125; AH Cordilleren 1810, vol. 1, p. 59, 62.


[Закрыть]. Форма Котопахи была так совершенна и его поверхность казалась такой гладкой, записал Гумбольдт в дневнике, будто этот вулкан создал токарь по дереву в момент воодушевления{494}494
  AH, 28 April 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 81.


[Закрыть].

В другой раз Гумбольдт и его маленький отряд шли вдоль давно застывшего лавового потока, заполнившего долину под Антисаной, вулканом высотой 18 714 футов{495}495
  AH, 14–18 March 1802, ibid., p. 57ff.


[Закрыть]. Чем выше они взбирались, тем заметнее мельчали деревья и кусты; потом деревья остались внизу, и началось так называемое парамо – высокогорный луг. Бурый ковыль рос там клочками, пейзаж казался безжизненным, но при более пристальном взгляде оказалось, что все вокруг покрыто мелкими разноцветными цветами, едва выступающими из тугих розеток зеленых листьев. Здесь также росли мелкие люпины и горечавки, образовывавшие мягкие, как мох, подушки. Всюду, куда ни глядели путешественники, в траве мелькали хрупкие багряные и голубые цветы.

Холод здесь был лютый, ветер дул с такой силой, что несколько раз сбивал с ног Бонплана, нагибавшегося за цветами. Порывы ветра били «ледяными иглами» по их лицам{496}496
  Ibid., p. 57, 62.


[Закрыть]. Перед окончательным восхождением на вершину Антисаны пришлось скоротать ночь в «жилище, выше которого нет на свете» – низенькой тростниковой хижине на высоте 13 000 футов, принадлежавшей местному землевладельцу{497}497
  Ibid., p. 61.


[Закрыть]. Расположена она была удивительно удачно – в складке на волнистом плато, прямо под вздымающимся пиком Антисаны. Но из-за горной болезни, холода, голода и темноты (не осталось даже свечей) ночевка вышла одной из самых тяжелых.

В ту ночь Карлос Монтуфар так сильно занемог, что Гумбольдт не на шутку встревожился{498}498
  Ibid., p. 62.


[Закрыть]. Всю ночь он вскакивал, приносил больному воды, ставил ему компрессы. К утру Монтуфару полегчало, и он смог совершить вместе с Гумбольдтом и Бонпланом финальное восхождение. Они забрались на высоту 18 000 футов – как минимум на 3000 футов выше, как с радостью отметил Гумбольдт, чем французские ученые Шарль Мари де ла Кондамин и Пьер Бугер, побывавшие в этой части Анд в 1730-х гг.{499}499
  Ibid., p. 65.


[Закрыть].

Гумбольдта горы завораживали. То была не только физическая тяга, не только обещание новых знаний. Здесь присутствовало что-то сверхъестественное. Стоя на вершине горы или на горном хребте, он чувствовал такое волнение от открывавшихся его взору картин, что воображение возносило его еще выше. Это воображение, признавался он, врачевало «глубокие раны», которые иногда наносит чистейший «разум»{500}500
  AH, 22 November 1799–7 February 1800, AH Diary 2000, p. 179.


[Закрыть].