Текст книги "Открытие природы: Путешествия Александра фон Гумбольдта"

7. Чимборасо

9 июня 1802 г., через пять месяцев после прихода в Кито, Гумбольдт покинул город. Он не отказался от намерения дойти до Лимы, пускай там и не будет капитана Бодена. Из Лимы Гумбольдт собирался каким-то образом попасть в Мексику, которую тоже хотел исследовать{501}501
  AH to WH, 25 November 1802, AH WH Letters 1880, p. 54.


[Закрыть]. Но первым делом он задумал взойти на Чимборасо – вершину, манившую его больше всех остальных. Этот величественный недействующий вулкан – «чудовищный колосс», как описал его Гумбольдт{502}502
  Ibid., p. 48.


[Закрыть], – достигавший высоты 21 000 футов, громоздился в 100 милях к югу от Кито[8]8
  Чимборасо – не самая высокая гора в мире и даже в Андах, тем не менее ее можно считать высочайшей, так как ввиду расположения так близко к экватору ее вершина больше всего удалена от центра Земли.


[Закрыть]{503}503
  AH, 9–12 June, 12–28 June 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 94–104.


[Закрыть].

Гумбольдт, Бонплан, Монтуфар и Хосе ехали к вулкану по густому тропическому лесу. В долинах они любовались дурманами с большими трубкообразными оранжевыми цветами и ярко-красными фуксиями с фантастическими лепными лепестками. По мере медленного подъема бурное цветение уступало место открытым травяным равнинам, где паслись стада мелких родственниц лам – викуний. И вот на горизонте возник Чимборасо, одиноко, величественным куполом, высившийся на высоком плато. Несколько дней, пока путешественники приближались к горе, она вырисовывалась на фоне ослепительно-синего неба, не загороженная ни единым облачком. На каждом привале Гумбольдт хватался за телескоп и разглядывал одеяло белых снегов на склонах. Пейзаж вокруг Чимборасо выглядел голым и отпугивающим. Насколько хватало глаз, склоны были усеяны валунами и обломками скал. Картина была совершенно потусторонняя. На счету у Гумбольдта набралось уже столько вулканов, что он превратился в самого опытного в мире альпиниста, тем не менее Чимборасо смущал и пугал даже его. Но недосягаемое, как объяснял потом Гумбольдт, «загадочным образом притягивало» его{504}504
  AH, About an Attempt to Climb to the Top of Chimborazo, Kutzinski 2012, p. 136.


[Закрыть].

22 июня они подошли к подножию вулкана и провели там, в маленькой деревне, бессонную ночь. Наутро, ни свет ни заря, отряд Гумбольдта продолжил восхождение, пользуясь помощью нескольких туземных носильщиков. До высоты 13 500 футов, пока не кончились травянистые равнины, они двигались на мулах. Когда склоны стали круче, они спешились и продолжили путь сами{505}505
  AH to WH, 25 November 1802, AH WH Letters 1880, p. 48; AH, About an Attempt to Climb to the Top of Chimborazo (см.: Kutzinski 2012, p. 135–55); AH, 23 June 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 100–109.


[Закрыть]. Погода не способствовала восхождению. Ночью шел снег, похолодало. Теперь вершина Чимборасо была окутана туманом. Порой он рассеивался, позволяя ненадолго увидеть чарующий пик. День обещал быть долгим.

На отметке 15 600 футов носильщики заартачились и отказались идти дальше. Гумбольдт, Бонплан, Монтуфар и Хосе разделили инструменты на четверых и продолжили путь одни. Теперь вершина Чимборасо была надежно укрыта облаками. Вскоре смельчакам пришлось опуститься на четвереньки, ибо гряда, по которой они двигались, опасно сузилась всего до двух дюймов, а пропасти справа и слева казались бездонными – недаром по-испански эта гряда звалась cuchilla, «острие ножа»{506}506
  AH, About an Attempt to Climb to the Top of Chimborazo, Kutzinski 2012, p. 140.


[Закрыть]. Гумбольдт отважно смотрел только вперед. Руки и ноги у всей четверки немели от холода, а тут еще раны на ногах, полученные при восхождении, стали гноиться. На такой высоте каждый шаг давался с величайшим трудом. Испытывая тошноту и головокружение, связанные с высотой, с налитыми кровью глазами, с кровоточащими деснами, они в любую секунду могли оступиться, что, как потом признавался Гумбольдт, «было крайне опасно, учитывая положение», в котором они находились{507}507
  AH, 23 June 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 106.


[Закрыть]. На Пичинче горная болезнь у Гумбольдта разыгралась так сильно, что он потерял сознание. Здесь, на cuchilla, это могло привести к роковому результату.

Но, невзирая на трудности, Гумбольдту хватало сил пользоваться приборами через каждые несколько сот футов подъема. Ледяной ветер выстудил медные детали, и крутить онемевшими пальцами маленькие винтики, передвигать рычаги было почти невозможно. Он втыкал в землю термометр, записывал показания барометра, брал образцы воздуха для последующего анализа его химического состава. На разных высотах он измерял влажность и точку кипения воды{508}508
  AH Geography 2009, p. 120; AH Geography 1807, p. 1613.


[Закрыть]. Сталкивая валуны с крутых обрывов, он измерял скорость, с которой они катились вниз.

После часа опасного восхождения гряда стала более пологой, но теперь обувь рвалась об острые камни, отчего стали кровоточить ноги. Внезапно туман рассеялся, и белый пик Чимборасо засиял на солнце. До него оставалось чуть больше 1000 футов. Но как раз тут оборвалась гряда, по которой они сюда доползли, и перед ними разверзлась ледяная трещина. Для того чтобы обойти ее, им пришлось бы идти по полю глубокого снега, но теперь в час дня солнце растопило ледяную корку, покрывавшую снег. Стоило Монтуфару на нее ступить – он провалился в снег с головой. Последовать его примеру никто не решился. Так как они замешкались, Гумбольдт в очередной раз вооружился барометром и определил высоту – 19 413 футов{509}509
  AH, 23 June 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 106.


[Закрыть]. До вершины они так и не дошли, но все равно чувствовали себя на вершине мира. Никто еще не брал такой высоты, даже первые воздухоплаватели в Европе.

Гумбольдт глядел вниз на склоны Чимборасо и далекие горные хребты, и всё когда-либо увиденное им за прошедшие годы, соединялось в общую картину. Его брат Вильгельм не раз говорил, что мозг Александра создан для «соединения идей, для распознания связи вещей»{510}510
  WH to Karl Gustav von Brinkmann, 18 March 1793, Heinz 2003, p. 19.


[Закрыть]. Стоя в тот день на Чимборасо, Гумбольдт впитывал представшую его взору картину, в то время как его разум возвращался вспять ко всем растениям, скальным образованиям и измерениям, виденным им и снятым на склонах Альп, Пиренеев и на Тенерифе. Все, что он когда-либо наблюдал, встало на свое место. Природа, осознал Гумбольдт, была паутиной жизни и всемирной силой. Он был, сказал позже коллега, первым, понявшим, что все на свете переплетено как бы «тысячью нитей»{511}511
  Georg Gerland 1869, Jahn 2004, p. 19.


[Закрыть]. Это новое понимание природы привело впоследствии к перемене способа восприятия мира человечеством.

Гумбольдт был потрясен тем «сходством, которое обнаруживается в самых удаленных друг от друга климатах»{512}512
  AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3, p. 160, 495. Гумбольдт снова и снова указывал на эти сходства, см.: Essay on Plant Geography (1807), AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3, p. 490ff.; AH Aspects 1849, vol. 2, p. 3ff.; AH Views 2014, p. 155ff.; AH Ansichten 1849, vol. 2, p. 3ff.


[Закрыть]. Например, здесь, в Андах, рос мох, напоминавший виды из лесов Северной Германии, в тысячах миль отсюда. В горах близ Каракаса он изучал похожие на рододендроны растения – альпийские розовые деревья, как он их назвал, – очень схожие с растущими в Швейцарских Альпах{513}513
  AH Personal Narrative 1814–1829, vol. 3, p. 453.


[Закрыть]. Позже, в Мексике, он найдет сосны, кипарисы и дубы, похожие на канадские{514}514
  AH Geography 2009, p. 65–66; AH Geography 1807, p. 5ff.


[Закрыть]. Альпийскую растительность можно было встретить в горах Швейцарии, Лапландии и здесь, в Андах. Все было связано{515}515
  AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. xviii; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. vi.


[Закрыть].

Для Гумбольдта дни путешествия из Кито и восхождения на Чимборасо были похожи на ботанический вояж от экватора к полюсам: весь растительный мир располагался здесь последовательными ярусами, зонами, взбиравшимися в горы{516}516
  AH Geography 2009, p. 77; AH Geography 1807, p. 35ff.; AH Cosmos 1845–52, vol. 1, p. 11; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 12.


[Закрыть]. Растительность сортировалась в группы, от тропических видов в долинах до лишайников у нижней границы вечных снегов. На закате жизни Гумбольдт часто говорил о понимании природы с «более высокой точки зрения», откуда были видны те взаимосвязи{517}517
  AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. 40; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 39.


[Закрыть]; момент, когда он это понял, наступил здесь, на Чимборасо. «Единым взглядом» он увидел всю простершуюся перед ним природу{518}518
  AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. 11, 347; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 12.


[Закрыть].

Спустившись с Чимборасо, Гумбольдт уже был готов формулировать свое новое представление о природе. В предгорьях Анд он начал набрасывать свой так называемый Naturgemälde – непереводимый немецкий термин, который может означать «зарисовка природы», кроме того, подразумевая также суждение о единстве и целостности{519}519
  AH Geography 2009, p. 61; AH Geography 1807, p. iii; Holl 2009, p. 181–183, Fiedler and Leitner 2000, p. 234.


[Закрыть]. Это было, как позже Гумбольдт объяснил, «микрокосмом на одной странице»{520}520
  AH to Marc-Auguste Pictet, 3 February 1805, Dove 1881, p. 103.


[Закрыть]. В отличие от тех ученых, которые раньше занимались классификацией мира природы, деля его строго иерархически, заполняя категориями бесконечные таблицы, Гумбольдт сейчас предложил зарисовку.

«Природа – живое целое», как сформулировал он позднее, а не «мертвая совокупность»{521}521
  AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 39 (belebtes Naturganzes… Nicht ein todtes Aggregat ist die Natur). Даю собственный перевод, поскольку существующий перевод на английский язык довольно слаб. См. также: AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. 40.


[Закрыть]. Одна-единственная жизнь наполняет камни, растения, животных и людей. Это было то «универсальное изобилие, которым жизнь везде разлилась»{522}522
  AH Aspects 1849, vol. 2, p. 3; AH Views 2014, p. 155; AH Ansichten 1849, vol. 2, p. 3.


[Закрыть], что особенно впечатляло Гумбольдта. Даже атмосфера несет частицы будущей жизни – пыльцы, яиц насекомых и семян. Жизнь была всюду, и эти «естественные силы непрерывно действовали»{523}523
  AH Aspects 1849, vol. 2, p. 10; AH Views 2014, p. 158; AH Ansichten 1849, vol. 2, p. 11.


[Закрыть]. Гумбольдт не столько был заинтересован в открытии новых отдельных фактов, сколько в их состыковке. Отдельные явления представляли для него интерес только «ввиду их связи с целым»{524}524
  AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. 41; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 40.


[Закрыть].

На рисунке горы Чимборасо в разрезе явление Naturgemälde представляло собой поразительное изображение природы как паутины, в которой все было взаимосвязано. Гумбольдт помещал на этой схеме растения, живущие на разных высотах, от подземных грибов до лишайников, растущих у самой границы вечных снегов. У подножия горы располагалась тропическая зона пальм, выше – дубы и папоротниковидные заросли, предпочитающие более умеренный климат. Каждое растение получало на горе Гумбольдта именно то место, на котором он его обнаружил.

Впервые Гумбольдт нарисовал Naturgemälde в Южной Америке{525}525
  Naturgemälde был опубликован в гумбольдтовских «Записках по географии растений» (1807).


[Закрыть]; позднее он издал его в виде красивого рисунка размером три на два фута. Слева и справа от горы он поместил несколько колонок со всевозможными данными. В зависимости от отметки высоты (как показано в левой колонке) можно сравнить различия в таблице и на рисунке, чтобы узнать о температуре, влажности или атмосферном давлении, как и о видах животных и растений, встречающихся в разных широтах. Гумбольдт показал разные растительные пояса, сопровождая их подробностями, зависящими от изменений высоты над уровнем моря, температуры и так далее. Все эти сведения можно было увязать со сведениями о других крупных горных вершинах мира, перечисленных по высотам рядом с контуром Чимборасо.

Первый, принадлежащий Гумбольдту, рисунок Naturgemälde

Такая богатая, разнообразная и притом простая в подаче научная информация не имела прецедентов. До Гумбольдта никто еще не представлял подобные данные наглядно. Naturgermälde впервые продемонстрировал, что природа – всемирная сила с соответствующими друг другу климатическими зонами на всех континентах. Гумбольдт видел «единство в многообразии»{526}526
  AH Cosmos 1845–1852, vol. 1, p. 48; AH Kosmos 1845–1850, vol. 1, p. 55. Даю собственный перевод (Einheit in der Vielheit).


[Закрыть]. Вместо того чтобы загонять растения в таксономические категории, он рассматривал растительный мир через призмы климата и местоположения – радикально новый подход, и по сей день формирующий наше представление об экосистемах.

После Чимборасо они преодолели следующие 1000 миль и достигли Лимы. Гумбольдта интересовало все – от растений и животных до архитектуры инков. Путешествуя по Латинской Америке, он часто бывал поражен достижениями древних цивилизаций. Он переписывал манускрипты, зарисовывал памятники инков, изучал наречия. Языки туземцев, писал он, настолько совершенны{527}527
  AH, 12 April 1803–20 January 1804, Mexico, AH Diary 1982, p. 187; AH to WH, 25 November 1802, AH WH Letters 1880, p. 51–52.


[Закрыть], что не существует ни одной европейской книги, которую нельзя было бы перевести на какой-либо из них. В них существовали слова даже для таких абстрактных понятий, как «будущее, вечность, существование»{528}528
  Ibid., p. 52.


[Закрыть]. К югу от Чимборасо он побывал в туземном племени, во владении которого находились старинные манускрипты с описаниями вулканических извержений{529}529
  Ibid., p. 50.


[Закрыть]. К счастью, имелся и их испанский перевод, который Гумбольдт переписал в свой блокнот.

В пути Гумбольдт изучал леса хинных деревьев в Лохе (нынешний Эквадор), снова убеждаясь в губительном воздействии человека на окружающую среду. Кора этих деревьев содержит хинин, используемый для лечения малярии, но после снятия коры деревья умирали. Испанцы уничтожили таким образом огромные площади девственных лесов. Гумбольдт заметил, что старые, толстые деревья стали редкостью{530}530
  AH Aspects 1849, vol. 2, p. 268; AH Views 2014, p. 268; AH Ansichten 1849, vol. 2, p. 319; AH, 23–28 July 1802, AH Diary 2003, vol. 2, p. 126–30.


[Закрыть].

Пытливый ум Гумбольдта не ведал отдыха. Он изучал слоистые скалы, особенности климата, руины инкских храмов, его привлекал геомагнетизм – изучение магнитных полей Земли. Повсюду, и в горах, и в долинах, он без устали использовал свои приборы. Любознательность Гумбольдта была порождением его стремления понять природу в глобальном масштабе, как систему сил и взаимосвязей; именно поэтому его так занимали пересекающие континенты растительные пояса и происхождение землетрясений. Еще с XVII в. ученые знали, что сама Земля представляет собой гигантский магнит. Знали они и то, что стрелка компаса указывает не вполне на север, так как северный магнитный полюс не совпадает с географическим. Более того, магнитные полюса находятся в постоянном движении, создавая серьезные проблемы для навигации. Но ученые не знали другого: изменяется ли интенсивность магнитных полей на земном шаре, хаотично варьируя или систематически, от места к месту.

Продвигаясь на юг вдоль Анд, из Боготы в Кито, и приближаясь к экватору, Гумбольдт измерял ослабление магнитного поля. К его удивлению, даже после пересечения экватора у Кито интенсивность магнитного поля продолжила ослабевать, и так происходило до тех пор, пока они не достигли бесплодного перуанского плато Кахамарка, раскинувшегося в 7 градусах, то есть в 500 милях, к югу от географического экватора. Только там стрелка передвинулась от севера к югу: так Гумбольдт открыл магнитный экватор{531}531
  AH, Abstract of Humboldt’s and Bonpland’s Expedition, end of June 1804, AH Letters USA 2004, p. 507; Helferich 2005, p. 242.


[Закрыть].

Отряд пришел в Лиму в конце октября 1802 г., через четыре с половиной месяца после выхода из Кито и более чем через три года после отплытия из Европы. В Лиме был найден способ пройти морем к Гуаякилю, что на западном побережье нынешнего Эквадора, откуда Гумбольдт намеревался плыть в мексиканский Акапулько. Так как они плыли из Лимы в Гуаякиль, Гумбольдт изучал холодное течение, охватывающее западный берег Южной Америки от юга Чили к северу Перу. Холодные, насыщенные питательными веществами воды течения поддерживают разнообразную морскую жизнь – самую продуктивную в мире морскую экосистему{532}532
  Kortum 1999, p. 98–100; в особенности см.: AH to Heinrich Berghaus, 21 February 1840, p. 98.


[Закрыть]. Спустя годы его назовут течением Гумбольдта. И хотя Гумбольдту было лестно, он также протестовал. Рыбаки вдоль побережья знали о течении веками, говорил он, все, что он сделал, – это первым измерил течение и открыл, что оно холодное.

Гумбольдт собирал необходимые ему данные для доказательства того, что природа представляет собой единое целое. Если природа была паутиной жизни, он не мог смотреть на нее только как ботаник, геолог или зоолог. Он считал, что «необходимо сравнивать между собой наблюдения из самых отдаленных областей планеты»{533}533
  AH Views 2014, p. 244; AH Aspects 1849, vol. 2, p. 215; AH Ansichten 1849, vol. 2, p. 254.


[Закрыть]. Гумбольдт собрал столько сведений и задавал столько вопросов, что некоторые принимали его за глупца, ведь он спрашивал «о кажущихся очевидными вещах»{534}534
  Beck 1959, p. 26.


[Закрыть]. Карманы у него, как заметил один из проводников, были набиты битком, как у мальчишки: растениями, камешками и клочками бумаги{535}535
  Ibid., p. 27.


[Закрыть]. Достойно изучения было все, даже самое малое и вроде бы незначительное.

Курящийся вулкан Котопахи. Акватинта Ф. Арнольда

© Wellcome Collection / CC BY

В порт Гуаякиля они вошли 4 января 1803 г., в тот самый день, когда в 200 милях к северо-востоку началось извержение вулкана Котопахи{536}536
  AH, 31 January – 6 February 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 182ff.


[Закрыть]. Гумбольдт, побывавший на всех доступных ему вулканах Анд, давно этого ждал. Он, правда, готовился к плаванию в Мексику, но воспринял извержение как вызов, который он был обязан принять. При этом он не желал отказываться от исследований в Мексике, которые собирался предпринять, прежде чем вернуться в Европу, причем плыть туда следовало без промедления, не дожидаясь сезона летних ураганов, иначе они застряли бы в Гуаякиле до конца года. Извергающийся вулкан притягивал его как магнит. Если поспешить, то можно было бы побывать на Котопахи и успеть после этого на корабль до Мексики. Но путешествие из Гуаякиля к Котопахи было опасно. Гумбольдту нужно было снова карабкаться на высокие Анды, только теперь навстречу действующему вулкану.

Но опасность не могла заставить его отступить. В конце января Гумбольдт и Монтуфар отправились на вулкан, оставив Бонплана в Гуаякиле с поручением искать корабль для плавания в Мексику. Весь их путь на северо-восток сопровождался ревом Котопахи. Гумбольдт не мог поверить в свою удачу. Через несколько дней он опять увидит вулкан, на который восходил восемь месяцев назад, только в этот раз оживший, озаренный собственным огнем. Но через несколько дней путешественников догнал гонец из Гуаякиля с запиской от Бонплана{537}537
  Ibid., p. 184.


[Закрыть]. Тот уже нашел судно, готовившееся отплыть в Акапулько через две недели. Времени дойти до Котопахи у Гумбольдта и Монтуфара не оставалось. Приходилось без промедления возвращаться в Гуаякиль. Гумбольдт был безутешен.

Выходя из гавани Гуаякиля 17 февраля 1803 г., он слышал зов Котопахи, этого ворчливого колосса{538}538
  AH Cordilleras 1814, vol. 1, p. 119; AH Cordilleren 1810, vol. 1, p. 58.


[Закрыть]. Вулкан сопровождал его отплытие прощальной серенадой, служившей печальным напоминанием о том, чего не удалось достигнуть. Хуже того, каждой ночью на протяжении океанского перехода изменения звездного рисунка в небе напоминали Гумбольдту о расставании с Южным полушарием. Глядя в телескоп, он прощался с созвездиями южного неба. «День ото дня я становлюсь все беднее», – записал он в дневнике, имея в виду переход в Северное полушарие, прочь из мира, околдовавшего его на всю оставшуюся жизнь{539}539
  AH, 27 February 1803, AH Diary 2003, vol. 2, p. 190.


[Закрыть].

В ночь на 26 февраля 1803 г. Гумбольдт в последний раз в жизни пересек экватор. Ему было тридцать три года, больше трех лет он провел в Южной Америке, путешествуя по тропическим джунглям и взбираясь на ледяные шапки гор. Он собрал тысячи растений, сделал бесчисленные замеры. Много раз он рисковал жизнью, зато наслаждался свободой и приключениями. Главное, он уплыл из Гуаякиля с новым представлением о природе. В его поклаже лежала зарисовка Чимборасо – его Naturgemälde. Один этот рисунок и идеи, вдохновившие его, изменят отношение к миру природы будущих поколений.

8. Политика и природа
Томас Джефферсон и Гумбольдт

Казалось, море вот-вот проглотит их. Огромные волны захлестывали палубу, вода пропитала корабль до самого трюма. Сорока сундукам Гумбольдта постоянно грозила порча. Корабль угодил в самый центр урагана{540}540
  AH, 29 April – 20 May 1804, AH Diary 2003, vol. 2, p. 301ff.


[Закрыть]. Шесть нескончаемых дней не стихали ураганные ветры, трепавшие корабль с такой силой, что люди не могли не только спать, но даже думать. Кок лишился своих котлов и сковородок и не стоял, а плавал в полузатопленном камбузе. Готовить пищу было невозможно, вокруг кружили почуявшие добычу акулы. Капитанскую каюту на корме совсем затопило, бывалых морских волков швыряло по палубе, как кегли. Матросы уже прощались с жизнью и требовали увеличить норму выдачи бренди, чтобы, по их словам, утонуть пьяными. Каждый новый вал был подобен надвигающейся горе. Никогда еще Гумбольдт не был так близок к гибели{541}541
  Ibid., p. 302.


[Закрыть].

Был май 1804 года, Гумбольдт, Бонплан, Монтуфар и их слуга Хосе плыли с Кубы к восточному побережью Соединенных Штатов. Глупо умереть теперь, после пяти лет полных опасностей южноамериканских путешествий, думал Гумбольдт. Покинув в феврале 1803 г. Гуаякиль, они провели год в Мексике{542}542
  AH, Aus Meinem Leben (1769–1850) (см.: Biermann 1987, p. 103).


[Закрыть]. Там Гумбольдт находился в основном в Мехико, административной столице вице-королевства Новая Испания – огромной колонии, включавшей Мексику, частично Калифорнию, Центральную Америку и Флориду. Он корпел над огромными колониальными архивами и почти не покидал библиотек, прерываясь только для редких вылазок в шахты, на горячие источники и на вулканы.

И вот пришло время возвращаться в Европу. За пять лет путешествий по районам с самым разным климатом, в девственной глуши, многие его тонкие приборы повредились, кое-какие из них уже давали неверные показания. Имея крайне ограниченный контакт с научным сообществом на родине, Гумбольдт беспокоился, что отстанет от важных достижений в науке{543}543
  AH, Abstract of Humboldt’s and Bonpland’s Expedition, end of June 1804, AH Letters USA 2004, p. 508.


[Закрыть]. Он писал другу, что чувствует такую оторванность от остального мира, как если бы жил на Луне{544}544
  AH to Carl Ludwig Willdenow, 29 April 1803, AH Letters America 1993, p. 230.


[Закрыть]. В марте 1804 г. они приплыли из Мексики на Кубу, чтобы забрать коллекции, переправленные для хранения в Гавану тремя годами раньше.

Гумбольдт возвратился из Мексики с записями подробных наблюдений за природой, с заметками из архивов, с описаниями памятников, таких, как этот мексиканский календарь, который он считал доказательством высоких достижений древних цивилизаций

© Wellcome Collection / CC BY

Но, как часто случалось, в последний момент Гумбольдту пришлось внести изменения в планы и отложить возвращение в Европу еще на несколько недель. У него возникло желание побывать в Северной Америке, чтобы повстречаться там с Томасом Джефферсоном, третьим президентом США. На протяжении пяти долгих лет Гумбольдт наблюдал природу во всем ее великолепии – пышную, величественную и грозную, – и теперь ему захотелось увидеть цивилизацию во всем ее блеске, общество, построенное как республика и основанное на принципах свободы.

С ранних лет Гумбольдта окружали мыслители просвещения, посеявшие семена его неизменной веры в свободу, равенство, терпимость, важность образования. Но его политические взгляды определила Французская революция, грянувшая в 1789 году, накануне его 20-летия. В отличие от пруссов, которыми по-прежнему правил абсолютный монарх, французы провозгласили равенство всех людей. С тех пор Гумбольдт всегда носил в сердце «идеи 1789 года»{545}545
  AH Diary 1982, p. 12.


[Закрыть]. В 1790 г. он побывал в Париже, где наблюдал приготовления к празднованию первой годовщины революции. Его воодушевление было так велико, что он помогал возить песок для возводившегося в Париже «храма свободы»{546}546
  AH to Friedrich Heinrich Jacobi, 3 January 1791, AH Letters 1973, p. 118.


[Закрыть]. Теперь, по прошествии четырнадцати лет, он хотел повстречаться с людьми, выковавшими республику в Америке и «понимавшими бесценный дар свободы»{547}547
  AH to Jefferson, 24 May 1804, Terra 1959, p. 788.


[Закрыть].

После недели в море ураган унялся, и ветры постепенно стихли. В конце мая 1804 г., через четыре недели после отплытия из Гаваны, Гумбольдт и его маленький отряд высадились в Филадельфии, насчитывавшей тогда 75 000 жителей и бывшей крупнейшим городом США. Накануне прибытия туда Гумбольдт написал длинное письмо Джефферсону, где выразил желание встретиться в новой столице государства, городе Вашингтоне. «Все, что вы писали, ваши дела, свободолюбие ваших идей, – признавался Гумбольдт, – вдохновляет меня с ранней юности»{548}548
  Ibid., p. 787.


[Закрыть]. Он оповещал Джефферсона, что привез из Латинской Америки огромный груз новых сведений, что собирал там растения, занимался астрономическими наблюдениями, нашел в глубине джунглей иероглифы древних цивилизаций и добыл много важного в колониальных архивах Мехико.

Кроме Джефферсона, Гумбольдт написал также Джеймсу Мэдисону, государственному секретарю и ближайшему политическому союзнику президента, о том, что «наблюдал величие царственных Анд и все великолепие физического мира, а теперь намерен насладиться зрелищем свободного народа»{549}549
  AH to James Madison, 24 May 1804, ibid., p. 796.


[Закрыть]. Политика и природа нераздельны – мысль, которую Гумбольдт обсудит с американцами.

В своем возрасте – 61 год – Джефферсон был еще «прям, как ружейный ствол»: высок, строен и почти долговяз, с цветущим видом фермера и «железным здоровьем»{550}550
  Эдмунд Бейкон о Джефферсоне, см.: Bear 1967, p. 71.


[Закрыть]. Он был президентом молодого государства, но одновременно владел большой плантацией Монтичелло у подножия Голубого хребта в Виргинии, в сотне с небольшим миль к юго-западу от Вашингтона. Его жена умерла более чем двадцать лет тому назад, и Джефферсон бесконечно ценил общество своих семерых внуков{551}551
  В 1804 г. у Джефферсона было семеро внуков: шестеро от дочери Марты (Энн Кэрри, Томас Джефферсон, Эллен Уэлс, Корнелия Джефферсон, Вирджиния Джефферсон, Мэри Джефферсон) и одна оставшаяся в живых дочь его покойной дочери Марии, Фрэнсис Уэлс Эппс.


[Закрыть]. Друзья умилялись тому, с какой охотой они залезают к деду на колени{552}552
  Маргарет Байард Смит о Джефферсоне, см.: Hunt 1906, p. 405. Эдмунд Бейкон о Джефферсоне, см.: Bear 1967, p. 85.


[Закрыть]. В момент прибытия в США Гумбольдта Джефферсон еще оплакивал свою младшую дочь Мэри, скончавшуюся за несколько недель до этого, в апреле 1804 г., после рождения дочери. Другая его дочь, Марта, подолгу жила в Белом доме, а потом перебралась с детьми в Монтичелло.

Джефферсон не выносил праздности{553}553
  Bear 1967, p. 12, 18, 72–78.


[Закрыть]. Он вставал до зари, читал несколько книг сразу и писал так много писем, что приобрел для учета своей корреспонденции копировальную машину. Этот неутомимый человек предостерегал дочь, что скука – «опаснейший в жизни яд»{554}554
  Jefferson to Martha Jefferson, 21 May 1787, TJ Papers, vol. 11, p. 370.


[Закрыть]. В 1780-е гг., после Войны за независимость, Джефферсон провел пять лет в Париже, занимая должность американского посла во Франции. Он пользовался своим положением, чтобы много путешествовать по Европе, и всегда привозил из поездок большие сундуки книг, мебели и идей. Он страдал от того, что он называл «недугом библиомании», постоянно покупая и изучая книги{555}555
  Jefferson to Lucy Paradise, 1 June 1789, ibid., vol. 15, p. 163.


[Закрыть]. В Европе он, не пренебрегая своими обязанностями, находил также время для посещения лучших садов Англии и для наблюдения и сопоставления сельскохозяйственных приемов, бытовавших в Германии, Голландии, Италии и Франции{556}556
  Wulf 2011, p. 35–57, 70.


[Закрыть].

В 1804 г. Джефферсон находился на пике своей карьеры. Он составил Декларацию независимости, был президентом США, и в конце года его ждала блестящая победа на выборах, гарантировавшая ему второй срок. Недавно он приобрел у французов Луизиану, чем заложил основу для расширения территории государства на запад[9]9
  Годом раньше Наполеон отказался от мыслей о французской колонии в Северной Америке после того, как большинство из его 25 000 солдат, отправленных на Гаити для подавления восстания рабов, умерло от малярии. Первоначально он собирался переправить свою армию с Гаити в Новый Орлеан, но после провальной кампании, потеряв почти всех людей, передумал и продал территорию Луизианы Соединенным Штатам.


[Закрыть]. Всего за 15 миллионов долларов США Джефферсон удвоил размеры страны, добавив более 800 000 квадратных миль от Миссисипи до Скалистых гор и от Канады на севере до Мексиканского залива на юге. Кроме того, Джефферсон направил Мериуэзера Льюиса и Уильяма Кларка в первое путешествие по всему Североамериканскому континенту{557}557
  Jefferson’s Instructions to Lewis, 1803, Jackson 1978, vol. 1, p. 61–6.


[Закрыть]. В этой экспедиции сошлись все интересовавшие Джефферсона темы: он лично поручил путешественникам собирать растения, семена, животных, доложить о почвах и о том, как индейцы занимаются сельским хозяйством, изучить земли и реки.

Приезд Гумбольдта не мог быть более своевременным. Американский консул на Кубе Винсент Грей уже написал Мэдисону, советуя ему увидеться с Гумбольдтом, так как тот располагал ценными сведениями о Мексике, их новой южной соседке, приобретенной вместе с новой территорией – Луизианой.

После высадки Гумбольдта в Филадельфии они с президентом обменялись письмами, и Джефферсон пригласил Гумбольдта в Вашингтон. Он писал ученому, что предвкушает встречу с ним, ибо взирает на этот новый мир с некоей надеждой, что там проявятся «лучшие человеческие черты»{558}558
  Jefferson to AH, 28 May 1804, Terra 1959, p. 788. См. также: Vincent Gray to James Madison, 8 May 1804, Madison Papers SS, vol. 7, p. 191–192.


[Закрыть]. И вот 29 мая Гумбольдт, Бонплан и Монтуфар сели в Филадельфии в почтовый дилижанс, чтобы выйти в 150 милях юго-западнее, в Вашингтоне{559}559
  Charles Willson Peale Diary, 29 May – 21 June 1804, 29 May 1804, Peale 1983–2000, vol. 2, pt. 2, p. 680ff.


[Закрыть].

В пути они любовались ухоженными полями с прямыми рядами всходов и фермами в окружении садов и аккуратных огородов. То было воплощение джефферсоновских идей об экономическом и политическом будущем Соединенных Штатов – нации независимых мелких землевладельцев, хозяев ферм, где производится все им необходимое.

Европу терзали Наполеоновские войны, а экономика Америки тем временем испытывала бум, потому что, оставаясь нейтральной, она взяла на себя роль главного в мире поставщика продукции{560}560
  North 1974, p. 70ff.


[Закрыть]. Американские суда с грузами специй, какао, хлопка, кофе и сахара сновали взад-вперед через океаны, из Северной Америки на Карибские острова, в Европу и в Индию. Ширились и рынки для ее сельскохозяйственной продукции. Казалось, Джефферсон ведет страну к процветанию и счастью.

Тем не менее за три десятилетия, минувшие после Американской революции, страна сильно изменилась. Бывшие друзья-революционеры разошлись во взглядах на республиканский строй и рассорились. Разные фракции по-разному представляли себе будущую структуру американского общества. Кто будет костяком нации – фермеры или торговцы?{561}561
  Wulf 2011, p. 83ff.


[Закрыть] Некоторые – к ним принадлежал сам Джефферсон – видели США аграрной республикой с упором на индивидуальные свободы и с широкими правами штатов, другие выступали за развитие торговли и за сильное центральное правительство.

Эти расхождения получили наглядное выражение в предлагавшихся проектах новой столицы Вашингтона – новорожденного города на болотистых берегах реки Потомак{562}562
  Ibid., p. 129ff.


[Закрыть]. Спорщики сходились в том, что столица должна отражать сущность власти и ее силу (или отсутствие силы). Первый президент США Джордж Вашингтон выступал за сильное федеральное правительство и мечтал о большой столице с широкими проспектами, разрезающими город, с жилищем президента, похожим на дворец, с величественными парками. Джефферсон и его сторонники-республиканцы, наоборот, настаивали на том, что у центральной власти должно оставаться как можно меньше полномочий. И столицу они предпочитали маленькую – город республиканцев посреди колосящихся полей{563}563
  Friis 1959, p. 171.


[Закрыть].

Хотя победу одержали взгляды Джорджа Вашингтона и на бумаге столица выглядела могучей, ко времени появления там Гумбольдта летом 1804 г. построено было еще совсем мало. В Вашингтоне было всего-навсего 4500 жителей, как в Йене, когда Гумбольдт познакомился там с Гёте, и он был совсем не той столицей могучих Соединенных Штатов, каким его воображали иностранцы. Дороги находились в ужасном состоянии, были так густо усеяны камнями и пнями, что на них регулярно переворачивались конные повозки{564}564
  Young 1966, p. 44.


[Закрыть]. Рыжая грязь облепляла колеса и оси, как смола, смелые пешеходы по колено тонули в глубоких лужах.

Когда Джефферсон въехал в Белый дом после инаугурации в марте 1801 г., резиденция еще строилась{565}565
  Белый дом еще назывался «Домом президента». Впервые название «Белый дом» зафиксировано в 1811 г. См.: Wulf 2011, p. 125.


[Закрыть]. Через три года, к приезду Гумбольдта, мало что изменилось. В будущем президентском саду стояли навесы строителей, под ногами хлюпала грязь. Территорию президентской резиденции отделял от соседних полей гнилой забор, на котором прачка Джефферсона вывешивала на всеобщее обозрение президентское белье{566}566
  Уильям Мьюр Уайтхилл в 1803 г., см.: Froncek 1977, p. 85.


[Закрыть]. Внутри Белого дома дело обстояло не лучше, так как многие комнаты были обставлены еще только частично. Как сообщает один из гостей, Джефферсон занимал только один угол дома, все остальное пребывало «в грязном запустении»{567}567
  Томас Мур в 1804 г., см.: Norton 1976, p. 211.


[Закрыть].

Джефферсону было все равно. С первого же дня исполнения президентских обязанностей он принялся срывать со своей роли мистический флер, отказывал своей неоперившейся администрации в строгом протоколе и церемониальной пышности, ведя себя почти как простой фермер{568}568
  Wulf 2011, p. 145ff.


[Закрыть]. Он не признавал пиров и вместо них приглашал своих гостей на скромные ужины за круглым столом, чтобы избежать даже подобия иерархии и чинопочитания. Джефферсон намеренно соблюдал скромность в одежде, так что многие обращали внимание на его затрапезный вид. Его домашние туфли были так стоптаны, что торчали наружу пальцы, камзол был «истерт до дыр», даже белье было несвежим{569}569
  William Plumer, 10 November 1804, 29 July 1805, Plumer 1923, p. 193, 333.


[Закрыть]. По замечанию одного английского дипломата, он смахивал на «коренастого крестьянина»{570}570
  Сэр Августус Джон Фостер в 1805–1807 гг., см.: Foster 1954, p. 10.


[Закрыть]; именно такой образ Джефферсон и стремился пропагандировать.

Вашингтон во время посещения США Гумбольдтом

Себя он считал прежде всего фермером и садовником и только во вторую очередь политиком. «Никакое дело так меня не радует, как возделывание земли», – говорил он{571}571
  Jefferson to Charles Willson Peale, 20 August 1811, TJ Papers RS, vol. 4, p. 93.


[Закрыть]. В Вашингтоне он будет ежедневно выезжать в близлежащие пригороды, чтобы увильнуть от скуки правительственной корреспонденции и заседаний. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в Монтичелло. Под конец своего второго президентского срока он утверждал, что «ни один узник, освобожденный от цепей, не чувствовал такого облегчения, как я, когда сбросил кандалы власти»{572}572
  Jefferson to Pierre-Samuel Dupont de Nemours, 2 March 1809, Jefferson 1944, p. 394.


[Закрыть]. Президент Соединенных Штатов предпочитал бродить по болотам и лазить по скалам, срывать листочки и подбирать семена, а не сидеть на заседаниях кабинета. Ни одно растение – как выразился один его знакомый, «от самого бросового сорняка до самого пышного дерева» – не могло избежать его пристального внимания{573}573
  Маргарет Байард Смит о Джефферсоне, см.: Hunt 1906, p. 393.


[Закрыть]. О любви Джефферсона к ботанике и к садоводству было так хорошо известно, что американские дипломаты отправляли в Белый дом семена со всего мира{574}574
  Wulf 2011, p. 149.


[Закрыть].

Джефферсона интересовали все науки: и садоводство, и математика, и метеорология, и география. Его пленяли окаменелые кости, особенно мастодонта – огромного вымершего родича слонов, расхаживавшего по внутренним районам Америки всего 10 000 лет назад{575}575
  Thomson 2012, p. 51ff.


[Закрыть]. В его библиотеке теснились тысячи томов, сам он тоже написал книгу – «Записки о штате Виргиния» (Notes on the State of Virginia), подробное описание экономики, общества, природных ресурсов и растительности, настоящий гимн ландшафтам Виргинии.