Текст книги "Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя"

Колебания и решение

И все-таки, насколько осознанно Лагарп выбрал Россию как место своей будущей службы? Не плыл ли он туда по течению, полностью отдаваясь на волю обстоятельств? Источники показывают, что это было не так.

Дело в том, что еще в 1782 году Анри Полье прислал Лагарпу письмо с предложением принять должность его внезапно умершего брата, а именно отправиться на Британские острова, чтобы обучать там сыновей ирландского пэра, Джорджа Бересфорда 2-го графа Тирона (губернатора графства Уотерфорд), а затем сопровождать их на учебу в немецкие университеты – с жалованьем 200 гиней в год (что составляло на тот момент около 1400 серебряных рублей) и полной оплатой путевых расходов. При этом служба Лагарпа должна была продлиться 6–7 лет, после чего его жалованье обращалось в пожизненную пенсию.

Но Лагарп в отправленном из Вены письме сразу отказался от столь выгодного предложения. Он ссылался не только на данное им слово отвезти Якова Ланского в Россию, но и на то, что «некоторого рода обязательства» удержат его потом в этой стране («Буду ли я потом свободен? Этого я не знаю, но едва ли в это верю»). Впрочем, он уверял Полье, что еще не выбрал род службы, что предпочел бы «службу политическую службе военной, при прочих равных обстоятельствах», поскольку первая более соответствует его «особенным занятиям», а также «системе поведения и морали», позволяя реализовать «некоторые из собственных идей», тогда как жребий военного (хотя Лагарп и чувствовал себя к нему готовым «благодаря долгим занятиям математикой») его совсем не вдохновляет. Но в такой стране, как Россия, «где почти каждый служит в армии», Лагарпу кажется невозможным вовсе отказаться от военной службы, если она ему будет предложена (надеясь, что потом ему удастся поучаствовать и в гражданских делах). Однако «все это лишь не что иное, как может быть, и, может быть, мне и не стоит заниматься всеми этими рассуждениями и перечислять все эти возможности».

И лишь своему ближайшему другу Анри Моно Лагарп доверил главный секрет, заключающий в себе одновременно надежду: «Что касается упований, которые я возлагаю на Россию – они еще не раскрылись, и у меня нет ничего большего предо мной, чем Слово императрицы, но я верю, что для меня оно послужит достаточной гарантией; впрочем, я ничего не боюсь и не стыжусь за себя. Мой дорогой друг, я прошу вас хранить величайшую тайну относительно того предложения, что было сделано мне, и вы догадываетесь почему»[84]84
  Письма Лагарпа из Вены к Полье от 11 января и к Моно от 12 января 1783 г. опубликованы онлайн в рамках проекта Lumières.Lausanne: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/630/ и http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/382/


[Закрыть].

В Петербурге Лагарп поселился, вполне естественно, у своего друга Рибопьера, иначе говоря в доме Бибиковых. Благодаря этому Лагарп впервые окунулся в атмосферу высшего света, где среди прочих важных фигур удостоился знакомства с графом Александром Романовичем Воронцовым, сенатором и президентом Коммерц-коллегии, которого Лагарп описывал как одного из наиболее просвещенных вельмож при дворе Екатерины II. Воронцов, давно знавший Вольтера (с которым познакомился в 17 лет во время путешествия по Европе), попросил Лагарпа достать для него последнее издание сочинений философа, вышедшее в Лозанне, на что Лагарп с готовностью согласился.

Но светские вечера в доме Рибопьера не увлекли Лагарпа: он не любил танцевать, презирал карточные игры (в которых ему никогда не везло) и с трудом мог найти интересных собеседников. Все это светское общение вступало в противоречие с его строгими республиканскими принципами, да и вообще отнимало время у более серьезных занятий. Среди последних Лагарпу нравилось знакомиться с весенней российской столицей, которая произвела на него сильное впечатление: «Петербург – это самый прекрасный из городов, которые я видел. Невозможно поверить, что он родился лишь 80 лет назад. Нева по воскресеньям покрыта более чем сорока тысячами человек, наблюдающих езду на санях, которую устраивают в последний день русского карнавала – другого такого зрелища не найти в мире». Также его восхитила «прекрасная статуя Петра Великого»[85]85
  Письмо Лагарпа к Полье из Санкт-Петербурга от 12 марта (н. ст.) 1783 г.: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/621/


[Закрыть].

С чувством искренней благодарности принял Лагарпа генерал Александр Ланской, выразивший свою признательность за отлично выполненную «воспитательную миссию» в отношении его брата. Спустя всего пару дней после приезда Лагарпа фаворит представил его самой императрице, которая знала историю «спасения» Якова Ланского до малейших деталей и осыпала Лагарпа похвалами.

Однако дни шли, а, несмотря на теплый прием при дворе, перед ним не открывалось никаких перспектив. В цитированном выше письме к Полье от 12 марта (н. ст.) Лагарпу пришлось защищаться от упреков швейцарских друзей, почему он остается в Петербурге и отказывается от столь выгодного приглашения из Ирландии. Полье предлагает ему передумать и просит ответить не позже, чем через 5–6 дней – Лагарп с чувством пишет ему: «Вместо пяти или шести дней отсрочки я мог бы попросить пять или шесть недель, и это не было бы слишком, если вы вообразите, что речь идет о выборе, от которого зависит остаток моих дней, и об отказе от всех разумных и обоснованных надежд на продвижение вперед в стране, где таковые надежды не встречаются часто и куда я (в случае если не подойду Милорду после года переговоров) не смогу более вернуться и восстановить то, что потеряю». Швейцарец подчеркивает, что именно здесь, на месте, ему будет лучше видно, стоит ли то, на что он надеется в Петербурге, предложений от лорда Тирона.

Но прошла еще одна неделя, и Лагарпу показалось, что его покровители о нем забыли. В письме от 18 марта (н. ст.) он уступил настояниям своего друга Полье и принял приглашение ирландского пэра. «Решение покинуть эту страну стоило мне больше, чем я могу выразить», – писал он. Лагарп сожалел, что пробыл в России так мало: никакая страна не заслужила в его глазах большей привлекательности «для того, кто путешествует ради самообразования». Всего пары недель здесь оказалось достаточно, чтобы Лагарп убедился в совершенной недостаточности знаний европейцев о России и недостоверности путевых заметок о ней, которые прежде читал. Швейцарцу претила постоянная тенденция иностранцев «изображать жителей России лишенными ума, таланта, энергии и душевной силы», и ему кажется даже, что и представители высших классов из России внесли свой вклад в создание этих предрассудков, «высмевая свою родину, презирая ее язык, слепо перенимая обычаи других народов». Лагарп заявлял: «У вас быстро откроются глаза, если вы со вниманием проследите, сколько работ здесь предпринято и выполнено для общественной пользы, для распространения коммерции и т. д. <…> Россия – это единственная страна (помимо Америки), где иностранец может надеяться, что его таланты найдут полезное употребление»[86]86
  Письмо Лагарпа к Полье от 18 марта (н. ст.) 1783 г.: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/623/


[Закрыть]. Похвалы душевным качествам русского народа будут встречаться и в более поздних заметках Лагарпа: «Было бы несправедливо не замечать среди народных качеств добродушия: я в этом убеждался множество раз. Добрый русский народ весьма заслужил, чтобы его благополучие обеспечили, основываясь на прочных государственных учреждениях»[87]87
  BCU Lausanne. Fonds La Harpe. H 42.1.


[Закрыть].

Немедленный отъезд Лагарпа из Петербурга задержала распутица, но он уже дал объявление в газетах о том, что покидает Россию, и сообщил о своих намерениях Александру Ланскому. Между тем его колебания, по-видимому, достигли наивысшей точки – оповещая всех о своей решимости уехать, Лагарп тем самым прилагал максимальные усилия к тому, чтобы его упросили остаться! Характерно, что дружеская среда швейцарцев в Петербурге оказала ему существенную поддержку. Так, приятель Рибопьера[88]88
  Это был уроженец земли Во Даниэль Луи Фроссар де Сожи, секретарь графа А.Р. Воронцова и князя А.А. Безбородко, в 1789 году женившийся на сестре Ж.Ф. де Рибопьера.


[Закрыть], служивший секретарем у графа А.Р. Воронцова, организовал в эти дни его встречу с Лагарпом. Воронцов стал говорить с ним о «предметах, касающихся образования», Лагарп же откровенно рассказал о надеждах, побудивших его сюда приехать, и заявил, что уезжает, «поскольку в России, по всему судя, употребить его нет возможности». Воронцов попросил его тогда еще немного подождать.

И вот 18/ 29 марта 1783 года, едва ли не в самый день уже назначенного отъезда А.Д. Ланской вызвал Лагарпа к себе и сообщил о принятом решении: императрица зачисляет его на русскую службу «в заведение, какое создают для обучения внуков ее». Тут-то, наконец, и объясняются все недоговорки, сомнения и надежды Лагарпа, высказываемые им в предыдущих письмах. Вот куда, как Лагарп втайне рассчитывал, вело его «слово императрицы» – и швейцарец своего дождался!

Конечно, и из газет, и из многочисленных разговоров со своими русскими спутниками он прекрасно знал, что Екатерина II подбирает воспитателей для великих князей Александра и Константина, старшему из которых – об этом прекрасно знала вся Европа – предстояло стать российским императором (а второму – о чем Европа не догадывалась – императрица прочила Византийский престол). Поэтому никакие выгодные условия, предложенные ирландским пэром, никакие материальные блага, обещанные в других странах, не могли перевесить для Лагарпа перспективу воспитывать членов Императорской фамилии – будущих правителей огромной державы. Он и сам говорил об этом выборе: «Сотню раз повторись подобные обстоятельства, сотню раз точно так же сделал бы и себя за это похвалил»[89]89
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 172–175.


[Закрыть].

Впрочем, пока еще его назначение было столь конфиденциальным, что он остерегался открыто писать об этом в Швейцарию. В тот же день, когда он получил от Ланского ошеломляющую новость, Лагарп попросил Полье извиниться перед лордом Тироном, но о себе сообщил только: «Служба, мне открывшаяся, не относится ни к военной, ни к чиновничьей, и пока это все, что я могу вам сказать». Спустя месяц он написал друзьям, что «определен участвовать в будущем обучении двух юношей, от которых зависит счастье или несчастье многих миллионов людей», и что это стало «исполнением священного обещания, пришедшего с самого верха», чтобы ему «обеспечить существование достойное», то есть напрямую цитировал переданные ему Гриммом слова Екатерины II[90]90
  Письма Лагарпа к Полье от 29 марта и 7 мая (н. ст.) 1783 г.: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/625/ и http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/624/


[Закрыть]. Действительно, императрица читала письма Лагарпа во время путешествия с Ланским-младшим и могла по ним непосредственно составить мнение о возможностях и способностях швейцарца быть педагогом.

Теперь, когда Лагарп получил то назначение, на которое надеялся, и ему предстояло много лет провести в России в разлуке с родиной, он дал в письме полную волю чувствам, чтобы проститься с любимой Швейцарией: «Раз уж я собираюсь жить в окрестностях полюса, не думаете ли вы, что сердце мое должно замерзнуть? Забуду ли я когда-нибудь окрестности этого прекрасного Женевского озера, забуду ли я моих родителей и друзей, что живут на его берегах? Там нет места, к которому мое сердце не было бы привязано какими-либо чувствами, а расстояние лишь производит во мне ощущения совершенно противоположные, чем обычно у людей!»

Итак, представитель благородного сословия, прекрасно образованный молодой человек начал службу в земле Во, воодушевляясь владевшими им всецело идеалами любви к родине и свободе. Он сделал успешную карьеру адвоката, нашел просвещенных друзей и покровителей, даже среди представителей бернской элиты, которая считала водуазцев своими «подданными». Но сам Лагарп подданным быть не хотел. В 27-летнем возрасте он переживает острый личный кризис (а по некоторым указаниям из писем – также и несчастную любовь), который привел его к решению покинуть родные места.

Отправиться в долгое путешествие Лагарпу позволил удачный повод – весьма кстати пришедшее предложение от земляка помочь русскому юноше, попавшему за границей в щекотливое положение. Это предложение моментально сделало Лагарпа одним из героев переписки самой российской императрицы и закончилось тем, что швейцарцу было сделано высочайшее приглашение приехать в Россию. Екатерина II, конечно же, не искала Лагарпа специально в качестве учителя для своих внуков, но, по ее мнению, столь удачно действовавший просвещенный молодой человек пригодился бы для ее начинаний.

Лагарп же, попав в Россию, был очарован этой страной, которая, как ему казалось, достойно вознаграждает иностранцев за труды. Такая «симпатия к России» объясняет, почему швейцарец, несмотря на уже готовый контракт с ирландским пэром, не захотел покидать Петербург, не предприняв попытки здесь остаться. И эта его решающая попытка во многом благодаря личному упорству Лагарпа возымела успех: он получил долгожданное назначение к Императорскому двору для обучения внуков Екатерины II.

Глава 3
Царский наставник
(1783–1795)

Сделаться педагогом

С марта 1783 года для Лагарпа начался томительный период ожидания, пока полученное им назначение воплотится в какие-либо реальные функции. В действительности, формирование корпуса учителей и гувернеров старших сыновей великого князя Павла Петровича – Александра и Константина – состоялось не ранее начала следующего, то есть 1784 года.

Надо сказать, что шел этот процесс довольно медленно и от случая к случаю. Главное «наблюдение за воспитанием великих князей внуков» Екатерина II решила вверить генерал-аншефу Николаю Ивановичу Салтыкову: она «самолично изъяснялась» об этом с ним в марте 1783 года, то есть примерно в те же дни, когда Лагарпа пригласили на русскую службу[91]91
  Екатерина II к Н.И. Салтыкову, 1 апреля 1783 г. // Русский архив. 1864. Вып. 9. С. 942.


[Закрыть]. Салтыков прежде опекал в качестве гувернера великого князя Павла Петровича и на этом посту доказал полную личную преданность императрице. С его фигурой необходимо познакомиться поближе, поскольку он сыграл немалую роль в судьбе Лагарпа.

По мнению саксонского посланника в России, Салтыков был «самым неподходящим воспитателем принцев во всей Европе»[92]92
  Шильдер Н.К. Император Александр I: его жизнь и царствование. СПб., 1897. Т. 1. С. 226.


[Закрыть]. Князь Адам Чарторыйский описывает его так: «Человек маленького роста, с большой головой, гримасник, с расстроенными нервами, с здоровьем, требовавшим постоянного ухода. <…> Он являлся передатчиком слов Екатерины в тех случаях, когда она имела что-нибудь сказать великому князю Павлу. Граф Салтыков иногда пропускал или смягчал особенно неприятные или слишком строгие слова в приказах или выговорах императрицы своему сыну; точно так же поступал он и с ответами. <…> Человек с его замашками и характером очень мало подходил к тому, чтобы руководить воспитанием молодого наследника престола и оказывать благотворное воздействие на его характер»[93]93
  Чарторижский А. Мемуары. М., 1998. С. 88–89.


[Закрыть]. Наконец, служивший учителем под началом у Салтыкова француз Шарль Массон не нашел для описания его педагогических достоинств лучших слов, чем следующие: «Его главным занятием при великих князьях было предохранять их от сквозняков и от расстройства желудка»[94]94
  Masson Ch.F.Ph. Mémoires secrets sur la Russie pendant la règne de Catherine II et de Paul Ier. Paris, 1863. P. 215.


[Закрыть].

По воле императрицы Салтыков получил наименование «главного воспитателя великих князей Александра и Константина» (фр. gouverneur en chef)[95]95
  Именно такой титул неизменно использовал Лагарп в своих письменных обращениях к Салтыкову.


[Закрыть] и должен был заняться теперь созданием для них «образовательного учреждения». Его ближайшими помощниками (с названием «субгувернеров») или по-простому «дядьками» великих князей стали статский советник (позже переименованный в бригадира, а затем произведенный в генерал-майоры) Александр Яковлевич Протасов и дипломат барон Карл Иванович Остен-Сакен. Уже по их выбору было заметно, что Салтыков руководствовался отнюдь не уровнем знаний или педагогических способностей, а традиционным механизмом придворных связей. Так, по словам того же Массона, Протасов получил должность «единственно как брат заслуженной фрейлины, фаворитки императрицы» и «находился бы более на своем месте, если бы его назначили аптекарем. <…> Ограниченный, впадающий в мистицизм и ханжество, малодушный, он не был злым, но выставлял себя смешным в глазах всего света». Записки самого Протасова, содержащие некоторые подробности его общения с великим князем Александром в 1791–1794 годах, рисуют сходный образ: видно, что во многих вещах он не находил с учеником общего языка, пытался прививать ему догмы, возражая против способов самостоятельного рассуждения, которыми тогда уже овладел юный Александр. Сакен же, «дядька» великого князя Константина, перешел на эту должность из свиты великого князя Павла Петровича. Современники также характеризовали его как весьма слабого воспитателя, «снисходительного и уступчивого», не способного справиться с резким характером своего ученика. Заметим, однако, что и механизм зачисления самого Лагарпа к великим князьям мало чем отличался: ведь он попал туда исключительно благодаря «вельможной протекции» фаворита императрицы А.Д. Ланского.

Едва начав подбор воспитателей, Салтыков уехал из Петербурга по каким-то личным делам и не возвращался, даже несмотря на неоднократные призывы Екатерины II[96]96
  Письма Екатерины II к Н.И. Салтыкову от 22 апреля и 4 сентября 1783 г. // Русский архив. 1864. Вып. 9. С. 944–945.


[Закрыть]. Для Лагарпа тягостно было видеть, как откладывалось дело, которому он решил посвятить свою жизнь: его официальное представление Салтыкову состоялось только в конце 1783 года. В проходившие в ожидании месяцы швейцарец в основном занимался тремя вещами: изучением русского языка, чтением исходя из личных интересов и подготовкой к ремеслу воспитателя – и это притом что ни его статус при великом князе Александре, ни обязанности еще не были определены.

Единственные уверения, которые он получил, касались материального положения: 11 июля 1783 года ему заплатили первое жалованье за год (1500 рублей), а также пообещали, что в дальнейшем он будет жить на всем готовом[97]97
  «Bien logé, nouri, chauffé, éclairé, voituré, servi, blanchi etc.», то есть снабженный хорошим жильем, питанием, отоплением и освещением, а также экипажем, лакеем и прачкой – так в сооветствии с полученными обещаниями представлял свою жизнь в Петербурге Лагарп в письме к Полье от 5 августа 1783 года.


[Закрыть]. Для швейцарца без личного капитала это был очень важный пункт – в Петербурге Лагарп уже успел столкнуться с необычайной (по европейским меркам) дороговизной, так что выплаченного жалованья даже при самом экономном его использовании и отказе от всякой роскоши не хватало для того, чтобы самому себя обеспечивать.

Лагарп сразу же бросился изучать русский язык (не отступая перед его «необычайными трудностями») – не столько чтобы общаться с будущими учениками, сколько потому, что владение языком казалось ему необходимым, чтобы принести пользу этой стране, и обязательной предпосылкой для постижения ее истории и обычаев[98]98
  Письмо Лагарпа к Полье от 26 января / 6 февраля 1784 г.: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/627/


[Закрыть]. С самых своих первых месяцев в Петербурге будущий царский наставник проявил себя поклонником культуры России и ее языка, считая его одним из трех древнейших в Европе. Лагарп даже не останавливался перед критикой европеизированного двора и петербургского общества, которому желал быть «немного более русским».

Но главное, что волновало Лагарпа в эти месяцы – желание оказаться на высоте в той роли воспитателя великих князей, которую ему предстояло сыграть. Как свидетельствуют его письма, Лагарп жадно поглощал литературу по педагогике – ведь к этой стезе он никогда себя специально не готовил! Подобно воспитавшим его представителям «филантропизма» швейцарец видел в образовании главный инструмент по улучшению общества. Его всегдашний наставник и друг из Ролля Фавр помогал с выбором литературы, рекомендуя труды крупнейших теоретиков образования эпохи Просвещения: «Среди более чем двадцати тысяч томов, напечатанных с 1760 года, быть может, нельзя найти ничего лучше, чем то, что уже напечатал Локк более века тому назад – это должно лишь усилить ваше почтение к сему великому человеку. Кондильяк – его ученик во всем. Только что вышли “Адель и Теодор, или Письма о воспитании” мадам де Жанлис (тома 1–3 in 12°, Париж, 1782). Там изложено множество хорошего, особенно об умениях и навыках! В области средств к образованию г-н Кампе из Гамбурга составил “Нового Робинзона” и еще несколько книг, весьма хорошо сделанных, чтобы помочь учителям. Вам будет весьма полезно обзавестись ими. <…> В общем и целом все основные принципы содержатся у Локка, других учить не надо; их следует применять лишь в случае особенного характера личности. Кто он? Кем он станет? Вот вопросы, коих никогда нельзя терять из виду»[99]99
  Письмо Фавра к Лагарпу от 3 января 1783 г. – BCU Lausanne. Fonds La Harpe. J 72.


[Закрыть].

В подручную библиотеку, которой Лагарп затем пользовался в годы службы наставником великих князей, помимо Джона Локка вошли жизнеописания Плутарха, различные наставления античных писателей, многие главы Мишеля де Монтеня, «Эмиль» Жан-Жака Руссо, а также трактат о национальном образовании француза Луи-Рене Карадёка де Ла Шалотэ[100]100
  Альбина Л.Л. Личная библиотека Фредерика Сезара де Лагарпа // Книга в России: Век Просвещения. Тез. докл. 4-й Всесоюзн. научн. конф. (Ленинград, 11–13 дек. 1990 г.). Л., 1990. С. 123–125.


[Закрыть]. Читая их, Лагарп стремился выработать для себя цельную педагогическую систему, в которой (в полном соответствии с идеями Локка), главную роль играло наблюдение, опыт. Принципами этой системы он охотно делился с Фавром: «Как вы прекрасно сказали: каков предмет воспитания? Кем должен стать ученик? Именно от исследования многочисленных идей, заключенных в смысле этих двух вопросов, и должна зависеть система воспитания. Самой лучшей книгой является опыт как в моральном, так и в физическом отношении. Разве деяния людей, в особенности тех, которым когда-нибудь суждено править, не заслуживают наблюдения столь же тщательного, какое физик использует, чтобы проверить разнообразные колебания атмосферы? <…> Хорошая система должна основываться на фактах, и мне кажется, что система образования также должна покоиться на последовательности хорошо изученных наблюдений»[101]101
  Письмо Лагарпа к Фавру от 9/20 января 1784 г. – BCU Lausanne. Fonds La Harpe. H 20.


[Закрыть].

Тем самым система Лагарпа, с одной стороны, давала ему возможность лучше узнать характер и склонности своего ученика, с другой стороны, помогала вскрыть недостатки собственных методов и постараться их исправить. Поклонник математики, Лагарп и к воспитанию подходил с лекалами точной науки. Одно его смущало – в течение года относительно его обязанностей по-прежнему ничего не было ясно.

Впрочем, случались и приятные новости: например, к нему неизменно проявляла интерес Екатерина II. Однажды летом 1783 года Лагарп гулял со своим бывшим подопечным Ланским в Царскосельском парке, занимаясь рисованием, как вдруг его обступила толпа придворных во главе с императрицей: «Ее Величество удостоила меня самых любезных слов. Уверяю, как гельвет, что невозможно вообще быть более приветливым и выказывать более изящества в разговоре, нежели являет сия монархиня»[102]102
  Письмо Лагарпа к Полье от 2/13 июня 1783 г.: http://lumieres.unil.ch/fiches/trans/628/


[Закрыть].

А зимой 1784 года состоялось знакомство, которое для Лагарпа стало главным за всю его жизнь. Его представили великому князю Александру Павловичу, которому тогда только исполнилось шесть лет. Лагарп позже запишет для потомков: «Всякий раз с новым удовольствием вспоминаю я первую мою встречу с этим ребенком, чья ангельская красота и ласковое обхождение живо меня поразили. Проникся я при виде его тем доброжелательством и приязнью, какие он всем внушал уже тогда; с годами лишь сильнее становились эти чувства; до самой смерти их не забуду».

Любопытно, каким образом швейцарец сразу же стал применять свою «опытную» систему в преподавании. Юный Александр, воспитанный няней-англичанкой, совсем не говорил по-французски, поэтому его обучение началось с картинок. «По счастью, – пишет Лагарп, – умел я рисовать; юный великий князь под моими рисунками писал названия предметов по-русски, а я – по-французски. В течение зимы 1784 года посещал я его все чаще, и начинали мы уже понимать друг друга»[103]103
  Андреев А.Ю., Тозато-Риго Д. Император Александр I и Ф.-С. Лагарп… Т. 1. С. 173.


[Закрыть]. Чуть позже та же методика была применена Лагарпом и в обучении французскому языку великого князя Константина[104]104
  Нарисованные Лагарпом картинки сохранились и находятся сейчас в Эрмитажном собрании отдела рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге (№ 574-12).


[Закрыть].

Наконец, столь долго планируемый процесс воспитания внуков Екатерины II вступил в свою решающую фазу. 13 марта 1784 года императрица подписала «собственноручный именной указ и наставление генерал-аншефу Н.И. Салтыкову» о воспитании великих князей Александра и Константина[105]105
  Подлинник «Наставления» см.: РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 115; его полная публикация (вместе с рескриптом Салтыкову) – Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 27. СПб., 1880. С. 301–330.


[Закрыть]. Эта была подробная инструкция в шести частях, содержавшая набор педагогических приемов и правил (в духе Локка и Руссо), с помощью которых собранные под началом у Салтыкова учителя должны были физически и нравственно развивать внуков Екатерины. Отметим, что часть, посвященная собственно программе преподавания, в «Наставлении» была обрисована явно недостаточно, оставляя простор для дальнейших комментариев (чем вскоре и воспользовался Лагарп).

Уже 28 марта 1784 года Екатерина написала письмо к Гримму, в котором выражала удовлетворение от завершенного ею «Наставления», а также перечисляла людей, которым предстояло воплощать это сочинение в жизнь. Среди них назван и Лагарп, который «будет одним из тех, кто поставлен присутствовать при упомянутом Александре, с особым приказанием разговаривать с ним по-французски» (далее шел перечень других лиц с аналогичными поручениями – говорить с Александром на иностранных языках)[106]106
  Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 23. С. 296. См. также распределение воспитателей, в котором Лагарп отнесен к кавалерам при великом князе Александре Павловиче: РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 116. Л. 1.


[Закрыть]. Следующее упоминание о Лагарпе находится в письме от 8 мая 1784 года – это совместное письмо императрицы и Александра Ланского к Гримму, составленное явно в «веселую минуту» (в частности, в нем ощущается большая теплота и даже личное счастье Екатерины в ее отношениях с Ланским). В письме много юмора, от которого оба сочинителя получали удовольствие, и среди прочего такая полушутливая констатация: «Мы держим г-на Лагарпа в резерве, в ожидании он прогуливается».

Однако швейцарца явно не удовлетворяли скромные функции кавалера (или, как он сам выражался, «менина»[107]107
  Так назывался в Испании юный дворянин, прикрепленный в качестве компаньона к королевским детям; во Франции с конца XVII века менин – официальное звание, которым награждались шесть дворян, составлявших свиту дофина.


[Закрыть]) при старшем внуке Екатерины II. Тем более что с ними были сопряжены придворные обязанности, а к исполнению такого рода службы Лагарп питал отвращение – он «не о такой службе уговаривался». Поэтому у него родилась мысль: самому сформулировать желательный для него круг действия, «иначе говоря, самому себе место устроить в новом придворном штате».

С этой целью он составил обширную педагогическую записку, которую 10 июня 1784 года направил на имя Салтыкова, адресуясь при этом к своему главному читателю – императрице. Записка была целиком посвящена программе преподавания великому князю Александру различных наук. По своим принципам она хорошо согласовывалась с текстом «Наставления» Екатерины II, служа как бы необходимым дополнением к последнему. В ней Лагарп, во-первых, отвечал на вопрос, переданный ему через Салтыкова, относительно того, каким предметам способен обучать он сам (а это был широкий круг наук, включавший всеобщую историю, литературу, географию и философию); во-вторых, давал, говоря современным языком, «методические указания» к преподаванию этих предметов, следуя здесь основополагающим идеям эпохи Просвещения – теории о воспитании в монархе «просвещенного гражданина», признающего равенство между людьми и стремящегося к благу своего народа.

При выборе программы обучения Лагарп руководствовался следующим принципом: обучаемый призван стать не ученым в какой-либо области (математиком, физиком, логиком, филологом, законоведом и т. д.), но «должен быть честным человеком и просвещенным гражданином и знать преподаваемые предметы настолько ясно, чтобы понимать их значение и иметь ясное сознание своих обязанностей». Как кажется, данный принцип Лагарп универсально относил не только к обучению великих князей, но и вообще российской элиты, которую он нисколько не отделял от европейской.

В завершении записки Лагарп поместил искусно выстроенные фразы, в которых, не предвосхищая решения Екатерины назначить его учителем всех перечисленных наук, давал понять, что именно с этой целью он и поступил на русскую службу: «Я прошу извинить, если для того, чтобы лучше изъясниться, я себя несколько раз поставил на место человека, которому поручено преподавать эти науки великому князю. Я получил уже однажды надежду быть употребленным к чему-либо большему, нежели уроки французского, и во мне еще сохранились некоторые смутные воспоминания об этой приятной мечте»[108]108
  Записка Лагарпа от 10 июня 1784 г. полностью опубликована (на фр. яз.) в кн.: Сухомлинов М.И. Фридрих-Цезарь Лагарп, воспитатель императора Александра I… С. 143–164.


[Закрыть].

К данному месту Екатерина II на полях сделала следующее примечание: «Тот, кто составил эту записку, несомненно способен преподавать более, чем один только французский язык». Именно эти слова явились для Лагарпа желанным знаком монаршего благоволения.

Но не следует думать, что этим Лагарп обязан только своему умению выстраивать педагогические рассуждения. Ведь его записка была передана Екатерине в июне 1784 года, а судя по переписке с Гриммом, императрица в этот месяц проводила едва ли не все свое время рядом с Ланским, и последний легко мог оказать протекцию Лагарпу как своей «креатуре». По крайней мере, именно Ланской сообщил ему о высочайшей милости, как о том вспоминал Лагарп: «Несколько дней спустя генерал Александр Дмитриевич Ланской, фаворит Екатерины II, исполненный ко мне благожелательности, отвел меня в сторону, чтобы поздравить с благосклонными суждениями императрицы в мой адрес. Это стало счастливым поворотом. Действительно, я был внесен в список персон, которых должны были употребить для обучения великих князей, и утвердился там»[109]109
  BCU Lausanne. Fonds La Harpe. H 42.1.


[Закрыть].

Узаконив свое место в качестве одного из ведущих учителей Александра, Лагарп теперь «без труда добился освобождения от обязанностей кавалера» и мог всецело посвятить себя порученному ему важному делу.