Текст книги "Желтая роза в её волосах"

Судьба Марии

(Серия – рассказы бойцов «невидимого фронта». Время действия – поздняя весна 1940 года).

На секретном военном аэродроме Ника встретили громоздкий АНТ-4 и злой до невозможности Маврикий Слепцов – собственной персоной.

Увидав Ника, вылезавшего из гидроплана на настил пирса, нависавшего над водами местного озера, Слепцов тут же разразился потоком отборных ругательств:

– Так и растак всех на этом свете! Всех – без исключения, да по-разному! Раз по пятьсот с минимальными перерывами! За что мне всё это, а? Сижу себе в Сухуми, отдыхаю культурно, в тёплом море купаюсь, девчонок развлекаю, никого не трогаю. Так нет, надо куда-то лететь срочно. Изволь всё бросить – и на крыло. Так его и растак! «Что такое?» – скромно интересуюсь. Говорят, мол, надо одного очень важного и заслуженного человека над Финляндией протащить и рядом со шведской границей выбросить – на парашюте…. Важного человека? Заслуженного? Да, без всяких проблем! Прилетаю, а здесь ты, Никитон! Так тебя и растак! С каких это пор ты – важным заделался? Почему я должен море, пиво и девчонок бросать – ради твоей мерзкой и наглой персоны? Нет, ты изволь объяснить! Почему, да как…

Минут через восемь-десять заслуженный полярный лётчик, забиравший в своё время с неверной льдины славных челюскинцев, выдохся и смущённо замолчал.

– Ну, всё сказал, ас недоделанный? – криво усмехнулся Ник. – Тогда, Мавр, старый ты перец, иди сюда. Обнимемся, что ли.… Да, а выпить-то, друг мой, не найдётся случаем? Как сейчас помню, у тебя же коньяк всегда был припрятан – где-то там, в хвосте самолёта…

Обнялись, коньячку выпили, обменялись последними новостями и неприличными свежими анекдотами.

– Рад за Лёху Сизого и его симпатичную жёнушку, – сразу же заверил добрый Мавр. – Двойня – это просто отлично! Увидишь – приветы передавай от меня…

Не стал Ник ему говорить, что Лёха пропал без вести. Во-первых, данный факт являлся служебной тайной. А, во-вторых, зачем понапрасну расстраивать хорошего человека? Ему же ещё самолёт вести по маршруту…

Вскрыл Ник светло-коричневый конверт, переданный ему Слепцовым, и ознакомился с содержанием очередной инструкции. Предстояло прыгнуть с парашютом над финским хутором Халкипудос, что находился в двадцати восьми километрах южнее от городка Оулу. Там должны были встретить, переправить через Ботнический залив в Швецию, помочь добраться до Стокгольма, где, ясен пень, будут даны следующие указания.

– Вот же, служба наша, всё бы начальству играть в конспираторов, – пожаловался Ник. – Нет, чтобы сразу всё сказать: так, мол, и так, конечная точка маршрута такая-то, маршрут – такой-то. Все нюансы можно было бы продумать заранее, всё спланировать тщательно…. Так, нет, выдают информацию по крохотным кусочкам, всё опасаются утечки. А, какой в этом толк? Всё равно, блин, где-то на самом Верху сидит дятел, постукивая регулярно всем потенциальным противникам и врагам. В чём тут, интересно, заключается глубинный и сокровенный смысл? Кто мне объяснит?

Мавр только плечами пожал, допивая из горлышка бутылки коньячные остатки, и чистосердечно признался:

– Бесполезно, брат Никитон, задавать мне такие сложные вопросы. Это ты у нас – рыцарь плаща и кинжала, а я – обыкновенный извозчик, куда велят – туда и везу…. Кстати, а чего это ты расселся? Иди-ка вон в тот домик, подбери себе одежду потеплее, минут через сорок стемнеет, будем – согласно установленного графика – взлетать…

Экипировался Ник знатно: короткий полушубок на оленьем меху, утеплённый лётный шлемофон, ватные штаны, собачьи унты, толстые, вязаные из мохнатой овечьей шерсти перчатки.

Несмотря на всё это и даже на регулярные коньячные добавки, Ник очень даже прилично закоченел: температура в салоне самолёта находилась на уровне минус двенадцать-пятнадцать градусов, а полёт продолжался уже почти три с половиной часа.

– Эй, Никитон, срочно греби сюда! – позвал из кабины Маврикий. – Вон, видишь, внизу горят два сигнальных костра? Тебе, дружище, прямо туда и надо. Погода на земле просто отличная, ветерок совсем слабый. Сейчас я кружок сделаю, а как на второй зайду, так и сигай смело вниз. Всё понял? Ну, тогда – покедова! Всех благ! Может, и увидимся ещё когда-нибудь…

Ник смотрел вниз из открытого самолётного люка, прикрывая рукой лицо от холодного ветра. Вот, они, два светло-жёлтых пятнышка – прямо под самолётом. Пора!

Сильно оттолкнулся от деревянного настила салона, он без раздумий прыгнул – в непроглядную и таинственную тьму…

Было немного страшновато: как-никак первый прыжок с парашютом – после того последнего, памятного, закончившегося шестимесячным пребыванием в госпитале. Пульсировала – на уровне подсознания – подлая и трусливая мыслишка, мол: – «Вдруг, и сейчас произойдёт что-нибудь аналогичное?».

Ничего такого не произошло. Хладнокровно досчитав до семи, он резко рванул за деревянное кольцо. Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс – свободное падение прекратилось, Ник начал плавно опускаться на финскую землю…

Два желтовато-оранжевых пятнышка медленно приближались. Ник грубо, на вскидку, определил силу и направление дувшего ветра, после чего сильно потянул за правые стропы, внося окончательные коррективы в маршрут спуска.

Приземлился он, как раз, между кострами, погасил купол, тут же выбрался из лямок и, ловко скатав парашютную ткань в большой комок, перевязал его заранее приготовленной верёвкой.

– Здравствуйте, товарищ! – по-русски приветствовал его красивый и глубокий женский голос. – У вас всё хорошо? Ничего, часом, не сломали и не вывихнули? Сейчас я вам помогу…

Подошедшая женщина держала в ладони вытянутой руки небольшой, но очень ярко горевший факел. Незнакомка была одета в неуклюжий малахай, а на её голове красовалась лохматая шапка-ушанка, из-под которой выбивались русые пряди.

– Меня Марией зовут, – приветливо улыбнувшись, представилась женщина. – Оставьте ваш парашют прямо здесь, мой муж Юха его приберёт. Идите за мной, до хутора и полверсты не будет.

Шли через поле, на котором ещё местами лежал снег, регулярно обходя стороной кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.

– Что это за камни? – поинтересовался Ник.

– Обыкновенные, – не оборачиваясь, ответила Мария. – Тут вся земля с камнями. По осени думаешь, что все камушки уже собраны. Приходит весна, сходит снег, а окрестные поля опять в камнях…. Откуда они только берутся? Уже пора пахать, ячмень и рожь сеять, скоро надо будет картошку сажать, а приходится всё с этими каменюками возиться, чтобы лемех не загубить…

Через двадцать минут они подошли к маленькому хутору, стоявшему на лесной опушке: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная банька, треугольник погреба, тёмный сруб колодца.

Лениво забрехала собака, почуяв людей, всхрапнула лошадь, тревожно замычали коровы, в одном из сараев дружно загоготали гуси.

– Вот же, беспокойные, – по-доброму вздохнула Мария и громко прокричала что-то по-фински.

Через минуту вновь наступила полная тишина.

– Проходите! – женщина распахнула низенькую широкую дверь. – Грейтесь, там натоплено, сейчас я и поесть соберу…. Ой, подождите, я лампу зажгу! – чиркнула спичкой о коробок, запалили керосиновую лампу, прикрыла тоненькое пламя длинной стеклянной колбой.

Через тесные сени, стены которых были завешанные самыми различными вещами и сухими берёзовыми вениками, Ник прошёл в горницу.

Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам висели цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу размещалась круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.

Ник, пододвинув тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, аккуратно застеленный льняной серой скатертью.

Мария ловко сбросила малахай и ушанку на пол. Тут-то и выяснилось, что она – настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На её голове – в шикарную корону – была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку. А глаза – васильковые, лучистые. Таких красивых и огромных глаз Нику никогда ещё не доводилось видеть.

– Сейчас перекусим, – почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд, смущённо засуетилась хозяйка. – Я быстро вам соберу!

– Не надо ничего, я сыт, – попытался успокоить Марию Ник. – Честное слово. Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?

– А поспать вам и не получится, – огорчилась хозяйка. – Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже будут ждать. Поэтому надо плотно покушать. Дорога дальняя, на улице холодно…. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!

Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную дощечку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершении достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском деревенского жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.

Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделявшая горницу от сеней, и в светёлку вошёл низенький упитанный мужичок лет пятидесяти пяти. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.

– Здраста! – мужичок протянул Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: – Моя звать – Юха!

Финн обошёл вокруг стола и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.

Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала на его тарёлку новые куски и кусочки.

«Какая, однако, странная парочка. Прекрасная Белоснежка и один прожорливый гном», – удивился про себя Ник. – «Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке – свои погремушки…».

– Моя – коммуниста! – со свистом прихлёбывая из блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. – Моя любить Ленин, Сталин! Моя – коммуниста!

После этого заявления низенький финн стал собираться и вскоре, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности Коммунистическим Идеалам, куда-то ушёл.

Минут пять-шесть Ник по-честному боролся с собственным любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду:

– А, как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то и не отвечайте. Просто – любопытно стало, не сдержался…

Женщина только грустно улыбнулась:

– Нет, ничего. Меня все про это спрашивают. Так что, уже привыкла…. Мой отец – ещё в Санкт-Петербурге – ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а дальше его развозили уже на подводах, оснащённых специальными большими бочками. Жили мы в Мурино, это деревня такая, чуть севернее города. Хорошо жили, зажиточно. Так мне матушка рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда…

– В придорожные? – не понял Ник.

– Ну, да, – обхватив ладонями кружку с чаем, коротко кивнула Мария. – В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали…. Потом началась война с немцами, за ней – одна революция, потом – другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего…. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже – в придорожные пошла. Обычное дело…. Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново – по-новому. А ещё у них была небольшая ферма – чуть севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград, сметану возил, масло, творог. Граница? Да, он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная и тяжёлая, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, товарищ Жданов…. Понравилась я Юхе, стали встречаться, он мне денег давал. Я и забыла про остальных клиентов, или – почти забыла…. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного продукты возил, так и сам коммунистом стал. Финны, они же очень доверчивые…. По весне 1939-го года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделил на покупку этой фермы. Я и согласилась. А, чего, собственно, кочевряжиться? От добра, как известно, добра не ищут…. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти – одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да, чего там, не убудет, чай…. Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчались, всё честь по чести. Потом, вот, и сюда переехали…

– А его родители как отнеслись к вам? – не сдержался Ник от следующего вопроса. – Или, они не знали…?

– Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле, брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, здешняя жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа. Да и изменять-то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой, и соседи-родственники где-нибудь вместе собираются, то, опять-таки, всё на виду, ничего не утаишь. Вот, так и живём: муж меня за красоту любит, а я его – за доброту…

Вскоре вернулся улыбчивый Юха, объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать, по этому поводу, естественно, предложил ещё разок перекусить.

В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели – между двумя ситцевыми полотнищами – показался озорной карий глаз, а через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка – в длинной ночной рубашке, со смешно торчащими в разные стороны двумя рыжими хвостиками.

– Анна-Мария, – девчушка присела перед Ником в некоем подобии вежливого книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.

Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств…

От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. А Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.

– Извините её, ради Бога, – отсмеявшись, попросила Мария. – Это Анна-Мария ещё из России вывезла. Сейчас-то она, в основном, по-фински говорит, да и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, как тут же начинает материться. В чём тут дело? Вы, уж, не сердитесь. Это она не со зла…

Оказалось, что берег залива совсем рядом, и трёхсот метров не будет.

Они подошли к приземистому одномачтовому баркасу и, совместными усилиями столкнув его в воду, расселись: Юха сел у руля, Мария и Ник – на вёсла.

– Снимите унты и наденьте резиновые сапоги, они вон под теми досками лежат, – посоветовала Мария. – Около шведского берега ещё лёд стоит, старый уже, с проталинами, унты в минуту промокнут…. Вам, кстати, приходилось когда-нибудь ходить по тонкому льду, уже по последнему? Доски с собой и везём – как раз для этого дела.

– Приходилось, – скупо улыбнулся Ник.

Баркас отчалил от берега, минут через пять Юха поставил крохотный прямоугольный парус, ловя слабые порывы попутного ветра. Ник усердно грёб, ощущая рядом жаркое бедро Марии.

Лодка вошла в узкий и извилистый фьорд, берега которого представляли собой сплошные скалы – чёрные, причудливо изрезанные, неприступные, издали напоминавшие башни классического средневекового замка.

Впрочем, вдоволь полюбоваться этой изысканной «архитектурой» не довелось: из глубины фьорда неторопливо и уверенно выплыл нескончаемый поток плотного бело-серого тумана, окутав собой всё вокруг.

Через час туман рассеялся.

– Сейчас «глория» начнётся! – радостно известила Мария.

Лучи весеннего солнышка робко пробивались сквозь лёгкую невесомую дымку, плотная стена тумана, плавно изгибаясь, медленно уходила от баркаса прочь, в сторону сурового Балтийского моря. И на фасаде этой молочно-белой стены – словно в большом старинном зеркале – Ник, совершенно неожиданно для себя, увидел отражение лодки, окружённое разноцветным радужным ореолом.

Вот, лиловый капитан Юха раскуривает трубку, отливавшую в этом тумане-зеркале всеми оттенками фиолетового и сиреневого, а рядом с ним светло-зелёная Мария поправляет в уключине нежно-кремовое весло…

– Не может такого быть! – опешил Ник. – Что происходит?

Мария, довольная произведённым эффектом, охотно пояснила:

– Впервые это явление, известное сейчас как «глория», описал сам великий Амундсен. Очень похоже, что он и название придумал. Я сама прочитала в одной книжке: – «Солнечные лучи падают под таким редким углом, что вокруг теней, которые отбрасывают предметы, раскладываются по краям цвета спектра…. Шведские шхеры – одно из немногих мест на Земле, где можно воочию увидеть цветную тень. Особенно впечатляющие картины получаются тогда, когда огромные тени от скал или морских судов падают на туман или на низкие перистые облака…».

В действительность его вернул громкие возгласы Юхи.

– Тихха! Тихха! Стопинг! Стопинг! – надрывался финн.

Ник перестал грести и развернулся на сиденье. До полосы берегового льда оставалось метров семь. Лёд был пористым, местами – жёлто-фиолетовым, местами – откровенно-чёрным, общая ширина полосы не превышала двух километров.

Баркас уверенно ткнулся носом в ледовое поле и тут же углубился в него почти на четверть корпуса.

– Нормально всё, – заверила Мария. – Ещё неплохо держит, доберётесь. Ну, может, и искупаетесь разок-другой. Ничего, не страшно. Обычное дело. На берегу вас Генрих встретит. Он знает, что делать дальше.

– Пока, до сданья! – весело заявил Юха и выбросил из баркаса на лёд две широкие доски, наспех скреплённые между собой металлическими скобами. – Моя очень любить Сталин! Моя – коммуниста!

– Смело идите. Только очень осторожно, чтобы доски были рядом. А ещё лучше – сразу на них ложитесь и отталкивайтесь руками ото льда…. Если ещё будете в наших краях, то всегда заходите, запросто. Удачи вам!

– И вам, Мария, всего! Хорошая вы женщина…

Байка о Перельмане

Предбаечное предисловие

Эту байку, или историю, тут уж кому как больше нравится, рассказал мне Саня Григорьев.

Хороший парень – Саня. Познакомились мы с ним очень много лет тому назад, в Никарагуа, где защищали – с автоматами в руках, ясен пень – идеалы наши юношеские, наивные. Толком защитить не получилось, да и Бог с ним, ещё успеется, главное – с Санькой там познакомились.

Санёк, он перекати-поле, сегодня с «зелёными» в Новой Зеландии судно с радиоактивными отходами берёт на абордаж, завтра борется за права престарелых слонов в Таиланде. Правильный такой парнишка, короче говоря….

А, когда он в Питере проездом бывает, то всегда – по давней традиции – у меня останавливается. Вот, и неделю назад объявился – проездом из Москвы в норвежский Берген.

Как водится, за стол сели, принялись – под водочку – друг другу рассказывать всякое и разное.

Санёк-то по трезвости всегда только правду говорит, а выпить стоит – тут же привирать начинает, приукрашивать всё подряд. Когда он речь о Перельмане завёл – уже вторая бутылка заканчивалась. Так что, не могу я ручаться за достоверность этого рассказа. Вы, родные, сами решайте – верить или нет…

Собственно – байка

Когда я в Москву приезжаю, то традиционно у Макса останавливаюсь.

Хороший мужик – Макс. Познакомились мы с ним много лет тому назад, в Сербии, где защищали, на пусковые педали зенитных орудий нажимая, идеалы наши глупые, но – светлые. Толком защитить не получилось, да и Бог с ним, ещё успеется, главное – с Максом там познакомились.

Сидим, значит, выпиваем.

– Знаешь, Санёк, – Макс говорит, – у меня на даче Гриша Перельман живёт. Ну, тот, который решил знаменитую математическую теорему, а потом от миллиона долларов призовых отказался.

– Слышал про эту мульку, – отвечаю. – А чего это он делает на твоей даче? Прячется от кого?

– В самую точку попал, – друг смеётся. – Именно, что прячется. От журналюг гнусных, которые донимают его безостановочно дурацкими вопросами, мол: – «Почему от миллиона отказался? Да, с каких таких подгоревших пирожков?». Хочешь – поедем, Гриню проведаем, за жизнь поболтаем…

Поехали, понятное дело.

Приезжаем, а Перельман – попой кверху – в парнике помидоры пасынкует. Или что-то похожее, я в этих делах огородных и не смыслю ничего.

– Вот, – Макс объясняет, – часы четыре математикой позанимается, потом часа три копается в огороде. Перекусит – снова математикой, далее – строго по кругу, с небольшим перерывом на сон.

Через пару часов Перельман, всё же, вылез из парника и сел с нами за стол. Только молчит всё, да и непьющим вовсе оказался, только чуток «Рижского бальзама» себе в чай капнул – в качестве профилактики от простуды.

Надо что-то делать, думаю про себя. Вышел на улицу, типа – до ветра, дверь парника приоткрыл.

– Эй, Григорий! – говорю, вернувшись. – Что это ты парник не закрыл? Продует, ведь, помидоры. Да и перцы, как пишут в умных журналах, сквозняк не переносят…..

Побежал глупый Перельман парник закрывать, а Макс ему в чай – водочки.

Ох, уж, эти молчуны непьющие! Сидят, молчат, в себя погружённые, а потом, когда что-нибудь горячительное в нос попадает, болтать начинают – не остановишь.

Вот, и Гриша, допив чаёк, водкой разбавленный, оттаял, общаться с нами начал – словно человек нормальный. О литературе поговорили – Ремарк там, Булгаков, о шахматах, о девчонках…

Чувствую, созрел клиент, пора к основному вопросу переходить.

– Гриня, – беру быка за рога, – поведай дружбанам – чего это ты от лимона баксов отказался? Принципы – какие? Или – иное что?

Набычился Перельман знатно, но через пару минут, всё же, ответил:

– Каждый человек, он свободным рождается. Совсем – свободным. И вправе жить – как он хочет, и где он хочет. А все эти современные стереотипы и каноны – бред полный. Терпеть ненавижу, когда мне навязывают всякое, учат – как жить нужно…

– А, можно, поподробнее, с примерами доходчивыми? – Макс интересуется.

– Примеры? – задумался Перельман. – Да, пожалуйста! Вот, такая сентенция существует, мол: – «Каждый мужчина обязан – до потери пульса – любить автомобили. И с малолетства деньги копить на приобретение первого авто. Причём, покупает, например, «Жигули», а после этого тут же об иномарке подержанной начинает мечтать. Купил «Рено» шестилетку – о «Мерседесе» новом задумывается. Потом – о «Феррари»…. Накопил – купил, дальше копи. Покупай и, горбатясь на работе, копи снова. Так вся жизнь и проходит…. А я не желаю, чтобы мою жизнь дяди чужие определяли! Не желаю! В знак протеста, вообще, от автомобиля личного отказываюсь! Даже на права сдавать не буду…. Ещё, вот, мобильные телефоны. Считается, мол: – «Нужно навороченную мобилу иметь – с фотоаппаратом и прочими делами. А, как только, новая модель появляется, тут же старый мобильник нужно на новенький менять»…. Не желаю – способствовать обогащению телефонных магнатов и бизнесменов! Не желаю! В знак протеста – отказываюсь, вообще, от мобильных телефонов! Разве что, сугубо для пользы дела, куплю самый-самый дешёвый, который только для разговоров нужен…. А ещё мебель, которую регулярно на более модную надо менять, телевизоры всякие. Не желаю! Всегда всё буду делать наперекор! Плевал я на вашу рекламу! Не желаю, чтобы меня зомбировали и давили на подсознание! А, бриллианты? Почему – все от них без ума? Не понимаю! По составу – углерод голимый, ну, твёрдый очень минерал, ну, стекло режет. И что из того? Блестит? Так и феонит блестит, стекло гранённое – так же. Да, обычный человек и не отличит никогда стекло гранённое от бриллианта! Так, в чём фишка? Бред полный…. Жить по потребительским стереотипам – уродство сплошное! Отвлекает всё это от настоящих и нетленных ценностей: от литературы, живописи, шахмат…. От математики, наконец, чёрт побери! И от миллиона этого – из-за того и отказался. Мол: – «Никто и никогда не откажется. Не принято так. Все, без единого исключения, деньгам халявным радоваться должны…». Хрен вам! А я не желаю, как все! Я – свободный человек! Не желаю, чтобы меня от математики хрень разная отвлекала! Никому не позволю – мною руководить!

Долго ещё Перельман разорялся – клеймил Общество Потребления, бизнесменов, пиарщиков, политиков, психологов, зомбирующих простых людей…

– Гринь, – предлагаю, – мы тут с пацанами надумали летом в Сальвадор съездить. Типа – молодость вспомнить, тамошним повстанцам помочь. Может, с нами? Типа – на деле вставим козлам всяким?

– А, против кого воевать будем? – Перельман заинтересованно спрашивает. – В чём заключаются конечные цели и задачи?

– Да, какая разница? – отвечаю. – Главное, что против Власть предержащих. А они – завсегда – монстры дешёвые и двуличные…

Налил Перельман водочки, причём, сам – без подсказок, выпил, рукавом занюхал и говорит:

– Согласен я полностью. Только, вот, стрелять не умею. Научите?

Пообещали научить.

Как назло, Макс в конце всё испортил, стишок на радостях прочитав:

В предвкушении – летнего отпуска

 
Иногда, на розовом рассвете,
Кажется – всё это – не всерьёз…
Солнышко, оно так ярко светит.
Солнышко, за окнами – мороз…
 
 
Иногда, под заревом заката,
Всё мечтается – о Южной Стороне…
Где был счастлив я, порой, когда-то.
Как-то – по весне…
 
 
Скоро отпуск, вновь я уезжаю.
Каждый год – на фоне многих лет…
В ту страну, где стаи попугаев
Радостно приветствуют рассвет…
 
 
В те края, где помнят Че Гевару.
Где Калашников – Легенда из Легенд…
А, девчонки? Красивей не знаю.
А, вино? Его прекрасней нет…
 
 
То вино – из ягод дикой сливы.
С кем воюем? Право – всё равно…
Мы – повстанцы, мы – неотвратимы.
На привале – терпкое вино…
 
 
Каждый отпуск – полчища загадок.
По ночам – нездешний веер снов…
Главное, без всяких непоняток,
Прочих всех – негаданных загадок,
С лёгкостью – мочить там очень модно
Холуёв – всех местных пИдоров…
 

Внимательно стишок тот Перельман выслушал, подумал немного, да и заявляет:

– Не поеду я с вами. Оказывается, это – «модно». Страшное слово. Там, где оно – там без меня.

Стали объяснять, мол, случайно это слово образовалось, типа – художественный изыск, смысловой нагрузки не несущий…

Бесполезно всё. Заклинило Перельмана, как улитка – в раковину – спрятался. Посидел с нами ещё немного, да и ушёл в свой парник – попой к верху огурцы окучивать, или что-то аналогичное…. Так что, брат, придётся нам в Сальвадор втроём лететь, без Грини. А, всё равно, классный мужик Григорий, цельный и правильный…. Давай, Андрюха, ещё по соточке. За – Перельмана!