Текст книги "Двери паранойи"

Ближайшую дверь я открывал лбом и кулаком. Влетел в проем и услышал, как сзади взвизгнули петли. У этого ублюдка почти наверняка был радиотелефон, но он не торопился с переговорами. Ну что ж, пеняй на себя, братец. Захотелось сделать так, чтобы он вообще не мог ни о чем рассказать.

Я затаился за дверью. В помещении, где я оказался, было абсолютно темно. Здесь витал едва заметный запах – незнакомый мне, экзотический и не очень приятный. Странный запах, который пробуждал агрессию…

21

Итак, с грехом пополам добрался до двадцати одного. Считается, что «очко» означает удачу, выигрыш, но иногда под этим словом понимают нечто совершенно противоположное. В качестве примера напрашивается армейская поговорка: «зенитно-ракетные войска – это задница, а радиотехнические – дырка от задницы». Да, вот они – капризы памяти. До сих пор помню то, что услышал пятнадцать лет назад от знакомого лейтенанта РТВ, которому очень не повезло с карьерой.

Но сейчас я, пожалуй, поменялся бы с ним местами. Хотелось залезть куда-нибудь в самую глубокую теплую щель и отдохнуть там хотя бы несколько дней. Забыть о постоянной опасности и расслабиться – пусть даже в обнимку с зеленым змием…

Черта с два!

Дверь начала открываться. На полу появилась полоса совсем тусклого света. Полоса пробежала, расширяясь, по запыленным металлическим шкафам, пустым столам, корзинам для мусора, стульям, старому монитору… Потом ее пересекла тень – внушительная, с характерным наростом справа в форме пистолетного ствола. Словом, все как полагается.

Я задержал дыхание, что было не так-то легко сделать. После пробежки и нервной встряски мне казалось, будто в моих легких ворочаются ежики, страдающие бессонницей. Тем не менее специфический запах этой комнаты назойливо напоминал о себе. В один чрезвычайно неприятный момент я с огромным трудом удержался от кашля.

Человек из «Маканды» остановился в шаге от меня и, кажется, понял, что представляет собой прекрасную темную мишень на сером фоне. Он толкнул дверь. Через секунду его силуэт исчез. Все снова погрузилось во мрак. Потом я услышал тихий голос. У этого волчонка действительно был нюх. Он знал, что я близко, но не знал, где именно.

– Когда я найду тебя, педик… – начал он, но не успел закончить.

Я протянул руку, в которой держал «беретту», и ствол уперся во что-то мягкое. Относительно мягкое, как и любое человеческое тело. Охранник обладал прекрасной реакцией, но это был тот случай, когда я имел слишком большую фору.

Ба-бах!!!

Судя по всему, я попал ему в грудь. И хотя я сразу же повалился на пол, ответного выстрела не последовало. От грохота опять заложило мои чертовы чувствительные уши! Не самое лучшее состояние, когда хочешь спрятаться и надо ловить каждый шорох…

Что-то захрипело, булькнуло, и человек начал падать. Спустя несколько мгновений он ударился об пол с таким равнодушием, какое обычно присуще либо мертвым, либо потерявшим сознание. Меня больше устраивал первый вариант, но и второй был пока неплох. Я подумывал о контрольном выстреле, затем решил поберечь патроны.

Я опустился на колени, словно сестра милосердия, и начал ощупывать тело в поисках правой руки. Могу поклясться, что сердце уже не билось. Вторая пушка оказалась бы совсем не лишней – так же, как и костюмчик этого фраера. Хороший, дорогой костюмчик. Дырочку в нем я надеялся чем-нибудь замаскировать.

Но я не успел добраться даже до пушки. Моя рука ползла по чужому предплечью, когда я услышал шаги за дверью. Спокойные, неторопливые шаги – и они приближались!

Я поймал себя на том, что мне больше «понравился» бы топот множества бегущих ног – его можно было бы объяснить поднявшимся переполохом. А эти шаги сбивали с толку. Они наводили на мысль о случайном свидетеле, однако в них не звучало и намека на трусливую осторожность. Так могла бы двигаться запущенная ребенком электронная игрушка. Очень большим ребенком. Очень большая игрушка.

Я вскочил на ноги, прижался спиной к стене и начал отступать вдоль нее подальше от двери. Теперь до меня дошло, что железобетонные плиты несколько искажают звуки, многократно отражая их. Мне почудилось, что таинственный незнакомец находится совсем близко. Но на самом деле ему оставалось пройти до двери еще метров десять.

Моя отставленная назад рука врезалась во что-то неподвижное и массивное. Я обошел этот предмет, оказавшийся каким-то шкафом или сейфом, больно ударился коленом об ножку стола, сдавленно зашипел, похромал дальше. И все это под аккомпанемент шагов, звучавших словно бой часов, которые отсчитывали совсем уж нелепое время, давно перевалившее за двенадцать…

Дверь снова начала открываться. Я перемещался вдоль стены, и тусклый свет не мог упасть на меня… если, конечно, кто-нибудь не включит лампу. Я не отводил взгляда от расширяющегося проема.

Дверь открылась полностью.

* * *

Холодный язык высунулся из бетона и лизнул мою спину. Когда так делает любовница, это бывает приятно. Но сейчас меня передернуло от бесплотной ласки.

За дверью никого не было.

И все же там кто-то был.

Озноб. Парад мурашек. Я ощутил дуновение неизвестно откуда взявшегося сквозняка. Краткое, как выдох. Спустя мгновение прекратилось всякое движение воздуха, по-прежнему пропитанного этим проклятым запахом, который напоминал о гниющих тропических фруктах. А может быть, и не только о фруктах…

Дверь медленно закрывалась. Я не видел того, кто нажимал на нее. И пружинного механизма вроде не было. Но дверь закрылась, и мне снова предлагалось сыграть в прятки в темноте. А я все отступал и отступал, уже не очень беспокоясь о том, чтобы не шуметь.

Опять я прижался к стене – моей самой близкой и ужасно плоской подруге. И опять раздались шаги – теперь уже ВНУТРИ комнаты. Всего два шага – пока незнакомец не наткнулся на труп. Как только это случилось, я услышал тихое хихиканье, от которого мои коротенькие волосы не встали дыбом. Потому что стояли так уже раньше.

Я подумал о Клейне с его дурацкими штучками. Когда-то в день нашего знакомства он вошел в мою квартиру подобным образом. Я прекрасно помнил этот давний эпизод и само неуловимое глазом перемещение – движение воздуха и никаких видимых форм. Впрочем, нет; было еще легкое искажение пространства на самом краю поля зрения – заметное при достаточной освещенности.

В первый раз это показалось мне интригующим фокусом. Я допускал также неизвестное влияние на мое сознание и восприятие. Но сейчас меня не интересовал механизм происходящего, меня интересовал результат. А результатом должен был стать еще один труп – либо мой, либо… ЕГО.

Дверь.

Мои лопатки коснулись двери. Мне подсказал это дремучий инстинкт. Я повернулся, подставив темноте спину. Плевать – все направления были одинаково опасными. Я ощупывал дверь, которая закрывала выход, в поисках ручки или замка. Проклятие! Она была гладкой, как поверхность бильярдного стола.

И тут все-таки блеснул свет…

Вот уж точно: если бывают звезды, «замученные в аду», то я увидел одну из них. Она располагалась посередине двери, на уровне моего паха. Звезда – багровая точка – постепенно превратилась в кровавый зрачок, а потом… в окружность с тремя отростками. Отростки были направлены вниз и в стороны, образуя слишком хорошо знакомый мне символ.

Я коснулся его пальцами. И сразу же отдернул их, чтобы не отморозить. «Анх» сиял на двери – пока еще слишком тускло, чтобы разогнать тьму в радиусе более полуметра. Прикосновение было мимолетным, и я не ощутил ни впадины, ни выпуклости на том месте, где появился крест.

Кто-то перешагнул через тело охранника и приближался ко мне. Я еще не настолько обезумел от страха, чтобы вслепую палить в темноту. Но если я не открою дверь, рано или поздно придется стрелять. Вряд ли у меня были шансы выиграть эту дуэль. Здесь я и сдохну. Погибну преждевременно, как затравленный поэт. И мой труп овеют черным ветром невидимые крылья…

Потом я обратил внимание на то, что кровавые лучи лижут руку с двух сторон. На джинсах проступило багровое пятно. Негреющий свет «анхов», лежавших в моем переднем кармане, пробился сквозь плотную ткань. Только безнадежный идиот не увидел бы в этом некоего совпадения.

Я решил пожертвовать пальцами и залез в карман. Кресты были настолько холодными, что исчезала разница в ощущениях. С одинаковым успехом я мог трогать огонь, лед, серную кислоту. Мгновенная страшная боль, а затем – полная нечувствительность. Местная анестезия без всякого новокаина. Я вытащил один из «анхов». Сразу же стало ясно, что его размеры в точности соответствуют размерам символа на двери.

Шаги за спиной.

Между мной и незнакомцем оставалось метров шесть, не больше. Никогда раньше моя спина не была такой голой, такой беззащитной, такой тонкокожей, такой трепещущей…

Я приложил крест к знаку, пылавшему на двери. Как я и думал, они идеально совпали. И даже слились. Багровое свечение потускнело и стало стремительно гаснуть.

«Топ-топ» раздалось еще ближе…

Я налег на дверь. Она открылась без всякого щелчка. Темнеющий «анх» отклеился от нее и упал в мою ладонь, словно остывающий уголек.

Из щели ударил в ноздри тот же запах, только гораздо более интенсивный.

Еще один шаг за моей спиной. После этого опять подул нездешний ветер…

Скрючившись, я провалился в зловонную тьму и несколько раз выстрелил наугад через плечо, так что гильзы вылетали из пистолета где-то рядом с моим оглохшим левым ухом.

Зато другое ухо отчетливо слышало, как в ответ снова раздался тихий издевательский смех.

22

Если я рассчитывал, что все скоро закончится, то сильно ошибался. Тут невольно вспомнишь Клейна с его незамысловатой философией. Иногда вам не дадут отдохнуть даже на том свете, когда вы уже вроде бы и согласны. Рискованные приключения становятся утомительными, и начинаешь мечтать о простых обывательских радостях. Сейчас я дорого дал бы за бутылку ледяного пива и за теплую ванночку. И за Савелову в супружеской постели. И за возможность посидеть в кресле-качалке, глядя на закат. И за то, чтобы выкурить хорошую сигарету…

Вместо этого надо было спасать свою задницу.

Четкая, хотя и оглушительная работа моей огнестрельной машинки слегка меня отрезвила. Поскольку охотившийся за мной темный ангелочек пока что не отменил детонацию пороха, шанс на спасение у меня все еще был.

Я прополз пару метров на брюхе и ткнулся лицом в завесу из пыльной материи. «Беретта» звякнул о полую металлическую трубку, и я понял, что нахожусь под вешалкой. Даже ткань пропиталась тем же неистребимым запахом. Но сейчас я был готов зарыться во что угодно.

Последующие десять секунд я двигался на четвереньках, давя и отбрасывая в стороны какие-то ящики, тряпье, картонные коробки и, кажется, парики. Правда, вначале я принял их за звериные шкурки, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Хорошо, что желудок был пуст с самого утра. Если я что и глотал с тех пор, то одну лишь пыль.

Я полз, окутанный удушливым облаком. Вскоре я услышал какой-то треск. Это был мой собственный сухой кашель.

Кто-то зажег свет.

Это было не бледное и мертвенное тление газового разряда в молочно-белых трубках. И не яркое и желтоватое свечение раскаленной спирали в колбе. В комнате разом вспыхнули свечи – много свечей, не меньше двух десятков, – и вместе с дрожанием язычков пламени ожили тени.

Хороший фокус, но я давно ничему не удивлялся, как Пачкуля

Пестренький из детской книги о Незнайке. Похоже, Пачкуля тоже был параноид со стажем.

Я находился в огромном зале без окон и с единственной дверью. Больше всего она напоминала мне заброшенную кладовую какого-нибудь театра, набитую забытым реквизитом и старыми костюмами. Очень высокий потолок, до которого казалось невозможным дотянуться, даже взобравшись на стремянку, не был обезображен современными светильниками, зато был закопчен и притом неравномерно: пятна и полосы копоти образовывали на нем какие-то знаки. Ряды длинных вешалок превратили помещение в затхлый лабиринт, в котором мне удалось затеряться, однако, похоже, ненадолго. Свечи освещали далеко не все, что хотелось бы видеть, – для этого они находились слишком низко. А здесь было на что посмотреть.

Например, алтарь. Черт возьми, я сразу понял, чем является это дикое сооружение из черного дерева, похожее одновременно на крышку гигантского рояля, трюмо красотки-вампира и развалины сгоревшего дома. Именно алтарь – не больше, однако и не меньше. Культовое оборудование. На нем лежало множество предметов, которых я не сумел как следует разглядеть. Но помню, что там тускло поблескивали амальгамой осколки зеркал, отсвечивали перламутром обломки раковин и мелкие желтовато-белые пластины, сразу наводившие на мысль о… да – какие могут быть сомнения – о человеческих зубах.

Еще там была фигурка с мужским торсом и головой черной собаки или волка, панцирь черепахи с вырезанным на нем голубым глазом, цельный рыбий скелет, залоснившийся цилиндр с торчавшей из него мордочкой мертвого белого кролика, ослиное ухо, большая изумрудная чаша, полная живых насекомых – то ли жуков, то ли муравьев, – которые шевелились словно кипящая каша. Нелепый набор… и нельзя сказать, что приятный.

Слева от меня находился длинный ряд голов. То есть не голов, конечно, а подставок для париков. Чего здесь только не было – от седых буклей какого-нибудь судьи до «ирокеза» с накладкой, имитирующей бритую кожу. Справа пылали две толстые свечи в глиняной миске. Возле миски валялись перевязанные ниткой куриные перья.

Мой взгляд переместился еще дальше – на две мертвенно бледные человеческие ноги. Судя по маленькому размеру стопы, это были ноги женщины или подростка. Или манекена. Впрочем, на ногтях виднелись следы темного лака. Белизна кожи, полная неподвижность – вне всяких сомнений, я видел нижние конечности лежавшего на полу трупа. Меня убеждал в этом и витавший здесь кисловатый запах, который вызывал тошноту. Кроме того, я никогда не слышал о манекенах, озабоченных своим педикюром…

Да, веселенькое место. Я понял, что здесь-то мы и доиграем в прятки. Дальше бежать было некуда. Тупик. Конечная остановка.

Сотни тряпок поглощали звуки. Еле слышно потрескивали свечи. И все время я слышал шаги. Кто-то разгуливал по лабиринту. Спокойно. По-хозяйски. Совершенно не опасаясь моей пушки. Кто-то, кого я до сих пор не видел даже мельком.

Забыл сказать, что свечи были розовые, и свет был розовым, и вскоре полутьма под потолком колыхалась, как грязно-розовое желе. Воздух показался мне плотным, почти жидким. Его приходилось с отвращением пить, а он слишком медленно растекался по внутренностям, пропитывая их проклятым запахом.

Вдох, выдох… Вдох, выдох… Между вдохом и выдохом – ожидание. Чего? Удара в затылок. Я ждал, что птица – та, которая сидит на левом плече, – вот-вот долбанет меня своим клювом. Пора, мол, приятель. Отстрелялся. И отбегался…

Со своей позиции я видел краешек двери. До нее было метров пятнадцать по прямой. Совсем немного, если гуляешь в парке. Возможно, дверь была заперта изнутри так же, как запиралась снаружи, – то есть запечатана символом «анх». Но я все равно решил рискнуть, потому что понял: скоро этот запах окончательно сведет меня с ума. Запах и невидимый маньяк, который любит посмеяться.

На всякий случай я зажал в кулаке сувенир с берегов Нила и уже почти рванул с места, когда дверь внезапно открылась. Я поспешно присел. Мой взгляд переползал с брюк на расстегнутый пиджак, рубашку, темное пятно на груди, пистолет в руке…

23

Мои свихнутые мозги ожидало новое потрясение. Я замер, пытаясь вернуть на место выпученные глазные яблоки.

Как там написано в диагнозе – «императивное искажение восприятия»? Согласен! Совершенно согласен! Двумя руками – за! Только заберите меня отсюда! Скажи мне, Сестра Морфин, когда ты придешь ко мне снова?..

Но я все еще находился в той комнате, и ждать помощи было не от кого.

Охранник, которому я недавно прострелил грудь, остановился на пороге и обвел взглядом помещение. Впрочем, зрачки этого парня были совершенно неподвижны, и гораздо большее впечатление произвел на меня мертвый зрачок, притаившийся в глубине ствола его пистолета. Какое-то мгновение он «смотрел» прямо мне в лоб, затем сместился левее. Вместе с кистью охранник рывками поворачивал голову, будто какой-нибудь сломавшийся робокоп.

Его рубашка и пиджак были залиты кровью, особенно с левой стороны.

Кровь пропитала и опаленные частицами пороха лохмотья вокруг раны. Я, конечно, не доктор, но, по-моему, с такой дыркой не живут и тем более не ходят. А этот клоун ходил еще ровнее, чем прежде. Он двинулся к ближайшему проходу между вешалками, вышагивая четко, словно кремлевский курсант или заведенная кукла.

Он не оставил мне выбора. Я придержал пистолет второй рукой, целясь в его тусклый, ничего не выражающий глаз. Вообще-то такие глаза я видел и раньше. У чучел в зоологическом музее. Насколько я знаю, чучелам вставляют вместо глазных яблок стеклянные шарики.

Вероятно, вам это покажется неестественным и недостоверным, но я очень быстро привыкал к ходячим покойникам. Я ведь тоже недавно был мертвецом, правда, с тех пор меня привели в божеский вид. Тряпки на мне были дырявые, но сам-то я цел! Впрочем, откуда я взял, что под рубашкой охранника обнаружились бы перемолотые кости и перекрученное мясо? Плохо я еще соображаю, плохо…

А он приближался. Рот у него был приоткрыт, как у дебила. Несомненно, он не закрывал его с той самой секунды, когда прохрипел перед смертью что-то невнятное и оказался на полу со свинцовой таблеткой в туловище.

Я поспешил нажать на спусковой крючок, пока «анх» не превратил мои пальцы в сосульки. Но не дожал.

– Стоять! – резко произнес кто-то. Как выяснилось, не мне. Хорошо, что я с перепугу не выстрелил. Мог бы выдать себя, хотя надежда благополучно отсидеться была поистине абсурдной.

Он послушался. Я имею в виду – охранник. Остановился сразу же, чуть ли не с поднятой ногой. Возможно, что-то было не так с силой тяжести, но равновесия он не потерял.

В этот момент наши глаза встретились. Ни его лицо, ни стеклянные шарики нисколько не изменились. Он просто заново нацелил свою пушку.

– Назад, тварь! – приказал тот же голос. Не мужской и не женский. Не детский и не старческий. Лишь легкий незнакомый акцент придавал ему хоть какую-то индивидуальность. – Вон отсюда!

Охранник немедленно развернулся, подставив мне спину, которая была украшена огромным выходным отверстием. Пуля вырвала приличный кусок мяса вместе с тканью рубашки и пиджака. В ране шевелилось что-то розовое, и даже виднелось удивительно белое ребро.

– Седьмая колыбель, – сказал голос.

Охранник удалился, и дверь за ним захлопнулась. По-моему, ему указали пункт назначения. Подними меня сейчас среди ночи, и я повторю эти слова: «седьмая колыбель». Что-то было в этом – в колыбелях и гробах, – какой-то намек на мистический круговорот жизни и смерти, незаметное перетекание одного в другое…

Тогда я, конечно, ни о чем подобном не думал, а просто ждал, пока невидимка займется мной. В том, что меня оставили на десерт, я даже находил нечто утешительное. Все-таки врагом быть почетнее, чем случайной жертвой обстоятельств. Тут я согласен с Клейном.

Однако я ждал напрасно, обездвиженный своей овечьей робостью, – ждал в тишине, которая придавила меня, как подушка, приготовленная для удушения. Муравьи бесшумно копошились в изумрудной чаше, сцепившись в отвратительную живую губку, но ни одному из них не удалось выбраться оттуда…

Наконец я понял, почему все эти мучачос из «Маканды» – от Виктора до охранника – внушают мне трепет, граничащий со страхом. В них не ощущалось жизни, а значит, слабости, уязвимости, желания уцелеть. Они были словно части гигантского механизма – равнодушные к собственной судьбе и судьбе целого, мертвые, холодные, безжалостные и таинственные. И так же, как ресурс металлических деталей, их ресурс был велик, практически бесконечен, во всяком случае, намного больше человеческого. Если, конечно, не найдется кто-нибудь, кто уничтожит их намеренно или нечаянно, – сильный враг или даже бессмысленное дитя, действующее по неведению и ломающее чужие игрушки. Безумное дитя.

– Пошли вы все на хер! – сказал я громко и неожиданно для самого себя. Я опустился ниже отметки, после которой наступает безразличие ко всему. Временное, конечно. Этого времени мне хватило на то, чтобы пройтись вдоль вешалок и подобрать себе одежду.

Мной овладело совершенно дурацкое чувство: комната, в которой я находился, была пуста; но где-то совсем рядом, лишь в незначительно смещенной реальности, комната НЕ БЫЛА ПУСТА. Минимальное и неизвестное смещение целиком зависело от невинной овечки Макса, а ему эта шизоидная рулетка начинала надоедать.

Поскольку я хотел раствориться среди персонала «Маканды», то и прикид подбирал соответствующий. Строгую черную пару примерно моего размера я отыскал между дырявым пиратским сюртуком бутылочного цвета и женским платьем с рюшечками. В том же ряду нашлась розовая, как мое детство, рубашка какого-то педика.

Я содрал с себя дырявые джинсы и майку, спрятав их среди хлама. Весь живот, трусы и одна нога были покрыты коркой засохшей крови, но горячая ванна пока откладывалась. После этого я облачился в мажорское шмотье и тщательно похоронил «анхи» в брючном кармане. Сейчас они позвякивали друг об друга, как самые обыкновенные побрякушки.

Приодевшись, я обнаглел до такой степени, что решил пройтись по костюмерной в поисках галстука и темных очков. Но прогулка получилась недолгой. Незаметно для себя самого я оказался вблизи от того места, где должна была находиться обладательница голых ног.

Излишне говорить, что я не увидел там ничего похожего на труп.

Вот оно – то самое смещение. Как будто некий переключатель сработал в сознании – и я снова был не один.

Липкая рука легла сзади на голову; мне показалось, что мои волосы мгновенно вросли в нее. Я не успел обернуться.

Что-то леденящее, обездвиживающее и парализующее волю проникло в сознание… Быстрая и безболезненная трепанация… Все тело оцепенело.

Через дыру в затылке вливалась струя темной воды забвения, зачерпнутой из Леты. В ней тонул мозг, захлебывались мысли и, по мере погружения, гасли воспоминания. Сначала о том, что случилось, потом и о самом себе…

Комната превратилась в розовое облако, которое уплывало вдаль, а вместе с нею – моя украденная тень, похищенная колыбель моего младенчества. Шумели джунгли, поглотившие города; истек за горизонт горячий пурпур солнца; восходил пепельный призрак луны, клейменный огромным «анхом»; гудела кожа барабанов. И кто-то кричал во тьме, повторяя слово власти…

Пуповина, связывавшая меня с прошлым существованием, была безжалостно перерезана.

Наступала трансцендентная юность.