Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)"

Сцена шестая

Улица. Скамейка. На скамейке сидит Невеста без противогаза. Она задумчиво смотрит перед собой – в зал, любуется чем-то. Вокруг возбужденно суетится потерявший дар речи Пыдрывник, который что-то нечленораздельно вскрикивает и показывает рукой туда, откуда…

Слышится шум большого города. Сигналы машин, людские голоса, музыка, мигают отсветы далеких огней. Все в точности так, как было, когда на этой скамейке сидели Однорук-мл. и Невеста. Только теперь это не наваждение или мечты. Теперь это по-настоящему. Звуки и огни не пропадают. Город изменился. Ожил.

К скамейке подходят Однорук-мл., Шаман и Загребун в защитных костюмах и противогазах. У Шамана из противогаза выпадает стекло-окуляр.

Шаман. Великий Пердимонокль!

Загребун. Пердимонокль!

Пыдрывник. Пердимонокль!

Они смотрят на Однорука-мл. Тот молча садится на лавочку рядом с Невестой. Смотрит туда же, куда и она. За него отзывается…

Шаман. Пердимонокль!

Однорук-мл. снимает противогаз.

Однорук-мл. Это что?

Невеста. Перемены. Город меняется. Все меняется.

Однорук-мл. Изменитель? Дело в нем?

Невеста. Да. Его надо было взорвать раньше. Тогда все прошло бы быстрее.

Однорук-мл. Но как? Почему?

Невеста. Не знаю. И не хочу знать. Какая разница? Красивый город, правда? Живой. Так ведь лучше?

Однорук-мл. Лучше. Так лучше. Гораздо.

К скамейке подтягиваются Однорук-ст., Одноручка и Хромоножка. Все они тоже в защитных костюмах и противогазах. Они становятся за скамейкой, смотрят на город.

У Однорука-мл. вдруг появляется отсутствующая левая рука. Рука продирается сквозь заплату на защитном костюме. Однорук-мл. в шоке. Рука ощупывает Однорука-мл., скамейку, сидящую рядом Невесту. Рука познает мир. Однорук-мл. смотрит на руку. Он напуган.

Однорук-мл. Это… рука?

Невеста. Рука. Твоя.

Однорук-мл. Еще одна?

Невеста. Еще.

Однорук-мл. Но две руки… Это так много.

Невеста. Две – это нормально. Ты просто не привык. Но ты привыкнешь. Обязательно.

Однорук-мл. старается отстраниться от собственной руки.

Однорук-мл. Почему ты так думаешь?

Невеста. Мир меняется. Мы тоже должны измениться и привыкнуть к переменам.

Однорук-мл. Шаман говорил, что перемены к худшему.

Невеста. Твой Шаман врал. Ему нечего было менять и незачем было меняться. Ему хорошо было, как было. Его все устраивало. А тебя?

Однорук-мл. Так мне нравится больше.

Однорук-мл. осторожно гладит свою новую руку. Рука гладит по голове его самого.

Метаморфозы происходят и с остальными. Люди-мутанты на глазах обретают «нормальность». У Однорука-ст. и у Одноручки из-под защитной одежды тоже «вырастают» недостающие руки. Перекошенный Пыдрывник распрямляется. Загребун стряхивает с себя пятерни-лопаты, словно огромные перчатки (по сути, они таковыми и являются). Под ними у него обнаруживаются обычные человеческие руки. Хромоножка избавляется от длинной ноги и костылей. Теперь у нее стройные, красивые, одинаковые ноги. С плеч Шамана падают две лишние противогазные головы.

Шаман. Пердимонокль!

На этот раз ему никто не отвечает. На него никто даже не смотрит. Шаман мечется между мутантами, переставшими быть таковыми. Кричит – то угрожающе и требовательно, то умоляюще.

Шаман. Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль! Пердимонокль!..

Люди снимают противогазы. У всех под резиной – НОРМАЛЬНЫЕ красивые лица. Нет больше никаких язв, нарывов и пятен. Бывшие мутанты завороженно смотрят на город.

За скамейкой проходит Трехрук, волоча по полу оторванную третью руку. Он тоже без противогаза и совершенно нормальный.

Последним противогаз снимает Шаман. У него обычное лицо, только на носу – большая уродливая бородавка.

Шаман (обреченно). Пер-ди-мо-нокль! Чтоб его!

Шаман отшвыривает противогаз в сторону.

Занавес

Февраль 2013 г.

Ростов-на-Дону

Андрей Гребенщиков
Весьма странная история периода плутониевого полураспада

Поднимаю карту за картой. Одна, вторая, третья… карта за картой. Не спешу переворачивать – слишком многое зависит от них… Принесите мне удачу, первую за весь проклятый, слишком затянувшийся вечер.

Подношу к глазам – так же, по одной. Медленно и почти торжественно. Смотрю и опускаю на стол. Первая, вторая… пятая… Каждая предстает перед пытливым, ищущим взором. По отдельности карты не значат ничего, цветные картинки с черными и красными цифрами, портреты напыщенных валетов, хищно скалящихся дам и усталых, но неизменно властных королей. Да, есть еще могущественные тузы, чья власть превосходит королевскую, но даже они в одиночку не решат исхода игры… Кокетливая блудница Фортуна отдастся лишь тому, кто соединит разрозненные фрагменты в единую силу, способную сломить соперника.

Я видел свои карты – каждую из множества – черные и красные масти, пресыщенные властители и любвеобильное красавицы, безбородые юнцы и лаконичные, исполненные достоинства тузы. Но в голове пустота, мне никак не удается сложить увиденное в целостный образ, картина, собранная всего лишь из нескольких элементов, не умещается в сознании. Вечер слишком затянулся, и я плохо соображаю. Наверное, вообще не соображаю, перед зрачками прыгают черно-красные пятна, рассыпающиеся на лишенные смысла цифири… Девятка, десятка… не помню, что вы скрываете в себе, какое тайное послание?

Раскладываю карты веером, чтобы за раз охватить взором пришедшие мне в руки кусочки удачи. Красное и черное. Бубны – красные; одновременно похожие и на задницу, и на сердце червы – почти кровавые… Мне всегда нравились удалые, исполненные самоиронии червы: от романтических символов любви до пышных, задранных кверху ягодиц, нанизанных на осиные талии – этот путь червы преодолевают в один такт, стоит фантазии поднапрячься и… испортиться.

Пики – почерневшие сердца, проткнутые остроконечным копьем… Вариант с насаженной на кол негритянской жопой тоже неплох, но слишком натуралистичен и наводит на безрадостные мысли о бренности негритянского существования… Их жизнь и без того черна, зачем плодить эти расистские предзнаменования?

Трефы – как и положено могильным крестам – мрачны и суровы. Их серьезность холодит душу и лишает ее прижизненного покоя… Мой выбор червы – честные и лукавые одновременно!

Вот и весь расклад – мозаика из семи непохожих частичек. Ни одной червы, пара бубен, одна черная жопа на колу, остальное сплошь кладбищенские «плюсы» из горизонтальных и вертикальных перекладин, перечеркивающих друг друга. Это кресты на могиле так и не посетившей меня сегодня Удачи… Мертвая удача зовется неудачей, зомби по имени Мисфоча.

Руки трясутся. Их дрожь нельзя заметить со стороны, это «рукотрясение» происходит где-то глубоко-глубоко внутри меня – и не только в конечностях. Даже лживая улыбка не покидает насиженного места – но я-то чувствую, как содрогаются сведенные мышцы, как выступает пот на спине!

Игра не останавливается, запущенный механизм, ломая и круша надежды игроков – всех, кроме одного, пройдет весь путь от начала до конца. Торжествующий вскрик победителя – изуродованного радиацией двухметрового амбала, похожего на прямоходящий кусок дерьма, беспомощные, исполненные жалости к себе гримасы побежденных, и весь банк – очень-очень богатый банк – переходит к новому владельцу. Более достойному, любимому живой Удачей. Мы же хороним своих зомби… Мисфоча.

Встаю из-за стола. Вполголоса матерящаяся соседка (отчетливо слышу «чтоб вы все сдохли, поганые мутожопы»), кажется, катапультирует себя из кресла: ее изящная фигура пролетает мимо меня со скоростью пули. Нет, не пули – пуля, уйдя в полет, никогда не вернется обратно – сквернословщица же, развернувшись вокруг своей оси, бумерангом чертит свой незаконченный маршрут. Замирает напротив меня, впивается яростным взглядом. Эта ярость не предназначена мне, ведь мы собратья по мисфоче.

– Как лузер лузера, – говорит катапультировавшаяся соседка. У нее глубокий, чуть звенящий от напряжения голос. Так звенит высоковольтный кабель, по которому пущен чудовищной силы ток… Нет, не так, но мне нравится идиотское, совершенно неправдоподобное сравнение. – Угостишь проигравшуюся в нули дуру?

Пока я ищу правильные слова – это тоже неправда, я рассматриваю ее красивое лицо, забыв о словах – она режет воздух ладонью:

– Знаешь что: напои меня самым убойным пойлом! Хочу побыстрее забыть говенный вечер…

Тонкие, подвижные губы сквернословят без остановки. Что ж, есть некая пикантность в сочетании красоты и лексической экспрессии. Неужели я так подумал? «Сочетание красоты и лексической экспрессии» – так выражаются томные жопотрахи, пишущие для дамских журналов, мне же с подобной публикой не по пути.

– Конечно, – киваю и впервые улыбаюсь без фальши. Свидетели женского пола утверждают, что у меня удивительно распутная и тем притягательная улыбка. Отличное утверждение, мне нравится. Эмоциональная красавица может реанимировать практически похороненную Удачу…

Она читает мои мысли и с видимым сожалением крутит красивой головкой:

– Извини, братишка, вечер реально убогий, и я не сделаю его лучше…

– Что? – Хмурюсь. Говорят, и в этом мимическом действии есть некая соблазнительность. Женщины – они странные…

– У меня не встает на мужиков.

– Что?! – выпученные глаза и взлетевшие к макушке брови вряд ли соблазнят даже распоследнюю нимфоманку, но в эту секунду я меньше всего думаю о своем внешнем виде.

Она заливисто смеется:

– Например, соски. Не встают.

И кладет мне руку на плечо:

– Я конченая лесба. Неисправимая. И не желающая исправляться.

– Даже без легкого налета «би»? – мой лепет жалок, но голова пуста, и очередная мисфоча готова разнести череп на мелкие кусочки. Отличный выйдет пазл для патологоанатома.

Вздыхает и повторяет – медленно, как для умственно отсталого:

– Лесба. Конченая. Извини, братишка.

– Давай нажремся в хлам? – оказывается, слова могут рождаться не только в мозгу… Откуда пришло это отчаянное воззвание? Не знаю, возможно, пропищало униженное либидо, ведь ему только что наступили грязным ботинком на хрупкое горло… Какой бред. Я хочу нажраться.

Услужливый бармен ловким движением ловких рук уводит меню из-под наших носов:

– Для тех, кого сегодня постигла неудача, у нас есть нечто особенное.

Вместо пухлого меню на стойку ложится одинокий лист, подписанный сверху жирными буквами «Утешение и забвение».

Под многообещающим заголовком небольшой список напитков. Коктейль для релаксации «Клофелин», спиритический микс «Заплесневелый мертвяк», винно-водочный шейк «Ляг костьми»… Мое внимание привлекает лаконичный последний пункт: «Долгожданная встреча». Никакой вычурности и дурного местного юмора.

– У меня только пять патронов, – признание дается мне нелегко. Никто не хочет чувствовать себя нищебродом рядом с красивой женщиной. Пусть даже конченой лесбой. Но остальную валюту я оставил на зеленом сукне-лужайке, где сегодня похоронили мою Удачу… Похоже, я начинаю повторяться, это плохой знак.

– О, это специальное меню! – бармен скалит зубы в приторной улыбке. – Мы наливаем на последние деньги.

Ладно, специальное так специальное! Высыпаю оставшуюся наличность и с каменным лицом делаю заказ:

– Две «Долгожданных встречи». Для меня и моей дамы.

Приличия требуют заблаговременно узнать желание угощаемой персоны, но моя «дама» не совсем дама, к тому же совсем не моя – потому освобождаю себя от условностей и ненужной более вежливости. Обломанные мужчины – редкостные хамы!

Соседка пропускает неучтивость мимо своих милых ушек, зато загребущие руки бармена не пропустят ни одного патрона – моя последняя наличность переходит в собственность заведения. Взамен мы получаем два высоких бокала, наполненных зеленой, слегка дымящейся жижей.

Со словами «какая редкостная шняга» лесба немедленно припадает к «Долгожданной встрече» алчущими (жаль, не меня) устами.

Убедившись, что пойло не прожгло смелой алкоголичке горло насквозь, зажмуриваюсь и, следуя дурному примеру, залпом осушаю бокал.

Вкуса практически не ощущаю… В недоумении открываю глаза и понимаю, что безвкусность напитка сполна компенсируется его действенностью. Бар плывет перед вмиг осоловевшим взглядом, а бармен скукоживается в размерах, обрастая с ног до головы (вернее с копыт до рогов) густой шерстью. Взлохмаченный кончик хвоста игриво отгоняет воображаемых мух… Какая прелесть…

Бармен не был красавцем и до алкогольной метаморфозы, теперь же и вовсе воплощает собой исчадие ада… Черта лысого… Плешь на сменившей форму черепушке – с округлой на вытянуто-шишковатую – никуда не делась.

– Привет, давно не виделись! – у черта высокий, писклявый голосок. Эта звуковая пертурбация также не идет бармену на пользу.

– Добрый вечер, – присутствие потусторонних сил вызывает у меня прилив ушедшей было вежливости. – Я имею честь быть знакомым…

– Ты когда пьяный, разговариваешь, как куртуазный мудак. Или манерный? Как правильней по-человечьи?

– Правильней: «Даже когда вы, милостивый государь, слегка “подшофе”, то все равно разговариваете, как утонченный, хорошо образованный джентльмен. Спиритус не властен над истинной интеллигенцией». – Не люблю панибратства, посему значительным усилием воли сдерживаю себя от ответного хамства. Лишь немного сарказма – в качестве превентивной меры.

– Давно не виделись, – упрямо повторяет бывший бармен.

– Я не ищу встреч с козлоногими рогато-хвостатыми мутантами! – Да, меня нельзя упрекнуть в толерантности! Как метко заметила соседка: «Чтоб вы все сдохли, поганые мутожопы!»

Кстати, а где эта недоступная моим чреслам лесбокрасавица?

Бар удивительно пуст… он вообще удивительно удивителен – все пространство в нем наполнено синеватым подвижным туманом, скрывающим видимость за пределами всего лишь нескольких метров. До приема утешительно-горячительного напитка подобных спецэффектов не наблюдалось…

– Что за херня? И где моя розовая соседка?

– Ты не меняешься, – мутант за стойкой неприятно ухмыляется. – Поразительно стабильный алкогольный склероз. Каждый раз, как в первый раз…

– Не понимаю, – можно быть искренним, когда в черепной коробке звенит тишина. Только ложь требует хоть какого-то движения мысли.

– Ты пьян, – констатирует бармен.

– Знаю! – Не терплю прописных истин.

– И я пьян, – рогатый уродец кривит губы. Презрение? Насмешка?

– Допустим.

– Ты кажешься мне, я кажусь тебе…

– Что?!

– Синхронная галлюцинация. Ты напился до чертиков, я нажрался до бледнолицых человечков. Все логично. Мы оба с тобой не дураки залить за воротник, вот и пересекаемся с завидной регулярностью в пьяном угаре. – На последних словах он тычет мохнатым пальцем в окружающую нас дымку: – Это синька, синюшкин колодец, синяя яма… Если забыть о штампах, то больше всего мне нравится название «Бухаркина туманность».

– В честь Бухарина?

– В честь всех бухариков нашей необъятной радиоактивной родины.

– Глупо…

– Умных в синьку и не берут.

– Ну, я же как-то сюда попал! – Синька и синька, лишь бы не голубятня. Не собираюсь спорить с галлюциногенным чертиком: лучше сразу и без истерик смириться с временным пребыванием в алкогольном угаре, чем долго и нудно подгонять дикую, явно нетрезвую фантасмагорию под безотказную житейскую логику. Береги логику смолоду, иначе треснет по шовчику, и позора не оберешься. Это забавный бред, и мне здесь нравится. Только сексапильной лесбы не хватает для полного счастья…

– Слышь, черт, а есть ли в этой синей радости бабы? – успокоившись и потеряв бдительность, заодно утрачиваю контроль над языком и тот немедленно начинает заплетаться. – Что за пьянка без пары сочных сисичек!

Алкоголь омолаживает меня, сейчас я чувствую себя подростком, гормональный пресс безжалостно плющит страдающее спермотоксикозом тело. Прыщавые пятнадцать – вот уж неожиданная встреча!

– Рефлексирующим интеллигентом ты мне нравишься больше, – мой персональный чертик хмурит кустистые, бесцветные брови. – А в рефлексию тебя обычно тянет с доброго коньяка. Трахнем по маленькой?

Обожаю двусмысленности, особенно пребывая в состоянии молодящегося задрота, потому мерзко хихикаю. Если взгляну на себя со стороны – наверняка стошнит, к счастью; подростки не обладают этим даром. Не рвотным – тут у них полный порядок… Взгляд со стороны – данный скилл доступен только высокоуровневым персонажам с раскачанным житейским экспириенсом!

– Мне не нравится вспоминать себя пидростком, – в исступлении мотаю глупой головой. – Это ужасный возраст!

– Прими таблетку взрослина, – адский бармен сует мне под нос шкалик с коричневатой микстурой. Она пахнет благородным деревом, терпкий, призывный аромат!

– Хороший коньяк! – Чувствую себя гораздо адекватнее. Мне снова тридцать. Любимый возраст. Лучше было только в утробе, в первые минус девять месяцев. – Набухиваться с воображаемым рогатым мутантом, к тому же галлюцинирующим – это…

Черт бесцеремонно перебивает меня:

– «Особенное эстетство». Знаю-знаю, ты каждую синхронную пьянку изрекаешь эту сомнительную сентенцию. – В исполнении черта фраза «сомнительная сентенция» звучит несколько… сомнительно. – Жаль, что стойка призрачна, иначе я бы давно увековечил на ее поверхности заcевшую в твоей башке херотень.

– И много такой херотени в моей башке?

– Хватает. Например, сейчас ты должен набычиться и две с половиной минуты не разговаривать со мной, – мутант смотрит на часы и, комично шевеля губами, отсчитывает время.

– Ты предсказуемый, – резюмирует он, отмерив положенные сто пятьдесят секунд.

– Это грустно, – я сочувственно вздыхаю. – Значит, галлюциногенный событильник из меня не ахти.

– Будь я трезв, с ума бы с тобой сошел от тоски, а по пьяни ничего, терпимо, – очень своеобразно, «по-чертячьи» утешает меня собрат по бутылке.

– Будь ты трезв, мы бы не сошлись в синхронной галлюциногенной аномалии, – парирую я, отмахиваясь от неуместной жалости. Не хватало еще, чтобы мелкий рогатый скот успокаивал Человека!

– Небольшой приступ мании величия? – черт опять насмехается. Неужели этот гнусный, генномодифицированный тип проник в мои мысли?! Ах, да, я ж предсказуемый…

– Не люблю мутантов и аномалии, – я вновь честен перед самим собой и странным собеседником.

– Не люблю людей… – со скукой в свинячьих глазках начинает черт и осекается. – Дружище, пора разорвать порочный круг! Придушим сурка вместе с его бесконечно повторяющимся днем!

– Придуши одноглазого змея, – идиомой на идиому хамлю я. Не знаю зачем, наверное, из чисто спортивного шовинизма – я ведь на самом деле не люблю мутантов. И аномалии тоже.

– Задолбал со змеем, – рогатый в возбуждении машет передними лапами и торопливо выговаривает озарившую его мысль. – Нам нужен третий! Третий синхронный собутыльник!

– Я здесь никого более не наблюдаю, только одного приличного человека и пьяную парнокопытную сволочь, страдающую от…

– «Переизбытка кальция», – черт энергично трясет рогами. – Меня тошнит от зацикленного тупого человеческого юмора, я хочу наслаждаться своим алкогольным опьянением в обществе… – он на миг задумывается. – В более разнообразном обществе. Нам срочно нужен третий!

– Я не откажусь, особенно если третий захватит с собой пару аппетитных сисичек!

– Спиритуозный спиритизм! – черт торжествующе воет. – Мы нарежемся в аномалии до поросячьего визга и вызовем пьяный дух нашего синхронного…

– Кого?!

– Кого-кого! Хоть Жана Ива Кусто! Кто вызовется, тот вызовется, какая, к едреням, разница?! Второго такого зануды, как ты, в обитаемой вселенной все равно не сыщешь – и это обнадеживает…

– Давай Токсичную Барби из Пустоши, – не могу не блеснуть познаниями в области модерновой постъядерной порнографии. – Хочу знойную, чуть фонящую самочку!

– Жри, мой бледнолицый бразер, – бармен вручает мне цельный графин с бесцветным, однозначно пахнущим напитком. Водяра-матушка. – Нас ждут великие дела!

* * *

Память хранит девственную чистоту, лишь странные, не до конца выветрившиеся образы вяло маршируют по измученному сознанию… Вот я в полный рост, на левом плече сидит и сучит копытцами миниатюрный чертик. Вот значительно увеличившийся в размерах здоровенный рогоносный мутант с шаловливым хвостом-помпончиком. Теперь я восседаю на его плече… С нами кто-то третий, пушистый и миловидный, в огромных передних зубах зажат крепкий на вид орех…

«А орешки непростые/Все скорлупки золотые/Я – дрочистый изумруд/Вот что чудом назовут», – звонким голосом вещает пушной зверек, не выпуская добычи из крошечных лапок.

Где-то глубоко в земле беспокойно ворочается великий русский поэт… Мне стыдно перед ним, и одновременно очень легко, до неприличия весело. Пусть Токсичная Барби из Радиоактивной Пустоши проигнорировала наше спиритическое воззвание, зато в компании с чертиком и белочкой забываешь обо всех печалях и тревогах.

Когда приходит время прощаться, два самых милых и любимых существа синхронно машут мне вслед своими хорошенькими, миниатюрными лапками – зелененькой и рыженькой! Идя по ухабистой дороге протрезвления, я плачу от исчезающе мимолетного ощущения счастья.

* * *

Тяжелые веки медленно, с великим трудом распахиваются. Первое, что вижу, – расширенные от удивления зрачки сексапильной лесбы. Она смотрит на меня в упор.

– Если я не пересплю с джентльменом, водящим дружбу с чертиком и белочкой, значит…

Я уже не слышу слов удивительной барышни, читающей чужие алкоголические сны, – наверное, она тоже слегка мутант! Ее отвердевшие соски, бесстыдно выглядывающие сквозь прозрачную блузку, лишают меня дара речи, дара слуха, да и многих иных даров…

«Ты лгунья, – думаю я из последних сил. – Говорила, что на мужиков у тебя не…»

«Какой сладостный бред, какой сладостный бред», – ее мысли бесцеремонно перебивают мой робкий ментальный шепот.

Когда я увожу ее из бара, бармен лукаво подмигивает мне на прощание; игривый хвост с бомбошкой рисует в воздухе похабные картинки. «Я – дрочистый изумруд», – вполголоса декламирует некто пушистый, нерешительно выглядывая из-за правого плеча.

Госпожа Фортуна, какая долгожданная встреча! Оказывается, ты любишь тернистые и непрямые пути… Воистину, женщины – странные создания!..