Текст книги "Отель «У призрака»"

Глава 5
Держите поэта!

На следующий день меня разбудила Эльвира звонком в семь утра.

– Грр… – Учитывая, что прошлой ночью я лёг в три, то изобразить искреннюю радость от того, что она вспомнила обо мне в такую рань, не получилось.

– Ирджи, привет! Я вчера поздно вернулась и уже не стала звонить. Сейчас выпью кофе и сяду за статью, – затараторила она. – Хотя писать в принципе не о чем, в этой деревне вообще ничего праздновать не умеют. А как здесь прошло открытие?

Я попытался вставить хоть слово, но она слушала лишь себя.

– О, ты ещё не в курсе, что у моего шефа новый любимчик? Отпрыск чьих-то богатеньких родителей. Полная бездарность в журналистике, но… Вот он меня и отослал в занюханную деревню, чтобы дать ему написать про главное событие. Раньше это была только моя прерогатива!

Я уже догадывался, к чему она клонит, и просто терпеливо ждал.

– Слушай, выручи меня! Не было каких-то особенных происшествий? Может, что-то подкинешь, что-нибудь интересненькое? Мне срочно нужна хоть какая-то сенсация!

Разумеется, дело о призраке легендарного театрального критика вполне тянуло на «хоть какую-то сенсацию». Однако я успел прикусить язык, вовремя вспомнив, что вчера было и несколько скользких моментов, таких, о которых желательно, чтобы она вообще никогда не узнала, и уже от этой мысли проснулся окончательно.

– Да так, ничего особенного. Вчера мы арестовали призрака Станиславской. Дело закрыто, до двух ночи писал отчёт.

– А какое дело? Жаль, призраки сейчас не в тренде, но хоть что-то. Я заткну за пояс Роберта.

Видимо, Роберт – это и есть тот самый репортёр-соперник.

– Ладно, увидимся днём, я тебе всё расскажу.

– Нет, давай прямо сейчас! – взмолилась Эльвира. – Может, уже кто-то кропает статью на эту тему. А я её сразу вывешу в Интернете, чтобы никто меня не опередил, и шеф утрётся. Иначе он так и будет гонять меня по деревням, потому что его душка Роберт считает меня главной конкуренткой, и справедливо!

– Хорошо. – И я, собравшись с мыслями, коротко изложил ей вчерашние события.

Но быстро отделаться мне не удалось, она забросала меня уточняющими вопросами, а я обливался потом, боясь, что она догадается, что я испытывал к Жульет не только профессиональный интерес. Наконец она неуверенно сказала, что всё замечательно, и вдруг вскричала:

– Ой, я же на самом деле так рано позвонила не поэтому! То есть не только поэтому. Меня заставила мама! Она хочет, чтобы ты пришёл в её клуб любителей поэзии, на их ежегодные тринадцати-снежные литературные чтения. У них слушателей не хватает.

Разумеется, в иное время последняя фраза меня бы насторожила. Но с утра я был наивен, доверчив и слишком рад тому, что мы свернули с темы призрака.

– Да, конечно. А когда?

– Сегодня в три. Скажи Жерарчику, что я очень прошу, и он тебя отпустит.

– Договорились. – Попрощавшись, я повесил трубку.

Честно говоря, день, когда я рискну назвать своего прямого начальника, комиссара полиции, Жерарчиком, будет последним в моей служебной карьере. Но, чувствуя некую вину перед Эльвирой за вчерашнее, мне оставалось лишь постараться максимально реабилитироваться.

Если для этого нужно сходить на какие-то там литературные чтения, то это нетрудно. Мадам Фурье будет довольна, а этим я заработаю очки у самой Эльвиры.

Если бы я мог знать, что всё обернётся прямо наоборот. Но не буду забегать вперёд, расскажу по порядку.

На работу я пришёл раньше, чем обычно. Всё равно не нашёл чем заняться в номере. Станиславской в камере уже не было, Чмунк с Флевретти должны были вчера дождаться конвойных из окружного центра и сдать её с рук на руки. Думаю, всё пошло по плану, потому что экстренных звонков на мой телефон не поступало.

В полицейском участке я оказался первым, даже капрал ещё не пришёл, видимо, наш герой отсыпался после вчерашних трудов. Записей на автоответчике не было, неотвеченных звонков тоже. Нужно подготовиться к отчёту перед шефом по вчерашнему делу. Хотя все бумаги я заполнил ещё ночью, но устного доклада это не отменяло.

Новых дел пока не предвиделось, и хорошо бы так оставалось до конца праздников. Я начинал чувствовать чисто профессиональное удовлетворение от того, что, кажется, старый год заканчивается без хвостов. Но тьфу-тьфу-тьфу! В этом городке никогда не знаешь, что может свалиться тебе на голову в следующую минуту.

Я прочитал вчерашний отчёт, внёс несколько дополнений и исправлений. Не фактических, конечно, честность в нашем деле приоритетна, а стилистических.

Уже почти закончил редакцию, когда пришёл Чунгачмунк, как всегда аккуратный и собранный. И ни одна чёрточка его лица не выдавала, что он мало спал. Индейцы – они к такому привычны.

– Привет. Как вчера всё прошло, без эксцессов? – Меня ещё немного волновал тот момент, что с призраком всё держится на добровольных началах.

Хотелось верить, что в Станиславской проснулось устойчивое законопослушание, обычно присущее всем призракам. И её добровольная сдача – не временная блажь эксцентричной дамы.

– Хук, Блестящая Бляха. Да, всё прошло, как запланировали вы со Скользким Братом. Он умеет хорошо врать незамужним скво. Теперь я буду звать его Змеиный Язык.

Я покосился на Чмунка. Вождь не смотрел мне в глаза. Ну вот, опять честный индеец осуждает меня за нечестную, по его понятиям, игру. Он считает, что полицейские должны быть оплотом морали, подавая пример всем гражданам. Но ведь без определённой доли хитрости с преступниками просто нельзя.

– Не было у нас другого выхода. Скользкий Брат выиграл эту битву, – постарался твёрдо сказать я, однако уже сам не мог при этом смотреть в глаза напарнику. – Преступник должен сидеть в тюрьме. Не помню, кто это сказал. Но это так.

– Он обманул бедную скво-убийцу.

– Я думаю, что не всё так просто. Пусть они сами разбираются, – слегка покраснел я, заканчивая вносить правки в свой отчёт. – Напиши вот здесь, во сколько и кому вы передали мадам Станиславскую, и поставь подпись.

Пока Чмунк был занят делом, пришёл Флевретти. И это был совсем другой капрал Флевретти, которого я ещё не знал. Куда пропала всегдашняя сутулость? Хитрый заискивающий взгляд? Где его вечная щербатая кривая улыбочка, которой он пугал детей? Куда исчез его потёртый мундир с пятнами от томатного сока и вечно не хватающими двумя нижними пуговицами, больше похожий на клоунский пиджак? И его знаменитые, до щиколотки укороченные брюки, из-под которых выглядывали цветные полосатые носки, какие обычно носят ведьмы? Мы подозревали, что достались они от бывшей девушки, но это не факт.

Сейчас перед нами стоял полный достоинства, высокий и опрятный чёрт с расправленными плечами, горделивым взглядом и задранным вверх длинным носом.

– Так у тебя есть другой мундир? Ты же всегда говорил, что он у тебя один и даже постирать некогда.

– Неохота было искать, – небрежно передёрнул плечами капрал, вешая куртку. – Он слишком далеко лежал, на дне сундука, я его лет десять не видел. А вот сегодня решил достать, и оказалось, что костюмчик ещё вполне ничего себе. Правда, пришлось поискать по соседям утюг и прогладить стрелки. Ну что, много ли было звонков от журналистов?

Ого, похоже, пошла вторая серия профессионального зазнайства. Наш тихий Флевретти опять возгордился и возомнил себя великим героем.

– Что вы так смотрите? У нас вести быстро расходятся. Кстати, сержант, Эльвира не звонила?

– Нет, ещё рано, – соврал я.

– Когда позвонит, передай трубку мне, пожалуй, я дам ей эксклюзивное интервью, – великодушно решил он.

Я сдержанно покивал. Когда под потолок снова взвился вой Уфира, мы услышали шаги шефа. У него был слегка опухший и заспанный вид. Разумеется, вчера он позволил себе неслабые возлияния с мэром, но нам в конце концов удалось с ним связаться и рассказать об аресте Станиславской.

Шеф рассеянно ответил на наши приветствия. Флевретти вместо пожелания доброго утра одарил начальство слегка презрительным взглядом, конечно, теперь у шефа был самый грязный мундир. Базиликус это заметил и с недовольным фырканьем скрылся в своём кабинете.

Я взял готовый отчёт и зашёл к нему, прикрыв за собой дверь.

– Что это сегодня творится с капралом? – спросил он, кряхтя снимая пальто. – А-а, кажется, понял. Это же он вроде поймал призрака. Ну что, вам удалось довести дело до конца?

– Да, она осталась тверда в своём решении понести наказание. Но и Флевретти действительно помог. У него талант уговаривать женщин. Так что, с моей точки зрения, поощрение он заслужил честно.

– Посмотрим, – скептически усмехнулся шеф, занятый какими-то своими мыслями.

Седьмым чувством я понял, что поощрения не будет. Скорее зазнавшийся капрал получит урок скромности и смирения.

– Да, и ещё, комиссар. Можно, если, конечно, ничего не произойдёт, мне сегодня уйти после обеда? Мама Эльвиры, мадам Фурье, пригласила меня на литературные чтения в клуб любителей поэзии, куда она ходит.

Может, мне померещилось, но вроде бы шеф уставился на меня квадратными глазами, как на сумасшедшего. А ещё мне казалось, что так смотрят на того, кто скоро умрёт.

– Что ж… желаю удачи, – пробормотал он.

– Что это значит?

– Что значит?

– Ваш взгляд.

– Ничего.

– Ничего?

– Совершенно ничего. Идите уже, не задерживайте меня, сержант.

Я не стал настаивать, но вышел в глубокой задумчивости.

До обеда действительно ничего серьёзного не произошло. Если не считать пары-тройки выступлений Флевретти. Он не постеснялся разослать по Интернету письма всем ведущим газетам страны с одним и тем же вопросом: «А вы слышали о новом подвиге этого скромного капрала Фурфура Флевретти из Мокрых Псов?»

Потом при мне дважды звонил Эльвире, ненавязчиво намекая на возможность эксклюзивного интервью, если, конечно, она поторопится, потому что к нему вот-вот должна прибыть толпа корреспондентов из самого Парижска. Он даже попробовал начать набирать текст сценария нового фильма «Флевретти – гордость полиции, кошмар преступности», но застрял в начале первого предложения…

Мы с Чмунком снисходительно наблюдали за потугами капрала. Хвастовство Змеиного Языка ни капли не удивляло вождя, по их индейским традициям бахвальство только приветствовалось. Любой воин должен был умело и красочно рассказать о своём подвиге, другого варианта саморекламы в те времена просто не было. Но это их дело…

Приблизительно в час тридцать я вышел из участка и направился на встречу с Эльвирой в наше любимое кафе «Захер». Мы как раз собирались успеть выпить по чашке густого горького кофе с корицей и пеплом, а потом вместе отправиться в Мокропсинский клуб любителей поэзии. Старинное здание, в котором он располагался, стояло на холме. Дорога туда вела одна, узкая и петляющая, но идти было не слишком далеко, разве что только в гору, поэтому Эльвира сказала, чтобы я не брал машину.

Да и мне самому было неудобно лишний раз по личным делам мотать машину шефа. Наша служебная до сих пор так и не вернулась из ремонта, хотя в автосервисе обещали заниматься только ею. Давно бы надо зайти и наорать на этих автомехаников, но всё время что-то отвлекает. Чунгачмунка к ним надо послать с томагавком!

Чтобы сократить дорогу до кафе, я пошёл через парк. Там уже лежали довольно высокие сугробы, снег шёл всю ночь и ещё сегодня кружил над головами. Только чёрные вязы и сидящие на них нахохлившиеся вороны выделялись на белом фоне, словно нарисованные тушью.

С завтрашнего дня начинаются каникулы, поэтому взад-вперёд по парку с криком и визгом носились неуправляемые толпы детей. Они бросались огромными снежками, заваливали друг друга в сугробы и «закалывали» сосульками, которые отламывали с ветвей деревьев, играя в «убийство» – любимое детское развлечение испокон веков.

– Потеряли перчатки? Вот дурные чертятки! Я за это вам дам по рогам! – раздалось сбоку от меня, и я увидел возмущённую бабушку, претворяющую в жизнь свою угрозу.

Мне на мгновение вспомнилось детство и первое простенькое стихотворение, которое я прочёл, стоя на табуретке на тринадцатиснежном утреннике, под ёлкой, в детском саду.

 
Эх, поляцкие леса,
Где медведя бьёт лиса,
А заботливый барсук
Вяжет ей петлю на сук.
 
 
Заяц мыло обещал,
И ништо, не обнищал!
Белки тоже помогли,
Матерились, как могли.
 
 
Потому что веселей
Вместе вешать медведей.
Вы спросили, почему
Так досталося ему?
 
 
Потому что бурый мишка
Нагло спал усю зиму.
Вот за это и ответь,
Бедный плюшевый медведь.
 
 
Настоящего-то фигу
Кто сумеет одолеть!
 

Я неожиданно поймал себя на том, что с удовольствием предвкушаю вечер в поэтическом клубе. Странные лицевые судороги шефа быстро стёрлись из памяти.

Как, наверное, приятно, особенно в это время года, послушать у камина живые стихи. Быть может, корявые местами, но написанные с душой и настроением. Наверняка они все будут посвящены зиме и тринадцатому снегу, а это наполняет теплотой и чувством праздника…

Моя любимая уже сидела за столиком в углу, потягивая горячий кофе с пеплом и имбирём.

– Милый, я заказала тебе поляцкий. – Она привстала и чмокнула меня в щёку. – Как у вас любят. С ложкой водки, пеплом, корицей и щепоткой пороха.

Честно говоря, я впервые слышал, что у нас так любят, но мне была приятна её забота.

– Закажешь какой-нибудь десерт? – спросила Эльвира. – Это поднимает настроение.

– Пожалуй, нет, – с улыбкой отказался я. – А настроение мне наверняка поднимут стихи ваших поэтов о тринадцатом снеге.

– Милый, я и не знала, что ты такой любитель поэзии, – через паузу произнесла она, и я заметил, что выражение лица у неё стало примерно как у комиссара, когда он услышал, куда я собираюсь.

– Почему нет? Мама перед сном всегда читала мне детские стишки. «Идет бычок, бодается, вздыхает на ходу. Мир с бодуна качается, сейчас я упаду» или «Оторвали мишке лапу, с костылём идёт по трапу», «Зайку бросила хозяйка, алименты платит зайка».

– Помню-помню, – радостно захлопала в ладоши Эльвира. – Это же Магния Прото! Я тоже любила её в детстве. Хотя Чурковский нравился мне больше.

– Это тот, который писал про дерево с сапогами, муху, убившую самоваром комара, и зверски заклёванного стаей воробьёв таракана?

– Точно! Я ещё ребёнком на всю жизнь запомнила, как надо мной будут измываться акулы и гориллы, если я пойду гулять в Африку… Брр! Такой стресс!

Я кивком поблагодарил официанта за поданный кофе и втянул ноздрями густой аромат. Дьявольщина, какая это всё-таки дрянь! Но пить придётся, не огорчать же девушку…

– Мы не опоздаем?

– Надеюсь, что нет, – беззаботно пожала плечами она. – Моя мама одна из членов жюри, так что без нас всё равно не начнут. Ты пей, пей…

Мы проболтали ни о чём ещё минут пятнадцать, пока Эльвира не посмотрела на часы и не сказала: «Пора». Я попросил счёт. Вдвоём мы вышли на морозный воздух и лёгким прогулочным шагом направились вверх по склону к небольшому двухэтажному особнячку, укрытому в кущах вечнозелёных сосен.

Клуб поэтов располагался в бывшем здании налоговой инспекции, ныне обветшалом и аварийно-опасном. Над козырьком ещё сохранилась выложенная белой галькой надпись: «Заплати налоги и спи вечно». Этому призыву уже лет двести, но он по-прежнему актуален. Особенно на городском кладбище. Только там и можно спастись от налогов…

В фойе нас нетерпеливо дожидалась стройная чертовка за пятьдесят в брючном костюме, мадам Эдита Фурье.

– Здравствуй, девочка моя. – Она церемонно чмокнула Эльвиру мимо щеки и протянула мне маленькую жёсткую ладонь. – Рада вас видеть, сержант. Позвольте здесь обращаться к вам официально. Наши будут в восторге. Они ещё никогда не выступали перед полицией.

– И что, даже никогда не давали показаний? – не поверил я.

– Ах, ну что вы? Разве поэт может быть законопослушным гражданином? – кокетливо захихикала она. – Конечно, всех задерживали, и неоднократно. Пьянство, наркотики. Двое даже мотали срок. Но тем не менее все будут просто счастливы почитать вам стихи, хотя бы из чувства мести.

Мы прошли в основную комнату. Как во многих старых домах, помещения здесь были маленькие и соединялись узенькими коридорчиками. В целом дом походил на своеобразный лабиринт, в котором где-то можно наткнуться на кости Минотавра. Ну уж старым навозом припахивало точно…

В самом большом зале уже набилась куча поэтов. Их сразу видно по голодному взгляду, не важно, физический это голод или недостаток признания, а часто и то и другое вместе. Они следили за нами жадными глазами, толкая друг друга и перешёптываясь, видимо сразу признав в нас слушателей.

Хотя Эльвиру, я думаю, они видели не в первый раз. Наверняка мама частенько затаскивала её сюда, чтобы взять интервью у победителя конкурса каких-нибудь старых поэтов или осветить мероприятие, приуроченное к выпуску очередного коллективного сборника стихов.

Вот и сейчас Эльвира сразу достала диктофон и включила его на запись, пока мы усаживались на свои места. Профессиональный журналист знает: сенсация может оказаться везде и в любой момент. Лучше пять раз почистить карту памяти, чем упустить случайно брошенную судьбоносную фразу.

В углу комнаты стояла тринадцатиснежная палка, украшенная фигурками повешенных пряничных чертей. Под ней был «снег», точнее, синтепон с каплями какого-то красного сиропа, изображающего кровь. Это уже модернизм, народные традиции такого не требовали. Лично мне это показалось чрезмерным. Мы в полиции слишком часто сталкиваемся с реальной кровью, чтобы вот так заигрываться…

У окна стоял шаткий столик, накрытый к чаю, с конфетами, бисквитом и домашними пирогами. Видимо, это наша награда за то, что высидели. Камин здесь тоже был, но его не разжигали. В зале стояла почти уличная температура, но это не так страшно.

По крайней мере, никакие мурашки от холода не сравнились бы с теми, что пробежали у меня по спине после первых же строк первого выступающего:

 
Ты енот, и я енот,
Все мы тут еноты.
Весь квартал бельё стирать
Носит к нам в субботу!
 

Второй продолжил в том же духе, но сразил меня патриотическим маршем на странную тему:

 
Ква-ква! Звонят колокола!
Ква-ква! Меня ты довела!
Ква-ква, тебе запел тромбон!
Но он не я, а я не он!
 

Собственно, дальше я уже ничего не запомнил, потому что просто перестал понимать, о чём речь. Кто мог предположить, что здешние поэты способны на такие взрывы мозга?! Третий оказался распевным лириком:

 
За тебя, моя черешня,
Ссорюсь я с приятелем.
Мы помиримся, конечно,
Он же оба-я-тель-ны-ый!
 

Четвертой вышла разбитная девица с некупированным хвостом, и зазвучало уже чисто женское, наболевшее:

 
Упала ранняя звезда,
В полях прохлада.
Плывёт мой труп, поёт вода
О чём-то рядом.
 
 
Но нас с тобой соединить
Паром не в силах,
В одном гробу похоронить
Я нас просила-а!
 

Поэты шли косяком, и выделить хоть кого-то уже не представлялось возможным. Я почувствовал усиливающееся головокружение. Последним на сцену ступил некто назвавшийся Фридрихом Моро, средних лет, загорелый и толстый до тучности вампир (что уже нонсенс!) в чёрном бархатном френче, и начал завывать с мрачным видом:

 
Идёт охота на сурков! Идёт охота!
На страшных хищников, отчаянных сурков!
Пьяны охотники от рвоты до икоты,
Кровь на руках моих от сдвоенных клыков…
 

Дальше я этот бред не слушал. Меня тоже накрыло позывом рвоты, и я выскользнул в коридор.

– О, сержант! Куда же вы? Мне так надо с вами поговорить, – окликнул меня кто-то, и я увидел мадам Фурье.

Я протестующе помотал головой, зажимая рот и озираясь по сторонам в поисках туалета. Единственное место, куда всегда можно спрятаться от поэзии, не вызывая особых подозрений.

– А-а, вам сюда… – с разочарованным холодком заметила она, сразу всё поняв. Видимо, случай был типичный.

Я закрыл дверь, подышал в форточку, кажется, отпустило. Потом подошёл к умывальнику, пустил ржавую воду из крана, поплескал в лицо и вышел в коридор. Мама Эльвиры терпеливо ждала на выходе. По выражению её лица стало ясно, что мне не спастись…

– Пожалуйста, пройдёмте со мной. Я действую по просьбе нашего комитета.

Значит, меня приглашали сюда не только как слушателя.

– Что-то случилось?

– Увы, да, – сказала она, понизив голос и уводя меня с собой. – Мне стыдно говорить, но у нас пропали деньги.

– Какие деньги? – спросил я, проходя в небольшой кабинет-библиотеку.

Пять стульев, старенький компьютер у стены, пара большущих шкафов, набитых книгами и журналами. Посередине стоял длинный стол, как в читальных залах, за ним явно проводили общие собрания и чаепития для своих. Мадам Фурье плотно прикрыла дверь.

– Наши деньги… которые мы… собрали, чтобы наградить сегодняшнего победителя, – запнувшись и почему-то отводя глаза, ответила она.

– Где они лежали? – Я привычно достал из внутреннего кармана блокнот, готовясь записывать.

– В сейфе. Вот здесь. – Она сняла с гвоздика висящую на стене картину с кораблём и аккуратно поставила на пол. За картиной оказалась дверца небольшого сейфа.

– И сколько пропало?

– Э-э… пятьсот тысяч. У нас были солидные спонсоры, – быстро пояснила она, видя, как у меня расширились глаза. – Только я не назову вам их имена, можно?

– Можно, но я должен сообщить об этом комиссару. – Я вытащил телефон.

– Прошу вас, не надо! А вы не можете провести, так сказать, частное расследование, не оповещая месье Базиликуса, для нас, по старой дружбе? – флиртующим тоном попросила она.

– Это исключено.

– Но, Ирджи, я думала, мы могли бы… как-то посемейному…

– Расскажите мне, что произошло? Откуда у вас такие деньги? И почему вы хотите скрыть их пропажу?

– А вы не выдадите нас?

– Мадам Фурье, простите, но это было бы должностное преступление.

Встретившись с моим непреклонным взглядом, она сдалась, опустив глаза.

– Хорошо, я вам всё расскажу. Ситуация такова. Мы нашли эти деньги. Позавчера вечером наша уборщица, мадам Падагра, зашла сказать, что закончила с уборкой. А месье Паганый Нель, наш казначей, он платит ей деньги, понимаете? Он пошёл проверить качество уборки и обнаружил, что одна половица в углу прогибается под ногой, а это опасно. Мы, естественно, попытались её починить, оторвали от пола и обнаружили там странную сумку с деньгами!

– Что значит – странную?

– На ней были буквы «и», «эн», «ка»… – запинаясь, выдавила мама моей Эльвиры.

– Инкассаторская сумка, – обомлел я.

– Ну откуда, право, мы могли знать такие вещи? Поэзия не сковывает себя путами денег…

– Угу. – Я сделал в блокноте отметку, что или они все идиоты, или она всё врёт. – Итак, вы нашли странную сумку, набитую деньгами. Ваши дальнейшие действия?

– Мы заперли сумку в сейф, поменяли код и собирались сегодня же оповестить о находке комиссара Базиликуса.

– Тогда почему вы просили меня не звонить ему?

– Ну это же естественно! Мы нашли сумку с такими деньгами, а она вдруг пропала. Кто нам поверит? Надо, чтобы вы поскорее её отыскали, тогда мы её вам сдадим официально, – чопорно заявила она.

– Допустим. Кто конкретно был вместе с вами в момент нахождения денег?

– Месье Моро, я и месье Паганый Нель. Я знаю, мы должны были сообщить сразу, но уже был вечер. А вчера мы весь день были заняты подготовкой к сегодняшнему мероприятию, – опять перешла на вдохновенный тон Эльвирина мама. – Эти предпраздничные чтения самое важное событие года – в конце мы награждаем лучшего поэта! Но, разумеется, мы договорились, что сдадим находку в полицию сегодня же, после окончания мероприятия. И тут деньги пропали!

– Когда это случилось? И кто обнаружил пропажу?

– Я, сегодня утром. – Она сделала виноватые глаза.

– У кого, кроме вас, ещё был код от сейфа?

– Только у меня. Я же председатель клуба! Я записала его на бумажку, положила в тайное место, даже месье Моро и месье Паганый Нель о нём не знали. Теперь я для вас подозреваемая номер один, да?

– Конечно же нет, – почти не соврал я.

Ведь если код придумывали все трое, то у нас как минимум трое подозреваемых. Присваивать им порядковые номера необязательно.

– Можно открыть сейф?

– О да, сержант! – Мадам Фурье быстро вернулась к двери, заперла её, а потом подошла к шкафу и достала с верхней полки томик Маразма Роттердамского.

– Его никто никогда не берёт, – с интеллигентской печалью улыбнулась она, достав из книги листок и протянув его мне. Там был десятизначный цифровой код.

Я немного поёжился, чувствуя, что теперь на мои плечи ложится страшная ответственность. Мне нужно было как можно скорее найти вора, вернуть деньги и снять все подозрения с мадам Фурье. Хотя моя будущая тёща идеально подходила на роль главной подозреваемой, всё же не стоит увлекаться. По крайней мере, до тех пор, пока я не поговорю с её «напарниками» – Паганым Нелем и Моро, любителем охоты на сурков.

Но кто бы задался целью обворовывать такую грошовую организацию, как клуб любителей поэзии? Только тот, кто наверняка знал, что у них появились большие деньги. То есть свои же.

– Не волнуйтесь, мадам Фурье, я сделаю всё возможное, чтобы поскорее найти преступника.

– О Ирджи, вы такой добрый, моей Эльвире так повезло с вами, – сентиментально всхлипнула старая чертовка.

А я понял, что производить её арест, в случае если она окажется преступницей, мне будет очень сложно. Не говоря уже о том, что по этому поводу скажет сама Эльвира.

– В любом случае я должен прямо сейчас рассказать обо всём комиссару.

Мама моей возлюбленной посерела, нервно подёргала губой, но кивнула. Я вернул ей бумажку с кодом и быстро набрал Базиликуса.

– Значит, эти графоманы хотели украсть деньги, – понятливо заключил комиссар, выслушав мой рассказ. – Ну что ж, приступайте к расследованию, сержант. Вы прямо притягиваете к себе преступления.

– Это не моя вина, шеф.

– Ага, конечно, – хмыкнул он. – Я постараюсь выяснить, что это могли быть за деньги. Была одна знаменитая заварушка, но довольно давно…

– Расскажете?

– Сначала я должен всё проверить, пробить по базе. – Он ушёл от прямого ответа. – Я вам перезвоню.

– Хорошо, тогда, с вашего разрешения, я продолжу допрос свидетелей.

Комиссар буркнул что-то вроде «валяйте» и повесил трубку.

Я кивнул мадам Фурье, чтобы она открыла сейф, но в этот момент в дверь настоятельно постучали. Мы переглянулись.

– Мама, открой, это я!

– Да, да. Конечно, детка. – Мадам Фурье повернула ключ, и в комнату влетела радостная Эльвира.

– Ага, Ирджи, вот ты где. А с чего вы вообще тут заперлись?

В коридоре за её спиной были видны и остальные члены поэтического клуба. Похоже, выступление закончилось.

– Моро объявил короткий перерыв, потом будет продолжение, – с виноватой улыбкой сообщила она, увидев надежду у меня в глазах.

– А мы… а я… Кажется, мне тут предстоит кое-что расследовать.

Эльвира бросила быстрый взгляд на бледную маму, сложила два и два, после чего быстро захлопнула дверь перед самым носом поэтов. Она дважды повернула ключ в замке и настороженно обернулась к нам:

– Мама, он не шутит? Что тут произошло – убийство, похищение, избиение, шантаж, налёт, разбой, измена, драка… Говори уже наконец!

– Не повышай голос на мать! – растерянно рявкнула мадам Фурье.

– А ты не затыкай мне рот, я взрослая девочка и имею право знать!

– О, так вот когда ты заговорила о правах?! Значит, как мыть братьев или посуду, так ты ещё маленькая, а как лезть не в своё дело при офицере полиции…

– Успокойтесь, – поспешил вмешаться я, потому что если две чертовки сцепились языками, то следом за горячими словами полетят и клочья волос. – Произошла обычная кража. Вряд ли это кто-то посторонний, а среди членов клуба мы быстро сможем найти виновного.

– То есть вы уже уверены, что это кто-то из нас?! – схватилась за сердце мадам Фурье.

Моя любимая тут же приняла её сторону:

– Ирджи, не глупи! Они все здесь как одна большая семья. Их нельзя обвинять, найди себе другого подозреваемого!

– В смысле – мне найти? – саркастично пробурчал я. – Можно подумать, я их выбираю. Милая, мне нужен преступник, и не важно, кто им окажется.

– Ах вот, значит, как! Вот, значит, ты какой?! Теперь понятно, как ты на самом деле ко мне относишься.

Я вздохнул про себя, готовясь к трудному «семейному» делу, очень надеясь, что мне хватит элементарного терпения.

– Пожалуйста, дайте мне осмотреть сейф.

Мадам Фурье, поджав губки, сверилась с бумажкой, быстро набрала нужный код, щёлкнула цифровым замком и открыла дверцу. Все невольно напряглись.

Внутри оказалось несколько рукописей, мышеловка, полупустая пачка печенья (видимо, кто-то не хотел, чтобы его печенье съел другой) и… больше ничего.

– Забрали только сумку?

– Да, со всеми деньгами, – посетовала мама Эльвиры.

– Больше ничего не пропало?

– Нет, только это, – горько произнесла она, промокая платком уголки глаз.

Ну конечно. Кто бы позарился на «бесценные» рукописи.

– Подождите, какую сумку? – влезла моя любимая. Теперь в ней проснулись чисто профессиональные качества, и она ухватилась за возможную сенсацию зубами.

– Инкассаторскую сумку. Мама тебе потом объяснит, ладно? Может, вы кого-то подозреваете? – Я не мог не бросить этот пробный шар, хотя и знал, что скорее всего она ответит.

– Ни-ко-го! Все мои друзья – честнейшие граждане!

– Да неужели? – усомнился я, но прикусил язык под вспыхнувшим взглядом Эльвиры. – Извините. Тогда как бы вы могли охарактеризовать месье Паганого Неля и месье Моро?

– Право, даже не знаю, что вам сказать… – делано задумалась мадам Фурье, кокетливо приглаживая собранные в ракушку волосы. – Месье Паганый Нель известный психопат. Но в его стихах такая яркая образность, вы бы слышали!

– Паганый Нель – это же псевдоним, да?

– Да, он взял его по примеру зарубежных революционных поэтов: Тимьяна Бедного, Мишеля Голодного и Жана Бездомного. Месье Фридрих Моро – бывший врач, автор аллегорических строк о мировом катаклизме, а ещё он любит писать про всяких зверюшек. Вы наверняка о нём слышали? Он сегодня читал свое знаменитое «Идёт охота на сурков».

– Да, я слышал начало. – Меня вновь передёрнуло.

Она явно собиралась продолжать восхваления творческих потуг своих коллег, но под моим взглядом задумалась, видимо вспомнив, что именно на его стихах я и удрал в туалет.

– Вот в принципе и всё. Вам ещё нужен сейф? Вдруг сейчас кто-нибудь придёт, а он у нас нараспашку.

– Конечно. – Я взялся за дверцу, но напоследок ещё раз осмотрел металлический ящик изнутри.

Нет, ничего. Но, закрывая, вдруг увидел полураздавленную таблетку розового цвета, закатившуюся в дальний угол сейфа. Я незаметно сунул её в карман, хлопнул дверцей и вновь обратился к мадам Фурье, которая всё это время шипела на пристающую к ней за разъяснениями дочь.

– Скажите, а кто-нибудь из членов вашего клуба испытывал нужду в деньгах?

– Сержант, мы все поэты. Мы живём в мире без денег! Нас интересуют лишь вечные, а не преходящие блага…

Понятно, значит, в деньгах нуждаются все. Мне пару раз приходилось сталкиваться с богемой в Парижске, так что уж так называемое провинциальное чванство я как-нибудь различу. Тут каждый второй мнит себя Ремпо, Ботлером, Франсуа Финьоном и прочими бессмертными поэтами, якобы получившими новое воплощение, потому что в прошлом они не всё сказали!