Текст книги "Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя"

Обучение Александра и Константина

Итак, Лагарп и в самом деле, говоря его словами, «создал себе должность». Он начал преподавать Александру и Константину помимо французского языка (чтения, правописания и сочинений на нем) также географию, историю – античную и новую для стран Европы, несколько позже математику, а с 1792 года планировал начать преподавание различных частей философии вплоть до политических наук и права. Формально этот учебный курс прекратился для Александра осенью 1793 года, когда тот женился, но в действительности Лагарп продолжал заниматься с ним (с перерывами) еще в течение полутора лет после этого, до самого своего отъезда из России весной 1795-го. Занятия же с Константином продолжались до конца 1794 года. Содержание уроков Лагарпа отражалось в подготавливаемых им больших годовых отчетах, а также в кратких – за неделю или за месяц обучения[110]110
  Многие отчеты Лагарпа о воспитании Александра и Константина сохранились как в подлинниках, так и в копиях. Коллективом ученых под руководством профессора Лозаннского университета Д. Тозато-Риго и автора данной книги подготовлено к печати полное издание всех этих отчетов на языке оригинала (т. е. на французском) по материалам, хранящимся в BCU Lausanne, ГА РФ, РГАДА и ГМЗ «Павловск».


[Закрыть].

Статус Лагарпа, действительно, изменился: он стал «настоящим наставником» (фр. un veritable Instituteur). Екатерина II несколько раз упоминала в переписке с Гриммом о занятиях Лагарпа с Александром. Так, 16 сентября 1784 года она пишет: «Вы знаете, я полагаю, что Лагарп помещен к Александру; этот тот самый швейцарец Лагарп, который путешествовал с двумя Ланскими. Он находит талант в своем ученике Александре». 1 декабря 1787 года та же мысль повторена императрицей при оценке способностей внука как будущего правителя: «Лагарп, который его учит, возлагает на него самые большие надежды, а ведь этот Лагарп – швейцарец, не приученный к лести, который заставляет его поверить во все небылицы истории и во все самые голые истины, содержащиеся в длинных мыслях». Сходное упоминание звучит и в ее письме к Гримму от 18 сентября 1790 года: «Все им [Александром] довольны, и я также. Лагарп, его учитель, говорит, что он – выдающаяся личность. В настоящее время он занимается с ним математикой, которая ему дается так же легко, как и все остальное»[111]111
  Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 23. С. 320, 432, 497–498.


[Закрыть].

Юный Александр рос здоровым, крупным, хорошо сложенным и физически развитым, послушным и жизнерадостным ребенком с незаурядными способностями. Этими качествами он сразу привлекал симпатии взрослых. В первые годы жизни рядом с Александром почти неразлучно находилась бабушка, которая много с ним занималась и вообще души в нем не чаяла. Уже в 5 лет Александр научился читать по-русски и много времени стал проводить с книгами (первые из них – учебники в форме сказок – были составлены самой Екатериной II), а также с удовольствием рассматривал эстампы и недурно рисовал. Он любил узнавать новое, задавал взрослым много вопросов, проявляя не только любопытство и любознательность, но и изрядное воображение, прекрасную память. Рано обнаружилась его склонность к подражанию. Уже в 4–5 лет он играл в самые разные виды ремесел: лавочника, повара, маляра, кучера, землепашца (последнее – когда его вывозили в летние месяцы на природу) и т. д. В шесть с половиной лет дворцовый мастер показал ему основы столярного мастерства – это также стало частью детских игр. Посмотрев зимой–весной 1785 года несколько спектаклей в Эрмитажном театре, Александр разыграл перед бабушкой в лицах комедию «Обманщик» (по словам Екатерины, ее внук был «подражатель от природы», с великим даром актерствовать)[112]112
  Шильдер Н.К. Император Александр I… Т. 1. С. 5–11.


[Закрыть].

Умение схватывать на лету, покладистость, стремление снискать успехи и похвалу – все это выгодно отличало юного Александра в глазах учителей, особенно на фоне его брата Константина, который был младше на полтора года. Полная противоположность Александру, Константин родился некрасивым, слабым и капризным, а впоследствии чересчур «резвым», то есть почти неуправляемым в своих шалостях. Из-за малой разницы в возрасте с раннего детства младший брат стал главным другом и товарищем по играм для старшего. Обучать их также решили вместе. Лагарп, занимаясь с обоими, остро чувствовал контраст: «Можно беседовать два часа кряду со старшим, и притом с пользой, но младшего едва хватает и на восемь минут – для него думать, говорить и делать означает одно и то же, и его живости надо противостоять терпением и всевозможными уловками». Тем не менее Лагарп быстро привязался к обоим мальчикам. В августе 1785 года он признавался другу: «Если мне случится целый день их не видеть, то уже чего-то не хватает», и завершал фразой о том, что хотел бы иметь сыновей, «похожих на этих двух братьев»[113]113
  Письмо Лагарпа к Фавру от 8 августа 1785 г., Царское Село // Revue historique vaudoise. 1896. Vol. 4. P. 306.


[Закрыть].

Александр платил Лагарпу ответной привязанностью. Его первые детские письма к учителю наполнены трогательными фразами, показывающими, что Александр переживает из-за недомогания Лагарпа, радуется его награждению орденом, расстраивается тому, что огорчал его на уроках, обещая исправиться, и т. д. «Господин де Лагарп, вы мне наказали писать царствование Домициана, так пришлите, прошу вас, ключ от ящика, потому что тетрадь по истории римской там заперта. Мне весьма досадно, что Вам не можется, а еще что я Вас видеть удовольствия не имею», – писал Александр в 9 лет во время болезни учителя, а тому было приятно получить эти несколько строк[114]114
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 114.


[Закрыть].

Интересно, что и Константин, чье непослушание причиняло Лагарпу немало огорчений, по-своему любил учителя. В его детских записках больше непосредственности, чем у Александра, больше какой-то спонтанной (а потому ценной) искренности. Например, когда Лагарп диктует обоим братьям обидную для них самохарактеристику, Александр перепишет ее слово в слово и тем ограничится, а Константин добавит внизу: «Вот беда, неправда все это». Или позже, когда Лагарп за какую-то провинность прогнал Константина с занятий[115]115
  Такие случаи повторялись часто, о чем свидетельствуют и сохранившиеся записки Константина к Салтыкову, например, такая (1792 год, орфография подлинника): «Ваше сиятельство! Прошу вас мне позволить итить учится к гаспадину Лагарпу, вчерась он меня выгнал и не хочет принимать сегодни. Я вас прошу зделайте мне ето одолжение, потому когда я теперь не стану учиться то век мне ничего не знать».


[Закрыть], тот просил простить его и писал с искренним раскаянием: «Не буду ослом, и не буду пропащим, прошу вас, позвольте, я приду учиться, я буду в комнате, даже пусть вы мной не занимаетесь, а я буду слушать, про что вы брату учите». Как вспоминал потом учитель, при расставании с ним в конце 1794 года Константин «простился сердечно» и надолго «сохранил добрые чувства к строгому наставнику, который нередко его неистовые выходки усмирял»[116]116
  Там же. С. 181, 189, 276.


[Закрыть].

А таковые действительно случались, поскольку на замечания и упреки Лагарпа Константин часто реагировал слишком живо и воинственно. Так, однажды он выкрикнул в ответ, что, когда вырастет, прибудет в Швейцарию во главе армии, видимо, чтобы наказать учителя (на что Лагарп напомнил ему о швейцарском памятнике – оссуарии в Муртене, хранящем кости павших врагов). Другой раз раздраженный замечаниями 14-летний Константин даже полез после урока на учителя с тростью в руке; Лагарп, впрочем, выхватил трость, готовый поколотить упрямца, а потом сломал ее пополам. Преподававший обоим братьям в 1790-е годы математику Шарль Массон полагал, что завоевать уважение Константина и сохранять над ним какую-либо власть мог лишь такой твердый человек, как Лагарп, готовый давать отпор и обуздывать «природную грубость» младшего из великих князей (в то время как «дядька» Константина, барон Сакен, оказался на это совершенно неспособным)[117]117
  Там же. С. 368, 258, 539; ср.: Masson Ch.F.Ph. Op. cit. P. 216.


[Закрыть].

Здесь следует подчеркнуть, что с формальной точки зрения Лагарп вовсе не был главным воспитателем великих князей Александра и Константина[118]118
  Историки часто ошибались на этот счет – между тем сам Лагарп не раз подчеркивал, что на деле никакого нового контракта с ним заключено не было, и вся перемена его положения основывалась лишь на резолюции Екатерины II, что Лагарп «способен преподавать более, чем один только французский язык».


[Закрыть] – им всегда являлся Н.И. Салтыков. На это недвусмысленно указывала и Екатерина II в своих письмах к Гримму, например 25 апреля 1785 года: «Александр и Константин находятся в руках Салтыкова, который во всем следует моим принципам и моим предписаниям» (не упоминая при этом ни о какой самостоятельной роли Лагарпа). Типичное упоминание Екатериной II учительского корпуса при великих князьях можно найти в ее письме к Салтыкову в начале 1787 года: «Чтобы во время моего отсутствия непременно наблюдали, следовали и исполняли данный от меня наказ о воспитании моих внуков, великих князей Александра и Константина Павловича, Вы о сем именем моим подтвердите господам Протасову и Сакену, и вообще всем, при внуках моих находящимся». Как видим, императрица называет здесь по фамилиям Протасова и Сакена как ближайших помощников Салтыкова – Лагарп же попадает в категорию «вообще все»[119]119
  Екатерина II к Н.И. Салтыкову, 5 января 1787 г. // Русский архив. 1864. Вып. 9. С. 948.


[Закрыть].

В то же время по своему глубокому влиянию на учеников Лагарп значительно превосходил положение обычного учителя. В частности, в ежегодных отчетах, которые он посылал Салтыкову, передававшему их для прочтения императрице, Лагарп выходил далеко за рамки простого перечисления пройденного и позволял себе пространные рассуждения о характерах воспитанников и о средствах к их умственному и нравственному развитию[120]120
  Всего Лагарп составил несколько подробных «меморий» на имя Салтыкова, подводящих итоги длительным отрезкам преподавания обоим великим князьям: осенью 1784 года, 10 июля 1785 года, 9 сентября 1786 года, 31 марта 1789 года, 28 декабря 1790 года и 22 декабря 1791 года (а также специальную записку от 16 сентября 1789 года, посвященную одному лишь великому князю Константину).


[Закрыть]. А в конце 1794 года, задетый неподходящими, на его взгляд, условиями, с которыми его отправляли в отставку, Лагарп попытался письменно доказать свое особое положение среди учителей, заявив Салтыкову: «Обязанности мои при Их Императорских Высочествах никогда не сводились к тем, какие исполняют обыкновенно частные учителя. Напротив, не подлежит сомнению, что служил я их наставником, ибо один, без чьей-либо помощи, исполнял все, что сия должность предполагает»[121]121
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 272.


[Закрыть].

Наблюдения за характером своих учеников Лагарп, следуя своей «практической системе», начал сразу же, когда приступил к регулярным урокам с Александром и Константином в Царском Селе летом 1784 года. После возвращения двора в Петербург он составил записку, явно предназначенную для глаз Екатерины II, которая показывает, насколько обогатились его педагогические взгляды за несколько месяцев после начала занятий.

Александру в этот момент было всего лишь 6 лет, а Константину – 5, но Лагарп сразу формулирует главную задачу: «Нечувствительно перевести их от игр к более серьезным занятиям». Швейцарец понимает, что слишком маленький возраст мешает этому, но тем не менее даже разбору характера их игр придает определенное значение. По его мнению, у мальчиков – слишком много игрушек, и это не только занимает все их время, но и заставляет переходить от одной к другой «без размышления, без связи понятий между собой», что может быть в дальнейшем опасной привычкой для ума. Что касается возраста, то Лагарп советует пока еще несколько месяцев или, может быть, даже около года разделять их на уроках, но затем надеется, что возрастные различия сотрутся и их можно будет учить вместе, на равных. Очень важен метод преподавания, от которого зависит усердие мальчиков и их успехи. Например, при письме под диктовку по-русски нужно научить их распознавать гласные звуки и писать по звучанию, не обращая сперва внимания ни на орфографию, ни на чистописание. Другой интересный метод, предложенный Лагарпом для заучивания букв – давать мальчикам читать и заучивать наизусть стихи; он подчеркивает, что это гораздо лучше, чем заставлять их читать по складам и перерисовывать прописи[122]122
  BCU Lausanne. Fonds La Harpe. H 42.2.


[Закрыть].

Те же рекомендации он относил и к французскому языку. Лагарп стремился, чтобы мальчики схватывали его со слуха. К началу 1785 года и Александр, и Константин уже хорошо понимали французскую речь Лагарпа, что позволило тому вести преподавание других предметов. Но и в дальнейшем Лагарп продолжал именно практический метод овладения языком, избегая перехода на теоретический уровень. Из-за того, что в данной методике на первый план выходили не буквы, а звуки, великие князья на письме часто подбирали орфографию под то, «как слышится» слово, что хорошо видно по их сохранившимся детским запискам. Спустя год занятий Лагарп признавал, что 8-летний Александр «объясняется по-французски достаточно быстро и с той степенью ясности, что иностранцы без труда его понимают, а также с величайшей легкостью пишет множество слов подряд, услышав их лишь один раз, и делает при этом лишь те ошибки, которые проистекают из орфографии звуков». Швейцарец подчеркивал при этом, что сознательно не стремился пока еще знакомить мальчика с правилами написания слов и избегал «тщательно представлять ему каждое слово грамматически, пока он не будет в состоянии хорошо уяснить его значение»[123]123
  Письмо Лагарпа к Фавру от 8 августа 1785 г… P. 305.


[Закрыть]. И даже в своем отчете за 1786 год, то есть спустя два года преподавания французского языка Лагарп писал, что до сих пор «избегал говорить о грамматике, <…> решался скорее затруднить себя приисканием окольных объяснений, чем употреблять грамматические термины, значение которых могло быть не ясно понято»[124]124
  Дуров Н.П. Записки Лагарпа о воспитании великих князей Александра и Константина Павловичей // Русская старина. 1870. Т. 1. С. 155–156.


[Закрыть].

Еще осенью 1784 года Лагарп обосновывал, что из других учебных дисциплин надо начать преподавание с географии и истории – даже не дожидаясь, пока мальчики будут свободно изъясняться по-французски, а напротив, полагая, что эти занятия помогут им в совершенствовании французского языка. При этом он настаивал на том, чтобы уроки были встроены в строгий распорядок дня, а их продолжительность зафиксирована заранее. Основным предметам, требующим наибольшего внимания, Лагарп предлагал учить с утра, а занятия танцами и рисованием перенести на послеобеденное время.

Приступая к обучению мальчиков в столь раннем возрасте географии, Лагарп хотел, чтобы они запомнили, «где находятся достопримечательные места», и тогда это останется с ними на всю жизнь. А для развития мышления своих учеников швейцарец большое внимание уделял наглядности. Александр и Константин под его руководством разглядывали карты и изучали планы местности: сперва дворца и парка в Царском Селе (где жили летом), затем Петербурга, затем карту всей окрестной губернии и так далее – карты соседних с Петербургом губерний, других частей Российской империи, наконец, других стран, запоминая моря, заливы, реки, горные хребты, столицы. Конкретную методику Лагарпа хорошо иллюстрирует то, что, рассказывая об устройстве мира, его основных частях, он не следовал какой-либо «ученой системе», но отталкивался от России, и это было ему даже удобно, поскольку та лежала и в Европе, и в Азии, касаясь различных океанов, пустынь и проч. Говоря о соседях России, много внимания уделял он азиатским странам, например Османской империи, народам, ее населяющим, но, разбирая деление этого государства, указывал на греческие земли и таким образом давал первые сведения о древнем населении и античной истории Греции. Так постепенно в занимательном рассказе Лагарпа о странах появлялись сведения по истории, которые с течением времени приобретали более системный характер.

С июня 1785 года Лагарп также преподавал великим князьям математику, практически с нуля (по его словам, ученики к тому моменту едва знали арифметику и не могли свободно обращаться со сложением чисел). Здесь он добился быстрых успехов. Уже через год Александр легко владел всеми четырьмя арифметическими действиями, а Константин учил таблицу умножения; тогда же Лагарп начал с Александром проходить геометрию (а к концу 1791 года, как показывает отчет Лагарпа, они добрались уже до сложных задач об извлечении корней и свойствах параболы). Точные науки вообще без труда давались Александру, а выполненные в его тетради решения задач служили потом пособиями для Константина[125]125
  С 1792 года великие князья продолжили учить математику под руководством Ш. Массона, а еще с 1789 года академик Л.Ю. Крафт преподавал им начала физики.


[Закрыть].

Но наряду со способностями Лагарп отмечал в Александре и зачатки отрицательных черт, а потому всерьез был обеспокоен воспитанием его характера. Среди них на первом месте находилась лень. Уже 10 июля 1785 года (когда Александру было 7 с половиной лет) Лагарп в обобщающем докладе к Салтыкову впервые написал: «Его Высочество одарен большим умом, способностями, проницательностью и быстротой соображения, однако склонен к медлительности, когда до дела доходит. Не однажды обнаруживал готовность к тому, чтобы за него другие размышляли». Лагарп внимательно следил за работоспособностью мальчика и был уверен: «Пишет Его Высочество такие диктовки, какие ему вполне по силам: я в этом ежедневно убеждаюсь по лицу его и глазам». Поэтому необходимо «помешать Его Высочеству к медлительности привыкать и принудить его, собственные таланты употребляя с пользой, все, что ему по силам, обдумывать и исполнять быстро и самостоятельно». По мнению наставника, «этот изъян нынче одолеть легко, но через несколько лет будет очень трудно» (в том же письме Лагарп просил у Салтыкова разрешения привлечь к их занятиям еще одного, более старшего мальчика, чтобы усилить соревновательный элемент)[126]126
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 178–179.


[Закрыть].

Однако жалобы на лень Александра повторялись из года в год в новых записках Лагарпа, то есть справиться с этим было не так просто, а упрямство Александра в отношении определенных своих черт было не меньшим, чем у Константина. Лагарп выделял два, на его взгляд, ведущих недостатка в старшем внуке Екатерины II: «склонность избегать всего, что требует труда» и «привычка мешать игры с серьезными занятиями» (отчет от 9 сентября 1786 года). Их влияние на характер великого князя оказывалось в целом очень весомым: «К сожалению, я должен прибавить, что добрые задатки эти парализуются сильной наклонностью к беспечности и вялостью. <…> Он часто понуждал меня подсказать то, что ему было давно уже хорошо знакомо, единственно из боязни умственного труда, которая мешала ему дойти до вывода самому»[127]127
  Русская старина. 1870. Т. 1. С. 163, 165–166.


[Закрыть].

Когда Александр подрос, Лагарп стал использовать новую практику для борьбы с его недостатками. Случаи наиболее вопиющих проявлений невнимания, рассеяния и лени записывались на бумагу самим Александром и хранились как пример того, как нельзя себя вести. Этот дидактический прием проповедовали в XVIII веке многие немецкие педагоги[128]128
  См.: Braggermann A., Dekker R. Child of the Enlightenment: revolutionary Europe reflected by a boyhood diary. Leiden, 2009.


[Закрыть]. Неудивительно, что значительная часть сохранившихся детских записочек Александра (как, впрочем, и Константина) к Лагарпу связана именно с этим педагогическим приемом: они призваны показать, что ученики сожалеют о своей лени и нежелании учиться.

На 13-м году (сразу после своего дня рождения) Александр по указанию Лагарпа завел специальный дневник, который был сперва озаглавлен «Тетради, заключающие в себе деяния великого князя Александра», а затем – «Архив позора». Его записи датированы декабрем 1789-го и июнем–сентябрем 1790 года, а содержание перекликается с упомянутыми записками. Здесь Александр в самых жестких выражениях должен был бичевать собственный характер и неблаговидные поступки. Например, 19 июля 1790 года он пишет: «Я ленивец, преданный беспечности, неспособный думать, говорить, действовать. Каждый день на меня жалуются; каждый день я обещаю исправиться и нарушаю данное мною слово. Как во мне нет ни соревнования, ни усердия, ни доброй воли, то из меня едва ли можно что-либо сделать. Я ничтожен, и если бы можно было спуститься ниже нуля, то я послужил бы тому примером»[129]129
  Vochtchinskaïa N., Rjéoutski V. Le «Journal d’occupation» et les «Archives de la honte» du grand-duc Alexandre Pavlovitch // Quant le français gouvernait la Russie. L’éducation de la noblesse russe: 1750–1880. Paris, 2016. P. 225–229. См. также: Богданович М.И. Учебные тетради великого князя Александра Павловича // Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1867. Т. 1. С. 382–383.


[Закрыть]. Этот дневник потом переписывался Александром по нескольку раз для закрепления «моральных уроков».

В 1791 году Лагарп испробовал еще один метод – подобные записки были вывешены на всеобщий обзор и в назидание. 8 апреля: «Великий князь Александр до того забылся, что вел речи неприличные, и оттого был отослан, а дабы вечно он помнил, что неприличие есть вещь непростительная, повесили на стену в его учебной комнате сию бумагу как памятник весьма для него лестный». 10 апреля: «Великий князь Александр так скверно читал и так невнимательно, что пришлось заставить его читать по складам, точно восьмилетнего. Ни усердия, ни прилежания, ни желания учиться. Сия бумага на стену повешена как второй памятник» (обе записки специально написаны крупным почерком, а наверху листа у каждой сохранилась дырка от гвоздя)[130]130
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 119.


[Закрыть].

Не был ли Лагарп слишком требователен к ученику, обременяя его суровой нравственной педагогикой? По-видимому, нет, поскольку названные отрицательные черты юного Александра наблюдали многие из тех, кто его окружал. Даже А.Я. Протасов в своих записках в течение ряда лет (с 1789 до 1792 год) отмечал у Александра нежелание прилагать «усилия в познании», однако, в отличие от целей педагогики Лагарпа, стремление Протасова было – не бороться с недостатками характера Александра, а их замаскировать, сделать «приемлемыми» в обществе[131]131
  Дневные записки А.Я. Протасова о воспитании великого князя Александра Павловича // Древняя и новая Россия. 1880. Т. 17. № 8. С. 761–766.


[Закрыть].

То, что идеальные устремления по воспитанию будущего российского императора во многом так и не смогли реализоваться, признавали как современники, так и последующие историки. Так, близко наблюдавшая великого князя Александра в конце царствования Екатерины II фрейлина Варвара Николаевна Головина писала, что он «был красив и добр, но хорошие качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться»[132]132
  Головина В.Н. Мемуары // Мемуары графини Головиной. Записки князя Голицына. М., 2000. С. 74.


[Закрыть]. Познакомившийся с 18-летним Александром князь А. Чарторыйский, несмотря на явную симпатию к нему, замечал: «Великий князь вынес из преподавания лишь самые поверхностные, неглубокие знания и не усвоил ничего положительного и законченного»[133]133
  Чарторижский А. Мемуары. С. 87.


[Закрыть].

Тем не менее Лагарп потратил огромные усилия на воспитание в Александре качеств просвещенного монарха. Такое направление совпадало с изначальными намерениями Екатерины II привить своим внукам «человеколюбие», «сострадательность» и «либеральность». Одно из первых бабушкиных наставлений Александру, о котором она писала Гримму еще в 1780 году, звучало парадоксально для российской самодержицы: «По рождению все люди равны, только познания между ними производят различие»[134]134
  Шильдер Н.К. Император Александр I… Т. 1. С. 14, 27.


[Закрыть]. Естественно, Лагарп не только поддерживал этот просветительский принцип, но и сделал его краеугольным камнем всего своего преподавания.

Летом 1785 года Александру не было еще восьми лет, а он уже записывал под диктовку Лагарпа формулировки, где тот «настаивал республиканским образом на равенстве людей» и хотел, чтобы великие князья «сами почувствовали и убедились, что все люди рождаются равными и что наследственная власть одних над другими есть дело чистой случайности»[135]135
  Письмо Лагарпа к Фавру от 8 августа 1785 г… P. 305.


[Закрыть]. Слова учителя иллюстрировались с помощью запоминающихся жестов: так, при начале преподавания геометрии слуга принес Лагарпу «мел, обернутый в позолоченную бумагу, чтобы Их Высочества не замарали себе рук». Тогда швейцарец многозначительно снял позолоченную бумагу и «отдав оную слуге, сказал, что это излишне» (данный анекдот так запомнился Александру, что тот рассказывал его своим приближенным много лет спустя)[136]136
  Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары. 1814–1815. СПб., 2001. С. 155.


[Закрыть].

Центральным понятием просветительской педагогики Лагарпа являлось представление о долге «честного человека и хорошего гражданина» (фр. l’honnête homme et le bon citoyen), к каковым, по твердому мнению швейцарца, должен относиться и будущий монарх. Источником этих представлений в первую очередь служили произведения античных авторов. Лагарп особенно выделял труды Цицерона, «в безмолвной беседе с которыми укрепляется дух и черпается познание жизни людей»[137]137
  Из сохранившихся материалов Лагарпа по курсу римской истории – BCU Lausanne. Manuscrits, pièces isolés. A 913/ 2.


[Закрыть].

Напитанный этими трудами еще с юности, швейцарец развивал их положения в русле идей Просвещения. Он подчеркивал, что честный человек прежде всего должен знать законы, по которым существует общество: и сами принципы возникновения этих законов, и их особенный дух, присущий законодательству конкретной страны, которым можно руководствоваться даже в случае нечеткости или противоречивости отдельных формулировок. И если эти навыки должны быть воспитаны у каждого гражданина, то тем более ими должен обладать великий князь – будущий монарх, которому предстоит быть законодателем и верховным судьей своей страны[138]138
  Записка Лагарпа от 10 июня 1784 г… С. 158.


[Закрыть].

Далее, честный человек должен признавать незыблемым принцип: соблюдение законов равным образом относится к каждому гражданину, и ни для кого не существует исключений, тем более для монарха, который есть лишь не кто иной, как первый гражданин своей страны. При этом всякое отступление от данного принципа немедленно будет замечено: «Кем бы ни был человек, он несет ответственность за последствия добрых или дурных примеров, которые он являет; и чем более он образован, чем более на виду, тем более должен он избегать такового примера, который вызовет упреки или осуждения со стороны честных людей»[139]139
  Разговор о Сулле – BCU Lausanne. Manuscrits, pièces isolés. A 913/ 1.


[Закрыть].

Но как же научиться отличать в своих поступках добро от зла, истину от лжи, что тем сложнее для суверена, который постоянно окружен «корыстными советниками»? По мнению Лагарпа, который излагает здесь ведущую аксиому своей эпохи (выраженную, например, в написанном в те же 1780-е годы знаменитом трактате Иммануила Канта «Что такое Просвещение?»), до истины можно и нужно дойти собственным умом, а лучшим советником является способность к здравому суждению (фр. bon judiciaire), выводы которого лишены предрассудков или страстей и основаны на фактах. «Двумя единственными и столь простыми источниками истины являются 1) личный опыт и убеждения; 2) внешние факты и опыт, сообщенный посредством другого»[140]140
  Черновые учебные заметки Лагарпа «о правах человечества» (Essai sur les droités de l’humanité, 1789 г.) – BCU Lausanne. Fonds La Harpe. Db 3.


[Закрыть].

Отсюда, чтобы в должной мере развивать свою «внутреннюю» способность к суждениям и познавать этот «внешний» опыт, в педагогической системе Лагарпа с непреложностью вытекает изучение наук. Одно из важных мест отведено философии как науки об «искусстве верно мыслить». Последнее означает для Лагарпа «всегда ставить факты в основу своих выводов», а также основывать решения на процедуре доказательств. Будучи, как уже ясно, проводником опытного метода, Лагарп опирался на труды Локка и Кондильяка (в особенности на книгу последнего «О происхождении человеческих познаний»). При этом и философское преподавание морали он также рассматривал как сугубо практическую науку, «способ ежедневного обхождения с людьми», отыскание подходящей для этого системы отношений. «Без подобной системы человек, даже самый честный, может оступиться и несведуще повести себя в тех поступках, которые бы он, конечно же, никогда не предпринял бы, если бы увидел, насколько они противоречат принципам, которые он признает в своем сердце»[141]141
  Записка Лагарпа от 10 июня 1784 г… С. 156–157.


[Закрыть].

Способом же воспитания моральных суждений, имеющих особенно большое значение для будущего суверена, Лагарп видит историю. Уже в первом педагогическом отчете осенью 1784 года Лагарп поставил этот предмет на особое место. Лагарп хотел дать великим князьям «представления о первых сообществах, рассказать об их основателях, временах их возникновения, их продолжительности и основных революциях, которые к ним привели», а также показать «черты добродетели, милосердия, справедливости, преданности и патриотизма, заставляющие любить человечество посреди ужасов и глупостей, которыми провинились столь многие люди»[142]142
  BCU Lausanne. Fonds La Harpe. H 42.2.


[Закрыть].

Для ежедневных уроков истории Лагарп составлял записки с основными фактами и характеристиками исторических личностей различных эпох[143]143
  11 томов учебных материалов великих князей Александра и Константина, в основном состоящих из выписок по истории, после смерти Лагарпа по его завещанию были подарены Лозаннской библиотеке.


[Закрыть]. При этом его не волновало критическое изложение и анализ источников: Лагарп «обращает внимание только на нравственную сторону, так что его преподавание истории получает вид курса нравственности, самой чистой и самой возвышенной, основанной на исторических фактах»[144]144
  Уваров А.С. Бумаги Лагарпа, хранящиеся в публичной библиотеке в Лозанне // Русский архив. 1869. Кн.1. С. 76–77.


[Закрыть]. Каждый из примеров являлся назиданием, которое должно было послужить воспитанию будущего монарха.

Одним из таких важных моральных уроков была гибельность любой тирании. Человек, который, стремясь к первенству, приносит свободу народа в жертву своему властолюбию, совершает одно из тягчайших преступлений. И наоборот, народ, против которого и направлено это преступление, не только способен, но и обязан защищаться от зла, которое ему причинено. Поэтому тиран никогда не может нарушать законы или старинные обычаи своего народа безнаказанно. «Права законного сопротивления принадлежат всем и каждому, и напрасно тираны стараются уверить человечество, что восставать против их гнета будто бы является преступлением». Примеры такого сопротивления Лагарп видит и в древней, и в новой истории, начиная от борьбы против диктатуры Юлия Цезаря и до восстаний швейцарцев в XIV веке против австрийского владычества, а жителей Нидерландов в XVI веке – против испанского[145]145
  BCU Lausanne. Manuscrits, pièces isolés. A 913/ 2.


[Закрыть].

Нравственными же властителями, заслужившими доброе слово потомства, являются те монархи, которые соблюдают законы и уважают права своих подданных. В исторических заметках Лагарп вывел целую галерею таких фигур, выделяя среди них римских императоров Траяна, Марка Аврелия и французского короля Генриха IV. Их главными качествами были умение «видеть в поданных себе подобных» и сознание своей обязанности заботиться об их благосостоянии и счастье. Более того, по мнению Лагарпа сам институт монархии с приписываемым ему божественным происхождением – не более чем обман; «идеальный монарх» лишь выполняет свой долг перед обществом и только это может охранять его власть «лучше, чем крепости и солдаты»[146]146
  Рей М.-П. Фридрих Цезарь Лагарп, воспитатель будущего императора Александра I // Французский ежегодник 2011. С. 237.


[Закрыть].

Неудивительно, что с началом Французской революции Лагарп и Александр следили за ее событиями, горячо одобряя революционные преобразования. В ноябре 1791 года, когда Александру почти исполнилось 14 лет, он дискутировал с А.Я. Протасовым о последствиях революции и отстаивал принцип веротерпимости. Протасова так взволновал этот разговор, что он счел необходимым сразу же донести своему начальнику Салтыкову, чтобы тот «сделал Его Высочеству нужные поправления». В одном из следующих разговоров с Протасовым, где обсуждались новости из газет, Александр недвусмысленно поддержал отмену всех дворянских привилегий, «говорил, что равенство между людьми хорошо, и что французские дворяне напрасно беспокоятся лишением сего достоинства, понеже де оно в одном названии состоит, не принося впрочем никакой за собою ощутительной пользы»[147]147
  Дневные записки А.Я. Протасова… С. 764.


[Закрыть]. Из этого хорошо видно, что усвоенный Александром принцип «равенства всех людей» и необходимости «защиты ими своих прав» преподносился Лагарпом не абстрактно, а конкретно, с немедленным приложением к текущей политической жизни.

Увенчать подготовку просвещенного монарха должно было преподавание философии и права. В последнем из составленных Лагарпом годовых отчетов о преподавании за 1791 год он рисовал перспективы начатого им курса: от логики и метафизики перейти затем к изложению «принципов естественного права», что позволит в дальнейшем пройти и «краткий курс права», а завершится «чтением хорошей истории философии и обзором наиболее известных кодексов законов». Позже Лагарп с сожаленим констатировал, что ему не дали времени, чтобы выполнить весь этот план[148]148
  Андреев А.Ю. Отчет Ф.-С. Лагарпа о воспитании великих князей Александра и Константина Павловичей за 1791 г. // Вестник ПСТГУ. Серия II. 2017. Вып. 4(77). С. 149.


[Закрыть].

Тем не менее в 1791–1792 годах свою начальную задачу по этому курсу Лагарп выполнял, как всегда, отказавшись от теоретического подхода в пользу наглядной «политологии». Он просто стал читать с великими князьями книги, где «те же материи были прежде рассмотрены, за собой же оставил возможность их разъяснять на словах, ссылаясь на поучительные события, происходившие ежедневно на театрах польском и французском». Своей главной задачей Лагарп считал «о правительствах и подданных, о государях и народах рассказать согласно с истиной и справедливостью». Касательно предреволюционной Франции таким пособием выступили посмертные записки Шарля Пино Дюкло о царствовании короля Людовика XV. Их обличительные строки столь глубоко врезались в память Александра и Константина, что последний не сдержался и решил в Эрмитажном салоне, в присутствии Екатерины II и посланника бежавших из Франции Бурбонов графа Валентина Ладисласа д’Эстергази, возразить последнему, когда тот расхваливал «безбедную жизнь французского народа при Старом порядке»: «Юный принц начал исчислять пени французской нации, чем привел в смущение эмигрантов, не смевших факты опровергать, и удивил Екатерину»[149]149
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 243–244. Ср.: La Harpe F.-C. Mémoires. Première période, 1754–1795 (Cahier A). P. 10, 15.


[Закрыть].